Четверги в парке

Хилари Бойд, 2011

Что делать, если ты прожила с мужем полжизни, а он вдруг покидает супружеское ложе – навсегда? Когда такое произошло с Джини, она была вне себя от гнева и обиды и решила открыто поговорить с Джорджем, с которым они женаты уже тридцать лет. Он влюблен в другую? Или она сделала что-то не так? Но муж отмалчивается. Единственной радостью для нее остается внучка, с которой она ходит гулять в парк по четвергам. Именно там, на детской площадке, она однажды знакомится с Рэем и его внуком. Рэй доброжелательный, ей с ним легко и интересно, и в сравнении с Джорджем он просто великолепен. Вскоре эти встречи по четвергам становятся смыслом ее жизни. Но хватит ли ей мужества – невзирая на противодействие и осуждение окружающих – в корне изменить свою жизнь ради любви? Эта книга вошла в ТОП продаж Amazon.co.uk, права на издание проданы более чем в 20 стран Европы и в США.

II

Когда после обеда Джини завернула за угол и вышла на улицу, где жила ее дочь Шанти, настроение у нее заметно ухудшилось. Если бы Шанти оказалась дома, все было бы замечательно: Джини и ее зять Алекс знали, как вести себя при других. Но Шанти наверняка на студии, она редактор документальных фильмов на Канале 4 — и работает двадцать пять часов в сутки. Когда они с Алексом оставались одни, их отношения больше напоминали «холодную войну».

Она поднялась по ступенькам викторианского дома с террасой, отодвинув пустой зеленый контейнер, который мусорщики бросили прямо на дорожке.

«Джин. Заходите», — ее зять изобразил вялую улыбку и подвинулся, чтобы дать ей пройти.

«Интересно, это обязательно, чтобы художники так плохо пахли?» — подумала Джини, задержав дыхание, чтобы не чувствовать спертый запах пота, исходящий от измазанной краской футболки Алекса. И в сотый раз: «Что Шанти в нем нашла?». Она понимала, что когда-то он был красавчиком: большие голубые глаза и черные как смоль кудри, и, без всякого сомнения, он умел быть обаятельным, когда хотел. Но она считала его эгоистом, вздорным и раздражительным, словно весь мир у него в долгу. Ему было уже около сорока, внешность, которой он пользовался с большой выгодой для себя, изменилась, хотя он до сих пор вел себя так, как будто все осталось по-прежнему.

Джини забыла о своем зяте, как только в комнату вбежала ее двухлетняя внучка с улыбкой до ушей и огромными блестящими карими глазами; она протянула к ней ручки: «Джин, Джин…».

Джини взяла девочку на руки и крепко обняла ее, прижавшись носом к нежной, душистой коже ребенка.

— Как дела, Алекс?

Алекс пожал худощавыми плечами.

— Никогда не мечтал возиться с ребенком.

Джини сдержалась; она не могла позволить себе вспылить, особенно при Элли.

— Когда же выставка? Скоро, да? — спросила она весело.

У нее и в мыслях не было уколоть его; она просто поддерживала беседу, но его язвительная улыбка говорила о том, что он принял это как оскорбление.

— Я отложил ее.

Джини отвернулась и стала собирать куртку и обувь Элли.

— О… какая жалость, — произнесла она мягко. — Идем, — позвала она Элли, — возьмем твою куртку и пойдем в парк кормить уточек.

— Нет смысла делать что-то из-под палки. Когда будет готово, тогда и будет готово. Мне нужно время.

Он стоял, прислонившись к камину в гостиной, и разглагольствовал так, будто развлекал гостей на вечеринке. В комнате с покрытым выцветшей циновкой паркетом было мало мебели: большой коричневый кожаный диван, стильное бледно-оранжевое конрановское кресло с деревянными подлокотниками и табуретка с мягким сиденьем. Был здесь и гигантский телевизор с плоским экраном.

Джини знала, что отчасти это стилистическое решение, главным украшением интерьера служили картины — разноцветные и в основном абстрактные, а также модное прямоугольное зеркало над камином. Они, очевидно, решили, что пока Элли маленькая, бессмысленно покупать то, что может упасть, разбиться или причинить вред ребенку.

Джини кипела от возмущения: «Время? Ему нужно время?». Этот высокомерный, слащавый бездельник, пользующийся любовью Шанти, которая кормит, одевает его, платит за дом, ни разу еще не выложил даже пенни и к тому же вечно недоволен своей красавицей-дочкой, и он еще имеет наглость жаловаться на «время»! Более того, его картины казались ей всего лишь абстрактной ерундой, подражанием Ходжкину.

— Мы вернемся к пяти, — попыталась улыбнуться Джини, но почувствовала, что гнев пылает на ее лице, как неоновая вывеска.

— Конечно… когда хотите… увидимся, дорогая, — Алекс наклонился поцеловать дочь в макушку, избегая взгляда своей тещи.

* * *

«Много, много птичек запекли в пирог: семьдесят синичек, сорок семь сорок», — пела Джини внучке, пока они шли к парку. Она сознавала, что вела себя, как ребенок, но не могла забыть, как Шанти на восьмом месяце беременности, упала без чувств в родительской кухне, сжимая в руках чудовищную записку от Алекса:

«Мне это не подходит,

Я не готов стать отцом, я еще столького хочу достичь.

Пожалуйста, прости меня.

Я люблю тебя, но это ужасная ошибка.

Алекс».

Никаких терзаний, спешки, что, по мнению Джини, лишь усугубляло оскорбление. Нет, послание было написано четко, аккуратно, витиеватым почерком — черным на кремовой бумаге, поэтому больше напоминало приглашение на вечеринку.

Шанти буквально задыхалась, и пока вызванная Джорджем скорая мчалась к реанимации, роды уже начались. Значит, этот человек, которого она должна была принять, и даже полюбить, — подверг опасности жизнь своей дочери и дочери Джини из-за собственного эгоизма.

Но Элли все изменила. Девочка провела сорок восемь часов в инкубаторе, пока у нее не стабилизировалось дыхание, но она никогда не была слабенькой. И в этом нет заслуги Алекса.

«Еще, еще, Джин», — упрашивала Элли. И Джини спела еще раз, с умилением наблюдая, как светлые кудряшки Элли подпрыгивают в такт песенке.

Но если Шанти решила простить его, да и Джордж — он никогда долго не размышлял о таких вещах — сумел пережить это, то Джини не смогла. Каждый раз, видя зятя, она вспоминала залитое слезами лицо своей дочери, которой несколько месяцев приходилось справляться с малышкой одной, пока Алекс не соизволил вернуться.

* * *

На детской площадке не было никого, кроме мальчика лет четырех и его отца, которые носились вокруг карусели, крутили ее изо всех сил и хохотали от всей души.

«Кач, кач, идем». Выбравшись из коляски, Элли побежала прямо к качелям. Опыт подсказывал Джини, что это может длиться часами, ее внучка впадала чуть ли не в транс, когда качалась, и всегда просила бабушку: «Выше, выше!», стоило Джини отвлечься.

Но сегодня Элли была зачарована не качелями, а мальчиком и его отцом. Ее лицо озарялось улыбкой, когда она наблюдала за их проделками. И вдруг мальчик выпустил голубой поручень карусели и помчался через всю площадку за мячиком, свернув как раз к качелям Элли. Джини услышала крик «Дилан!» и в ту же минуту рванулась к сиденью и резко остановила качели, как раз в тот момент, когда мальчик беззаботно промчался мимо них, даже не подозревая, какой опасной травмы он избежал.

«Дилан!» Джини обернулась и увидела лицо мужчины, бледное и испуганное, он подбежал к сыну и, вместо того чтобы ругать его, крепко обнял мальчика, пока тот не вывернулся, бросившись к мячику.

Мужчина встал. Его движения при таком плотном телосложении казались на удивление изящными и легкими. Джини смотрела, как он ерошит свои седеющие, коротко остриженные золотистые волосы таким движением, будто ребенок гладит любимую игрушку.

— Спасибо, — сказал он. — Огромное спасибо.

Джини, пожав плечами, улыбнулась.

— Такое часто случается.

— С Диланом такого не должно быть, никогда, — в его голосе чувствовалось чуть ли не отчаяние.

— С вашим сыном все в порядке, его даже не задело, — успокаивала она, подумав, что он, наверное, первый раз гуляет с ребенком, раз так сильно переживает.

Мужчина не сразу понял ее.

— Нет-нет, это не мой сын, это мой внук. Дилан — сын моей дочери. Вы, наверное, догадались, что я не часто гуляю с ним. На самом деле она только четыре раза позволяла мне забирать его. — Он глубоко вздохнул. — И, думаю, это был бы последний раз, если бы он ударился об качели.

— Сними, сними, Джин, — заныла Элли. Ей понравился мяч Дилана. Джини сняла ее с качелей, она побежала и, стесняясь, остановилась около большого мальчика.

— Дай малышке тоже поиграть, — попросил его дед, но Дилан не обратил на его слова никакого внимания.

— А вашей дочери сколько лет?

Джини рассмеялась.

— Один-один! Элли моя внучка, ей два с хвостиком.

Он тоже рассмеялся и замахал руками.

— Я совершенно не пытался вам льстить, честно. Просто предположил, — сказал он, смущенно отворачиваясь.

Повисла неловкая тишина, и Джини поискала глазами свою внучку, которая теперь бегала за Диланом и его мячиком, визжа от восторга каждый раз, когда он позволял ей догнать его.

— Странно все это — внуки, — сказал мужчина, глядя на мальчика. — Не думал, что это будет так важно для меня. — Он словно разговаривал сам с собой. — Но оказалось, что он мне дороже жизни.

Эти слова удивили Джини, не потому что она не верила в их искренность — или сентиментальное настроение, если на то пошло, — а потому, что такие глубоко личные переживания не доверяют совершенно незнакомому человеку.

— Понимаю, понимаю вас, — ответила она, потому что ее тоже переполняли чувства к внучке с тех первых минут, когда она держала Элли на руках в больнице, пока готовили инкубатор для этого маленького существа. Это была любовь с первого взгляда.

— Может, потому что мы еще не чувствуем себя старыми, — заметила она, улыбаясь.

Мужчина рассмеялся.

— Полностью согласен.

— Это как наркотик, — продолжала Джини. — Когда я не вижу ее несколько дней, у меня ломка начинается.

Она рассмеялась, внезапно смутившись от своей откровенности — очень по-английски. Потому что она была не из тех матерей, которые надоедают своим отпрыскам просьбами сделать их бабушками. На самом деле, когда Шанти сказала, что беременна, Джини испугалась, боясь, что это событие нарушит ее плотный график.

Дилан подбежал к деду.

— Деда, она не отстает… мешает мне бить по мячу.

Мужчина пожал плечами.

— Она еще маленькая, Дилан. Будь добрее.

Мальчик посмотрел на него, нахмурившись, и Джини подумала, какой он красивый, со своей золотистой кожей и блестящими, зелеными глазами.

— Иди, — подтолкнул его дедушка, — поиграй с ней немного. С тебя не убудет.

Дилан побрел, ревностно прижимая мячик к груди.

— Красивый ребенок.

Он кивнул с гордостью.

— Как и ваша внучка.

Верно. Элли многое унаследовала от матери — сильная, светловолосая, целеустремленная — но ее ангельские белокурые кудряшки сочетались с большими, прозрачными карими глазами Джорджа.

— Нам пора, — позвала внучку Джини, направляясь к коляске.

— Может, еще увидимся, — сказал мужчина.

— Может.

— Я вожу Дилана гулять каждый четверг. Моя дочка работает, а няня ходит на радиотерапию по четвергам — у нее был рак груди.

— Надеюсь, она поправится, — вежливо ответила Джини.

— Зато у меня есть возможность видеться с Диланом, — продолжал мужчина и вдруг осекся. — Извините, это прозвучало грубо. Я вовсе не радуюсь тому, что у нее был рак…

— Конечно же, нет, — улыбнулась она, видя его смущение.

— Что ж, до свидания, — Джини поспешила забрать внучку, чтобы избавить мужчину от неловкого положения.