Квантовый вор

Ханну Райаниеми, 2011

Премии «Еврокон», «Блуждающая звезда», «Галактика». Номинации на премию «Локус», Мемориальную премию Джона Кэмпбелла. Лучшая НФ-книга года по версии Kirkus Review и Library Journal. Жан ле Фламбер – постчеловек и преступник, взломщик разумов, самоуверенный трикстер. Его происхождение окутано тайной, но его подвиги известны во всей Солнечной системе. Спасенный из футуристической тюрьмы таинственной Миели и ее разумным космическим кораблем, Жан отправляется на Марс, в Движущийся город, где время – валюта, воспоминания – сокровища, а превращенная в луну сингулярность освещает ночь. Миели предоставила ему шанс вернуть себе свободу и силу прежнего «я» – в обмен на завершение ограбления, с которым он когда-то не справился. Им предстоит сумасшедшая увеселительная поездка по Солнечной системе будущего, миру повсеместной криптографии, обмена воспоминаний и расы сверхлюдей, возникших из гильдий MMORPG. Несмотря на все свои чудеса, этот мир все еще управляется человеческими мотивами – предательством, местью и ревностью. «Изобретательный, экзотический, со сложной умной интригой». – The Times «Трудно признать, но я думаю, что Райаниеми разбирается в "твердой" научной фантастике лучше меня». – Чарльз Стросс «Многие авторы убили бы за то, чтобы написать прозу хотя бы наполовину такую хорошую, как эта…» – The Financial Times «Цепляющие нарратив и герои… НФ-концепции до ужаса хороши». – Sci-Fi Now «Фонтан идей». – Interzone «"Квантовый вор", как и другие лучшие космические оперы этого века, это дом чудес, где положения мгновенно становятся традицией, а аргументы бросаются в глаза». – Джон Клют «Блестящий роман!» – Strange Horizins

2. Вор и архонты

Что же я сделала?

Кресло пилота мягко обнимает ее тело, но сердце Миели тревожно бьется. В Тюрьме что-то пошло неправильно. Но все было так, как и во время имитаций. Почему же они нас преследуют? Она погружается в боевую сосредоточенность, обеспеченную содействием пеллегрини. Возникает ощущение прохладного покрывала, и мир распадается на векторы и гравитационные колодцы. Мысли Миели объединяются с логикой «Перхонен» и заметно ускоряются.

Объекты: «Перхонен».

Рассеянные в пространстве астероиды Трояна, вращающиеся вокруг 2006RJ103 — две сотни тысяч обломков скал, населенных медленномыслящими представителями синтетической жизни.

Тюрьма, плотный, темный и холодный ромбовидный тор в тридцати световых секундах позади, отправная точка маршрута «Перхонен».

Корабли-клинки архонтов, приближающиеся с ускорением в 5g, что намного превосходит плавную тягу световых парусов «Перхонен». Факелы, выбрасываемые их работающими на антиматерии двигателями, в спаймскейпе превращаются в огненные столбы рассеянных мезонов и гамма-лучей.

Магистраль, в двадцати световых секундах по курсу, — их следующий пункт назначения. Непрерывный поток кораблей, одна из немногих редких неизменно идеальных плоскостей в N-частичном ньютоновском кошмаре Солнечной системы, гравитационная артерия, позволяющая легко и быстро перемещаться посредством легчайших толчков. Спасительное убежище, но слишком далеко отсюда.

— Ну ладно, — выдыхает Миели. — Боевая тревога.

Под оортианским сапфирово-коралловым корпусом пробуждается скрытая технология Соборности. Паучий корабль трансформируется. Разбросанные модули скользят вдоль своих направляющих и соединяются в плотный тугой конус.

Квантовые паруса из превосходных отражателей превращаются в алмазно-прочный защитный барьер.

Как раз вовремя, перед самым ударом наноракет архонтов.

Первый залп вызывает лишь легкие толчки, не приносящие никакого вреда. Но следующая партия адаптирует и оптимизирует прицел, а потом еще одна и еще, пока не разрушится либо программный блок, либо сама конструкция защитного барьера. А затем…

Нам необходимо добраться до Магистрали.

Серверы в ее мозгу как будто алмазными зубцами высекают теоретико-игровые направления. Перед ней так же много путей, как толкований оортианской песни, и требуется выбрать только один…

Еще один залп сверкает в спаймскейпе бесчисленными иглами света. На этот раз некоторые из них пробивают барьер. Один из грузовых модулей расцветает уродливым сапфировым наростом. Она спокойно удаляет его и наблюдает, как отсек, все еще меняясь, словно злокачественная опухоль, отдаляется от корабля, формируя странные органы, которые стреляют в щит «Перхонен» спорами размером с молекулу. В конце концов модуль сгорает в лучах противометеоритных лазеров.

— Это больно, — говорит «Перхонен».

— Боюсь, эту боль придется испытать еще не один раз.

Она за один раз сжигает весь аварийный запас антиматерии, поворачивая корабль в неглубокий гравитационный колодец 2006RJ103. Антипротоны из магнитного кольца-хранилища превращаются в раскаленные выбросы плазмы, вызывая стоны «Перхонен». Часть высвободившейся энергии она направляет на подкачку мощности программируемых стержней, вырабатывающих материал корпуса. Архонты легко повторяют ее маневр, приближаются и снова стреляют.

Вокруг Миели раздаются стоны «Перхонен», но состояние сосредоточенности заставляет заниматься первоочередными задачами. Она усилием мысли заменяет странглетовый снаряд в крохотном арсенале «Перхонен» торпедой на квантовых частицах и стреляет в астероид.

Спаймскейп на мгновение заливает ослепительная вспышка гамма-лучей и экзотических барионов. А затем каменная глыба превращается в фонтан света, в негаснущую молнию. Прибор пытается приспособиться, но срывается на белый шум и гаснет. Миели, вынужденная лететь вслепую, снова разворачивает крылья «Перхонен». Вихрь частиц, образовавшийся при гибели астероида, подхватывает корабль и несет их к Магистрали. Внезапное ускорение наливает тяжестью ее тело, а сапфировая структура корабля начинает петь.

Спаймскейпу потребовалось лишь мгновение, чтобы справиться с безумными помехами вихревых потоков частиц. Миели затаила дыхание: в медленно расширяющемся светящемся облаке позади них не видно черных хищных кораблей. Или они потонули в вихре взрыва, или потеряли свою цель в безумии субатомных потоков. Она выходит из состояния боевой сосредоточенности и позволяет себе насладиться триумфом.

— Мы сделали это, — говорит она.

— Миели? Мне нехорошо.

На корпусе корабля расплывается черное пятно. А в центре торчит крошечный черный осколок, темный и холодный. Осколок наноракеты архонтов.

— Избавься от него.

Страх и отвращение после погружения в боевую сосредоточенность вызывают во рту резкий и противный привкус желчи.

— Я не могу. Я не могу даже прикоснуться к нему. От него пахнет Тюрьмой.

Миели со страстной мольбой обращается к той части разума, к которой прикоснулась богиня Соборности. Но Пеллегрини не отвечает.

Корабль вокруг меня умирает.

Я не знаю, что сделала Миели, однако, судя по вспышке миниатюрной сверхновой, что озарила космос несколько минут назад, она неплохо преуспела в этой войне. Но теперь по сапфировым стенам расползается паутина черноты. Так вот что придумали архонты: они внедряются в тебя и превращают тебя в Тюрьму. Микрочастицы работают все быстрее и быстрее, распространяя запах горящих опилок, преодолевая все защитные системы корабля. Вместе с запахом появляется шум — рев лесного пожара.

Что ж, я считаю, это было слишком хорошо, чтобы долго продолжаться. Правительство — это лучший полицейский.

Я пытаюсь возродить возбуждение, испытанное при краже драгоценности Миели. Возможно, я смогу унести эти камешки с собой. А может, это было всего лишь предсмертное видение и я никогда не выходил на свободу. Все это была лишь тюрьма в тюрьме.

А потом в моей голове раздается насмешливый голос.

Жан ле Фламбер отступает. Тюрьма сломила тебя. Ты заслуживаешь того, чтобы вернуться обратно. Ты ничем не отличаешься от сломанных воинов-разумов, безумных игрушек Соборности и забытых покойников. Ты даже не помнишь своих подвигов и приключений. Ты не он, ты просто воспоминание, считающее себя…

Черт побери, нет. Всегда есть какой-то выход. Нельзя стать заключенным, если сам себя таковым не считаешь. Так сказала мне богиня.

И я внезапно понимаю, что должен сделать.

— Корабль.

Проклятье. Не отвечает.

— Корабль! Мне необходимо поговорить с Миели!

Опять ничего.

В каюте становится жарко. Надо торопиться. Снаружи, в безвоздушном пространстве пойманным полярным сиянием горят паруса «Перхонен». Корабль так разогнался, что возникла гравитация, не меньше половины g. Вот только направления искажены: низ оказался где-то в задней части центрального отсека. Я выбираюсь из каюты, цепляюсь за поручни и начинаю карабкаться к рубке пилота.

Ослепительная вспышка обжигает раскаленным воздухом: целый сегмент цилиндра, медленно вращаясь, уносится вниз, в бездну. От вакуума меня теперь отделяет только мгновенно возникшая стена из квантовых точек, тонкая, как пленка мыльного пузыря. И удалять инфекцию уже слишком поздно. Вокруг меня летают горячие сапфировые осколки: один из них, острый, как бритва, оставляет на моем предплечье болезненный кровавый след.

Очень жарко, запах горящих опилок распространился повсюду. По стенам расползается чернота: корабль тлеет, превращаясь в нечто иное. Сердце в груди колотится, как будто горбун из Нотр-Дам бьет в колокол, но я упрямо карабкаюсь наверх.

Сквозь сапфировую переборку я уже могу заглянуть в рубку: клубящиеся облака тумана, Миели в своем кресле, ее глаза закрыты. Я кулаком стучу в дверь.

— Дай мне войти!

Я не знаю, поражен ли ее мозг. Все, что я знаю наверняка, так это то, что она уже может быть в Тюрьме. Но, если этого не произошло, она мне нужна, чтобы выбраться из этой переделки. Я крепче хватаюсь за поручень и пытаюсь разбить дверь ногой. Никакого результата. Или она сама, или корабль должны приказать сапфиру разойтись.

Сапфир. Я вспомнил выражение лица Миели, когда очнулся возбужденным. Биотическая связь существует, но, вероятно, фильтруется. Однако должен же быть какой-то порог…

Ерунда. Отсутствие времени на колебания облегчает задачу. Я подхватываю в воздухе длинный тонкий осколок сапфира и со всех сил втыкаю в левую ладонь между пястными костями. Я едва не теряю сознание. Осколок по пути рвет сухожилия и вены, царапает кости. Это все равно что пожать руку Сатане: боль полыхает перед глазами красно-черными пятнами. Появляется запах крови: медленными искаженными каплями она вытекает из раны и уносится вниз.

Это первая реальная боль, которую я ощущаю после заключения в Тюрьму, и в этом есть что-то смешное. Я смотрю на голубой осколок, торчащий из руки, и начинаю смеяться, пока боль не становится настолько сильной, что смех превращается в вопль.

Кто-то сильно бьет меня по лицу.

— Проклятье, что ты придумал?

Миели широко раскрытыми глазами смотрит на меня из дверного проема рубки.

Отлично, по крайней мере, она это почувствовала.

Вокруг нас клубится туман, и к нему примешивается серая пыль, что наводит на мысли о падающем пепле в горящем городе.

— Доверься мне, — говорю я ей, усмехаясь и истекая кровью. — У меня есть план.

— У тебя десять секунд.

— Я могу от него избавиться. Обмануть их. Я знаю, как это сделать. Мне известен образ их мышления. Я провел там долгое время.

— А почему я должна тебе верить?

Я поднимаю окровавленную руку и выдергиваю осколок сапфира. Раздается противный чавкающий звук, а потом глаза снова застилает вспышка боли.

— Потому что я скорее воткну это себе в глаз, но туда не вернусь.

Одно мгновение она смотрит мне в глаза, а потом искренне улыбается.

— Что тебе для этого нужно?

— Мне необходим полный доступ к системам корабля. Я знаю, чем это нам грозит. Мне нужен доступ к компьютерным ресурсам, и не только к базовым.

Миели глубоко вздыхает.

— Ладно. Вышвырни этого мерзавца с моего корабля.

Потом она закрывает глаза, и в моей голове что-то щелкает.

Я корень, а мое тело — Иггдразиль, Древо Вселенной. В его костях алмазные механизмы, а в каждой клетке продукты протеомической технологии. А мозг — это настоящий мозг Соборности районного масштаба, способный управлять целыми мирами. Моя психическая личность в нем меньше, чем одна страничка в библиотеке Вавилона. Одна часть меня усмехается и мгновенно находит путь бегства — воспользоваться частью удивительной машины и направить ее в космос, оставив моих спасителей моим тюремщикам. А другая часть меня, как ни удивительно, возражает.

Я двигаюсь по умирающему кораблю и ищу наноракету. Теперь я не похож на неуклюжую обезьяну, а плавно скольжу по воздуху, словно миниатюрный космический корабль. Мои обострившиеся чувства определяют точку в толще производственного модуля в дальнем конце цилиндра. Именно отсюда распространяется материя Тюрьмы.

Одним движением мысли я создаю копию изображения спаймскейпа «Перхонен». Затем приказываю сапфировой плоти корабля открыться. Стена превращается во влажное мягкое желе. Я глубоко запускаю в него руку, дотягиваюсь до ракеты и вытаскиваю ее наружу. Снаряд крохотный, не больше одной клетки, но сделан в виде клыка с острыми зазубринами. Мое тело обхватывает его щупальцами из квантовых точек. Я поднимаю находку вверх: такая мелочь, но внутри заключен разум архонта, наблюдающего за превращением корабля в Тюрьму.

Я подношу ее ко рту, раскусываю и глотаю.

Архонт доволен.

В момент исследования вора он на мгновение ощутил диссонанс, какое-то несоответствие, словно обнаружил двух воров в одном.

Но за пределами Матери-Тюрьмы творятся странные вещи: здесь ведется нечестная игра. Старая вздорная физика не столь безупречна, как игра архонтов — совершенная в своей простоте и в то же время охватывающая всю математику в ее неразрешимости. Вот почему его задание заключается в превращении этой материи в еще одну Тюрьму, в придании Вселенной большей чистоты. Вот что научил их любить их Отец, Творец Душ. Только таким методом можно исправить мир.

А это отличная материя для превращения в Тюрьму. В предвкушении системы повторенной «Дилеммы» у него даже увлажнился рот. Его отец-имитатор открыл образец, напоминающий по вкусу ореховое мороженое: повторяющаяся серийная стратегия, как флаер в Игре Жизни. Возможно, и ему удастся обнаружить что-то новенькое здесь, на его собственной маленькой игровой доске.

Далеко-далеко отсюда его братья-имитаторы нашептывают по кват-связи свои жалобы на огорчительное несоответствие, на аномалию при обнаружении побега вора и той, другой. Он заверяет их, что все уже сделано, что они вскоре вернутся к Матери-Тюрьме, а он принесет кое-что новенькое.

Он смотрит вниз, на сеть клеток, где обитают мелкие воры и бабочки, и женщина-оортианка, которых он обнаружил в этой сладкой материи. Скоро Игра начнется снова, теперь уже в любой момент.

Она будет иметь вкус лимонного шербета, решает архонт.

— Магия, — говорю я ей. — Тебе известно, как работают магические трюки?

Я уже вернулся в свое человеческое состояние. Воспоминания о развернутых ощущениях и компьютерной мощи постепенно бледнеют, но еще живы, словно фантомная боль в утраченной конечности. И кроме того, внутри меня остался архонт, запертый в моих костях, в глубоком компьютерном морозильнике.

Мы сидим в тесном складском модуле, его вращение вокруг оси обеспечивает силу тяжести, а корабль занимается восстановлением. А вокруг нас сверкающий поток космических кораблей, рассеянных в пространстве более тысячи кубических километров, но приближенных благодаря особенности внешнего покрытия корпуса «Перхонен». Здесь и сверхскоростные генерационные суда зоку с колоссальными выбросами тепла, для которых один день путешествия равен тысяче лет, и похожие на китов корабли безмятежности с зеленью и миниатюрными искусственными светилами внутри, и повсюду, словно мотыльки, летают сгустки мыслей Соборности.

— На самом деле все очень просто, дело в нейробиологии. Отвлеченное внимание.

Миели не обращает на меня внимания. Она накрывает стоящий между нами столик. Там уже стоят оортианские блюда: и странные прозрачные пурпурные кубики, и извивающиеся продукты синтжизни, и аккуратно нарезанные разноцветные — тщательно сфабрикованные — фрукты, и два маленьких стакана. Ее движения сосредоточенны и размеренны, словно при проведении ритуала. По-прежнему игнорируя меня, она вынимает из стенного шкафчика бутылку.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Мы празднуем, — отвечает она.

— Да, это стоит отметить. — Я усмехаюсь. — Должен признаться, мне потребовалось немало времени, чтобы понять. Ты не поверишь, но разум Соборности можно подвергнуть частичной слепоте. Ничего не меняется. Я ведь переключил его сенсорные входы и закачал в них имитацию, основанную на показаниях спаймскейпа «Перхонен». Он до сих пор уверен, что строит Тюрьму. Только очень медленно.

— Понимаю.

Она хмурится, глядя на бутылку, вероятно, прикидывая, как ее откупорить. Отсутствие интереса к моему гениальному плану вызывает у меня раздражение.

— Понимаешь? Это похоже на простой трюк. Посмотри.

Я протягиваю руку к вилке, делаю вид, что обхватываю ее пальцами, а на самом деле сталкиваю себе на колени. Затем поднимаю обе руки и раскрываю пальцы.

— Исчезла. — Она изумленно моргает. Я снова сжимаю левый кулак. — Или трансформировалась. — Разжимаю пальцы — и на ладони извивается ее драгоценная цепочка.

— Никогда больше не прикасайся к ней, — говорит она. — Никогда.

— Обещаю, — искренне говорю я. — С этого момента мы действуем заодно. Договорились?

— Согласна, — несколько изменившимся голосом отвечает она.

Я глубоко вздыхаю.

— Со слов корабля я узнал, что ты сделала. Чтобы вытащить меня, ты спустилась в преисподнюю, — говорю я. — Что же заставило тебя на это решиться?

Она не отвечает и резким движением отворачивает крышку бутылки.

— Послушай, — продолжаю я. — Это касается твоего предложения. Я передумал. Я украду то, что тебе так необходимо украсть. И неважно, на кого ты работаешь. И даже сделаю это так, как ты захочешь. Считай, что это долг чести.

Она наливает вино. Густая золотистая жидкость очень медленно вытекает из бутылки. Наконец я поднимаю свой стакан.

— Выпьем за это?

Раздается звон наших стаканов: для того чтобы чокнуться при низкой силе тяжести, требуется немалая ловкость. Мы пьем.

Таниш-Эрбен Таниш, 2343. Слабый запах дерева отличает самое выдержанное вино. Иногда его называют «Дыхание Тадеуша».

Откуда я могу это знать?

— Мне нужен не ты, вор, — говорит Миели. — А тот, кем ты был. И это первое, что мы должны украсть.

Я таращусь на нее, вдыхая «Дыхание Тадеуша». И вместе с запахом приходят воспоминания, годы и годы другого бытия наполняют меня,

как вино наполняет бокал. «Средней упитанности, крепкая, с признаками энтузиазма», — говорит он с улыбкой, глядя сквозь рислинг, искрящийся жидким светом. «Кто это средней упитанности?» — со смехом восклицает она. И он уже уверен, что завоевал ее.

Но именно он принадлежит ей все эти годы любви и вина, проведенные в Ублиетте^[7].

Он — я — сумел это скрыть. Стеганография мозга. Эффект Пруста. Необнаруженные архонтами ассоциативные воспоминания, открывающиеся запахом, который невозможно уловить в тюрьме, где ты никогда не ешь и не пьешь.

— Я гений, — объявляю я Миели.

Она не улыбается, а только слегка прищуривает глаза.

— Значит, на Марс, — говорит она. — В Ублиетт.

Мне становится холодно. Понятно, что в этом теле и в этом разуме мне не достичь никакого уединения. Просто еще одна тюрьма и еще один надзиратель. Но в качестве заключения эта тюрьма намного лучше предыдущей: красивая женщина, тайны и отличная еда, и море кораблей, уносящих нас навстречу приключениям.

Я улыбаюсь.

— Место забвения, — говорю я и поднимаю стакан. — За новые начинания.

Она молча пьет со мной. А яркие паруса «Перхонен» уже несут нас по Магистрали.

Примечания

7

Ублиетт (франц.) — подземная колодцеобразная тюрьма в некоторых средневековых замках в Западной Европе.