Туманность Андромеды

Фриц Бремер, 1920

«Туманность Андромеды» (1920 г.) – научно-фантастический и философский роман немецкого писателя Фрица Бремера, имевший после своего выхода кратковременный, но шумный успех. Один из предположительных источников одноименного романа Ивана Ефремова. Посвящен исследованию экстремальных возможностей человека, духовных и физических, а также попытке предсказать вероятный путь развития земного человечества в целом. Герой романа совершает путешествие сквозь пространство и время и попадает в общество будущего, организованное на безупречных рациональных началах. Встреча с человеческими существами высшего порядка вызывает у него восхищение, но в итоге серьезно разочаровывает и приводит к жизненной и любовной трагедии.

Завещание голого святого

Дни мои протекают в одиночестве и безмолвии.

Но теперь, когда смерть готовится избавить меня от мук жизни, уста мои, уста человека, узревшего двойное небо — небо вечного космоса и небо вечной любви — не могут более молчать.

Итак, тихим вечером я исписываю эти листки строками, которые можно уподобить лишь тонким и слабым нитям из драгоценного клубка моего жизненного опыта.

Рассказ мой полон неслыханными событиями. Но к тем, кто усомнится в их истинности, я хочу обратить вопрос Пилата: “Что есть истина?”

Маленький жалкий человечек, ты, немощный сочлен крошечного человечества, которое обречено всего какую-нибудь сотню тысячелетий — и это в сравнении с миллионами лет, прожитыми Землей, — цепляться за этот ничтожный (а мнящий себя великим) спутник одного из солнц, коих во вселенной — как капель в океане! Ты, что меньше малого существа в микрокосмосе! Как ты смеешь судить о том, что есть истина?

Все твои знания — не более, чем догадки.

И из этих-то догадок ты строишь карточный домик своего познания. Догадки об истине, подобные размалеванной ширме, — вот то, что предстает твоим несовершенным органам восприятия. Ты видишь лишь картину, нарисованную на ширме, не более.

Поэтому — не тревожься чересчур. Созерцай эту картину. Кое-что в ней все же напоминает истину, которая навеки за нею сокрыта.

Отчетливо вспоминаю, как уже в ранней юности ощутил безотчетное уважение к воле другого человека.

Самым значительным и важным человеком в моей жизни был отец, и я твердо верил, что благодаря его воле может совершиться все что угодно. Стоило ему захотеть, и все препятствия сразу рушились. И я не раз убеждался, что по его воле был выстроен весь мир моего детства.

Мать считала меня упрямым ребенком. Теперь я знаю, что это упрямство было не чем иным, как эмбриональной формой моей собственной воли. Возьму на себя смелость посоветовать всем матерям радоваться упрямству своих сыновей. Благое Небо заботится о том, чтобы наделять этим даром лишь немногих избранных, и оберегает их от тех необычайных последствий обладания сильной волей, которые пришлось испытать мне.

Позднее, когда я уже закончил школу и увлекся изучением большого мира, я стал все лучше понимать значение волевой силы и занялся ее природой научно.

Я пошел необычным путем: меня влекли оккультизм и ксенология. Но все же я оставался на твердой почве, будучи уверен, что зримые доказательства существования сверхчувственных сил и явлений суть не что иное, как результат действия некой необычайно сильной воли, следовавшей своим намеченным путем. Поразительные вещи, рассказываемые об индийских факирах, я объяснял себе именно таким образом.

Я все лучше понимал, что во все времена и во всех сферах жизни многие самые удивительные события являются результатом действия воли либо ее ослабления.

Вся история человечества обретала под этим углом зрения некий личностный облик.

Я наблюдал народы, наделенные сильной волей, и безвольные. Видел приливы и отливы волевой силы. Я набросал схему истории человечества, как субъекта и объекта воли.

И тогда Джордано Бруно, противопоставивший силу воли схоластическим выводам сухого интеллекта, предстал мне как пылающий факел.

Джордано Бруно! Какая великая человечность рождается из блестящего синтеза разума — и духа, знания — и предчувствия, физической мысли — и гениальной интуиции! Улыбаясь, рука об руку с Леонардо да Винчи, ты шествуешь по прохладным рощам вечности. Где-то вдали догорает костер, на котором люди сожгли твое бедное тело — в первом году того века, когда они погребли Шекспира и когда благословенные матери Рембрандта и Баха дали миру своих сыновей.

В интересах истины, однако, я должен заметить, что в своих исследованиях я интересовался не столько этическими аспектами силы воли (таковые налицо лишь у Джордано Бруно), сколько необычайными ее физическими проявлениями. И думал я совсем не о том, как бы мне употребить свои знания, чтобы повысить уровень своего собственного “я” и укрепить свои душевные силы для житейских надобностей, — нет, я на собственном примере научно исследовал те случаи, когда тренированная сила воли может совершать поразительные действия, нарушающие самые фундаментальные законы природы.

Первая попытка, которая мне удалась, сводилась к следующему. Рядом с моей тетрадью лежал карандаш. Я протянул руку с открытой ладонью и, держа ее сверху на небольшом расстоянии от карандаша, сосредоточил свой взгляд и всю свою уже натренированную волю, приказывая карандашу подняться ко мне в руку. И действительно, спустя некоторое время карандаш, вопреки закону тяготения, подлетел к моей ладони. Правда, я был этим столь ошарашен, что не смог вовремя сжать пальцы, и карандаш снова упал на стол. Но чуть позже я научился его подхватывать.

Подобные эксперименты я продолжил, все более укрепляясь в мысли о наличии великой и для нашего знания новой силы, способной преодолеть все физические ограничения. Эта сила действует посредством духовных флюидов, недоступных нашему чувственному восприятию, но человек может поставить ее себе на службу, войдя по мере сил в резонанс с колебаниями этих флюидов, сделать же это возможно с помощью некой функции нашего мозга, вызываемой путем крайнего напряжения воли. И вот это самое волевое напряжение, преобразованное в колебания, должно в известный момент совпасть с длиной волны этой новой неведомой силы. В этот момент резонанс достигнут и сила эта становится на службу человеку.

Сколько времени мне всякий раз было нужно, чтобы достигнуть подобного состояния, я сказать не могу, ибо малейшее отключение воли, как взгляд на часы, сразу разрушало эксперимент.

От этих незначительных опытов я стал понемногу переходить к более серьезным и трудным. Так, я заставлял людей без видимой причины проделывать действия, удивлявшие их самих. Одним лишь усилием воли я передвигал тяжелые предметы, как, скажем, шкафы, с места на место. Как-то раз я поднял в воздух большую собаку, и она, повизгивая от страха, парила на высоте дома.

Больше того, однажды мне удалось и самому подлететь над землей. Я лежал на лужайке в саду и смог подняться настолько, что дотронулся рукой до верхних ветвей растущей там липы. Сила тяжести больше не была для меня препятствием. Моя воля ее преодолела!

Все свои опыты и наблюдения я держал в строгой тайне, поскольку, во-первых, опасался, что распыление этого знания помешает концентрации моей воли, во-вторых, я решил лишь тогда обнародовать свое открытие, когда буду иметь в руках надежное научное доказательство, которое избавит меня от любых сомнений.

Должен признаться, что год моих тайных изысканий не сделал меня счастливее, хотя тщеславие мое строило грандиозные планы на будущее. Моя нервная система жестоко страдала от постоянного волевого перенапряжения, и, несмотря на отличное физическое сложение, я был болен, хотя не говорил об этом своим близким.

Поскольку вместе с непосильными нагрузками на нервную систему росла и моя чувственность, я нередко опускался до того, что использовал свою внутреннюю силу для завоевания женщин.

Эти победы доставляли мне мимолетное удовольствие, но и вызывали постоянное беспокойство, приводили в смущение, особенно, когда во мне бывали затронуты душевные струны.

В таких случаях я начинал испытывать отвращение к этой своей тайной силе. Моя мужская гордость заставляла ждать, пока меня полюбят без принуждения, однако само сознание, что женщин толкает ко мне в объятья лишь моя собственная воля, рождало во мне тяжелые сомнения и отравляла даже небольшие удовольствия.

И хотя сегодня я думаю, что некоторые женщины действительно меня любили, все же одна из них, Эрна Мария, вызывавшая во мне подлинную страсть, холодно меня избегала, стоило мне на несколько часов подавить в себе свою тайную волю.

Глубоко разочарованный, мучаясь физически и духовно, я улетал высоко в горы, к своему старому другу, леснику.

Сам он жил в долине, но еще выше, там, где прекращается всякая растительность, лепилась его уютная служебная сторожка, все убранство которой составляли камин и кровать. В двух шагах от ее стены брал начало маленький звенящий источник.

Однажды утром я поднялся в это убежище, где моими соседями были лишь серны, да любопытный олень порой забредал ко мне в ости.

Дни там стояли теплые и солнечные, ночи прозрачные и нежные. На третью ночь я проснулся от какого-то кошмара, в холодном поту. Чувствуя духоту, я решил перебраться на открытый воздух. Взяв матрас, подушку и одеяло, я устроился на выступе скалы, поросшем мхом, чуть выше моей хижины.

Это ложе до такой степени меня восхитило, что я не мог заснуть. Я лежал неподвижно распростершись, и перед моим умственным взором мелькали разные образы. Шум сосен где-то внизу, журчание ручейка, все мелодичные звуки горного уединения под неописуемо чистым и сверкающим звездным небом — все это действовало на меня как волшебство.

Конец ознакомительного фрагмента.