Научиться любить Россию

Ханс-Йоахим Фрай, 2018

Какими видят иностранцы нас, россиян? Какие наши черты, привычки, манеры их удивляют? Раздражают? Восхищают? Чему они хотели бы у нас научиться? Что из нашей жизни перенять? Почему далеко не все иностранцы пытаются нас понять? И что надо им сделать, чтобы понять русскую душу? Эта книга – замечательный пример того, как иностранец поставил перед собой цель понять, изучить нашу страну и нас, россиян. Это искренний рассказ о его чудесных открытиях на нашей земле, об удивительных встречах, о красоте, о вере, о культуре – о том, что объединяет все народы мира. И самое главное: эта книга о Большом Путешествии, которое позволило автору искренне, всем сердцем ПОЛЮБИТЬ РОССИЮ. Книга для тех, кто хочет глубже понять и прочувствовать Россию XXI века. Ханс-Йоахим Фрай не только предлагает взглянуть изнутри на страну, которая овеяна слухами и домыслами, но и помогает читателю приблизиться к пониманию загадочной русской души. Судьбоносная встреча с Владимиром Путиным в 2009 году раскрыла перед международным культурным менеджером новые горизонты, которые привели его не только в столицу России, Москву, но и в Санкт-Петербург и в многочисленные оперные театры, оркестры и музыкальные школы во всех уголках страны. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Юность с пирогами, Водкой, футболом и игрой на органе

Когда в киоске или в кафе я вижу пироги, у меня текут слюнки, и я едва ли могу пройти мимо лакомства, которое можно получить за небольшие деньги. Эти изделия из теста с начинкой, пожалуй, самое известное блюдо русской кухни и отменный перекус. Древнерусский корень слова «пир» означает праздничный прием пищи, а фантазия кулинаров как в плане формы, так и содержания не знает границ. Овощи, мясо, рыба, сыр или что-то сладкое — все возможно. Ватрушки — это круглые пироги с небольшим количеством варенья или сладкого творога в центре. Расстегаи в основном продолговатые и сытные, а пироги с творожной начинкой, сложенные в форме полумесяца, называются сочники. Кулебяка — слоеный пирог, наполненный рисом, рыбой или мясом, посыпанный сверху мелко порезанным вареным яйцом, — легко может заменить целый обед.

Пироги напоминают о нежно любимой мной матери Кристе, которая сейчас живет в Гейдельберге, о родительском доме, который был домом евангелического священника, и о самом прекрасном празднике года — Рождестве. Так как в сочельник мой отец часто проповедовал в разных церквях на шести вечерних богослужениях подряд, на ужин готовили что-то простое. И ужин всегда начинался с хорошего бульона и пирогов, конечно же, балтийских. Для них надо хорошо замесить тесто из лучшего масла, сметаны и пшеничной муки, добавить немного коньяка. Когда из раскатанного большим стаканом теста толщиной примерно в полсантиметра были вырезаны формы, мама разогревала начинку из нарезанного лука, бекона и изюма. Чтобы остывшая масса не вытекала между сложенными листами теста, она плотно сдавливала открытые края пирогов вилкой, перед тем как отправить их в раскаленную духовку. За традиционным блюдом предков следовала традиционная немецкая еда: картофельный салат с колбасками, затем лимонный крем. В первый день Рождества подавалось жаркое из гуся, фаршированного кислыми яблоками, с краснокочанной капустой и картофелем.

Вслед за прадедом Эдуардом Маассом мой отец продолжил пасторскую династию. Его дочь Зигрид, моя бабушка, в 1931 г. вышла замуж за старшего обер-лейтенанта Юстиниуса Фрая, офицера Тильзитского гарнизона, и уже в 1932 г. родился их единственный ребенок, Дитрих. Мои родители познакомились в 1957 г. в Хельсинки: отец был викарием в немецкой евангелической церкви, а мать — немецкой домоправительницей у одного финского архитектора. Рожденная в Берлине, она непременно хотела уехать из разделенного, изолированного города. В 1982 г. мы отправились в последний большой отпуск всей семьей, мы поехали в Финляндию, где в одной небольшой церкви я сыграл на органе маленький частный концерт.

На момент моего рождения отец занимал должность пастора в Ветцене, в церковном округе Ронненберг, под Ганновером. У моих родителей не было машины, поэтому друзья отвезли беременную мать утром в Герден, в ближайший роддом, где в 7 часов утра я впервые увидел этот мир. Затем друзья забрали нас двоих домой. В момент моего рождения отец, само собой разумеется, исполнял свой духовный долг. К тому же в то время мужчинам было не принято присутствовать на родах. Моя мама заслужила репутацию организатора во всем, она все замечала и контролировала, помогала и могла дать нужный совет. Домохозяйка и мать, секретарь церковного прихода, утешительница душ — «госпожа пастор» могла справиться со всем и, естественно, безвозмездно. Когда мы, дети, выросли, она до пенсии работала экономкой в монастыре в нижнесаксонской общине Локкум, известной в том числе своей евангелической академией. Мне кажется, организаторский талант у меня от нее.

Мне исполнилось два года, когда отца перевели в округ Кирхроде в Ганновере. В памяти сохранились голоса многочисленных посетителей, непрекращающийся звон дверного звонка, колокольный звон располагавшейся поблизости церкви. Хорошо помню также наш большой, граничащий с кладбищем сад, через который мы бегали в школу. В 1970 г. у нас появилась такса, которая откликалась на имя Водка. Обычно около полуночи ее выпускали погулять в сад перед сном. Она любила прятаться под большими елями. Тогда мой отец отправлялся ее искать, и все соседи слышали, как их пастор каждый вечер громко кричал: «Водка, Водка, Водка». Наверное, они думали, что ему не хватило вина за ужином и он требует напитков покрепче. Однажды Водка даже последовала за отцом на отпевание к открытой могиле. Мы все любили нашу Водку, которую долго выпрашивала моя старшая сестра Бенита. Хотя, конечно, это было не слишком дальновидно со стороны моих родителей, имеющих троих детей — через год после меня родился брат Эккехард, — завести еще и собаку. Потому что все 15 лет своей жизни эта такса хотела быть в центре внимания семьи. Сегодня можно было бы предложить обратиться к собачьему психологу с просьбой помочь Водке.

Мамин голос до сих пор звучит у меня в голове: «Как же ты выглядишь, Ханс-Йоахим!» В школе я был дружен со многими ребятами и был заядлым футболистом на расположенной рядом Ашеплатц. Мама заботилась обо мне, всегда держала наготове мыло и пластырь, когда я после многих голов, грязный, но счастливый возвращался домой с окровавленными коленями. Кожаный мяч был и остается моей большой страстью. Команды — участники Бундеслиги и национальная сборная останавливались в большой гостинице у Тирпарка в Ганновере-Айленриде. Туда я, маленький болельщик «Ганновера 96», ездил на велосипеде в погоне за автографами. Иногда со мной ездила сестра, которая старше меня на 5 лет. Многие игры моей любимой команды я смотрел вживую, рисовал схемы игр и постепенно превратился в футбольного эксперта. Намного позже, во время моего пребывания в Бремене, у нас сложились дружеские отношения с тренером Бундеслиги Томасом Шаафом, нам удалось придумать проект сотрудничества театра и футбола. Все игроки клуба Werder Bremen приходили на премьеры, а хор театра даже выступал на газоне перед матчем. Футбол сопровождает меня и по сей день. По случаю Чемпионата мира по футболу 2018 г. в России мне доверили постановку гала-концерта в Большом театре, который прошел накануне финала чемпионата в присутствии президента России и его гостей со всего мира.

Я сохраняю близкие отношения с бывшим профессиональным игроком Бундеслиги Дитером Бурденски. Смотреть футбольный матч — это чистое удовольствие и возможность полностью отключиться.

Но вернемся к детству. Родители всегда называли меня полным именем Ханс-Йоахим. Только во время учебы в университете друзья стали использовать краткую форму Хайо.

Проводить каникулы я мог в нескольких местах. В Бремене жила двоюродная бабушка со стороны матери Ингеборг Григель. Эта энергичная и в то же время добрая женщина, учительница немецкого языка и физкультуры, принимала меня как своего единственного ребенка, показывала мне весь город и, конечно, знаменитый памятник «Бременским музыкантам» у ратуши. В 1970 г. у нее еще не было стиральной машины. И я здорово испугался, когда она стала кипятить мою одежду в большой кастрюле на плите. Много раз мы ездили с родителями на Северное море, на остров Лангеог.

И все же каждые каникулы мой путь неизменно лежал в городок Бад-Пирмонт, к бабушке Зигрид, очень властной, но вместе с тем и чрезвычайно сердечной женщине. Малоизвестен тот факт, что царь Петр I во время своего второго большого путешествия по Западной Европе в 1716–1717 гг. последовал совету врачей и задержался на три недели для лечения в Пирмонте. Муж бабушки Зигрид в 1948 г. был выписан из местной больницы c тяжелым заболеванием бедра, полученным в плену, и семья подыскала для себя квартиру поблизости. Немцы приняли их не очень радушно. Местные принимали балтийских немцев за поляков, так как они произносили слова несколько иначе. Удивлялись, что они вообще знали немецкий алфавит. Поначалу они жили только воспоминаниями. Затем бабушка собрала небольшой круг соотечественников, с которыми они в крохотной однокомнатной квартире пели песни Восточной Пруссии и даже разучивали танцы. Позже бабушка и дедушка смогли построить двухэтажный дом на деньги, полученные в качестве компенсации за ущерб, причиненный войной. Бабушка участвовала в культурной жизни города, писала сказки, ставила спектакли, организовывала большие праздники и перевезла к себе своих сестер — солдатскую вдову Эдиту, мать Армина Мюллер-Шталя, и разошедшуюся с мужем Ирене.

«Не красна изба углами, а красна пирогами» — это крылатое выражение часто звучало в доме, когда речь шла о кулинарном мастерстве сестер. Я, конечно, ничего не понимал, но запоминающаяся мелодика русского языка, по сравнению с которой наш немецкий язык может показаться собачьим лаем, сохранилась в моей памяти. Годы жизни в Санкт-Петербурге, знатные господа, прогуливающиеся после полудня в больших каретах по изящной деревянной мостовой Невского проспекта, магазины, переполненные мехами и платками, добрые нянечки и соседи — их рассказы источали тоску по старым добрым временам. Было заметно, что Ирене гордилась тем, что, когда она была младенцем, ее одевали в вещи царской дочери Анастасии. Во время пребывания в Нуке в Эстонии ее родители были дружны с одной придворной дамой императрицы, которая стала крестной матерью Ирене. Она рассказала императрице о крестнице, и та подарила множество детских платьев с вышитой эмблемой короны.

Однако снова и снова старушки рассказывали о страшных событиях: о побеге, изгнании, новом побеге и в конечном счете высылке из Польши. В конце концов вся семья осела в имении Мертенсдорф в Восточной Пруссии, где жила Эллен, вышедшая замуж за представителя видной дворянской семьи фон дер Гольц, обладающей большим земельным владением. 27 января 1945 г., в три часа ночи, в ледяной зимний холод в одном из 17 вагонов их увезли на Запад в безнадежное будущее. Были брошены 100 дойных коров, 150 голов крупного рогатого скота, 360 свиней, 70 овец, 75 лошадей. Все спасались бегством, немецкие войска, настигнутые русским фронтом, отступали, в этой суматохе за несколько недель пути они потеряли все имущество, которое взяли с собой. В Макензене, рядом с Лауэнбургом в Померании, советские солдаты стали спасителями их жизни.

Когда бабушка Зигрид предавалась воспоминаниям, мне казалось, что мы на войне. Такими детальными и эмоциональными были ее описания. Она рассказывала, к примеру, о трех молодых советских солдатах, которые хотели пофилософствовать с прадедом и расспрашивали у пастора, правда ли, что крест на Библии — это зашифрованная свастика. Один русский младший сержант охранял семью от пьяных солдат, приносил в подарок свечи, мыло и другие очень нужные вещи. Позже семья Маасе раздобыла фортепиано в пустовавшем поместье и в своем убежище музицировала по вечерам, пела песни Шуберта и Шумана. Однажды это услышал один русский офицер, который напугал их своим внезапным появлением в дверях, он представился музыкантом оркестра Мариинского театра в Ленинграде. Произведения Франца Шуберта и Роберта Шумана трогали его сердце, он стал принимать участие в музыкальных вечерах вместе с семьей беженцев, снабжал их кофе, чаем и шоколадом и прежде всего заботился об их защите. Никто не предполагал, что самое страшное впереди.

Эллен Дагмар, баронесса фон дер Гольц в своей потрясающей книге «100 лет воспоминаний» зафиксировала для будущих поколений, как семья была выслана из Польши в качестве «грязных немцев», под прицелом винтовок посажена в железнодорожные вагоны, где стала жертвами бандитов. «Между Старгардом и Шойне поезд остановился на свободном пути и остался стоять. Начался ад. Пронзительные крики распространились по всем вагонам. Брутальные мужчины с включенными фонарями залезли к нам. Они согнали нас в центр вагона. Раздался свист, и они бросились на нас. Началась паника. Все закричали, я тоже кричала. Но когда передо мной появился поляк, я в ужасе замолчала. Мальчишки-подростки запрыгивали в вагон с улицы и проворно проползали между нашими ногами. Они снимали с людей обувь, срывали одежду. При этом они раздавали удары палками всем вокруг себя. Награбленные вещи выбрасывались из поезда, и там их быстро и ловко подхватывали. Это была организованная шайка преступников, в которую входил весь персонал железной дороги. Из поезда вытаскивали женщин, до нас доносились их крики о помощи. Наконец локомотив тронулся и медленно поехал дальше…»

По божьей воле бабушка с дедушкой и их дети остались в живых. Из всего их имущества уцелело лишь несколько детских фотографий, которые я впервые публикую здесь, они оказались под телом одной убитой в вагоне женщины. А еще дневники, которые писала и рисовала прабабушка в 1915–1917 гг.

В отличие от предков мои детство и юность протекали совсем иначе. С семи до двадцати лет я занимался фортепиано. В восемь лет был принят в хор мальчиков в Ганновере. В то время он был одним из лучших хоров Западной Германии, и мы активно участвовали в его выступлениях, репетировали по два раза в неделю. В год мы давали до 50 концертов, выступали в Бельгии, Финляндии, Франции, Израиле, Норвегии, Польше и Испании, что позволило мне погрузиться в увлекательный международный мир музыки. Пение было моей самореализацией, поэтому ломку голоса я воспринял как катастрофу. Однако мать знала, как мне помочь, и убедила меня в 13 лет начать заниматься на органе. Поскольку мой отец умел играть только на флейте, я брал уроки у настоящего органиста и закончил обучение, сдав все экзамены. В 16 лет я радовался каждой свадьбе или похоронам, потому что они способствовали увеличению моих карманных денег. В 1977 г., после 11 лет службы в райском Кирхроде, отца перевели в Веннигзен под Ганновером. В 1984 г. я окончил школу и прошел военную службу в качестве водителя, секретаря и органиста военного священника.