Эссенция пустоты

Хелег Харт, 2015

Близится конец эпохи. Мир, как и все его жители, медленно сходит с ума. Нет больше безопасных мест, нет надёжных людей. Остаются считанные дни до… чего? Никто не знает, но все чувствуют: грядёт Нечто. Энормис один из тех, кто пытается противостоять предвестнику миллениума. Беда в том, что делать это приходится в одиночку, и силы на исходе. Даже самые близкие сомневаются в нём, а его второе "я" только подливает масла в огонь. Но эта двухголовая химера знает наверняка: скоро всё закончится. Так или иначе.

Глава XXIII. Послание

День, точно разомлев от зноя, тянулся медленно и вяло. Солнце апатично перемещалось по безоблачному небосводу. Но сколько Рэн не поднимал голову, ему всё казалось, что вроде бы время и идёт, а светило стоит на месте.

Степь раскалилась от жары; воздух дрожал, немного оживляя задыхающуюся от безветрия равнину. Пожелтевшие стебли травы, не в силах сохранять вертикальное положение, укладывались друг на друга, пригибая даже более стойких соседей к земле. Утомлённая солнцем природа так и призывала прилечь и вздремнуть, но вот беда — спрятаться от палящих лучей было негде. Чтобы найти тень, понадобилось бы закопаться в землю. Лишь с одной стороны на горизонте маячила узкая полоска леса, но пуэри не верил глазам, понимая, что она легко может оказаться миражом.

Охотник уже давно снял рубашку, но всё равно продолжал обливаться по̀том — плотные штаны и портянки пропитались им насквозь, а кожа под нашейником начала чесаться. Хелия, в отличие от него, справлялась с жарой лучше: она, нисколько не стесняясь, стянула свою рубаху, оставшись в узком тряпичном топе, и закатала брюки выше колена, а на голове повязала бандану. Увидав её оголённые лодыжки, Рэн сухо заметил, что в траве могут прятаться змеи, но пиратка, ничуть не смутившись, ответила, что с ней есть чародей, который в случае чего её исцелит. Пуэри только и оставалось, что пожать плечами.

— Рановато мы вышли на охоту, — сказала Хелия, вытерев лоб предплечьем. — Все попрятались в норы. Часов пять уже мошкару кормим, а толку — чуть. Только одну птаху и подстрелили.

Рэн не ответил. Ему жутко досаждал нашейник: охотник то и дело поворачивался к спутнице спиной и запускал под него руку, чтобы смахнуть пот.

— На их месте я бы тоже пряталась, — продолжала пиратка. — Такая сушь! Хоть бы ветерок дунул, что ли… Чего ты паришься в этом нашейнике? И голову надо закрыть, а то солнечным ударом накроет, я тебя до лагеря не дотащу.

— Не накроет, — отрезал пуэри.

Но таскать на себе лишнюю одежду ему всё же надоело. Поэтому он, наплевав на всё, расстегнул пуговицы и сдёрнул, наконец, злосчастную накидку. С наслаждением проведя рукой по шее, он прикрыл глаза, приготовившись к обычной волне вопросов, которая выплескивалась из людей при виде его анимы.

Хелия, как и ожидалось, выпучила глаза от удивления. Она даже подошла поближе, чтобы рассмотреть красноватое свечение получше.

— Шрамы, значит, — проговорила она, внимательно и даже настороженно разглядывая невиданное чудо. — Подойди.

Рэн, в свою очередь удивившись такой сдержанной реакции, послушно шагнул навстречу. Пиратка развязала рукава рубахи, болтавшейся у пуэри на поясе, и, щурясь от солнца, принялась завязывать её у него на голове.

— Может, расскажешь, что это у тебя за штука такая?

— Анима, — охотнику не хотелось вдаваться в подробности.

Затянув узел у Рэна на лбу, Хелия удовлетворённо посмотрела на свою работу:

— Так-то лучше, — и, совершенно неожиданно для охотника, спросила: — Ты ведь не человек, да?

В свою очередь внимательно посмотрев ей в глаза, пуэри ответил:

— С чего ты взяла?

Пиратка улыбнулась:

— Догадалась. Люди такими быстрыми и выносливыми не бывают. Опять же, глаза у тебя интересного цвета. А теперь ещё эта анима.

Её откровенность и отсутствие суеверных страхов обезоруживали. У Рэна даже не появилось желания солгать в ответ. Но стоит ли ей рассказывать все, как есть? Пуэри вдруг понял, что ничего об этой девушке не знает. Она мастерски притворялась мужчиной, настолько мастерски, что Рэн не смог самостоятельно её разоблачить. Значит, она умеет лгать. Он и волоса бы не дал за то, что в её тайну были посвящены даже знающие её не один год пираты. Все они относились к ней как к молодому, сообразительному парню. И ещё Хелия — пиратка. Для пирата она проявляет совершенно нетипичные черты характера. Однако с другой стороны — Рэн же притворялся бессовестным вором, почему она не могла притворяться таким же бессовестным пиратом?

Все это пронеслось в голове пуэри меньше, чем за секунду.

— Отсюда пойдём на восток, — сказал он, отворачиваясь. — Нельзя сильно удаляться от лагеря.

Он пошагал в указанном направлении и вскоре услышал, что Хелия молча следует за ним. Больше она ничего не спрашивала, а Рэну не хотелось оборачиваться — почему-то ему стало стыдно. Впрочем, если задуматься, вполне понятно, почему: он сам уже устал от того, что Энормис не отвечает на его вопросы, а теперь сам делал то же самое по отношению к девушке. Да, она не являлась частью их компании, и умалчивание о происходящем можно объяснить заботой о безопасности. Но ведь именно они с Эном — а точнее, сам Рэн — вынудил Хелию искать хоть какие-то пути с острова. Не её вина, что привязаться к двум малознакомым личностям оказалось наименее сомнительным выходом. А теперь она какое-то время будет вынужденно подвергаться вместе с ними таким опасностям, о каких ей и знать-то не положено…

— Ты права, — сказал он, тщательно взвесив все «за» и «против». — Я не человек.

Шаги позади него не замедлились.

— А кто тогда?

Пуэри вздохнул. Теперь придётся поведать девчонке о том, что до людей в Нирионе жили и другие расы.

— Расскажу за ужином. Если он у нас будет.

Ужин всё же случился. Вторая половина дня оказалась продуктивнее первой — ближе к вечеру охотникам попалось стадо каких-то мелких антилоп, тонконогих и пугливых. Подобравшись на расстояние выстрела, Рэн пустил стрелу — по высокой дуге, почти навесом, но всё же попал. Раненое животное убегало недолго, а вот его собратья задали такого стрекача, что догнать их не представлялось возможным. Да и не понадобилось — мяса и так должно было хватить надолго — с учётом того, что ела одна Хелия.

Вернувшись с добычей в лагерь, охотники обнаружили, что казавшийся таким длинным день таки закончился. Слепящее солнце, приблизившись к горизонту, стало оранжевым и раскрасило степь в новую гамму цветов, а жара спала. Даже дышать стало легче.

И когда они развели костёр, для чего стащили к лагерю почти все растущие вдоль ручья кустарники, настало время для разговоров. Хелия молчала, но требовательно смотрела на Рэна, ожидая, когда тот начнёт говорить.

Пуэри же не знал с чего начать. Чтобы поведать Эну о своей расе, охотник потратил немало времени. А потом ещё больше времени ушло на то, чтобы ответить на все вопросы. Конечно, не обязательно рассказывать ей все, но даже на то, чтобы объяснить в общих чертах, придётся потратить полночи. Впрочем, торопиться им некуда.

— Таких, как я, больше нет… — начал он.

— Скромных? — усмехнулась Хелия.

Рэн вскинул брови, давая понять, что не оценил шутки.

— Именно. А теперь серьёзно. Представь, что ты — последний в мире человек, вокруг которого полно гномов, орков, эльфов, но нет больше ни единого человека. И не будет, потому что все они давно мертвы. Представила? В этом нет ничего смешного.

Пиратка, нарвавшись на такой резкий ответ, потупилась:

— Извини. Просто ты так сказал…

— У меня никогда не будет детей. Нормальной, полноценной семьи тоже не будет, потому что я не смогу создать её с представителем другой расы. Даже при самом лучшем раскладе мне до самой смерти предстоит в одиночестве слоняться по миру, пытаясь встроиться во враждебные к чужакам общества. Вокруг меня кипит жизнь, но от этого только хуже, потому что я понимаю, что чужой всем и каждому. Даже если кто-то захочет меня понять, он не сможет сделать этого и вполовину так хорошо, как это сделал бы представитель моего народа. А мне очень хочется, чтобы меня хоть кто-то понимал, и хочется иметь и семью, и детей, потому что я — живой, ясно? — Последнюю фразу Рэн почти выкрикнул, и, решив изъясняться на понятном языке, добавил: — Усекла?

Хелия молчала, не поднимая глаз. Охотник и сам не понимал, почему так разозлился. Да, наболело, но раньше выдержка ему не изменяла. С кем поведёшься…

— Не будем больше об этом, — сказал он, успокаиваясь. — Тебе достаточно знать, что моя раса называется пуэри, и что когда я умру, никто и никогда больше о ней не услышит. И вот этого, — он ткнул пальцем в пылающую алым аниму, — больше ни у кого не будет.

На этом разговор надолго заглох. Повисла напряжённая, неловкая тишина. В ней они умяли всё приготовленное и занялись своими делами: Рэн — тренировкой, Хелия — стиркой своей одежды, изрядно прохудившейся за последние дни. Правда, пиратка разом забыла о своём занятии, когда увидела, как тренируются охотники пуэри.

Сам Рэн, увлёкшись, даже забыл, что рядом кто-то есть, а потому быстро остыл. Он даже смешался на мгновение, когда заметил наблюдающую за ним девушку.

— Ого, — сказала она, скрестив руки на груди. — Вот это скорость. И часто ты тренируешься?

— Почему ты спрашиваешь? — Рэн сбил дыхание и остановился, решив закончить упражнения.

— Мне интересно, как добиться таких результатов.

— Стать пуэри, — охотник пожал плечами. — Плотность и эластичность наших мышечных тканей намного выше, чем у людей. Но тренировки необходимы для поддержания их в тонусе, так что я тренируюсь раз в два-три дня, если имеется возможность.

— А я тоже кое-что умею!

Рэн вытер выступивший пот и посмотрел на девушку. У неё был такой вид, будто ей не терпелось померяться умениями. Тут же в его голове всплыли дети пуэри, старавшиеся казаться взрослее, чем есть — они постоянно пытались доказать старшим, что уже готовы занять свое место в обществе, а потому не упускали возможности продемонстрировать свои таланты. Такой же была его сестра — с горящими энтузиазмом глазами и непоседливым характером.

Это воспоминание оказалось настолько ярким, что охотник едва заметно улыбнулся.

— Показывай, — он сделал приглашающий жест.

Сабли выпорхнули из-за пояса Хелии с лёгким шелестом, остановившись в боевом положении. Секунду пиратка не двигалась, а потом взорвалась свистящим вихрем: клинки порхали вокруг неё, вращаясь в самых различных плоскостях; тело девушки изгибалось и вращалось в вольтах, ни мгновения не находясь в покое.

— Сама научилась? — спросил он, когда Хелия остановилась, восстанавливая дыхание.

— Нет, конечно! — с готовностью выпалила девчонка и снова встала в боевую стойку. — Нападай!

— Зачем? — удивился пуэри.

— Посмотрим, сможешь ли ты пробиться!

— Ты быстра, но не настолько, — Рэн покачал головой.

— Ну так докажи! Не бойся, не пораню! — Выкрикнула пиратка и снова превратилась в мельтешащее сталью облако.

Рэн не боялся. Просто происходящее казалось ему ребячеством, которому он был не в настроении потакать. Но задорный взгляд Хелии подстёгивал к действию.

Вместо того, чтобы нападать, охотник присмотрелся к траекториям сабель и, выбрав нужный момент, шагнул вперёд.

Они оба замерли. Пиратка, сначала с недоумением, а потом и с восторгом смотрела на свои клинки, обездвиженные руками пуэри — тот перехватил лезвия прямо в полете, сжав их между большими и указательными пальцами. Когда же она подняла взгляд, посмотрев охотнику в глаза, выражение её лица выразило эмоцию, которую Рэн не смог распознать.

— Дело не в страхе, — сказал он, отпуская клинки.

Моргнув, девушка перевела взгляд на его руки и тут же бросила сабли.

— У тебя кровь, — она сорвала с головы бандану и приложила её к порезу на пальце Рэна.

— Ерунда, заживёт, — он поспешно одёрнул руку. — Не пачкай повязку.

Пуэри отвернулся, но даже спиной продолжал чувствовать любопытный взгляд Хелии.

— Расскажи лучше, кто тебя научил так здорово обращаться с оружием? — Охотник сел у костра.

— Да, был один хороший дядька, — пиратка села напротив. — Ром пил, как слепая лошадь — воду, но зато добрый. Знакомец моего папаши. Недавно окончательно спился и погиб.

— А где сам твой отец? — Рэну всё ещё было неловко от того взгляда, которым его одарила девчонка, поэтому он пытался сгладить ситуацию разговорами.

— Тоже подох. Давно уже. Повешен по приказу султана в Неф-Суфуме.

— Он тоже был пиратом?

— А то как же, — Хелия зло усмехнулась. — Тот ещё был сукин сын.

Она хотела добавить что-то ещё, но вдруг замолчала. Пуэри, глядя на неё, поймал себя на том, что ему и впрямь интересно, как же так получилось, что Хелия стала Эхелом. В его воображении с трудом выстраивались условия, которые могли сподвигнуть девушку притворяться мужчиной, а потом ещё и стать пиратом.

Помолчав какое-то время, Рэн всё же дал волю любопытству:

— Расскажи о себе.

Хелия поморщилась:

— Зачем? Да и что рассказывать?

— Раз уж ты оказалась не тем, кем я тебя считал, это будет справедливо. Можешь начать с того, где ты родилась. Всё равно нам до возвращения Эна нечем заняться.

Девушка откинулась на эновом плаще, заменявшем ей лежак, и подложила руку под голову. Даже это её движение было резким, размашистым, мужским — видимо, многолетняя привычка наложила свой отпечаток. Несмотря на смену образа, Хелия не казалась Рэну женственной. Да, его контакты с женщинами людей состояли в основном из общения с Литессой, но даже чародейка, жёсткая и властная, внешностью и поведением оставалась изящной женщиной. О пиратке такого нельзя было сказать даже с натяжкой. Однако именно эта её черта пробуждала в пуэри исследовательское любопытство.

— Где родилась, говоришь, — Хелия смотрела в потемневшее небо. — Ладно, начистоту так начистоту. Моя маманя жила в том же Неф-Суфуме. Когда папаша её обрюхатил, ей было шестнадцать лет. Совсем бестолковая девчонка. Спуталась с ним разок, потом ждала полгода, пока он вернётся из плавания. Втрескалась, дура. Она-то мне этого ничего не рассказывала, это её подружка мне потом уже поведала, что и как у них случилось. Он вернулся и даже её не вспомнил — что пирату девки? Одна на другую похожа. Постель согрела и катись на все четыре. Но она снова прыгнула к нему в койку. Тогда меня и зачали, а потом снова разбежались. Точнее, Пират — так она его называла — уплыл.

— Ты его хотя бы видела?

— Ни разу. Когда он приплыл снова, мне уже исполнился год. Тогда в Аль-Назире бушевали мятежи, и Пират вместе с остальной шайкой под шумок грабанул султанский конвой. Думали, что всех перебили на тех кораблях. Оказалось, кто-то выжил и донёс султану. Дуралеи, только железом махать научились, а вместо мозгов — рыбьи потроха. Конечно, едва они сошли на берег, их взяли. Кого-то убили в стычке, кого-то пленили и судили. Среди последних был и Пират. Маманя в тот день пришла на площадь, посмотреть, как он будет болтаться в петле. К тому времени не очень-то она его уже и любила. Такая вот история.

— Всё ещё непонятно, почему ты решила пойти по следам отца. Ты от него не в восторге, насколько я понял.

— А я не по его следам пошла. До этого дойду ещё. Так вот, маманя в общем-то хорошей была. Из нищих, поэтому кроткая, как овечка. Глупая, правда. После казни отца она много мужиков сменила. Слаба она на передок была, что есть, то есть. И каждый следующий — хуже предыдущего. Пираты, жульё городское, всякое отребье. Некоторых из них я даже помню. Особенно последнего. Мне тогда было не то четыре, не то пять. Кроха совсем. Мне уже тогда с мальчишками больше нравилось, чем с девчонками, я на мальчика и походила. Кажется, Лорхм того мужика звали, или как-то так. Он плотно сидел на «ясноглазке» — дурман такой по Неф-Суфуму ходил. Как обнюхается, совсем озвереет, меня — в чулан, а маманю на кровать швыряет. Я про то, что и куда вставляется, очень рано узнала, потому что мне хорошо было видно, через щель в двери. Глазищи у Лорхма от этого дурмана такие огромные становились, что я каждый раз воображала, будто в него вселился кто. И вот, в какой-то день маманя ему слово поперёк, а он её возьми да долбани от всей души. Не местный он был, назирцы-то женщин не бьют… А маманя упала и лежит. И всё. Тогда я её в последний раз видела. Зашиб он её.

Рэн почувствовал, что после этой фразы у него внутри что-то перевернулось. Оказалось, существовала в жизни людей ещё одна сторона — такая, какую сейчас описала Хелия. Грязная, беспросветная… мерзкая. К жадности и насилию он уже успел привыкнуть, но к такому бессмысленному самоуничтожению — нет.

До сего момента он не мог себе представить, как живут миллионы людей, вынужденных сводить концы с концами, но теперь, с подачи пиратки, увидел это ярко и в красках. Почему они живут так? Нет, вопрос не в том, кто кем родился. Вопрос в их нежелании изменить свою участь. Целый слой общества, многочисленный, один из тех, что находятся в основании пирамиды, вместо стремлений к лучшему довольствуется похотью, насилием и грязью, в которой живёт. Их устраивает собственная бесхребетность. Безвольность опущенных рук. «Не хотим мы спасёнными быть» — вот уж воистину прав был тот энтолфский бард.

Рэна снова взяла злость. Уже другая, не вспышка гнева, а рокочущая волна, поднимающаяся из глубин и превращающаяся в цунами. Он злился на людей за то, какие они есть, и злился на себя за то, что ожидал и продолжает ожидать от них большего. Верят, что их души бессмертны, и как они пользуются своим бессмертием? На что они спускают свою вечность? Энормис как-то сказал, что мир пуэри — утопия, но говорить так может лишь тот, кто в нем не жил. Разумеется, для таких противоречивых существ, как люди, построенный на гармонии мир выглядит утопией! Но пуэри всё же его построили, так почему этого не может сделать человечество? Потому что ему нужна свобода саморазрушаться?

Хорошо, что Хелия неотрывно смотрела в небо, потому что Рэн в этот момент вряд ли смог бы объяснить ей выражение отвращения на собственном лице.

— Маму похоронили за городской стеной. Меня взяла к себе её подружка, потому что других родственников уже и не осталось. У неё было двое сыновей, близнецов, чуть старше меня. Не скажу, что она была плохой матерью — нас исправно кормили и одевали — но отчего-то я всегда относилась к ней как к чужой, хотя мало что понимала. Может потому, что она та ещё выпивоха была. Как напьётся, так вообще раздобреет — мы сразу знали, когда можно у неё чего-то поклянчить. Под мухой она никогда не отказывала. Сразу такая улыбчивая становилась, отпускала гулять, или сама с нами играла. Правда, я не любила, когда она улыбалась. Смех у неё был, как вопли раненой чайки, и зубы гнилые. Про перегар вообще молчу.

Так вот, через несколько месяцев после маминых похорон мы вчетвером переехали в Серпень. Если не знаешь, это такой небольшой городок недалеко от Расторума. Там жил кузен Бадии, маманиной подружки. Он торговал, и торговал неплохо, так что денежки водились, да и дом был немаленький, с прислугой даже. Вот там-то и прошли лучшие годы моей жизни. Мы с близнецами спали в большой светлой комнате, каждый на своей кровати, не то, что раньше — втроём на одной шконке. Самого Фарика почти не помню — он постоянно где-то пропадал по своим торговым делам. Бадия на дому занималась шитьём, вместе с его женой. Она и раньше им занималась, поэтому пальцы у неё постоянно исколотые были — после пузыря не попадала куда надо. Тут она и вовсе нами стала мало заниматься: всё больше пила да спала в том же кресле, где работала. Зато старая служанка, Пелея, следила за нами в оба глаза. Мы её даже бабулей стали называть. Старой закалки была женщина, строгая, требовательная, но добрая. Бадию она не любила — жуть, а вот в нас троих души не чаяла. Коленку раздерёшь — тут же подбежит и ранку мазью намажет. Как она за нами поспевала в её-то годы, до сих пор ума не приложу. А ей ещё сил хватало нас воспитывать — сама она была благородных кровей, из разорившейся расторумской знати. Всё нас одёргивала: то в носу не ковыряйся, то не шаркай, то не чавкай, то вилку правильно возьми. Мы выкобенивались, злили её, но она всё равно своего добилась — правила приличия мы усвоили.

— Теперь ещё больше не понимаю, почему ты подалась в пираты, — подал голос Рэн. — Жизнь у тебя худо-бедно ведь наладилась.

Хелия вздохнула:

— А вот как наладилась, так и разладилась. Девять с половиной лет мы жили, не тужили. А потом Фарик продал свой дом и купил небольшой замок в лиге от Белого Камня. У моря у самого. Мы, шпана малолетняя, обрадовались — настоящий замок! Мальчишки сразу себя рыцарями возомнили, меня всё в дамы прочили, но я сказала, что тоже стану рыцаршей. Не смейся, это была самая моя заветная мечта! Девчачьи платьица меня не интересовали, а в силе я близнецам ни разу не уступала. Дралась так, что только держись! Как с ними, так и с их обидчиками. Но волосы всё же растила. Это Пелея меня убедила. «Обрезать, — говорит, — всегда успеешь». Ну я и решила: хрен с ними, пусть остаются. Заплела косу — та до пояса висела и не мешала.

— Так что случилось в замке?

— А ничего. Не увидели мы того замка. Фарик зафрахтовал корабль от Расторума до Белого Камня, погрузили на него всё добро и поплыли. А через несколько дней, двадцать первого апреля, попали в шторм. Посудина была не чета пиратским кораблям, да и капитан попался тютя… То, что вытворял Селах при тебе, тому щеглу и не снилось. Короче, нас опрокинуло, а потом ещё и корпус развалился на части. Меня смыло за борт. Как не утонула, до сих пор удивляюсь. Наверное, родилась в рубашке, потому что все остальные, судя по всему, не выплыли. Вцепилась в обломок обшивки и проболталась в море четыре дня. От жажды начала понемногу пить морскую воду. И вот, когда я уже совсем приготовилась копыта отбросить, на горизонте показался корабль.

— Пираты?

— Да. Вытащили меня из воды полуживую. Пожрать дали, отпоили нормальной водой. В капитанах у них ходил Шехт, один из благородных пиратов. Ну, как сказать, благородных. Сволочь редкостная, но всегда следовал своему кодексу, за что его и уважали. Меня бы там сразу по кругу пустили, если бы он не запретил. На берег, говорит, сойдёте, и потом что хотите с ней делайте. Я, услыхав это, тут же решила, что живой не дамся. Нашла обломок ножа и спрятала в одежде. Конечно, не спас бы он меня, но тут мне опять повезло. Правой рукой Шехта оказался Кривой, тот самый дядька-сабельщик, про которого я тебе говорила. Всё ходил, смотрел на меня так пристально, я думаю — небось, тоже примеряется, с какой стороны мне юбку задерёт. Оказалось, лицо моё ему показалось знакомым. Вот уж не ожидала, что меня спасут пиратские корни! Кривой водил дружбу с моим папашей, и даже маманю знавал. За день до окончания плавания он ко мне подошёл и прямо спросил: «Э, не родственница ли ты Галки?» Галка — это погремуха моего любимого батюшки. «Ну и что, если так?» — говорю, а сама железку под рубахой стиснула покрепче. Тот опытным глазом сразу понял, что у меня за характер. «Вся в отца» — говорит. Тут-то он мне и рассказал про то, каким славным малым был мой папаша. И план спасения предложил. Я подумала, посомневалась и согласилась. И не зря. Кривой засунул меня в бочку, закидал сверху рыбой, а сам ночью сбросил что-то в воду и заорал: «Э, девчонка в воду сиганула!» Все бросились смотреть и искать, да только что там ночью разглядишь! Плюнули. А я всё это время в бочке сижу, наслаждаюсь ароматом. Долго сидела, все мысли успела передумать, волновалась, как бы не раскрыли. Но всё прошло гладко — Кривой сам меня катил от причала, а потом выпустил в укромном уголке и назначил встречу через день.

— Ты везучая.

— В чём-то да, а в чём-то нет, — Хелия пожала плечами. — Судьбинушка частенько швыряет меня на край пропасти, но от самой пропасти каждый раз спасает. Как будто на краю мне самое место.

Рэн задумался над словами пиратки и понял, что она права. Многие люди, включая Хелию, не столько живут, сколько выживают, а выживание — это и есть тот самый край, на котором рано или поздно оказывается каждый. И постепенно привыкая к близости пропасти, человек уже не может жить вдали от неё. Уже это может объяснить выбор девушки стать пиратом. её не пугает мысль, что сегодня она жива и здорова, а завтра может погибнуть. Она привыкла к этому и поэтому вряд ли строит далёкие планы. Ей ничего не стоило бросить пиратство и ввязаться в смертельно опасную авантюру с двумя незнакомцами…

— У Кривого была халупа на окраине города, там он и сказал его дождаться. Пришёл, как и обещал, на следующий день, пьяный вдрызг, и сразу спать завалился. Они, как водится, пропили с командой весь вечер и ночь. А когда проспался, предложил мне остаться у него дома, пока он в плаваниях. «Всё равно, — говорит, — тут не живу». Ну, я и осталась. Лучше вариантов не было. Это благодаря Кривому я придумала себе новое имя. У него особенность была, ну, знаешь, постоянно экать, перед тем как что-нибудь сказать. «Э, Хелия!» — так он меня обычно звал. Так что когда я обрезала волосы и стала косить под парня, имя само собой придумалось. Кривой, когда я ему всё это выложила, только посмотрел на меня с насмешкой и ничего не сказал.

Через пару недель он снова уплыл. Вернулся через три месяца и, не пробыв дома и двух дней, снова ушёл в море. И так продолжалось два с лишним года. Я жила нормально, мало-помалу устроилась. Работала то там, то сям, на жратву хватало. Даже немного хату отремонтировала. Ко мне стали девчонки клеиться! И смешно, и горько. Приходилось изворачиваться, каких я оправданий только не придумывала! Поначалу дико было, а потом привыкла.

— Неужто к парням совсем не тянуло?

— Тянуло, куда от природы денешься. Но после нескольких неудачных начинаний пришлось с этими делами завязывать. Поняла, что это не моё. К тому времени я уже и двигаться научилась правильно, и голос выработала, чтоб больше был на мужской похож. Да мне и стараться-то особо не пришлось — с детства же с одними мальчишками дело имела. Словом, сменила я пол. А потом, когда Кривой насовсем вернулся, ещё и драться выучилась.

— Насовсем?

— Да. Шехт вместе со своим кораблём пошёл ко дну во время войны за акватории. Тогда пираты северного побережья целый год хлестались с южными. Кривой еле выжил. Пару месяцев просидел на необитаемом острове, пока его какой-то торгаш не подобрал. Северные проиграли тогда подчистую. Селах же был из южных… Короче, не плавал больше мой благодетель. Всё про какую-то клятву в пьяном бреду бормотал. Вернулся, когда мне почти восемнадцать исполнилось, и больше не уплывал.

Хелия чуть заметно улыбнулась каким-то своим воспоминаниям и продолжила:

— Чудной был мужик. Сварливый, как дед, но когда доходило до чего серьёзного, тут же становился чутким и хитрым. Одного у него было не отнять — ничего никому не обещал, но коли дал слово, то держал. Сидел дома, потихоньку пропивал нажитое — а нажил он немало за все года грабежей — и со мной возился, как с маленькой, учил уму-разуму. Но тут тоже беда. Жил-то он на суше, да душа его в море осталась. Ты бы видел, как он смотрел вдаль, сидя на пирсе с бутылкой. Столько тоски я в жизни ни у одного человека в глазах не видала… Как-то раз он сказал: «Слышь, зовёт, как сирена. А я бы и рад, хоть сейчас на дно…» А сам плавно шёл на дно бутылки. Любил он море, понимаешь. Всей душой любил. И мне от него эта любовь передалась. Да и как иначе, если на него смотришь, и слезы на глаза наворачиваются? Я всё старалась понять: что же его так влечёт туда? Но не могла, пока сама не вышла в море. Он мне сказал: «Плыви, на меня не смотри. Ты чёртовых клятв не давала». Я и уплыла, — голос Хелии наполнился мечтательными нотками. — Сначала с одним капитаном, потом с другим. Каждый раз наёмником. Пришлось мне и с Пархатом поплавать, кстати. Захлестнула меня вся эта лихая жизнь, прямо как солёные волны захлёстывают палубу. Даже то, что приходится плавать с толпой кровожадных мужиков, не может испортить впечатление, со всей честностью тебе говорю. Да и чуть что — я без колебаний хватаюсь за сабли. Мало кто умеет так с оружием обращаться, как Кривой, а он меня хорошенько вышколил. Там, на корабле, посреди моря, жизнь простая и вольная. На берегу такого нигде не встретишь. Ни один пират, никогда и ни за что не променяет скрип мачты на скрип лопаты… Хотя, ты вряд ли поймёшь.

Пиратка замолчала, и охотник не стал с ней спорить. Ему казалось, что он понимает, но не верил, что способен понять.

— И вот, два года назад, — продолжала Хелия, — возвращаюсь я в свой дом, а он пуст. Кривого нигде не видать. Обошла все его любимые кабаки — и там его нет. Только знакомые рыбаки мне рассказали, что к чему. На город с моря налетел шторм, а мой дядька, набравшись и никого не слушая, прыгнул в чью-то лодку с косым парусом и погрёб прочь от берега, навстречу ветру. Обломки той лодки нашли наутро, а самого Кривого не нашли и через месяц. Отмучился пират. Забрало его горячо любимое море к себе. Слишком уж долго они друг по другу тосковали.

Снова только треск костра и шум ветра; после рассказа Хелии Рэн почти чувствовал в воздухе запах соли, а в шелесте травы ему слышался плеск волн. Нет, ему всё равно не понять. Он даже не понимает, что в действительности означает слово «тоска». В языке пуэри ему нет аналога. Должно быть, это понятие настолько человеческое, что понять его может только человек. Что же это за чувство, отнимающее душевный покой? И каким сильным оно должно быть, чтобы заставить человека хотя бы на несколько минут, но освободиться от него? Ценой собственной жизни. Это и не боль, и не злоба, но нечто другое, чего пуэри не мог постичь.

Конец ознакомительного фрагмента.