Ночные сумасбродства

Хелен Брукс, 2011

Получив в результате несчастного случая серьезные травмы, Мелоди решает развестись с мужем, чтобы не стать обузой для него, не видеть, как его любовь вытесняется жалостью. Однако Зик не видит причин для развода. Удастся ли супругам понять друг друга?

Глава 3

Мелоди не видела фотографии отеля, в котором забронировала номер. Почти все было переполнено, выбирать не приходилось. Теперь же, когда Зик подъехал к непрезентабельному зданию на боковой улочке недалеко от Бейсуотер-роуд, она тяжело вздохнула.

— Мне очень жаль, — грустно сказала Мелоди. — Честное слово, жаль. Но когда-нибудь ты поймешь, что это лучший выход. Спасибо, что встретил меня, но будет лучше, если в дальнейшем мы будем общаться только через адвокатов.

Зик, не говоря ни слова, вышел из машины и, мрачный как туча, пошел к ее дверце, чтобы помочь выйти.

Мелоди выбралась на тротуар совсем не грациозно, как когда-то. И внутренне содрогнулась, не забыв, что Зик ценит элегантность и стиль, но тут же утешилась мыслью, что все к лучшему. Это реальность, и, если Зику будет отвратительна ее неуклюжесть, он быстрее поймет, что совместное будущее невозможно.

Она посмотрела в лицо мужу, но оно было словно высечено из мрамора. Зик достал из багажника ее чемодан, не обратив внимания на попытку Мелоди взять чемодан, подхватил ее под руку и повел к стеклянной двери отеля.

В вестибюле, который выглядел совсем не так убого, как можно было судить по фасаду, она решительно произнесла:

— Спасибо. Дальше я могу идти сама. И опять потянулась за чемоданом.

— Садись. — Зик усадил ее на один из стоявших в вестибюле диванчиков. — Я сообщу о твоем приезде и попрошу отнести чемодан в номер. А потом мы вместе съедим ланч. В чемодане нет ничего, что может тебе понадобиться прямо сейчас?

Мелоди отрицательно помотала головой. Лекарства лежали в сумочке.

— Нет, но я не думаю…

— Хорошо. Не думай, — согласился он с мрачным сарказмом. — Просто послушайся раз в жизни.

Зик направился к стойке портье. У Мелоди кружилась голова, ныли ноги, спина безумно болела. Пока она сидела, как в коконе, в маленькой больничной палате, ее планы на этот знаменательный день — возвращение в большой грешный мир — казались совершенно ясными. Доктора предупреждали, что это будет утомительно после месяцев, проведенных в постели или в кресле. Мелоди собиралась добраться в отель на такси, уединиться в своем номере и распорядиться подавать туда все, что ей потребуется. Она не предполагала, что будет чувствовать себя слабой, даже изможденной, но, возможно, тому виной встреча с Зиком, а не ее физическое состояние.

Он вернулся через пару минут.

— Ну вот, все в порядке, — сообщил Зик удовлетворенно. — Ресторан откроется через час, так что я попросил портье позаботиться о машине. У них не слишком обширная парковочная площадка, но они были очень любезны.

В этом Мелоди не сомневалась. Деньги помогут решить любую проблему, а Зик всегда очень щедр.

— Я решил, что ты предпочтешь поесть тут, а не где-нибудь еще, — продолжал он, садясь рядом с ней. — Ты выглядишь усталой. Я попросил, чтобы нам принесли кофе.

Мелоди возмутилась. Как он смеет распоряжаться? И что имеет в виду, утверждая, что она выглядит усталой? Да, она выглядит непрезентабельно. Ну, об этом ей сообщать не надо. Достаточно посмотреть в зеркало. Она почти не спала с тех пор, как оказалась в больнице, а если заснуть удавалось, ей снились кошмары.

Мелоди сердито сверкнула глазами, потом отвернулась и стала смотреть в окно. На землю падали хлопья снега, крыши домов покрылись белыми коврами. Да, Рождество будет белым. В прошлом году они провели рождественские каникулы в Швейцарии. Днем катались на лыжах, а вечера проводили в маленьком домике, сидя у камина в объятиях друг друга, глядя на огонь. В новом году Мелоди предстояло участвовать в большом спектакле в Вест-Энде. Спектакль, по расчетам, должен был продержаться на сцене достаточно долго, и жизнь казалась чудесной. Они говорили, что когда-нибудь заведут детей, хотя не так скоро. Большинство танцовщиц заканчивают карьеру в тридцать с лишним лет, и Зик готов был ждать…

Зик, словно прочитав ее мысли, заметил:

— Похоже, нам не придется ехать за снегом, как в прошлом году. Снег сам пришел к нам.

— Да, только мы не сможем покататься на лыжах по Бейсуотер-роуд, — заметила она достаточно спокойно, зная, что больше ей никогда не придется заниматься спортом, — если, конечно, ты не хочешь, чтобы тебя забрали люди в белых халатах.

Зик усмехнулся, но его улыбка тут же погасла. Он наклонился к ней.

— Поговори со мной, Ди, — попросил Зик, называя ее именем, которое сам придумал. — Объясни, что ты чувствуешь, что происходит. Ты же понимаешь, я должен знать. Мне непонятны заявления о том, что ты изменилась. Это говоришь не ты.

Это было так — и не так. В глубине души Мелоди знала, что должна все объяснить Зику. Она надеялась, что, если отгородиться от него, не позволить ему посещать ее в больнице, его гордость возмутится, и он сам откажется от жены. Однако Зик был не так прост. В то же время Мелоди было известно его отношение к болезням. В детстве, живя с матерью, он сталкивался со всякими наркоманами, пьяницами, бродягами, погибавшими от разного рода недугов. В результате у него выработалась патологическая потребность заботиться о своем здоровье, и он не мог понять людей, которые этим не занимались. Зик никогда не говорил об этом, но в Мелоди его во многом привлекало ее прекрасно сложенное, послушное тело танцовщицы и прекрасная физическая форма. А теперь…

Она посмотрела на него в упор и начала, аккуратно подбирая слова:

— Зик, ты готов меня слушать? По-настоящему слушать и не прерывать, пока я не кончу?

Он кивнул:

— Да, если ты скажешь мне правду.

— Ты спрашивал меня, люблю ли я тебя, и ответ на этот вопрос, конечно, «да». — Он шевельнулся, и она предупреждающе подняла руку. — Ты обещал.

Он откинулся назад. Его черные глаза впивались в нее.

— Продолжай.

— Но теперь, после несчастного случая, нашей обоюдной любви недостаточно. Я с раннего детства мечтала об одном — танцевать. В этом была моя жизнь. Тебе известно, насколько жестока конкуренция в индустрии развлечений, но это никогда не пугало меня. А теперь все кончено.

Официант принес кофе. Мелоди молчала, пока он расставлял чашки на столике.

— Я могла погибнуть в тот день, — продолжила она, как только официант ушел, — и благодарна судьбе за то, что осталась жива, но я никогда не смогу вернуться к прежней жизни. В данный момент я растеряна, но одно знаю твердо: если я не хочу утонуть в волнах жалости к себе, то должна строить свою новую жизнь как можно дальше от того мира, в котором жила последние десять лет. И еще, Зик. — Мелоди помолчала. — Ты — воплощение этого мира. Ты любишь его. Он для тебя — свет в окошке. В нем сосредоточена вся твоя жизнь.

Зик опять попытался что-то сказать, но она опять предостерегающе подняла руку:

— Но я хочу уйти не только поэтому. Ты окружен женщинами, которые видят в тебе средство сделать карьеру. Красивыми женщинами, талантливыми, молодыми, амбициозными. Когда-то мы смеялись, перечисляя, на что некоторые из них готовы пойти, лишь бы привлечь твое внимание. Я наблюдала, как они без зазрения совести предлагали тебе себя. Мне это не нравилось тогда, а теперь нравится еще меньше.

Мелоди била дрожь. Она отпила глоток кофе, чувствуя потребность в кофеине. Говорить дальше будет еще труднее.

— Тогда я могла дать тебе все. Теперь не могу. Мы должны быть честными, смотреть правде в глаза. Твоя жена — инвалид. Ты стоишь во главе индустрии развлечений. Когда нас будут приглашать на приемы, на обеды, когда мы будем идти по красным ковровым дорожкам, я буду хромать. Может статься, однажды тебе придется толкать мое инвалидное кресло. Или же мне придется оставаться дома и гадать, какая звездочка испытает судьбу этим вечером. Я превращусь в существо, которым не хочу быть, и ты тоже изменишься. Я не хочу для нас такой участи. Гораздо лучше расстаться сейчас, пока мы дороги друг другу. Мы сможем вспоминать друг друга с любовью.

Зик смотрел на нее, как на безумную, и уже ничто не могло заставить его молчать.

— Это чушь, совершенная чушь, — проговорил он со скрытой яростью. — Ты говоришь не о нас с тобой. А эти так называемые красавицы, которых ты упомянула… Кто ты, если не красавица? Снаружи и внутри?

— Но я больше не такая, Зик. — Мелоди была бледна, как снег за окном, но полна решимости. — На моем теле шрамы, страшные, красные. Они впились в кожу, которая, по твоим словам, была похожа на шелк цвета меда, и они останутся навсегда. От них не избавиться.

— Твои шрамы волнуют тебя постольку, поскольку влияют на твое мнение о себе, — тихо заметил Зик.

— Ты их не видел.

Она смотрела на него, и внутри у нее все сжималось.

— А кто виноват в этом? — поинтересовался он. — Когда я попросил тебя показать их, ты закатила истерику. Меня вышвырнули из палаты и велели больше не заговаривать с тобой о шрамах. Сказали, что ты покажешь их, когда будешь к этому готова. А потом врачи заявили, что мои посещения скорее вредны, чем полезны, и если я беспокоюсь о тебе, то должен дать тебе отдышаться. Ну, если «отдышаться» вылилось в глупость, которую ты вбила себе в голову, мне, наверное, стоило продолжать приходить в больницу. Я люблю тебя, черт подери, каждый кусочек твоего тела, со шрамами и всем прочим. И мне не нравится, что меня считают неразборчивым сластолюбцем, который уложит в свою постель любую женщину, которая пожелает туда попасть. Я не таков, и ты это знаешь.

От гнева на ее бледном лице загорелись два красных пятна.

— Этого я не говорила.

— Ты сказала именно это. — Зик дышал тяжело, потому что ярость жгла его изнутри. — Ну ладно, позволь задать тебе один вопрос. Что, если бы я попал под грузовик? Что, если бы оперировали меня, если бы я провел несколько месяцев в больнице? Ты стала бы искать другого мужчину?

— Конечно нет. Ты прекрасно знаешь, что нет.

— Тогда какого черта ты уверена, что я возьму себе другую женщину? И почему считаешь, что твоя любовь сильнее моей? Мне обидно слышать это.

— Ты искажаешь мои слова. — Мелоди была готова расплакаться. — Я никогда не говорила, что моя любовь сильнее.

Зик взглянул на дрожащие губы жены, на синие круги под глазами, на похудевшую фигуру, тихонько выругался и притянул ее к себе, не обращая внимания на то, где они находятся.

— Не плачь, — проговорил он хрипло. — Я не хотел довести тебя до слез. Я хочу любить тебя, заботиться о тебе, но ты сводишь меня с ума. Я чуть не лишился рассудка. Я дошел до того, что по ночам приезжал к больнице и останавливал машину рядом с воротами, чтобы быть поближе к тебе. Безумие, правда? Но именно так и было.

Мелоди расслабилась в его объятиях — но только на минуту. Слова Зика не подбодрили ее. Они показали, что Зик понимает все не так, как надо. Он считает, что быть рядом с ней, заботиться о ней — его долг. Долг — это неплохо, но она не желала, чтобы он оставался с ней из чувства долга. Из жалости.

Она отодвинулась от мужа и допила кофе. Он тоже взял чашку, но его черные глаза продолжали пристально смотреть на нее.

— В каком-то смысле это наследие твоей бабушки, — сказал он, помолчав немного. — И ты это знаешь.

Пораженная Мелоди посмотрела ему прямо в глаза:

— Что ты говоришь? Бабушки нет на свете уже много лет.

— Она растила и любила тебя, но не очень доверяла мужской половине человечества. Она не позволяла тебе забыть, что твой отец бросил твою мать. И каждый день рассказывала о деяниях твоего деда. Ведь так?

— Ну, не каждый.

— Хорошо, почти каждый. Многие годы бабушка отравляла тебя ядом своих собственных горестей. Она так и не смогла пережить, что муж ушел от нее. Не смогла простить.

Мелоди вздернула подбородок и наградила Зика сердитым взглядом.

— А почему она должна была его прощать? Он был мерзким человеком. Я отвела бы его к ветеринару для определенной операции, если бы он был моим мужем, — гордо заявила она.

На губах Зика вспыхнула искорка улыбки.

— Буду иметь это в виду, — кивнул он. — Но дело в том, что она причинила тебе вред, лишила уверенности в некоторых вопросах. Признай, что это так, Ди.

— Никогда в жизни. — Как он смеет оскорблять бабушку?! — Мой отец и дед не имеют никакого отношения к нашей ситуации.

— Это не ситуация, Ди, — мрачно заметил Зик. — Речь идет о нашем браке, и, что бы ты ни говорила, неверность твоего деда и отца очень сильно влияет на твое представление обо мне. Но я никогда не собирался бросать тебя. И не собираюсь.

Он путал ее, переиначивал ситуацию по-своему. Это нечестно. За долгие мучительные недели Мелоди сумела подготовить себя к неизбежному, и у нее не было сил возвращаться к ужасным дням сразу после несчастного случая, когда она не представляла себе, что делать. Уйти от Зика — единственный способ сохранить чувство собственного достоинства. Она не в силах наблюдать, как он постепенно охладевает к ней и их совместная жизнь летит под откос. Друзья, коллеги, работа — все, абсолютно все связано с миром, в котором ей больше нет места. То, что когда-то соединило их, теперь разлучает. Какая ирония судьбы!

— Я знаю, что не справлюсь, Зик, — проговорила она упавшим голосом. — С нами, с нашим браком. Не справлюсь.

В этот момент дверь отворилась, и в вестибюль вошла молодая японская пара с двумя возбужденными маленькими девочками, что-то радостно восклицавшими на родном языке.

Мелоди улыбнулась.

— Это снег, — объяснила японка на великолепном английском. — Они очень хотели, чтобы на Рождество пошел снег. Тогда Санта-Клаусу и его оленям будет легко везти сани.

— Это очень важно, — согласилась Мелоди и, посмотрев на девчушек, добавила: — Не забудьте оставить оленям несколько морковок. Они очень устанут, развозя подарки.

Дети засмеялись. Мелоди не была уверена, поняли ли они ее слова, а обернувшись к Зику, увидела, что он задумчиво смотрит на нее.

— Как насчет детей, которых мы хотели когда-нибудь завести? — спросил он спокойно. — Как дети вписываются в будущее, которое ты себе уготовила?

Она посмотрела на свои руки и позволила густым светлым волосам упасть на лицо, скрыть его от Зика.

— Они… Они — нет, — прошептала Мелоди, зная, что если у нее не будет детей от Зика, то их не будет вообще. Она всегда принадлежала Зику душой и телом, хотя не могла больше быть рядом с ним.

— Понятно. — Его голос звучал тихо и напряженно. — Значит, ты решаешь за меня. Очень мило. А если я протестую против лишения меня права на отцовство?

— Ты можешь иметь детей с кем-нибудь другим. — Она по-прежнему не смотрела на него.

— Если бы мы не находились в общественном месте, я прямо сказал бы, что именно думаю о твоем предложении. Ты всерьез считаешь, что кто-то может занять твое место? — продолжал Зик с плохо сдерживаемой яростью. — Или то, что я говорил раньше, не имеет значения? Я полюбил тебя. И никого не хочу, кроме тебя. Услышь меня, черт возьми!

Мелоди совершила ошибку — взглянула на него. Ей еще не приходилось видеть, чтобы он так сердился. Его лицо, мрачное, как грозовая туча, стало лицом чужого человека — опасного, разгневанного.

Ее сердце готово был сдаться, но она заставила себя говорить спокойно:

— Именно этого я хотела избежать, Зик, когда отказывалась тебя видеть. Я не хочу с тобой ссориться. Но решение принято, и ты его не изменишь. Если откажешься от ланча и уедешь, я возражать не стану.

Зик постарался усмирить свою ярость. Через несколько минут он уже был способен улыбаться. Надо было очень хорошо его знать, чтобы понять: это не настоящая улыбка. А Мелоди хорошо знала мужа.

— Я здесь, и здесь останусь, — протянул он лениво.

И у Мелоди появилось ощущение, что он имеет в виду не только ланч.