О ведьмах. И не только

Хелена Соболевская

Целый год собирались истории, стихи и песни, целый год сплетались слова и мысли, чтобы стать этой книгой. Здесь вы встретите ведьм, оракулов и волшебников, эльфов и богов и прикоснетесь к той магии, что витает вокруг нас.

Собственно, ведьмы

Алайя

Я так любил ее — за рыжие кудри, за пронзительную синеву глаз и звонкий смех. Я любил ее до безумия, до беспамятства, и так жалел порой, что люблю — ибо моя любимая была ведьмой, и ведьмой вполне настоящей.

Птицы слетались к ней, дикие животные приходили с гор поесть из ее рук. В ее саду розы цвели круглый год, а деревья зеленели даже зимой. Добрее я девушки не встречал, нежнее свет не видывал — но она была ведьмой, эта непокорная, гордая и дерзкая порой девушка, и с этим ничего было не поделать. В тот день пришел я к старому дубу, просить ее руки, но она отказала мне.

— Ты не женишься на мне, — печально говорила мне она, гладя мои волосы, — ты никогда на мне не женишься, Ивар, и нечего тут даже говорить. Собственно, и думать об этом забудь. Не женишься и все.

— Но, Алайя…

— Ты не сможешь жениться на ведьме. Тебя же засмеют, а ты гордый. И отец твой тебе откажет от дома, потому что принципиальный. Я же знаю. Ты не женишься на мне, потому что не сможешь отказаться от своей жизни. А я не выйду за тебя, потому что не смогу перестать собой быть.

— Но, Алайя…

— Нет, Ивар, — глаза ее были грустны, — говорить тут не о чем. Я останусь собой, ты останешься собой.

На этом разговор был окончен. После того дня я не видел ее. Мать, когда я вернулся домой, всплеснула руками:

— Как, отказала? И ты отпустил ее? Ведь любит же тебя девка, да и какая разница, кто она там — ведьма или не ведьма? Ты любишь ее, я знаю. Неужто ты у меня дурень такой, чтобы легко отпустить любимую?..

После нашего разговора Алайя исчезла. Ходили слухи, что она перебралась куда-то, вышла замуж. Говорили, что умерла родами, что покончила с собой, но я знал, что это не так. Я знал, что с ней случилось, знал, и никому не говорил, ибо понимал, что в том была и моя вина. Не отпусти я ее, все могло бы быть иначе.

Помнил я, что говорила она — ходит, ходит за нею тень в темном плаще, наблюдает — и видел ее страх. В тот год часто пропадали девушки вроде Алайи — яркие, необычные, и знахарки, и ведуньи. Те, словом, кто отличался от обычных лекарей, женщин и просто жителей деревни. Мы знали, куда они исчезали, но сделать ничего не могли. Одно сказанное шепотом слово «Инквизиция» — и все попытки прекратить облавы и защитить невинных женщин прекратились.

Я так любил ее… и так жалел, что она была ведьмой — но еще больше жалел, что не смог уберечь ее от тех, кто хотел ей зла. На ведьмах, говорят, не женятся. Женятся — если любят…

Эйне

Рыжим хвостом в увядающей зелени леса, клекотом сокола и хриплым криком ворона мелькает Хранитель — то тут, то там. В урочный час встаёт на пороге его Тень, и пламя свечи окрашивается во все цвета радуги. Он здесь.

— Что-то случилось? — спрашивает ведьма, не оборачиваясь. Занята — выводит узоры в древней книге. Не время для гостей.

— Ты, — просто отвечает он, проходя к огню, выбрасывающему цветные искры, — тебе грустно.

— Подумаешь, — заканчивая очередную завитушку, замечает она, — велико дело. У всех бывает. Раньше тебя это не беспокоило. Выкладывай, дел много, недосуг мне болтать.

— Ты устала, — мягко падают слова, будто паутинка, — ты работаешь на износ. Зачем?

— Натура такая. Что с того?

— Я покажу тебе, — плавно ведёт рукой Хранитель. — Гляди.

По пергаменту ползут чернильные нити, свиваясь в узоры, картинки и образы. Чёрное, серое, жемчужное, чёрное…

— Ничего веселее не было?

— Это ты, — грустно отвечает он, — цвета на исходе. Как давно ты отдыхала?

— Какой отдых, — вздыхает ведьма, — а кто работать будет? Малышне одеяльца, шаль матушке Лист, настои для пастухов и отвар для рожениц. Карты, книги… Кто сделает все это, если не я? Осень почти на пороге, скоро и ягод не останется…

— Я принёс тебе северных ягод, — Хранитель ставит на стол корзинку, — и трав с горных склонов. И воды из источника Вельд, кстати. Феи оставят шерсть лунных овец ночью, твои запасы подходят к концу. И вот, кстати, перья. Все как ты хотела — сова, сокол, ворон, и этот ещё… Вечно забываю…

— Ты принёс перо феникса? — изумлённо глядит ведьма на золотисто — алое перо, — но как?

— Договорился. И не одно, а три. Видишь, я все учёл. Ложись спать — я закончу твои завитушки. Ложись.

— А шаль…? — неуверенно спрашивает она, натягивая одеяло до подбородка. — шаль.. Я обещала…

— Спи, — отвечает он с улыбкой, — спи.

Утром она находит три шали, книгу и горячий завтрак на столе.

Кири

В ночь, когда родилась Младшая, октябрьский ветер сбивал с деревьев огненные листья и засыпал ими кроличьи норки. Ежи, фырча, тащили в погреба грибы, мышки мирно дремали по домам. Сова, проживавшая в дупле у дома Старшей, не спала — она, как и пожилая ведьма, собиравшаяся стать бабушкой, ждала.

Единственная дочь Ведьмы родила чудную, рыжеволосую девочку ровно в полночь.

— Ну и как мы её назовём? — поинтересовалась новоиспеченная бабушка у счастливой дочери. — Эйли, как твою бабушку, или, может, Райна?

— Кири, — отвечала та, — ты посмотри на её глаза!

Глаза у малышки были зеленые-зеленые. Зеленее травы и весенней листвы, зеленее изумрудов — таких зелёных глаз две ведьмы ещё не видали. Рыжие волосы, зеленущие глаза — с такой внешностью девочку могли звать только Кири, и никак иначе¹. Услышав своё имя, девочка будто засветилась изнутри — на её крохотном личике появилась улыбка, и она, довольно мурча, уснула.

— Ну что, значит, дитя Самайна, — заметила ведьма-бабушка, укрывая внучку, и подавая дочери кружку травяного чая, — скучно с ней не будет, это точно.

— На другое мы и не рассчитывали, мамочка… Ты уже знаешь?..

— Дары?.. Думаю, она в дедушку. Чудесница. Будет ладить с живностью, как пить дать. Она не кричала… Среброголоска. И по глазам видно, упрямая. Но учиться будет легко. Это я тебе обещаю.

— Вот и славно, — молодая мама с нежностью посмотрела на спящее в колыбельке дитя. — другой она и быть не могла, верно?

— Верно, Тара. Малышка — особая. Как и ты, милая моя. Отдыхай. Я послежу за вами.

Ведьма-дочь прижалась к матери. Та обняла её и погладила по волосам.

— Спи, милая… Самайн на пороге. Тебе нужен отдых.

— Доброй ночи, мама…

— Доброй ночи, Тари… И тебе, малютка…

***

— Вот, гляди, лаванда. Вдохни поглубже, понимаешь, отчего её так любят? И цвет, и запах — одна польза.

— А что с ней делать-то? — девочка явно не понимала, в чем суть восторга старой ведьмы.

Та лишь усмехнулась.

— Поставь в воду, — запах успокоит. Высуши в букете, под потолком — да чай завари. В выпечку добавляют, когда сахара мало — лаванда сладкая, сил нет! В воде цветки подержи, пусть настоится — головную боль такая вода снимет вмиг. Сшей подушечек полотняных да туго набей лавандой, и под подушку — сны дурные стороной обойдут. А если таких подушечек положить в те шкафы да ящики, где шерсть или белье — свежесть всегда будет. Мы используем лаванду тогда, когда говорим с феями, дитя — лаванду, Розы, цветы, что пахнут сладко и свежо. Дивный народ любит их…

— А ещё? — глазки девочки заблестели

— А ещё, когда волосы лавандовой водой моют, они всегда блестят. А кожа чистая и свежая. Лаванда успокоит даже самого сердитого, запомни. Она от духов злых и людей недобрых дом защитит. Запомнила? Тогда марш собирать!

***

Где-то там, средь листвы и садов

Между деревьями, в пурпуре, злате

Крадучись по тропинкам лесов

Хранители душ сновали…

— Не шуми, спугнешь хранителей.

Это каждой ведьме говорили с детства. Старшая — Младшей, Мать — Дочери… Так уж заведено. Лес — священен, лес — храм для хранителей. Смотри в оба, смотри глазами лисицы, полными янтаря, наблюдай глазами орла, совы и сокола, глазами огня и ветра…

Войди в лес, как в дом — и поприветствуй его Хозяина, Отца-с-Рогами-Оленя, и на укромной полянке оставь свои дары. Орехи, сласти и молоко — для духов, сладкое вино из летних ягод и трав — Отцу, и Хозяйке-Матери что-то, что сделала сама. Оставь и крошек сладких птицам, и найди тихое место, где сходятся кроны дубов и вязов. Там, на ковре из листьев, сядь тихонько и попроси Матерь помочь тебе УВИДЕТЬ. Пусть откроет тебе глаза, пусть поможет услышать язык леса, песнь деревьев.

Позови Хранителей, так, как обращаешься к старшим и мудрым. Позови и жди. Когда они покажутся — все, или один — позволь им говорить с тобой. Узнавай их и спрашивай, и пусть научат тебя понимать.

Когда урок окончен, поклонись им и поблагодари, и следуй за ними. Либо проведут они тебя своими тропами, либо выведут из лесу. Если вывели — иди домой, если проследуешь их дорогами — многое поймёшь.

— Хранители душ — наши братья, малышка. Но они — и учителя, и наставники, и заступники. Будь вежлива, приноси им дары и изучай их повадки. Так ты сможешь помогать людям находить их хранителей. Узнавай их следы, характер и учись их мудрости… Только так ты сможешь помогать другим. Лисица, дитя — посланник фэйри, всегда дорогу найдёт и приведёт, куда нужно, но держи с ней ушки востро, ведь никогда не знаешь, кто послал её и зачем. Если встречаешь лисицу, будь с ней осторожна — иди за ней, но далеко в лес не заходи, если дорога не знакома. Ведёт тебя лисица в чащу, не ходи за ней, но попроси Мать вести тебя. Лисица — вестник фаэри, огонь эльфов, пламя леса, дух свободы и тайны. Лисице доверяй, но будь осторожнее — куда ведёт она и зачем, какие тайны открыть хочет — сразу не скажет, лишь хвостом махнёт. В глазах её ответ найдёшь — и тогда поймёшь, кто говорить хочет.

Оленя встретить в лесу — добрый знак: то Господин леса тебя благословляет. Все видит Отец, все ему ведомо — и душа, и помыслы того, кто вошёл в его леса. Поклонись ему, попроси защиты — и иди дальше, но за оленем не следуй по своему желанию. Захочет Отец — и сам укажет путь. Сам отведёт туда, где тебе нужно быть, сам покажет священные тропы. Мудрый ждёт наставления от богов, глупец же идёт туда, куда его не звали. Помни: воля Отца в лесу закон, глаз у него много, и никто не укроется от его взора.

Если олень ждёт тебя, не уходит — иди к нему; то Отца посланник, страж Врат. Его не бойся, но иди за ним: ты избран Отцом, твой час пришёл и ждут тебя великие перемены.

Так говорила Младшей её мама, а ей — ее мать, и каждая женщина в роду говорила так своей дочери. И каждая постигала мудрость Хранителей…

Где-то там, средь листвы и садов

Между деревьями, в пурпуре, злате

Крадучись по тропинкам лесов

Хранители душ сновали…

***

Тем вечером Младшая была особенно любопытна. Она всюду совала свой крохотный носик и поминутно осыпала Старшую вопросами, на которые та с недюжинным терпением отвечала, не прерывая своих занятий.

— А зачем ты зажигаешь свечи у окна? А почему тыквы у порога? А чем это свечки пахнут? А кому ты ставишь молоко снаружи, кошке? А она его выпьет? А откуда она знает, что нужно?

— Там, под дождём, в темноте, всегда да ходит какой-нибудь путник. Он ведь должен знать, где живут люди, чтобы не заблудиться. Каждое окно должно быть освещено — пусть и маленьким огоньком. Так мы помогаем тем, кто не защищён крышей и стенами. Духи ночи обойдут наш дом стороной, если оставить свечу — а светлые защитят нас, ведь огонь — их стихия.

— Стихия? — Младшей было всего пять, и слова «стихия» она ещё не знала.

— Свет и огонь — братья, — объяснила Старшая, — понимаешь? Стихия — это природа. То, из чего они сделаны.

— Ааа, — кивнула Младшая, — ясно. А тыквы зачем? И молоко?

— Тыквы — дары дивному народу, и молоко тоже. Ты же не хочешь, чтобы эльфы стащили твои игрушки? — хитро ухмыльнулась Старшая. Младшая замотала головой так, что ленточки развязались, выпустив её рыжие кудряшки на волю.

— И я не хочу, чтобы мне вязание спутали — его потом вовек не распутаешь. Вот и выставляю им молоко и тыкву. Так только ведьмы делают — потому что знают, как надо. С эльфами лучше дружить. Иди-ка сюда, давай заплетем тебе косички.

— А почему люди в деревне не ставят свечки в окна?

— Они не знают, как надо, — отвечала Старшая, расчёсывая малышку и вплетая ленточки в косички, — а если бы и знали, не поверили бы.

— А ты им скажи, — посоветовала Младшая, — ты же ведьма, тебе поверят.

Старшая усмехнулась:

— Нет, мышка, не поверят. Люди такие. Не верят.

— Вредные? — спросила, уже немного сонно, Младшая, прижимаясь к руке Старшей.

— Тёмные, — ответила та и обняла малышку. — Давай я тебя уложу?

— Давай, — согласилась та, уткнувшись носиком в шею Старшей, — я совсемушно готова.

Она уснула быстро, даже не пошевелившись, когда головка её коснулась подушки.

— Да хранят тебя духи, малышка, — тихонько шепнула Старшая и задёрнула полог кроватки.

— Совсемушно… И выдумает же…

— А можно, я буду как ты? — спрашивает Младшая, прилежно сматывая осенне-пёструю шерсть в клубочки, — можно?

Ей только исполнилось пять, и она начинает задавать важные вопросы.

Старая ведьма глядит на нее смеющимися зелёными глазами.

— Это какой же?

Тучка пробегает по личику девочки, но спустя мгновение её глазки снова сияют.

— Ведьмой. Можно я стану ведьмой? Или как мама?

— Ведьмами не становятся, золотце, — отвечает женщина, — ведьмой можно только родиться. А какие бывают ведьмы?

Это часть ежедневных уроков — девочка ещё не подозревает, что так ее учат премудростям ведьмовства. Она начинает загибать пальчики:

— Чудесницы, сказочницы и хранительницы Луны, ведьмы-лесницы, ведьмы — рукодельницы, ведьмы зеленые, тёмные и светлые, ведьмы вредные и не очень.

Старая ведьма еле сдерживает смех, но спрашивает:

— И чем же занимаются вредные?

Ни секунды не думая, Кири выдаёт ответ:

— Вредят и вреднятся. Вредят потому, что кто-то должен, а вреднятся… Ну, попробуй быть доброй, когда такая работа… Правильно?

— Пожалуй, — соглашается ведьма, — звучит вполне убедительно. Всю шерсть смотала? Тогда сбегай в сад и принеси мне все фиолетовые цветы.

— Для красок? Или для сиропа?

— Для красок. Беги, малютка. У тебя десять минут!

Ночью, когда Кири уже спит, ведьма делится с дочерью внучкиными умозаключениями, и от их смеха становится теплее…

Элис

Бывают дома, как люди. Будто бы отражают суть хозяев — у одних ступеньки скрипят, у других — ветер гуляет по комнатам. В одних пахнет лавандой, в других — обидой. Разные дома бывают.

А бывают люди — дома. Снаружи — весёленькие цветочные горшки, сплошь петунии да маргаритки, внутри — никого, тишина. Или вот, например, старый-престарый порог, краска слезает тут и там, внутри — свежесть, чистота и тепло.

Вот и у Элис так могло бы быть — но было ровно наоборот. Бедняжку так нещадно мучили сомнения и страхи, что напоминала она не цветущую Розу, а дом с привидениями. Бледная, вечно испуганная, пальцы нервно теребят то передник, то прядь волос, губы то и дело подрагивают — словом, ходячий нерв. А было ей всего девятнадцать, и жизнь её не была такой уж тяжкой — но дом, в котором она росла, был старый, тёмный и какой-то одинокий — и Элис стала его отражением…

Стоило ей выйти из дому, как сердце начинало сходить с ума, и дай ей волю, она бы тут же бросилась назад — но реальность требовала её участия, и Элис покорялась. Зато в старой библиотеке, среди книг и трав, она менялась — пропадала её нервозность, движения становились плавными, грациозными и лёгкими. Мало кто видел её такой — но дом знал, что ей просто нужно время, и берег её, как мог… ведь Элис была ведьмой, а времена были суровы…

Бывают дома, как люди… И бывают люди-дома… Как Элис.

Шарлотта

С наступлением холодов она менялась: пропадала весёлость, глаза приобретали оттенок грозового неба, с лица не сходила обеспокоенность.

Днями она пребывала в глубокой задумчивости, все глядела в окно или листала старые книги. К вечеру оживлялась, но будто бы сквозь дрёму наблюдала за сестрой, матерью и отцом, изредка улыбаясь. Её руки непрерывно вязали или вышивали, и не было числа новым узорам и покрывалам, шалям и накидкам. Только так могла она противостоять тоске, только так останавливала разум от полёта.

Шарлотте было двадцать два — и никому было невдомек, что именно зимой её сила обретала все новые и новые грани… Только затем, чтобы стихнуть и не просыпаться до следующих заморозков…

Кариад

Она гадала в час полуночный,

И карты ложились в ряд…

Она гадала — так было проще,

Чем плакать все ночи подряд.

— Я вытащу тебя, слышишь? Я вытащу тебя оттуда…

И вновь карта за картой, руна за руной, и вновь ритуалы до утра… И никакого результата. Уже год пыталась она сотворить волшебство такой силы, чтобы избавить любимого от оков вечности, но тщетно — он не возвращался. Старыезаклятья, руны на песке и воде, древние песни и восковые свечи — все на свете, кажется, испробовала она. Кроме одного, самого старого, метода…

Из сумрака лесного, из тайны полночной

Я вызову тебя,

Шелковыми путами крапивы

Обовью руки,

Трижды назову имя —

Не сможешь уйти.

В часы молчания солнца

Ждала тебя,

Искала среди лесов,

Звала без устали.

Пела тебе до рассвета,

В горной тиши..

Освободи меня, пламя,

Разбей оковы,

Услышьте, деревья,

Обвейте корнями.

Ветер, приди же!

Забери тоску.

Нет силы мне больше

И воли нет

Томиться одною,

Все без него…

Услышь меня, буря,

Разбей мне сердце!

Трижды пропела она энглин силы, трижды вспыхнула молния…

— Я верну тебя, верну, — шептала она, — без тебя мне не жить…

— Но ведь ты живёшь, — заметил знакомый голос за спиной, — и будешь жить. Зачем тебе жить с мертвецом?

Она обернулась, вздрогнув. Да, то был он, такой, каким она его знала — взъерошенные волосы, печальные глаза, усталая улыбка.

— Зачем тебе это, Кариад?… — он коснулся её плеча лёгким движением, — зачем?

— Я люблю тебя, — просто ответила она, — понимаешь, люблю.

— Тогда отпусти меня. Ночами напролёт ты зовёшь меня обратно, день за днём ты плачешь по мне. Не мучь меня, отпусти — вернуться я не смогу, ты знаешь это.

— Забери меня с собой.

— Не могу, милая. Твоё время ещё не пришло.

— А если попросить у них?

— Боги не ответят тебе, Кари. Ангелы не унесут твою душу туда, где ей не время быть. К тёмным силам ты не пойдёшь, да и не стоит. Позволь мне уйти — и я вернусь. Вернусь, чтобы быть с тобой.

— Кем ты вернёшься, котом? Певчей птичкой? Вороном? Мне нужен ты.

— Знаю, милая — но все правильно. Я могу вернуться другим мужчиной. Ты узнаешь меня, полюбишь…

— Не пойдёт, — упрямо покачала головой она, — мне не нужен другой. Мне нужен ты. И если тебя не вернут, буду каждую ночь тебя звать.

— Упёртая. Ну чего ты этим добьёшься? Я ведь лишён тела, что тебе толку от меня?

— Я вижу тебя…

Она обняла его. Он — её, прозрачно-невесомо, легко. Так и застыли, пока луна не вышла из-за туч и не засияла во всем великолепии. С нею появились двое — духи Самайна, хранители душ.

— Жалко девку, — заметил тот, что был пониже, — давай отдадим его? Убивается, сил нет. Вся голова от неё болит.

— Резонно, — кивнул второй, тот, что был повыше, — а то неровен час всех достанет. Ведьмы — народ упорный. Ты сделаешь, или мне?

— Давай вместе? И пусть пахнет кофе, как в их первую встречу. Самайн же…

Луна вновь погрузилась в облака, хранители нырнули за ней — а внизу, в домике ведьмы, все ещё стояли, не размыкая объятий, двое… И воздух был напоен ароматом кофе. Как когда-то…

Кора

В неверном мерцании свечей, танцуя в объятиях северного ветра, кружась в бликах лунного света, колдовала в ночной тиши ведьма. Зеленью лесов искрились ее глаза, медью и серебром вспыхивали волосы, звездами сияли слезы хрусталя и жемчуга на темном шелке платья, бледно было ее лицо, белы руки. Она ворожила в полночь, накануне Самайна, гордая и прекрасная… И такая одинокая…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

на языке лесных ведьм «Кири» — лесная птичка, лесной огонёк.