Двуликий изгнанник

Хельга Ройстон

Эдвард Мордрейк был с самого рождения проклят. Его не принимали в высшем свете и боялись среди бедноты. Внешняя неприглядность таила и страшную, непостижимую опасность для души. На что мог надеяться добрый и бескорыстный уродец?

Двуликий изгнанник

Светлой памятиСергея Константиновича Решетинского

«Возлюби ближнего своего,

как самого себя» (Мф. 22:39)

«Si vis amari — ama»

(«Хочешь быть любимым — люби»;

Lucius Annaeus Seneka)

1

Не так давно в не очень дальнем краю в семье сказочно богатого лорда появился на свет долгожданный первенец-наследник. И, как только младенец перестал кричать, матушка уснула. У неё, бедной, даже не оставалось сил, чтобы взглянуть на ребёнка. Она не видела, как нянька в испуге чуть не выронила новорождённого из рук.

— Нет, он не жилец, — едва шевеля губами, сказал доктор Вильбанд. — Всё, что остаётся, — это ждать, пока Господь не заберёт его.

На затылке младенца, вместо шелковистых рыжеватых волосиков, было второе лицо, недоразвитое, сморщенное, но с хитрыми, живыми глазами.

Доктор невнятно проговорил что-то о близнеце-паразите.

— Дьявол, дьявол, — бормотала кормилица.

— Не кликайте беду, милочка, — предупредил доктор, — лучше спеленайте маленького виконта. Чепец ему пока не надевать.

Доктор пошёл в гостиную, где перед камином туда-сюда прохаживался граф Мордрейк. Худоба, длинный крючковатый нос и привычка подолгу хрустеть пальцами не придавали ему красоты и достоинства. Прибавьте сюда визгливую манеру разговора, и вот уже неясно, кто перед вами — аристократ или проигравший шулер.

— Ну? — от нетерпения граф не мог сказать ничего иного.

— У вас родился сын, милорд.

— Я могу его увидеть?!

–Подождите, умоляю! — доктор остановил графа, едва пальцы его коснулись дверной ручки.

И заговорил он очень тихо, словно боясь потревожить странного младенца, хоть тот и был за несколько комнат. Лорд Мордрейк тут же отпустил дверь и едва смог взять себя в руки от ужаса и отвращения.

— Уничтожить чудовище немедленно! Мой сын, стоящий в очереди на престол, — урод. Это же вопиющий позор! Сами подумайте, доктор, мы не можем такого допустить. Убьём его сейчас же, пока новость не предалась огласке. Утопим, как слепого котёнка. Или чего вам стоит влить яд в его глотку? В оба рта?

— Милорд, это ваш сын…

— Я всё сказал!

— Он и так не проживёт и двух дней. Нам не нужны никакие яды. В самом начале моей практики, до славного знакомства с вами, был такой случай, поверьте. Весьма… свободная дама произвела на свет двуликого, так он и скончался на следующий день.

— Как вы смеете сравнивать род грязной гуляки и наш?! — взревел граф, и от ярости лицо его покрылось пятнами. — Появления моего наследника ждал высший свет Англии. Лучше будет объявить, что у моей дорогой Элен появился мертворождённый, чем считать часы до смерти уродца.

— Врачебная этика не даёт мне совершить убийство.

— Идите, Вильбанд, наш разговор окончен.

Лорд Мордрейк тяжело опустился в кресло.

Графиня долго не вставала с постели: роды обернулись настоящим кошмаром. Доктор сказал что-то о мёртвом близнеце, и больше ничего не было слышно. Красные обои и редкие огни ламп настолько врезались в глаза, что хотелось плотно сомкнуть веки и спрятаться от боли. К вечеру, когда голова перестала кружиться, леди Мордрейк подошла к колыбели и поглядела на сына с нескрываемой гордостью. Он приведёт семью на престол со временем, стоит устранить лишь пару соперников и подождать, пока ребёнок подрастёт. Ни капли нежности не чувствовалось в прищуренном взгляде леди и её тонкой, морщинистой улыбке: зачем умиляться, разглядывая пешку, только что вошедшую в игру? Много ли нежности достаётся козырю, удачно подвернувшемуся в вашу руку?

— Бетси! Бетси!

Няня робко заглянула в комнату.

— Да, госпожа.

— Ну же, подойди сюда. Неужели тебя, мать двоих детей, в твои двадцать пять лет так впечатлил новорождённый, что заходишь сюда, как на лобное место? Мой сын теперь твой повелитель. Надень ему чепец! Ну, чего стоишь?

— М… миледи… ч-чепец… доктор не велел, вдруг… младенец задохнётся?

— Вздор!

Леди Мордрейк сама потянулась к ребёнку, но чуть только приподняла его головку, как закричала:

— Проклятье! Чудовищная подмена!..Кто..?

Малыш только и смотрел на матушку синими глазами. Смущённой няне осталось пробормотать:

— Это ваш… ваш, миледи.

— Вон! Бетси, оставь меня!

Весь следующий день графиня не прикасалась к еде, никого не велела впускать. Лишь Бетси из чувства долга заходила в спальню, чтобы менять пелёнки и давать молоко несчастному младенцу. Он не капризничал и никого не беспокоил. В оба рта не ел: Бетси заметила, что сзади совершенно нет языка и глотки.

Ближайшие семь, а то и десять лет придётся провести с уродцем: сначала год в кормилицах, а потом просто в няньках. Наймут ли ему затем воспитателя? Оставалось втайне надеяться на слова доктора и скорую смерть мальчика. Но за эту мысль Бетси корила себя.

Отец же не был так кроток: он давно задумал неладное. В подвалах Мордрейк-менора, дальше богатейших полок с вином, хранились опасные яды. Спотыкаясь о щербатые каменные ступени, лорд Мордрейк пробирался по мрачному коридору. Кто бы мог подумать, что под роскошным домом есть иной мир — страшный и очень запутанный? Кирпичи там нередко выступали из некогда аккуратной и прочной кладки, а кое-где глина так потрескалась, что виднелись дыры. В них копошились, высовывая мордочки, толстые серые крысы. И в отдалении — кап, кап, кап — с потолка сочилась вода: как раз над тем местом находились посудомоечные, прачечные и ванная. Пахло сыростью и гнилью, кругом царила темнота. Огарок свечи едва помогал разглядеть старый, покрытый плесенью шкаф. Там, под замком, хранились маленькие и безобидные на первый взгляд флакончики, в каких аптекари, по обыкновению, отпускали лекарства. Они были наполнены всевозможными жидкостями и снабжены бирками на латыни. Чернила заметно стёрлись, но лорд без труда отыскал нужное снадобье — мгновенный яд.

А младенец вёл себя как ни в чём не бывало: глядел на всех глазками-щёлочками, шевелил маленькими пальцами и уснул к приходу священника — отца Альберта. Этот чудной затворник не был столь любим в округе, потому что придерживался старых католических традиций, и лишь благодаря знакомству с графом держалась на окраине Лондона его маленькая часовня.

— Хорошие новости расходятся быстро, милорд, — с порога радостно сказал пастырь, завидев хозяина в холле, — доктор проезжал мимо и обмолвился, что у вас родился сын.

— Тише! — лорд перешёл на странный, испуганный шёпот. — Мой наследник скоро умрёт.

Противно и горько было упоминать позор семьи и наказание природы. Лорд по пути в гостиную, сбиваясь, рассказал обо всём случившемся и спрятал в кармане сюртука флакончик с подозрительной надписью. Но от взгляда священника ничего не скрылось.

— Мужайтесь. Я бы ни за что не стал замышлять злое против… как его имя?

— Я хотел назвать его Эдвардом, — сказал лорд.

— Так назовите. Что же вас останавливает?

— Ожидание его смерти. Зачем уродцу имя на два дня?

— На всё воля Божья. И не следует торопить события. Крещение даст надежду, что Господь примет вашего сына любым.

— Мы не можем нести его в храм: соберётся толпа зевак.

— Публичная жизнь для тебя важнее чистой совести? Что мешает провести обряд в домашней часовне?

— Нынешний пастор также не внушает доверия… При всей моей любви к стране, уважении к короне и укладам нашей церкви я не могу поручиться, что этот человек промолчит обо всём при дворе. Мы будем опозорены.

— Роберт, — священник посмотрел на старого друга с укором, — вспомните, был ли ваш союз с леди Элен Реймерстоун угоден Господу?

Они уже показались на пороге комнаты. Лорд покачал головой, леди, услышав последние слова, вскочила с кресла и закричала:

— Вот она, кара! Недаром говорила покойная матушка: «Не вступай в близкородственный брак! Не первый раз уже в роду такое кощунство!» Мы прокляты! Пятнадцать лет были бездетны, а после я родила дьявола!

— Элен! — остановил её лорд, — в нашу просвещённую эпоху вы допускаете вмешательство дьявола? Весьма… неразумно, я бы сказал.

— Но даже в наше время, — продолжил отец Альберт сурово, — в «просвещённую эпоху», если вам угодно, — разумно ли вы поступили? Вас не стали публично благословлять. При дворе, как я слышал, тоже не все одобрили ваших причуд. Неужели кругом столько глупцов, Роберт? От брака, не получившего благодати, не следовало ожидать удачного исхода. И кара станет ещё тяжелее, если вы замараете себя убийством.

Леди Мордрейк уткнулась в плечо мужа, то и дело всхлипывая.

— Подумайте… — смягчился святой отец, — крещение сына облегчит ваше бремя. Появилась новая жизнь, и, какой бы ущербной она ни была, не ваше право её отнимать. Разрешите мне взглянуть на него. Скажи, Роберт, дашь ли ты окрестить сына в католичество, если я сохраню секрет?

— Сегодня? Прямо сейчас? — лорд в задумчивости слишком плотно сомкнул губы.

Леди стеклянным взором покосилась на священника и попросила Бетси принести младенца. Он спал на руках няни, но вторая пара глаз выглядывала из-за её локтя и необычайно сосредоточенно наблюдала за всеми.

— Будет по-твоему, Альберт, — наконец проговорил граф.

— С Божьей помощью. И добро пожаловать в этот сложный и противоречивый мир, Эдвард Мордрейк!

Непросто было поверить, что на свет появилось столь необычное создание. Никто не смел и предполагать, как сложится в дальнейшем его судьба. Там, где прочие видели мерзкого уродца, кто-то разглядел дитя — беспомощное, нежное, нуждающееся в заботе.

Вечером того же дня разговоры о проклятии не покидали усадьбу.

— С ним Бетси, сейчас напевает колыбельную — одну из тех, что сочинили в её бедняцком квартале, — пренебрежительно бросила леди. — Я ни за что и близко не подойду к демону. Подумать только, он рядом, в детской комнате… Так бы и избавилась…

Лорд Мордрейк только и ждал подобных слов.

— Пора с ним покончить! К чёрту всё, что наболтал здесь Альберт!

Жестокий отец ворвался в комнату.

— Давай его сюда!

Колыбельная няни оборвалась, а малыш начал хныкать. Лорд уже протянул руку с откупоренным флаконом.

— Помилуйте, милорд! — Бетси прижала Эдварда к груди, будто родного сына. — Ведь это всего лишь ребёнок!

— На тебя-то что нашло, ты, чудачка с окраины?

Ничего не стоит ударить служанку, но что если на крики прибежит дворецкий? Скандалов и позора было уже не избежать. Лорд Мордрейк вернулся к жене, бросив на пороге:

— Тогда и нянчись с ним, пока мне не надоест!

— Неужели у вас не хватило духа? — удивлённо спросила леди. — Давайте отдадим его беднякам или в бродячий цирк!

— Нет, на это я не смогу пойти и подавно. Случалось ли вам читать романы об авантюрах? Там зачастую неудачливые подкидыши раскрывают правду о своих настоящих семьях, и далеко не всегда родители от этого в восторге. Вы знаете, что всё это вымысел, но и дыма без огня не бывает. Что если приёмная семья попытается разыскать Мордрейк-менор? Я не допущу этого! Элен, два дня… всего два дня, и всё закончится. В нашей семье будут наследники, достойные даже взойти на трон, а не только владеть имением.

— Простите меня,.. но я больше не смогу подарить вам ребёнка. Этому… уродцу… слишком много отдано. Я ведь далеко не юна и старше вас. Не каждая из моих подруг-ровесниц может похвастаться сорокалетним мужем. У Беатрикс Рейвенвуд уже внуки… Мы потеряли всё. И потом, Роберт, помните ли обещания короля и договор с леди Фейр? Если у нас появится сын, то он непременно будет сосватан её дочери, что родилась летом. Немыслимо, просто немыслимо! Что подумают в высшем окружении?!

— Ни слова леди и королю, Элен. Если кто и будет спрашивать, говорите, что наш сын болен и мы держим его взаперти, потому не возлагаем надежд.

— О Боже! Мы не сможем скрывать это долго! Значит, нам придётся отменить все возможные балы и приёмы, не ходить в гости и не показываться в обществе?!

— Верно. Весь блеск нашего рода угасает!

Они познакомились шестнадцать лет назад на балу: Роберт едва успел разобрать багаж после поездки во Францию, как троюродная бабушка прислала приглашение. И надо же было такому случиться, что среди множества разодетых, надушенных и напомаженных дам юного виконта привлекла особа постарше, год назад овдовевшая и потому державшаяся особняком. На глазах у всех он подошёл ближе и завёл разговор.

— Разрешите представиться: Роберт Мордрейк, виконт Мордрейк.

— Леди Элен Маргарет Реймерстоун, — она вдруг загадочно сверкнула глазами. — Урождённая Мордрейк.

— Стало быть, мы с вами родственники? Я весьма удивлён, что вижу вас впервые сегодня у почтенной леди Элеоноры.

— Право же, не стоит удивляться. В замужестве я никогда не покидала Реймер-холла. Не общалась даже с родным братом.

Леди Элен не выглядела старой. Напротив, каждый её взгляд, улыбка, жест несли едва уловимую искорку лукавства и кокетства. Роберт заметил, что она привлекательна, как солнечный луч на снегу посреди зимы. Шаг, второй, третий, — и она будет моей, — подумал он.

Собеседница чинно перевела взгляд на танцующие пары, скромно кивнула кому-то из гостей и спряталась за веером. Неясно, о чём же она задумалась, но стоило только снова заговорить с молодым виконтом, как в голосе зазвучало страстное любопытство.

— Так вы — прямой потомок Мордрейков, нашей благородной семьи, что так близка к короне? Кто ваш отец?

— Френсис Мордрейк, граф Мордрейк.

— Неужели мой кузен?

Из вежливости Роберт пригласил её на танец, но ноги будто превратились в деревянные колоды. Леди Элен продолжала вести себя также непринуждённо.

— Стало быть, вы мой племянник? До чего же забавно!

Роберту было не до смеха. Столь желанная, притягательная красавица оказалась даже не кузиной, а двоюродной тёткой! Легко представить, какой шум поднимется, когда вся семья узнает о его заигрываниях со вдовушкой.

Леди Элен Мордрейк-Реймерстоун весь вечер позволяла себе отпускать намёки, а один раз даже изобразила ревность, когда виконт Мордрейк танцевал с другой дамой. А в конце бала он пригласил вдову в гости. Такие визиты стали слишком частыми. Поначалу родители смотрели на них сквозь пальцы, но позднее графине показалось странным, что сын слишком много времени проводит исключительно в обществе леди Элен.

Ещё через полгода, когда Роберт, по обыкновению, вернулся после утренней конной прогулки, в которой его опять же сопровождала «любезная Элен», мать сделала строгий выговор:

— Пора осознавать, что в подобной компании вас не ждёт ничего благополучного. У меня на примете несколько достойных девиц — выберете себе из них невесту. И друзья ваши докучают визитами, в то время как вы в постоянных разъездах с леди Элен.

— Я люблю её.

Молодой виконт Мордрейк сам не ожидал, что вдруг с языка сорвутся именно эти слова. Мать гневно отшвырнула монокль.

— Одумайтесь, Роберт! Вы уже давно не дитя. Я больше никогда не пущу на порог эту старую стервятницу!

— Я сделал Элен предложение! — он до ужаса напоминал жадного и капризного ребёнка, от недовольства машущего кулачками.

— Как ей только удалось вскружить вам голову?! Не смейте идти на поводу своих прихотей, Роберт!

Граф Френсис Мордрейк тоже оказался весьма недоволен поведением двоюродной сестры и сына. Он уже подумывал, не отправить ли Роберта опять на континент, чтобы занять чем-нибудь лет так на десять-пятнадцать.

Через несколько дней к ним примчалась почтенная леди Элеонора, но даже её крики и властный стук тростью по паркету не вразумили упрямого Роберта. В мыслях он продолжал слышать недавние слова леди Элен: «Нам очень нужно сохранить чистоту крови в роду Мордрейк. Я не вижу более подходящего кандидата в мужья, чем вы: молодой и прекрасно образованный… Придёт время, и мы приблизимся к трону. Мне уже не терпится заменить эту неуместную, раболепную собаку на нашем гербе на благородное животное… льва или даже дракона».

Вечером они сговорились сбежать и тайно обвенчаться, но в церкви получили отказ.

— Отчего же так торопитесь, дети мои? Почему не желаете огласить имена? — протянул священник, щурясь в темноту.

— Наш союз неугоден семьям, — немедленно заявил виконт.

— И каковы же причины?

— Мы в родстве, но… — леди Элен вынула из сумочки толстый кошель. Монет внутри было втрое больше, чем стоила лицензия⁶. Очень просто оказалось купить свидетельство и молчание.

Всё так же скрытно, молодожёны отправились жить в загородное имение леди, Мордрейк-менор. Немногие сразу услышали о тайном и порочном браке. Одним из первых был друг Роберта по колледжу, Альберт Старгроув.

Ему виконт послал письмо, а в ответ получил нечто вконец обескураживающее:

«Друг мой, разреши напомнить, что во время твоей поездки на континент я успел окончить католическую семинарию и сейчас жду рукоположения. Понимаю, что так я рискую расширить между нами пропасть, ибо ты уже настолько близок к королевской семье, что ни на шаг не отступишь и от её церкви. Увы, нам с тобой волею судьбы предстоит видеться реже. Но не ты ли первым отказывался от участия в моих домашних музыкальных вечерах, чтобы всё время коротать с той дамой, ныне твоей супругой? Очень не рад я тому, что ты сделал своей избранницей вдову Реймерстоун, но не буду более тебя корить, потому что настанет день, когда совесть тебя замучает».

Сколько бы леди ни говорила о том, что наследника легко можно привести даже на королевский трон, её желание так и не исполнялось: детей у супругов Мордрейк не было на протяжении долгих лет, пока не появилось неземное безобразное существо. Родная мать была готова его покинуть.

— Роберт, не будете ли вы возражать, если я на несколько дней уеду? — спросила леди. — Мне нужно навестить Энн, Эмили и Анджелу.

— Всего на несколько дней? Хорошо, дорогая.

Некогда прекрасная Элен снова ускользала. Эдвард заплакал за стенкой.

— Бетси! — брезгливо приказала графиня. — Угомони его сейчас же!

— Тише, малыш, — прошептала няня, — что случилось? Я неудобно положила тебя? Прости.

Преодолевая неприязнь, она посмотрела на рожицу на затылке: не появилось ли случайно царапинок и синяков.

Лорд поспешил в кабинет и там запер на ключ в самом дальнем ящике бюро постыдное свидетельство о браке, чтобы даже случайно на глаза не попадалось. После чего позвал всю прислугу. Собрались и прачка, и горничные, и псари с конюхами. Хозяин обвёл всех таким страшным взглядом, что каждый почувствовал себя виноватым.

— Итак, — рявкнул он, — вы все знаете, какое событие произошло в нашей семье. Знаете? Успели пронюхать? Так вот, не смейте проговориться об этом в своих кругах: в домах ли или в пивнушках. Даёте слово?

Многие из слуг закивали, но это не убедило лорда.

— Какова ценность вашей клятвы? Я хочу быть уверен, что ни один звук не просочится за пределы усадьбы, и потому… потому, — от ярости его лицо пошло пятнами, — я сокращаю вам всем выходные! Отныне вам положено всего три дня в год — перед Рождеством. И не смейте более упрашивать, чтобы я отпускал вас на Пасху или летом! Забудьте обо всяких крестинах, именинах и похоронах! Как будто я не знаю, что именно при таких оказиях вы собираетесь всем выводком и начинаете обсуждать всё что ни попадя. Наверняка среди вас найдётся хоть один олух, который проболтается о моём несчастье. Тогда — помяните моё слово — вы останетесь без работы: я просто прогоню вас и не стану давать рекомендательных писем.

Доктор Вильбанд зашёл посмотреть на уродца ещё через пару дней. Эдвард чувствовал себя всё так же превосходно: пил молоко, спал, почти никогда не покидал рук Бетси. И совершенно не понимал, что за кудрявый бородатый господин так и сяк крутит его голову.

— Странно, странно, — приговаривал доктор. — Возможно, мозг соединён сразу с двумя парами глаз. Повреждения неизбежны… Нет, при всём желании удалить второе лицо невозможно.

Оставив сына в живых, лорд не знал, как поступать дальше. Эдвард вырастет, и ему понадобится обучение, и тогда, окажись странный отпрыск за пределами усадьбы, не избежать слухов, молвы и вечного позора для всего рода. Но сын-неуч легко может превратиться в бездельника или безумца. Двух бед за раз в семье точно не выдержат.

Отец решил оставить мальчика в доме, но ни в коем случае не впускать посторонних.

Никто не может предсказать, что задумано для нас на ближайшие годы, месяцы и даже следующий день. Зачастую мы тешим себя напрасными надеждами, в собственной слепоте не замечая грубейших ошибок. Наивно внушаем себе, что у кого-кого, а у нас — всё самое лучшее: дом, место в обществе, семья. И тут судьба железным кулаком спихивает нас с этого самодельного песочного трона. Кто виноват? Во всяком случае, не мы. Проще всего выместить весь гнев на самых слабых и беззащитных — детях.

Тогда они и становятся всего лишь очередным средством, орудием для достижения наших — всё тех же — тщеславных целей, и не доведи Бог, вырастают не такими, как мы думали! Им нет места в мире!

2

Прошло два дня, когда-то неловко обозначенные доктором. Минуло ещё четыре года, а Эдвард всё жил. Доктор не стал разглашать тайну Мордрейков, молчал и неприметный священник. Лорд и леди не лгали о мертворождённом, но на вопросы о наследнике отвечали немногословно. Аристократия оставалась уверенной, что Эдвард неизлечимо болен, потому и вынужден всё время проводить дома в компании родных и слуг, не принимать гостей и не посещать детские праздники. Родители его сторонились, им было совершенно всё равно, чем занят сын, лишь бы не показывался на виду.

Каждый день Эдварда начинался с умывания, и Бетси приносила два зеркальца: маленький виконт говорил, что хочет пожелать доброго утра «второму мне» и убедиться, что не натёр ему нос.

Няня привыкла и перестала бояться. И разве можно было отказывать мальчику с ангельской улыбкой и шелковистыми волосами, когда он просил:

— Второго меня причеши, пожалуйста.

— Да, милорд.

— А почему он не будет завтракать? — спросил он однажды.

— Он не умеет, мой господин.

— Давайте мы его научим!

— У нас вряд ли получится.

— А говорить — тоже не умеет?

— Нет, милорд. Доктор вчера сказал, что у «второго вас» нет языка.

— Но всё равно второй я такой забавный! Он мой друг. И я его люблю.

Бетси опустила взгляд, очень аккуратно подавая овсянку. После завтрака Эдвард встал спиной к окну.

— Милорд, не лучше ли будет вам посмотреть на жеребёнка на лужайке, чем на стену?

— Нет, Бетси, спасибо. Я видел лошадку вчера. А сегодня пусть он посмотрит. Он может! — Эдвард закрыл глаза. — Вот! Получилось. Не зря доктор говорил, что на затылке у меня глаза шевелятся. Спиной вижу. Хи-хи!

— Как вам будет угодно.

Бетси пошла в свою комнатку на третьем этаже особняка и только там тихо заплакала. Всех поражало, с какой нежностью Эдвард относился к своему уродству. Просил родителей целовать на ночь худенькую сморщенную рожицу. Тут же поворачивался спиной ко всему, что вызывало интерес: показать «другому мне». Единственными собеседниками Эдварда были Бетси, святой отец Альберт и доктор Джеймс Вильбанд.

Священник показывал мальчику цветные картинки ангелов и праведников.

— Смотри, это — святой Эдуард, твой хранитель. Каждый раз, когда ты делаешь что-то хорошее, он кладёт в корзинку цветок. А если ты ведёшь себя плохо, то корзинка наполняется камнями, а это очень огорчает Бога.

— Ой! — испугался Эдвард. — Вчера там оказался камень…

— Неужели? Расскажи мне, мы постараемся его оттуда убрать.

— Я… я напугал матушку, когда повернулся к ней спиной. За это отец выгнал меня из комнаты.

— Ничего, мой милый. Бог никогда тебя не выгонит, — отец Альберт перевернул страницу и показал Деву Марию — светлую, сияющую, в голубом плаще-накидке, — и Небесная Матушка любит тебя.

Таков был мир, изображённый в чудных и мудрых книгах. Со временем Эдвард надеялся научиться понимать эти странные заковыристые значки на листках и тогда не оставить непрочитанной ни одну книгу из отцовской библиотеки: так много ему хотелось узнать.

Иногда с интересом наблюдал он за слугами. Хоть отец и повторял, что все они — «мелкие людишки на одно лицо», Эдвард никак не мог этого понять. Ведь «все они» — такие разные! Кэтрин, старшая горничная — пухлая, коренастая, никогда не расставалась со шваброй, вставала раньше всех и кликала своих подручных «девонек» — Энн и Лотти. Вот уж кого нельзя было назвать похожими друг на друга! Энн — высокая, с длинными ногами, широкими плечами, так что платье и фартук для неё пришлось шить по меркам. Чуть выступающие скулы придавали ей обманчивую грубость. Сосредоточенная на работе, Энни улыбалась по утрам, когда, протерев окна в бальном зале и спустившись с лестницы, смотрела на солнце. Лотти же напоминала маленький рыжий огонёк. По комнатам она бегала вприпрыжку, могла состроить рожицу, натирая зеркало, но аккуратности было не занимать. Тонкие её пальчики без устали расправляли кружевные салфетки на тумбочках. Со щёткой в руках она не пропускала ни единой статуэтки или вазы. Именно благодаря Лотти в парадной галерее сверкали рамы картин и рыцарские доспехи.

В полуподвале, недалеко от винных погребов, обитала кухарка Эмма и её помощницы. Временами их было почти не видно за стеллажами, уставленными всякими диковинками — ступками, скалками, молотилками, баночками с приправами и соусами. Стена напротив огромной печи была сплошь завешана сковородками, и повсюду то и дело слышался лязг и гомон: трещали дрова, стучали по доскам ножи, а работницы постоянно состязались, кто громче споёт. «Однажды майским утром увидел я пару, что шла своим путём…»⁷, «Шёл я по широко известным холмам Керри и увидал Капитана Фаррела — он пересчитывал свои деньжонки…»⁸.

— Мора! А ты у нас ирландка?

— Да, и что с того? Мой брат где-то выучил эту песню! А-ха-ха!

Так же жарко, людно и шумно было у прачек. Добела оттирали они простыни и рубахи, а взамен получали красные рубцы на пальцах.

За конюшни и псарни отвечали Джек и Уилл. Эдвард видел этих слуг только в окно, когда полагалось выводить животных на прогулку.

Куда важнее и главнее остальной прислуги был Бенджамин Эванс, дворецкий. Сам лорд не пожалел денег, чтобы справить для него одежду и ботинки. Предполагалось, что Бен станет встречать очень знатных и богатых гостей, но почему-то они появлялись в Мордрейк-меноре всё реже. В такие моменты матушка выбегала из комнаты, искала Бетси, испуганно повторяя: «Скорее уводи его! Запирай же, запирай!» Эдвард понимал, чего так боялась мать, и покорно отправлялся к себе — командовать деревянной армией. На вопросы о том, кто приехал, Бетси отвечала коротко: «Это снова мистер Саммерс, управляющий прядильнями вашего батюшки».

О том, что за стенами особняка течёт совсем другая жизнь, Эдвард знал не понаслышке. Поздно вечером в закрытой карете то Джек, то Уилл вывозили мальчика на прогулку в Лондон, а родители строго-настрого запрещали высовываться из окна — только смотреть из-за занавески. Взрослые могли сколько угодно говорить, что в городе нет ничего интересного, но Эдварда бесконечно манили тёмные улицы, заколоченные ставни и фонари, качающиеся на ветру. Мальчик мог часами наблюдать за прохожими, разглядывать вывески и думать, что бы он мог сделать для преодоления людского страха и отвращения. Впечатлениями от столицы Эдвард делился только с Бетси, милой и ласковой, а после разговоров они обычно пели по вечерам старинные песни. На ночь Бетси не оставляла Эдварда без сказок.

Но однажды, когда Эдварду уже исполнилось десять, няню пригласили в кабинет к хозяину.

— Итак, Бетси Смит, — нахмурился лорд, — я весьма недоволен твоей работой. Видишь ли, мальчишка всюду расхаживает, пристаёт к слугам с вопросами, не даёт покоя мне и моей супруге. Не доведи Бог, петь начнёт, так его слышно за милю. А я не желаю отвлекаться от дел! Тебе было приказано не оставлять его без надзора и всё время занимать. Ты же что творишь? От тебя никакого прока! Я найду для него учителя, такого, чтобы целыми днями не выпускал его из классной комнаты.

— Я общаюсь с юным виконтом, как могу. Если вам неугодны песни, обучу его грамоте, коли вы посчитаете нужным.

— Я позабочусь о том, чтобы учительская трость как следует прошлась по спине этого лодыря. А ты не смей врать мне: не положено всему вашему отродью уметь читать. Иди вон!

Вся прислуга тайно не жаловала лорда. Хозяин, хоть был невысок и худ, внушал немалый ужас. Двигался граф поспешно, нервно, по дому ходил второпях, наклонившись вперёд — так акула прорезает толщу воды в поисках добычи. Все домашние скорее бы столкнулись с Эдвардом, смотря на него со спины, чем попались на пути Мордрейка-старшего.

В тот вечер Эдвард безутешно плакал, а Бетси впихнули в руки горсть монет, посадили в карету, какая была наименее приметна, и отправили домой. Чуть позднее за высокую даже для богачей плату в Мордрейк-менор пригласили домашнего учителя.

— Каким он будет, отец?

Лорд Мордрейк отвечал неохотно, и по его рассказам Эдвард представлял себе рослого безликого господина в чёрном костюме и, непременно, с тростью, которая и внушала больше всего опасений: за непослушание можно не на шутку получить по рукам или даже спине, и на слёзы никто не обратит внимания. Эдвард с ужасом ждал приезда незнакомца.

3

Приглашённый учитель — Фабиан Кларк — оказался человеком лет тридцати, из не очень знатной, но уважаемой семьи. Говорили, что он вхож в кабинеты Оксфордских учёных, знает два иностранных языка и владеет игрой на фортепиано.

— Были ли у вас ранее воспитанники? — спросил граф весьма недоверчиво.

— Всего один, милорд. Мы занимались последние два года, и сейчас он уже студент колледжа, вполне преуспевающий.

Мистер Кларк хотел приехать со своей дочерью Каролиной — ровесницей Эдварда, но здесь граф Мордрейк остался неумолим: в письме три раза предупредил — явиться без каких-либо сопровождающих. К тому же, слишком странной на первый взгляд показалась такая семейная привязанность.

— И учтите, Кларк, одно слово о моём сыне за пределами особняка, и вы больше здесь не появитесь, — пригрозил лорд Мордрейк.

— Даю слово, господин.

— Ваш ученик, как раз по режиму, закончил конную прогулку. Он ждёт в кабинете для занятий. Вот эта дверь. Мальчишка крайне ленив и небрежен, думает лишь об одних лошадях и часто напевает песни простолюдинов. Преподайте же ему урок!

Мистер Кларк зашёл в классную комнату и застал в ней серьёзного и сосредоточенного мальчика, который, соблюдая все нормы этикета, встал из-за парты и поприветствовал учителя.

— Добро пожаловать, сэр. Я Эдвард Персиваль Мордрейк. А вы, должно быть, господин Фабиан Кларк? Отец столько о вас рассказывал! Мы будем изучать естественные науки или искусство?

Мистер Кларк в удивлении прислонил трость к стене. Он ожидал, что придётся иметь дело с безногим или безруким, слепым или хромым; в самом страшном случае — безумным, — а пришёл к бойкому мальчугану, который уже где-то услышал про «естественные науки».

Эдварду тоже было чему удивиться: вместо пугающего и чёрного человека в классной комнате оказался приветливый, в бежевом пиджаке. Полноватый, как давний знакомый — доктор, улыбчивый, совсем не строгий. Очки в роговой оправе придавали ему некую особую — учёную — ауру.

— Не жарко ли вам в капюшоне, милорд? — мягко спросил учитель.

— Никак нет, — Эдвард отчего-то испугался. — Если вы не возражаете, я не буду его снимать.

Мистер Кларк с пониманием посмотрел на Эдварда. Видимо, лорд Мордрейк изрядно нагонял страху на всю семью. Может быть, во младенчестве Эдвард перенёс опасную болезнь и теперь вынужден скрывать под капюшоном шрамы?

Учитель приступил к первому уроку арифметики. Грифельная доска оказалась исписана вдоль и поперёк. Узнав, что есть цифры римского и арабского начертания, Эдвард поспешил задать множество вопросов: не затруднялись ли полководцы, пересчитывая многочисленные I и IV? Как аравийцы согласились поделиться своими знаниями с Европой? И всё ли в этом мире поддаётся счёту?

— У вас определённо есть способности, милорд, — сказал учитель через час занятий. — Можете отдохнуть до завтра.

— Мистер Кларк, вы будете жить в нашем имении?

— Да, милорд. А почему вы интересуетесь?

— Если вы поселитесь здесь, мы будем чаще видеться и у меня появится новый друг. А то мне очень грустно, и я скучаю по нянюшке Бетси. Мне нравится разговаривать со святым отцом Альбертом, он имел обыкновение музицировать, и теперь учит меня играть на скрипке, но приходит только иногда, вечером по воскресеньям. Доктора Вильбанда я не видел уже месяц — у него тяжелобольная пациентка.

Правды о том, почему в гости больше не приходит доктор со своей собакой — шотландским терьером Снуффом, Эдвард так и не узнал. Жестокость лорда Мордрейка опять послужила причиной для ссоры. Летним вечером, когда Эдвард гулял по саду чуть подальше от дома, отец оказался одержим безумной идеей:

— Вы только посмотрите, доктор Вильбанд, — сказал он, разглядывая сына в окно. — Десять лет прошло, а он бегает себе по траве, что-то бормочет. И непохоже, что умирает.

— В самом деле, милорд. Он терпит своё необычное состояние и ни на что не жалуется. Разве не чудо?

— Что за любопытный экземпляр для науки!

— К чему вы клоните, милорд?

— А к тому, что не интересно ли будет вам, доктор, показать его в Университете? Конечно же, я попрошу вас замалчивать его происхождение. А если же…

Но собеседник не дослушал, только молча опустил голову. Стало слышно, как в саду Снуфф гавкал, рыл землю лапами и, сопя, бежал к Эдварду.

— Что же, доктор, вы не отвечаете, если столь долго считали его чудом?

— Я и не знаю, как мне ответить, милорд. Ранее вы не желали, чтобы и малейший слух о нём проник в город, теперь же вы хотите выставить сына на обозрение, как подопытную крысу? Он же всё понимает, всё чувствует! Ну, знаете ли… вы можете всегда рассчитывать на мою помощь при недугах, но, боюсь, что наши приятельские отношения потеряны.

Снуфф перестал грызть корягу, кинув её под ноги Эдварда: на крыльце уже показался хозяин.

— Ко мне! Ко мне, пёсик! Милорд, для вас открыто множество дверей!

Терьер засеменил по траве, чёрный, как обувная щётка с ваксой, стриженый, аккуратненький.

Из-за какой же беды мальчика держали в четырёх стенах? У него не было друзей среди сверстников. Доктор да священник, и более никого! Такого окружения недостаточно ребёнку, живому и любопытному.

С этой мыслью учитель вошёл в кабинет графа.

— Осмелюсь попросить ещё раз, милорд: разрешите ли вы, чтобы со мной жила дочь? К сожалению, я не имею достаточно средств, чтобы устроить её в подходящий пансион.

— Это исключено. Вы здесь по долгу службы, но ваши близкие не должны и подходить к Мордрейк-менору. Я предупреждал вас — никому не следует знать о врождённом пороке моего сына.

Мистер Кларк понизил голос до шёпота:

— Простите за излишнее любопытство, милорд, но в чём заключается этот порок? Помимо ношения капюшона, я не заметил ничего, вызывающего беспокойство.

— Ничего? — лорд Мордрейк вдруг разъярился. — По-вашему, двуликость — это «ничего»? По три раза на дню видите людей, у которых на затылке ещё одни глаза, рот и нос? А может быть, вы об этом ещё и расскажете соседям? Пожалуй, я передумаю нанимать вас!

Мистер Кларк сложил детали этой головоломки: вот, что заставляло Эдварда скрываться дома и прятать затылок. Воцарилась неловкая тишина.

— Пожалуйста, не кричите, — в кабинет вошёл Эдвард, — и не гоните мистера Кларка.

Мальчик обнял отца, повернувшись спиной к учителю.

— Эдвард, разве тебя не учили, что в помещении нужно снимать капюшон? И не смей ко мне прикасаться!

— Я решил, что не стоит показываться мистеру Кларку…

— Больше терять нечего. Снимай.

Юный виконт послушался и скинул с головы чёрную бархатную ткань. На затылке вполне явно проступали черты лица, будто чужого, совсем недетского, в мелких морщинках и со слегка скошенным носом. Глаза, прищурившись, внимательно изучали остолбеневшего мистера Кларка, а рот скривился в ухмылке.

— Простите, — Эдвард обернулся к учителю, — если он напугал вас. Он неопасный. Может только смотреть и иногда плакать.

— Теперь вы понимаете, в чём дело? — тихо спросил лорд Мордрейк. — Мистер Кларк? Вы слышите, о чём я вас спрашиваю?

— А? Да, милорд, — наконец, к учителю вернулся дар речи. — Однако же позвольте мне привезти дочь. Кроме меня, у Каролины никого нет с тех пор, как упокоилась моя супруга. О доченьке нужно заботиться, а содержать гувернантку нам не по карману. Сейчас Каролина проводит время у соседей, но и там я не могу оставить её надолго. Обещаю, что она не станет задавать лишних вопросов.

— Но она может испугаться!

Отцовское возмущение ничуть не удивило Эдварда, потому что до сих пор из домашних только Бетси терпела «близнеца». «Зачем?! Зачем приглашать девочку сюда?» — подумалось Эдварду, — «Разве папенька настолько жалует гостей?» Возможно, мисс Кларк спрячется в отведённой ей комнате, станет выходить только в столовую, и то в те часы, когда там не будет Эдварда. А вдруг виконту удастся заинтересовать новую знакомую рассказами и картинами, так что она не будет бояться?

— На этот счёт не волнуйтесь, — сказал мистер Кларк. — Каролина не может видеть с раннего детства и дотрагиваться до высокой особы без спроса не станет.

— Хм, незрячая?

Лорд Мордрейк холодно согласился, леди при вечернем разговоре проявила полное безразличие. Эдвард же сиял от счастья. Едва карета мистера Кларка скрылась из виду, маленький виконт спросил:

— А как положено вести себя с дамой?

— При встрече поцелуй руку. Ты имеешь в виду мисс Кларк? — лорд общался с сыном нехотя. — Спроси, не устала ли твоя гостья с дороги. Предложи показать имение. Говори о погоде, лошадях и книгах. Не смей ничего рассказывать о своём облике, а также задавать вопросов о её глазах! Ступай!

Эдвард отправился к себе и совершенно не слышал, как отец тихо прошептал: «Чудовище, чудовище… и что же его держит в этом мире?» Что угодно, но явно не родительская привязанность.

Леди Мордрейк часто уезжала из дома, только чтобы не видеть уродливого сына. Всё пропадала у кузин и подруг — старых дев и вдов, которые при упоминании Эдварда прятали лица в платки.

Отец за весь день мог сказать только формальное «доброе утро» и больше ни слова. Иногда говорил о богатой родословной Мордрейков: в галерее висело множество портретов знатных господ и невероятно красивых дам.

Эдвард ещё немного посидел в своей комнате, но потом снова побежал к отцу:

— А вы не расскажете мне ещё раз про нашу галерею? Завтра приедет мисс Кларк и наверняка заинтересуется. Я бы не хотел допускать оплошностей.

Лорд Мордрейк откликнулся с пренебрежением:

— Девочек ничего не интересует, кроме платьев и кукол. К тому же, она слепая: не увидит ни мазка краски.

— Совсем-совсем ни одного?

— Да. Представь, что у тебя закрыты…все четыре глаза, — лорда передёрнуло. — Она живёт так постоянно.

— А вдруг ей захочется подольше походить по дому, а я буду провожатым? Начну что-нибудь рассказывать и тут спутаю имена и титулы.

— Ступай спроси у Эванса. Его семья три поколения у нас служит.

Аккуратно, на ощупь, маленькая Каролина Кларк укладывала в чемодан платья. За несколько десятков миль от неё Эдвард перед зеркалом подавал руку невидимой собеседнице.

— Добро пожаловать, дорогая мисс Кларк. Я Эдвард. Рад приветствовать вас в Мордрейк-меноре. Не утомила ли вас дорога? Мистер Эванс покажет вам комнату, — Эдвард махнул рукой в сторону воображаемого дворецкого.

Зеркало, висевшее на противоположной стене, отразило второе лицо. Оно кривилось и плакало.

— Что с тобой? Если не можешь сказать, то хотя бы намекни, — попросил Эдвард. Тот молчал.

Раньше подобное случалось пару раз. Терпеливая Бетси вытирала глаза «близнецу», а со временем Эдвард научился делать это сам.

— Мой бедный братик, — говорил он теперь, смотря на отражение, — мы никогда не смеялись и не плакали вместе. Все говорят, что ты страшный. Завтра мне придётся спрятать тебя надолго. Спокойной ночи!

Эдварду снился чудесный сон: лошадки и катания по перилам лестниц. Ох, как за последнее отец отругал бы его днём! А ночью, во сне, что только не возможно сделать?

4

Стук в дверь — три раза. Это пришёл Бен.

— Милорд! Просыпайтесь! Мистер Кларк с дочерью будут здесь через час.

Примерно так он обычно будил Эдварда. Сегодняшним утром одна только фраза — «мистер Кларк с дочерью» — заставила мигом вскочить с постели и одеться.

— Едут, едут! — после завтрака Эдвард выглянул в окно.

Он выбежал в холл и уже собрался по—хитрому оседлать перила, но отец остановил:

— Наследники нашего дома так себя не ведут. К тому же… да Бог с тобой, можешь не надевать капюшон.

И вот заскрипела тяжёлая дверь. Мистер Кларк пропустил вперёд очаровательное создание.

— Доченька, мы с тобой пришли. Здесь очень большой, просторный холл с гладким, начищенным паркетом. Не бойся, ты не споткнёшься.

В Мордрейк-менор вошла девочка лет десяти, в сиреневом платье, бархатной шляпке, чёрных туфельках с маленькими изящными каблучками. Глаза её скрывались за круглыми тёмными стёклышками очков. Впереди себя она держала зонтик, которым ощупывала дорогу, покачивая им из стороны в сторону чётко, методично, как обычно ходит маятник часов. Мистер Кларк заботливо обнял дочь за плечи и подвёл к хозяевам.

— Граф Мордрейк, к вашим услугам, — важный господин сжал её хрупкую ручку, протянутую с невероятной для слепого человечка точностью.

— Здравствуйте, милорд.

— Познакомьтесь с моим сыном.

И тот выдал хорошо отрепетированный текст:

— Добро пожаловать, Каролина. Ты не утомилась в дороге?

— Нет, милорд, — она не стала прикасаться к его лицу, а только пожала руку. Лорд Мордрейк и мистер Кларк обменялись понимающими взглядами.

— Не пожелаешь ли пойти в комнату?

— Да, спасибо.

Бен взял дорожные сумки, а Эдвард повёл Каролину вверх по лестнице.

— Ты любишь лошадей? — спросил, а сам подумал: «А знает ли она, каковы они?»

— Лошадей? — девочка даже чуть дёрнулась в сторону, махнув чёрными кудряшками. — Я их очень боюсь! Они большие, с копытами. А ещё так громко фыркают! Папа меня всё время предупреждает, чтобы я не выходила на улицу одна, а то могу попасть под кэб.

Поговорить не получилось. Эдвард растерялся. Из тем, названных отцом, оставались книги и погода. Разве могла девочка видеть голубое небо или зелёную траву? Но Каролина жила в этом мире. Она была здесь, совсем рядом с Эдвардом.

Она тоже не такая, как другие. Однако об этом велено помалкивать.

Кэтрин встретила Каролину у комнаты и предложила помощь.

— Спасибо, — учтиво отвечала гостья, — я не буду давать вам слишком много указаний. Просто покажите, пожалуйста, куда я могу складывать одежду.

Эдвард ушёл готовиться к занятиям и совершенно не увидел маленького чуда: Каролина, проведя пальчиками по краю чемодана, без труда повернула застёжку.

— Вот мои платья. Вам нравятся, Кэтрин? Тёмно-синее, для прогулок по саду, зелёное — к столу, жёлтое — для игр днём и вечеров у камина. И моё любимое, розовое, для танцев. Виконт Мордрейк может пригласить меня!

— Мисс, вы различаете цвета? — удивилась Кэтрин и только потом испугалась собственной бестактности. Будь граф Мордрейк незрячим, он бы выгнал несчастную прислугу за неуместный вопрос в ту же минуту. Но Каролина только обрадовалась:

— Да. И это чудесно! Они все по-разному чувствуются. Не хотите прикоснуться к ткани? Тёмно-синяя — она вязкая, чуть терпкая, тёплая. Чувствуете? Зелёная — холодная и свежая, как листики салата. Жёлтая — ещё теплее синей, прямо как солнышко. И розовая! Только её трону, так и хочется сладкого кремового пирожного.

Под платьями оказались три фарфоровые куклы — хорошенькие, нежные, забавные, в шёлковых нарядах.

— Я бы никуда не поехала без них. Это Кассандра, Дороти и Офелия. Давайте посадим моих подруг на полку, Кэтрин?

В самом низу чемодана лежала увесистая книга. Удивительно, как хозяйка могла поднимать её своими хрупкими руками.

— Это греческие и римские мифы. Дома я оставила ирландские и немецкие сказки, которые уже прочла. Ещё папенька заказал мне книгу про рыцарей короля Артура, её привезут из Франции: только там такие и печатают, и то очень редко. Делать их на английском — и того сложнее⁹. Виконт любит читать по вечерам?

— Лучше поспрашивайте у него, мисс, — сказала Кэтрин.

Она не могла оторвать глаз от диковинной книги. На обложке вместо букв проступали выпуклые точечки. В это время Эдвард как раз читал по слогам простые предложения из учебника. Служанке предстояла задача хоть как—то развлечь Каролину до обеда.

— Кэтрин,..

— Да, мисс.

— Можно мне узнать, как вы выглядите?

Она села чуть поближе, чтобы пальчики Каролины дотянулись до её лица. Незрячая девочка, как оказалось, настолько привыкла действовать руками, что слепота нисколько не пугала её. Сначала ладошки прильнули к вискам. Потом — ко лбу, носу, щекам и губам. Каролина поняла, что перед ней сидит немолодая полная женщина.

— Вы такая милая, Кэтрин!

— Спасибо, мисс.

Служанка явно не ожидала похвалы от хозяйской гостьи. Безусловно, Каролина принесёт в Мордрейк-менор хотя бы крупинку радости. Этого очень не доставало с тех пор, как здесь перестали давать балы и званые ужины — десять лет подряд.

Каролина открыла книжку листа где-то с пятнадцатого. На страницах вовсе не оказалось номеров и букв: одни точки и картинки из картона в несколько слоёв.

— Я вчера закончила главу о сотворении мира. Кэтрин, хотите, я почитаю дальше для вас?

— Мисс, а как читаются такие книги?

Каролина провела пальцем по строчке и медленно, с выражением, проговорила: «Рождение титанов». Кэтрин ещё сильнее удивилась.

На обед в столовую Каролина пришла, держа перед собой зонтик. Она уверенно положила на колени салфетку. Приборами пользовалась так, будто ей ничто не мешало ясно видеть ложку, вилку, ножи для рыбы и мяса. Эдвард сидел напротив, всё такой же задумчивый. Им с Каролиной нечего было делать вместе. В самом деле, не навязывать же девочке игру в солдатиков? Только из вежливости он подал ей руку, когда все выходили, и спросил:

— Чем бы ты хотела заняться?

— Можно сходить в сад?

Они пошли одни — даже мистер Кларк не присматривал. Джек, конюх, выгуливал на лужайке пони.

— Мы не пойдём к Ромулу, — сказал Эдвард, — он может тебя испугать.

Но маленький конь, едва заметив хозяина, заспешил к нему трусцой. Джек едва поспевал.

— Милорд,…как замечательно, что вы показываете угодья нашей гостье… мисс… мисс…

— Кларк. Каролина Кларк, — представилась она и познакомилась с Джеком.

Ромул приветливо заржал, вплотную подбежав к Эдварду.

— Ой! Он лошадь? — Каролина отскочила в сторону.

— Это пони. Не хочешь его погладить?

Осмелев, Каролина протянула ручку к гриве.

— Серенький, мягкий, тёплый. Такого хочется обнять.

Через считанные секунды она уже сидела на спине Ромула и ни капельки не боялась. Эдвард провёл пони под уздцы до конца тропинки и помог Каролине спешиться.

— А как ты узнала, что он серый?

— Это легко. Он живой. Был бы нарисованный на плоской бумаге, для меня бы всё смешалось. А цвета предметов я могу различать. Вы попробуйте сами… Правда, серый?

Он закрыл глаза и коснулся пальцами гривы, но ничего особенного не ощутил — всего лишь конский волос, самый обычный — длинный и жёсткий, а серый он или чёрный — одними пальцами не определишь.

— Пока не получается, но я обязательно научусь.

Джек, метнув в сторону Эдварда сочувственный взгляд, повёл пони пастись дальше на луг. Дети отправились в сад, где за цветами на клумбе ухаживала Сэнди.

— Милорд… ох, доброго дня вам и вашей спутнице!

— И вам, Сэнди. Срежьте, пожалуйста, несколько роз для Каролины.

Девочка перебирала цветы осторожно, едва касаясь шипов.

— Вот эта красная. Ой, беленькая, какая прелесть. Жёлтая. Спасибо! А можно посмотреть, какие ещё есть?

И началась своеобразная игра: Каролина дотрагивалась до любого цветка на клумбе и называла цвет.

— Красные бархотки. Фиолетовые ирисы.

— Правильно! — удивился Эдвард.

— Плющ зелёный… по серой стене ограды. Розовые вьюнки.

Так они оказались в самом дальнем углу сада. Отсюда не было слышно ни скрежета ножниц Сэнди, ни тяжёлых шагов Джека, и дом показывал только уголок своей крыши над массивом древесных крон.

— Каролина, а ты можешь сказать, какого цвета у меня пиджак?

— Да, — она дотронулась до манжеты. — Чёрного!

— А мои волосы?

— Папенька запретил узнавать, как вы выглядите. Жаль, мы ведь знакомы совсем недавно.

Он опять насупился. Видимо, мистер Кларк не хотел для Каролины неприятных сюрпризов. Слуги часто обращались к Эдварду с напряжением в голосе. Вполне возможно, что Каролина смогла это почувствовать. Вдруг она всё узнает и испугается, а после уговорит отца уехать?

— Мне холодно. Можно пойти в дом?

В тени они не заметили, что солнце надолго скрылось за тучей. Сад будто просил их покинуть свою цветущую землю и вернуться к камину.

— Пойдём. Я покажу тебе свои игрушки. А можем ещё и музыкой позаниматься.

Остаток дня прошёл необычно: Эдвард исполнил простенькую пьесу на скрипке, а Каролина удивила всех тем, что подошла к роялю, нашла первую октаву и сыграла несложный этюд.

— Где она этому научилась? — спросил граф.

— У нас дома, милорд. Я сам её учил.

Вечером устроили чтения у камина. Эдвард помог Каролине принести увесистые античные мифы и с интересом следил, как тоненький пальчик пробегает по точкам, и так рождаются слова, а с ними — герои, боги, волшебные животные.

«Был в Древнем Риме прозорливый бог Янус, двуликий. По обе стороны головы взирали его лица. Молодой лик смотрел в будущее, а старый прошлое видел. До того, как в Риме узнали о Юпитере-громовержце, Янус был хранителем утренней зари, дверей и переходов…»

Мистер Кларк нервно завертел трость, лорд Мордрейк нахмурился, а Эдвард потянулся вперёд, так что чуть не соскользнул с кресла, и спросил:

— Он был хороший, бог?

— Я не знаю, надо почитать дальше.

Но её остановили:

— Благодарю, мисс, но уже становится поздно. Эдвард скоро отойдёт ко сну.

5

Ходить по ночам было под строжайшим запретом, но любопытство Эдварда оказалось столь велико, что он решил ослушаться. Вдруг Каролине сделается страшно одной в незнакомом месте? Идти до её комнаты не так далеко: всего лишь по коридору на втором этаже, а потом за угол. Но…

Дверь в отцовский кабинет была приоткрыта, и оттуда проливался свет. Нельзя было попадаться на глаза. Решив пойти в обход, Эдвард спустился на этаж вниз, пробежал по тёмному коридору для слуг и оказался в портретной галерее. Ночью здесь было жутковато.

В темноте картины и рыцарские доспехи выглядели весьма непривычно: иссиня-серые, с искажёнными лицами и страшными пастями под забралами. Лицо прабабушки Элеоноры издали показалось слишком бледным, голова — маленькой и едва державшейся на узкой шее. Но при свете луны Эдвард заметил, что это не голова вовсе, а перо в высокой причёске. Графиня так строго глядела из-под пышной шапки чёрных волос, что хотелось отойти подальше. А там, у ног деда Френсиса, свернулся гигантский спрут. Он таращился с холста красными глазищами. Эдвард присмотрелся: всего лишь собаки, пара волкодавов, высунули языки и раскинули лапы. Несмотря на притаившихся чудищ, пройти по галерее было безопаснее всего. Маленький наследник поместья знал, что никто его не тронет: все давно спали.

Наконец, вот она — узкая потайная лестница наверх. Обычно здесь ходили только слуги.

На втором этаже, у высокого окна, на подоконник опёрлась худенькая фигурка. Эдвард приблизился очень тихо.

— Каролина, я пришёл к тебе ненадолго, — сказал он шёпотом.

Она легонько вздрогнула, но кричать не стала. Лишь по привычке, обернувшись, протянула вперёд руки. Кончики пальцев нащупали жестковатые брови, прямой нос, неглубоко посаженные глаза, чуть выступающие скулы, узкий подбородок. А ростом ночной странник был немного выше неё.

— Милорд? Простите, я вас коснулась…

— Ничего страшного.

— Мне непривычно засыпать здесь, хотела было найти комнату папеньки, но вдруг он уже спит? Вот и заблудилась. Я первый раз в таком большом, красивом и богатом доме.

Эдвард молчал. Откуда девочка могла узнать, насколько красив особняк? Разве что по словам мистера Кларка.

— Вы не расскажете, что видно ночью из окна?

— Там темно. Деревья отсюда кажутся чудовищами из сказок. Особенно вон то слева, что сейчас качает веткой. Вот—вот повернётся к нам и схватит. Уилл давно погасил фонари, и при луне всё кажется синеватым.

— Таким, как моё платье? А сама луна какая сегодня?

— Круглая,…как марципановый шарик.

— Мне уже захотелось сладкого! Как интересно… в Ирландии у луны была злая трёхголовая богиня. Я про неё читала.

— А на каком языке написаны твои книги?

— Его придумал один умный французский господин — месье Брайль. Матушка привезла несколько таких книг и научила меня читать. А господин Брайль всё ещё работает над своим чудесным алфавитом для таких, как я. Сейчас нам стало сложнее доставать «точечные» книги, потому что месье всё время что-то изменяет, выдумывает новые сочетания для буковок.

— Я обязательно спрошу, нет ли у нас такой книги с легендами, только с «обычными буквами». Мне очень хочется узнать больше… про того бога.

— Пойдёмте в мою комнату. Я всё равно ещё долго не засну, могу и почитать для вас. Проводите меня?

Колокол собора вдалеке пробил одиннадцать, когда Каролина, сидя на кровати, прочитала две странички, казавшиеся всё равно длинными. Бог Янус отнюдь не был злым и жестоким. В начале года, на праздник в его честь, люди собирались вместе и обещали не ссориться.

— Я бы тоже очень хотел, чтобы меня так любили, — сказал Эдвард. — Ведь я очень страшный.

— Зачем вы так говорите?

— Тебе запретили «рассматривать» меня, и не зря. Обещаешь, что это останется нашим секретом, если я расскажу, как выгляжу?

— Нет, я не могу обещать такого. Папенька может и спросить меня, не заводила ли я лишних разговоров… Как же я солгу ему?

— Он накажет, если ослушаешься?

— Может и так, но мне стало настолько любопытно, что я и не знаю, что делать теперь.

— Дотронься до меня со спины, смелее.

Пока она внимательно, терпеливо и аккуратно изучала неприглядного «братца», Эдвард раздумывал о том, что весь мир поделился на две половины: любящих и брезгующих. Ко вторым относились, как ни печально, родители Эдварда, которые не желали его видеть без особой надобности, и слуги со своей наигранной вежливостью. «Милорд то, милорд это», — а сами, будь их воля, убежали бы из поместья Мордрейк на край света. Как они не могут понять, что Эдвард не причинит им зла?

Любящие — это милая и добрая Бетси, внимательный доктор Вильбанд (в противоположность отцу, он называл Эдварда «причудой природы», а не «чудовищем»), пастор Альберт, который видел в каждом искорку Божью. И, конечно же, мистер Кларк — новый бесценный друг. А что подумает Каролина?

— Что это — маска? Она очень тёплая. Веки двигаются! Такого просто не может быть! — любопытные пальцы дрогнули, но не остановились, пока не изучили каждую его черту. — Неужели лицо? Но… как?

— Я с ним родился.

— Необычно. Совсем как из мифа. Оно живое?

— Не очень. Не говорит и не кушает, — Эдвард повернулся обратно. — Раньше видеть мог, когда я закрывал глаза, а сейчас — нет. Отец говорит, что из-за него меня не выносят. Я не могу отрастить длинные волосы, чтобы его прятать: кончики лезут в нос, это очень неудобно, щекотно, а иногда больно. В капюшоне я тоже не могу подолгу ходить, — Эдвард замолчал. — Ты точно не боишься «братца»?

— А зачем мне его бояться? Он меня не обидел: ни когда я каталась на Ромуле, ни когда на цветочки смотрела.

— Доктор уверен, что мне без него будет лучше. Когда—нибудь изобретут лекарство, я его выпью и очень крепко засну, а когда проснусь, у меня уже будут кость и волосы вместо второго лица.

— А каково это — с глазами на затылке?

Эдвард не знал, как лучше объяснить.

— Представь, что у тебя четыре руки, причём две из них на спине.

— Ой! В Индии похожая богиня была, только злая. Я бы не хотела быть такой.

— Но ты же добрая.

— И вы. Я это сразу поняла, когда вы меня за руку взяли. Можно я буду вашей лучшей подругой?

— Да, — Эдвард зевнул, — но, пожалуйста, никому не рассказывай, что видела… то есть, дотрагивалась до «близнеца», разве что твой папенька спросит.

— Не расскажу. А как можно видеть глазами? Я не помню… — Каролина погрустнела.

— Это как если бы всё разом было у тебя в руках. Если бы я мог, то подарил бы тебе зрение. Вдруг со временем доктора найдут средство? Тогда я заплачу им достаточно денег за лекарство для тебя.

6

Наутро Бен не нашёл молодого господина в спальне. Ну и шумиха поднялась! Слуги бегали по коридорам, сами не зная, чего хотели: поскорее найти Эдварда или всё-таки оттянуть время и не попасться ему на глаза, особенно, если спиной повернётся. Так продолжалось, пока не проснулся мистер Кларк и не обнаружил воспитанника у дверей спальни Каролины.

— Вставайте, пожалуйста, милорд. Пора одеваться к завтраку.

Мальчуган тут же вскочил и помчался по коридору, думая, что теперь не убежать от трости. Но вслед ему слышался лишь добрый, снисходительный смех.

После еды предстоял нелёгкий разговор с отцом.

— Эдвард, осознаёшь ли ты, как это неподобающе — ночевать под дверями?

— А вдруг Каролина бы испугалась, сидя в пустом крыле?

Граф начал выходить из себя:

— Что за вздор?! Её отца мы поселили рядом, и не нужно более ничего. Во всей усадьбе самый страшный — ты!

Виконт посмотрел в ответ с вызовом.

— Меня она не боится.

Эдвард со смущением почувствовал, что чуть не раскрыл секрет о непослушании. У «близнеца» потекли слёзы. От дальнейших укоров спас топот маленьких каблучков Каролины, а за ними — звук шагов мистера Кларка. Стены доносили только неясный гул.

Мистер Кларк с дочерью вот—вот пройдут мимо кабинета! Обескураженный лорд бросил сыну:

— Ей в какой-то мере повезло ослепнуть.

Лорд Мордрейк поймал себя на мысли, что во всей усадьбе есть только два человека, которых не тяготит общество уродца, и те — чужие. Эдвард вынул из кармана платок и начал вытирать им слёзы. Но оттого, что рядом находилась Каролина, виконт чувствовал себя неловко.

— Уходи отсюда, — сказал отец, — через десять минут у тебя урок.

Уже на пороге платок выпал из рук, и Каролина задела его своим зонтиком.

— Прошу прощения, — Эдвард поднял с пола платок.

— С вами что-то случилось?

— Ничего, — даже в свои десять виконт не мог признаться в слабости.

Каролина отправилась играть в куклы. Мистер Кларк предложил Эдварду начать изучение французского языка или изобразительных искусств. Но у ученика оказались другие стремления:

— Можно продолжить уроки английской поэзии, а французский начнём позже? Я хочу научиться читать так же быстро и выразительно, как Каролина.

— Будет по—вашему, но помните, что нам придётся по программе пройти и иностранный язык.

Так незаметно пролетали годы. Эдвард изучал арифметику, словесность, географию и биологию. Прямо в имение привозили книги и для Каролины: стихи, эпос, путеводители по разным странам. Мордрейк-менор стал для мистера Кларка и его дочери вторым домом. Казалось, они всю жизнь были знакомы и с доктором Джеймсом Вильбандом, и со святым отцом Альбертом, со слугами усадьбы и управляющими с прядилен. Только иногда, на две недели летом и на Рождественские праздники, мистер Кларк и Каролина отлучались в свой дом в Бедфордшире, но неизменно возвращались в Мордрейк-менор с началом нового учебного семестра.

Дети не скучали, потому что было много интересных занятий. Например, когда у войск Эдварда велась баталия, могла войти Каролина и сказать:

— А давайте устроим примирение и бал.

Тут же важные генералы в деревянных мундирах садились пить чай и вести беседы с фарфоровыми красотками.

На лужайке дети играли в жмурки. Тогда Кэтрин с особой тщательностью завязывала глаза Эдварда.

— А я и так могу! Не завязывая глаз! — и Каролина отбегала подальше, радуясь тому, что играла без повязки. Кэтрин догадывалась о том, что любознательная и смелая девочка нарушила-таки отцовский запрет, но добрая служанка ни слова не проронила при господине. Просто повезло, что во время игры их не заставал граф Мордрейк — иначе бы заметил, что Каролина не боится поймать и третьего игрока.

Однажды Эдвард повёл Каролину к самому большому дереву в углу сада.

— Ещё один секрет? Вы не расскажете уже сейчас? — на ходу Каролина по привычке водила зонтиком по траве.

— Нет, мы сначала должны туда прийти. Это особенное место.

— Пожалуйста…

— Ладно. Джек и Сэнди прибрались в старой беседке в углу. Мы ещё ни разу там не были. Я слышал, что на её стенах — всякие диковины.

Дойдя до тайного места в саду, Каролина чуть не споткнулась об узкий порог. Эдвард проводил её по кругу вдоль стен. Чего там только не было! Умелые мастера вырезали тонкие листья плюща, маленьких канареек и чудные маски, которые годились бы для самого богатого карнавала. В беседке пахло свежим деревом, летней прохладой и карамелью.

— Как чудесно! — восхитилась Каролина. — Это будет ваше собственное имение Мордрейк?

— Да. Мне часто не хочется видеть никого из слуг, и я придумал приходить сюда. Можем брать скрипку, книги и даже что-нибудь из еды. Здесь никто не станет бояться «близнеца».

У Каролины тоже было время, отведённое на уроки. Обычно она уходила в классную комнату с мистером Кларком, а Эдвард без цели и умысла бродил по дому: не хотелось в одиночку ни кататься на пони, ни гулять по саду. Но, чувствуя, как не по душе такое поведение отцу, виконт всего однажды попросил у мистера Кларка разрешения посидеть рядом с Каролиной во время её занятий, ничуть не мешая.

— Что же, как вам будет угодно. Если пожелаете, могу и вас научить письму из точек.

Эдвард захотел просто посмотреть. До чего диковин был шрифт месье Брайля! Буквы — мудрёные ряды пятнышек, выдавливались на бумаге деревянным колышком, и при письме нужно было выводить их с изнанки задом наперёд, чтобы на лицевой стороне страницы всё выглядело подобающе.

Здесь Каролина была, по своему обыкновению, аккуратна. Набив строчку, она по три раза проводила по ней пальцами, проверяя, нет ли ошибок, а если они и попадались, она говорила об этом отцу безо всякого страха и смущения.

Повзрослев, Каролина проявила интерес к истории и искусству, и Эдварду не раз приходилось перебирать в памяти всех именитых вельмож из семьи Мордрейк, начиная со времён Вильгельма Завоевателя, чтобы ненароком не соврать подруге. Лишь одно не было понятно до конца: почему родословная заканчивалась на дедушке Френсисе и Бен ещё с давних пор отмалчивался, откуда же была родом матушка.

Эдвард помнил, что Каролина при всём желании не могла «посмотреть» на портреты в галерее, поэтому во всех деталях описывал пышные платья, роскошные камзолы, ордена, сапоги, причёски, мушки, шляпки, шпаги, собак и лошадей. Больше всех Каролине понравилась леди Алисия Мордрейк. Эта важная дама носила самое богатое платье, белое с золотым, дорогие украшения с бриллиантами и не расставалась с маленькой болонкой — на картине собачка фривольно устроилась на руках леди. Говорили, что так и сидела — терпела всё время, пока хозяйка не перестала позировать. Каролине было немного обидно, что нельзя пощупать нежную ткань платья, жар золота и мягкую собачью шёрстку и словно увидеть эту красоту, но было в галерее и то, что можно «рассмотреть» пальцами.

— Хочешь дотронуться до рыцарских доспехов?

— Мне нельзя без разрешения. Я никогда сюда и близко не подходила.

— Я разрешаю, только пусть это будет секрет. Здесь такой красивый лев на щите! Вот дракон, прямо как в книжках. Дальше у нас опять лев, только сидячий. А вот лилия, как во Франции. За ней — орёл! Не хочешь разве крылья погладить? А здесь — попробуй угадать, что за зверь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

По традиции имена жениха и невесты оглашались после каждой службы на протяжении всего периода помолвки. Это помогало выявить все возможные препятствия к браку. Однако если молодые хотели сократить время до венчания и клялись, что препятствий нет, покупалась официальная лицензия на брак.

7

Народная песня «One Morning In May».

8

Народная песня «Whiskey In The Jar».

9

Официальное распространение в Великобритании шрифт Брайля получил после 1861г. Тем не менее, он мог быть знаком англоговорящим читателям и ранее: так, символ для обозначения «W» был добавлен в алфавит в 1836г. по просьбе незрячего британского студента по имени Генри Хейтер (сын известного живописца Джорджа Хейтера). Согласно некоторым источникам, штучная печать книг шрифтом Брайля имела место во Франции в 1832г.