Капитул Дюны

Фрэнк Герберт, 1985

Досточтимые Матроны уничтожили планету Ракис и почти полностью завоевали Старую Империю. Сестры ордена Бене Гессерит создают новую Дюну на планете Капитул и вырабатывают стратегию, которая позволит им отвоевать утраченные позиции. Однако противник намерен продолжать наступление и строит свои хитроумные планы…

Человек, который берет банальное и обыкновенное, и освещает их новым светом, устрашает. Мы не хотим, чтобы наши представления менялись. Когда надвигаются изменения, мы чувствуем угрозу. «Я и так знаю, что для меня важно!» — говорим мы. Но является Преобразователь и отбрасывает в сторону наши старые представления.

(Мастер Дзенсунни)

Майлс Тег получал огромное удовольствие от игр в садах, окружавших центральные здания. В первый раз Одраде принесла его сюда, когда он едва научился ползать. Это было самым ранним его воспоминанием: ему два года, он уже знает, что он — гхола, хотя и не понимает значения этого слова.

— Ты особенный ребенок, — говорила ему Одраде. — Мы сделали тебя из клеток, взятых у очень старого человека.

Хотя Майлс опережал в развитии своих сверстников, слова Одраде не слишком взволновали его душу. В то время он предпочитал резвиться в высокой траве под деревьями.

Потом к этим первым воспоминаниям о саде прибавились и другие. Он начинал узнавать Одраде и иных, кто занимался его обучением. Майлс очень рано понял, что Одраде получает от прогулок по саду не меньшее удовольствие, чем он сам.

— Весна — мое самое любимое время года, — сказал он ей, когда ему шел четвертый год.

— Мое тоже, — серьезно ответила Одраде.

Когда Тегу исполнилось семь лет, во всем блеске проявились его уникальные способности и голографическая память — такова была плата Общины за его предыдущее воплощение. В этом возрасте Тег впервые посмотрел на сад как на место, которое задевает в его душе неведомые до тех пор струны.

В тот период он впервые четко осознал, что в его душе хранится память, к которой у него нет доступа. Это встревожило его, и он обратился к Одраде, силуэт которой в тот момент четко вырисовывался на фоне летнего неба.

— Есть вещи, которые я не могу вспомнить!

— Наступит день, когда ты вспомнишь их, — сказала женщина.

Он не мог рассмотреть ее лица на фоне яркого света. Слова лились из какого-то темного места. У мальчика было такое впечатление, что эти слова принадлежат не только Одраде, но и ему самому.

В тот год он приступил к изучению жизни и деяний башара Майлса Тега, клетки которого начали новую жизнь в его теле. Одраде кое-что объяснила ему, показав свои ногти.

— Я слегка поцарапала его шею и соскребла немного клеток. Этого вполне хватило, чтобы возродить к жизни тебя.

В этом году в саду царило какое-то напряжение, плоды были больше и тяжелее, а пчелы совершенно сошли с ума.

— Все это происходит от того, что Пустыня год от года становится все больше и больше, продвигаясь к югу, — сказала Одраде. Взяв мальчика за руку, она вела его по росистой траве под цветущие яблони.

Тег обернулся и посмотрел на юг, зачарованный солнечным светом, который, дробясь, пробивался сквозь листву. Его учили, что такое Пустыня, и сейчас Тег чувствовал, как эта Пустыня давит на сад.

— Деревья чувствуют, что приближается их конец, — сказала Одраде. — Жизнь старается умножить себя, когда ей угрожает опасность.

— Воздух очень сух, — сказал он. — Да, это Пустыня.

— Посмотри, некоторые листья побурели и их кончики свернулись в трубочку. В этом году сады надо тщательно поливать.

Ему нравилось, что они никогда не разговаривают с ним снисходительно и свысока. Это были беседы двух равных собеседников. Он увидел свернувшиеся листья. Да, это Пустыня, снова подумал он.

Углубившись в сад, они некоторое время слушали пение птиц и жужжание насекомых. В сад залетали пчелы, обработавшие близлежащее клеверное поле. Поначалу они заинтересовались новым пришельцем, но Майлс был помечен феромонами, как и все, кто свободно перемещался по Капитулу. Пчелы, учуяв своего, равнодушно следовали дальше, к яблоневым цветам.

Яблони. Одраде указала рукой на запад. Персики. Мальчик снова посмотрел туда, куда указывала ее рука. Да, к востоку от них росли еще вишни, правда, довольно далеко, за пастбищем. А вон там вьется виноградная лоза.

Семена и саженцы были доставлены сюда на корабле-невидимке полторы тысячи лет назад и были с большой любовью и тщанием посажены здесь.

Тег ясно представил себе покрытые темной грязью руки, которые заботливо окучивали почву вокруг молодых побегов, старательно поливали их, ограждали, чтобы скот не потоптал и не потравил растения. Там, где были теперь сады и здания Капитула, раньше простирались дикие пастбища.

К этому времени мальчик уже получил кое-какое представление о гигантском песчаном черве, которого Сестры тайно похитили с Ракиса. Смерть Червя породила множество живых созданий, называемых песчаными форелями. Именно они стали причиной распространения Пустыни. В некоторых рассказах фигурировал и некий человек, предыдущее воплощение его самого — мужчина, которого Сестры называли башаром. То был великий воин, который погиб, когда ужасные женщины — Досточтимые Матроны — уничтожили Ракис.

Эти уроки очаровывали Тега, но одновременно вызывали у него внутреннее беспокойство. В его душе, там, где хранились воспоминания, существовали какие-то провалы. Эти провалы чаще всего напоминали о себе во сне. Иногда, когда на ребенка нападала мечтательность, перед его внутренним взором появлялись какие-то лица. Временами Тегу казалось, что он даже слышит слова, которые произносят те люди. Временами он вспоминал названия вещей, о которых, как он точно знал, никто ему не говорил. Особенно это касалось оружия.

Иногда ему в голову приходили очень важные вещи. Например, он знал, что всей этой планете предстоит превратиться в Пустыню, и все это началось из-за того, что Досточтимые Матроны вознамерились убить тех Сестер Бене Гессерит, которые теперь воспитывали его.

Преподобные Матери, занимавшиеся его обучением, часто вызывали у Тега трепет — то были одетые в черное, строгие женщины. Особенно поражали их глаза — голубые с синими белками. Воспитательницы говорили, что это следствие употребления Пряности.

Но истинную симпатию внушала Тегу одна только Одраде, она была по-настоящему важной. Все называли ее Верховной Матерью, и она требовала, чтобы он обращался к ней так же, кроме тех случаев, когда они были наедине в саду. Тогда он называл ее просто матушкой.

Однажды во время утренней прогулки — Тегу шел тогда девятый год и было это незадолго до сбора третьего урожая яблок — они спустились в мелкую лощину, где не росли деревья, но зато густо росли какие-то травянистые растения. Одраде положила руку на плечо Тега и повела его по древним ступеням из черного камня. Лестница вывела их на извилистую тропинку, вьющуюся среди сочной травы и мелких полевых цветов. Наконец она заговорила:

— Очень интересен вопрос владения, — сказала она. — Владеем ли мы планетой или она владеет нами?

— Мне нравится, как здесь пахнет. — Тег не стал отвечать на риторический вопрос.

Одраде сняла руку с плеча мальчика и легонько подтолкнула его вперед.

— Здесь мы насадили растения, полезные для обоняния, Майлс. Это ароматические травы. Внимательно присмотрись к ним, а потом познакомься с их свойствами в библиотеке. Не бойся, смело наступай на них! — воскликнула она, видя, как он старательно обходит пробившиеся между камнями побеги.

Майлс с силой наступил на нежный зеленый побег, и в ноздри ему ударил крепкий возбуждающий аромат.

— Эти растения предназначены для того, чтобы на них наступали, — только тогда они отдают спрятанные в них сокровища — чудесный запах, — проговорила Одраде. — Прокторы научат тебя справляться с ностальгией. Они не говорили тебе, что ностальгия очень часто вызывается именно запахом?

— Говорили, матушка. — Он обернулся и посмотрел на растение, на которое только что наступил. — Это розмарин.

— Откуда ты знаешь? — Одраде не смогла скрыть напряжение, прозвучавшее в голосе.

Он пожал плечами:

— Просто знаю, и все.

— Это говорит твоя исходная память. — Теперь в голосе Одраде звучало удовлетворение.

Они продолжили прогулку по лощине, поросшей ароматическими травами. Голос Одраде вновь стал задумчивым и печальным:

— У каждой планеты свой характер, но мы стараемся найти в них черты, присущие нашей Древней Земле. Иногда это лишь туманный намек, но на этой планете нам повезло больше.

Она опустилась на колени и сорвала побег какого-то ядовито-зеленого растения. Одраде растерла стебелек между пальцами и поднесла к носу Тега.

— Шалфей.

Она была права, это действительно был шалфей, но Майлс при всем желании не смог бы сказать, откуда он это знает.

— Я нюхал этот запах в пище. Это похоже на меланжу?

— Нет, шалфей просто улучшает аромат, но не изменяет состояния сознания. — Она встала и посмотрела на мальчика с высоты своего роста. — Хорошенько запомни это место, Майлс. Наш древний мир давно исчез, но здесь мы сумели воссоздать его частичку.

Он почувствовал, что сейчас она учит его чему-то очень важному. Он спросил Одраде:

— Почему ты спросила о том, не владеют ли планеты нами?..

— Наша Община считает, что на земле мы всего лишь экономы. Ты знаешь, кто такие экономы?

— Да, это такие, как Ройтиро, отец моего друга Йорги. Йорги говорит, что его старшая сестра, когда вырастет, станет экономкой на их плантации.

— Правильно. На некоторых планетах мы живем очень долго, дольше, чем другие известные нам народы, но мы — всего лишь экономы.

— Но если не вы владеете Капитулом, то кто?

— Вероятно, никто. Я задам тебе такой вопрос: каким образом мы выделяем друг друга, Общину Сестер и эту планету?

Он посмотрел ей в глаза, потом взглянул на свои руки. Сделал ли Капитул отметины и на нем?

— Большинство таких отметин находятся в глубинах нашего существа. — Одраде взяла мальчика за руку. — Пошли.

Они покинули ароматическую лощину и углубились во владения Ройтиро. По дороге Одраде продолжала говорить:

— Община Сестер редко основывает ботанические сады, — сказала она. — Сад должен поддерживать не только зрение и обоняние.

— Он должен поставлять пищу?

— Да, он должен служить поддержанию жизни, это его первейшая задача. Сад — источник еды. В той лощине, где мы только что побывали, растут травы, которые мы используем на кухне.

Поток ее слов проникал в душу мальчика и откладывался там, заполняя пустоты и провалы памяти. Он чувствовал, что за этими словами кроется план, рассчитанный на столетия. Деревья заменят строительные конструкции для удержания водных ловушек, растения предохранят от осыпания берега рек и озер, помогут сохранить от эрозии верхний, плодородный слой почвы, сохранят побережья морей и океанов и воду, чтобы в ней могли размножаться рыбы. Сестры Бене Гессерит думали и об эстетике — деревья должны давать тень, причем деревья должны отбрасывать на лужайки красивые тени.

— Деревья и все другие растения очень важны для наших симбиотических отношений, — сказала Одраде.

— Симбиотических? — Это было новое для Майлса слово.

Она объяснила ему значение этого термина, пользуясь понятными мальчику образами. Верховная знала, что Майлс часто ходит с другими детьми за грибами.

— Грибы растут только в окружении дружественных корней. Каждый вид гриба вступает во взаимовыгодные отношения с тем или иным видом растений. Растения и грибы существуют вместе, используя для роста соки друг друга.

Она продолжала развивать мысль, но Майлс был уже утомлен уроком, ему наскучило учение, и он с силой пнул ком травы, попавшийся ему под ноги, заметив, что Одраде неодобрительно посмотрела на него. Он сделал что-то неподобающее. Почему на одни растения наступать можно, а на другие — нельзя?

— Майлс, трава не дает ветру уносить верхний слой почвы в неподходящие места, например на дно рек.

Майлс уже хорошо изучил этот тон. В нем чувствовался упрек. Он опустил голову и посмотрел на траву, которую обидел.

— Этой травой питается наш скот. Семена некоторых видов употребляем в пищу мы. Разные виды тростника защищают почву от выветривания.

Он знал это. Мальчик попытался отвлечь Одраде.

— Выветривания? — спросил он, произнеся это слово по буквам.

Она не улыбнулась, и Майлс понял, что ему не удалось провести Одраде. Пристыженный, он продолжал внимательно слушать урок.

— Когда придет Пустыня, — говорила между тем Одраде, — то останутся только лозы винограда, чьи корни проникают в почву на сотни метров. Сады же погибнут первыми.

— Но почему они должны погибнуть?

— Чтобы освободить место для более важных форм жизни.

— Для песчаных червей и меланжи?

Он заметил, что его вопрос понравился Верховной Матери. Хорошо, что мальчик знает о связи между песчаными червями и Пряностью, без которой не может существовать Бене Гессерит. Майлс не знал, как в точности действует Пряность, но отчетливо представлял себе цикл: песчаный червь — песчаная форель — меланжа — и снова песчаный червь. Сестры Бене Гессерит брали из этого цикла нужный им элемент.

Однако он устал от сегодняшнего урока и спросил:

— Если все эти существа так или иначе погибнут, то зачем мне идти в библиотеку и читать о них, заучивая их названия?

— Потому что ты человек, а в людях глубоко заложено стремление все разложить по полочкам, все классифицировать, всему присвоить ярлык.

— Но почему мы так любим присваивать всему имена?

— Потому что так мы заявляем свои претензии на то, что называем. Мы предполагаем, таким образом, свое право владения, которое может сбить с толку и представлять опасность.

Итак, она снова вернулась к вопросу о собственности.

— Моя улица, мой пруд, моя планета, — говорила между тем Одраде. — Ярлык «мое» вечно преследует нас. Это этикетка, которую ты навешиваешь на место или на вещь, которая вряд ли будет иметь иной смысл, кроме дара завоевателя… или слова, которое будешь произносить, пребывая в страхе.

— Дюна, — сказал мальчик.

— Однако ты быстро соображаешь!

— Досточтимые Матроны сожгли Дюну.

— Они сделают то же самое с нами, если отыщут нас.

— Но этого не будет, если я стану вашим башаром! — никто не учил мальчика этим словам, но, произнеся их, он почувствовал, что в них есть доля истины. В библиотеке он узнал, что враги испытывали трепет, когда башар появлялся на поле брани.

Словно прочитав его мысли, Одраде сказала:

— Башар Тег славился тем, что умел создавать положения, при которых битвы становились ненужными.

— Но он сражался с вашими врагами.

— Никогда не забывай о Дюне, Майлс. Старый башар принял смерть именно там.

— Я знаю об этом.

— Твои прокторы рассказывали тебе о Каладане?

— Да, в записях он именуется Дан.

— Ярлыки, Майлс. Имена о многом могут напомнить, но люди в большинстве своем не чувствуют глубинной связи между сущностью и названием. Все это не более чем скучная история, да? Названия — но полезны они только для узнавания существ своего рода, не правда ли?

— Мы с тобой одного рода?

Этот вопрос мучил его давно, но только сегодня Майлс облек его в слова.

— Мы оба Атрейдесы — ты и я. Помни об этом, когда снова примешься за изучение Каладана.

Когда они, возвращаясь с прогулки, пересекли пастбище и сад и перед Майлсом открылся господствующий холм, на котором высились Центральные здания, Майлс с новым чувством посмотрел на эти строения. Чувство не покинуло его, когда они с Одраде пошли мимо оград, окаймляющих выход на Первую улицу.

— Живая жемчужина, — сказала Одраде, имея в виду Центральные здания.

Войдя в арку, Майлс посмотрел вверх, на название улицы, выжженное в своде затейливой галахской вязью. Сестры Бене Гессерит любили декоративность. Такие таблички украшали все улицы и здания Капитула.

Мальчик огляделся под сводами Централа. Посреди крытой площади весело плясали струи фонтана — это была еще одна изящная деталь — пусть небольшая, но она позволила Майлсу почувствовать глубину человеческого опыта. Орден сумел сделать это место надежной опорой, но ребенок не мог еще понять тот способ, каким это было достигнуто. Те вещи, которые он познавал во время прогулок по саду и занятий с прокторами, простые и сложные вещи, соединились в новом, неведомом ранее фокусе. Это был запоздалый ответ ментата, но Майлс еще не знал этого. Он лишь чувствовал, что его безошибочная память перемещает впечатления, заново организует их. Внезапно он остановился и оглянулся назад, увидев в проеме арок крытой улицы сад, из которого они только что пришли. Все связалось воедино. Трубы Централа исторгали потоки метана и удобрений. (Прокторы водили его по заводу, производящему метан и удобрения.) Метан приводил в движение насосы и использовался в холодильных установках.

— Куда ты смотришь, Майлс?

Он не знал, как ответить. Вместо этого он вспомнил, как однажды осенним утром Одраде показала ему Централ из орнитоптера, чтобы рассказать о сложном хозяйстве зданий и дать о них общее представление. Произнесенные ею тогда слова только теперь обрели свой подлинный смысл.

— Мы создали самый лучший, какой только смогли, экологический цикл, — сказала тогда Одраде. — Спутники, контролирующие погоду, следят за состоянием системы и направляют потоки в нужное русло.

— Почему ты смотришь на сад, Майлс? — не отставала Одраде. В ее голосе появились повелительные интонации, которым он был не в силах сопротивляться.

— Тогда в орнитоптере ты сказала, что это очень красиво, но и очень опасно.

Они летали на орнитоптере только однажды, и Одраде сразу поняла намек. «Экологический цикл».

Он посмотрел ей в лицо и застыл в ожидании.

— Замкнутый цикл, — сказала она. — Это очень заманчиво — воздвигнуть надежные стены и оградить себя от всяких изменений. Сгнить заживо в этом самодостаточном комфорте.

Ее слова наполнили душу мальчика беспокойством. Ему показалось, что он уже слышал их когда-то… но это было в другом месте, и произнесла их другая женщина, которая тоже держала его за руку.

— Обособленность любого рода — это прекрасная питательная среда для ненависти к чужакам, — продолжала Одраде. — Жатва бывает горькой.

Слова были другие, но смысл тот же.

Он шел рядом с Одраде, держась за ее руку. Ладонь мальчика вспотела от волнения.

— Почему ты так молчалив, Майлс?

— Вы крестьяне, — ответил он. — Вы, Сестры Бене Гессерит, занимаетесь крестьянским трудом.

Она моментально поняла, что произошло. Подготовка ментата дала себя знать, хотя сам Майлс еще этого не понимал. Но сейчас еще не время.

— Ты действительно внимательно относишься ко всему, что растет, Майлс. Ты очень умен, если сумел заметить это.

Когда они расставались — Одраде направилась в свою башню, а мальчик в школьный дортуар, — Верховная Мать сказала:

— Я скажу прокторам, чтобы они обратили особое внимание на умелое использование силы.

Он не понял ее.

— Я уже тренировался обращаться с лазерным ружьем. Говорят, что у меня хорошо получается.

— Это мне известно. Но есть оружие, которое невозможно держать в руках. Это оружие духа и разума.