Любители варенья

Фридрих Незнанский

Турецкий и Плетнев, своими силами пытаясь расследовать убийство проститутки, выходят на банду, которую возглавляет бывший спортсмен-стрелок. Турецкому его имя знакомо из предыдущего расследования. Бандиты занимаются изготовлением фальшивых долларов, и уже готовую крупную партию главарь банды собирается переправить за границу. Но Турецкий и Плетнев мешают его замыслу, хотя и сами попадают в переделку. Но, как всегда, с честью выходят из нее. Более того, предлагают местному следователю некую сделку, от которой тому трудно отказаться.

5

Если бы кто-то сейчас встретился взглядом с Боксером, то отпрянул бы в испуге, потому что, кроме ненависти, его взгляд не выражал ничего. Ненависть к каждому прохожему, каждому водителю, ненависть ко всему миру. К этому обычному состоянию угрюмого и злобного человека примешалось еще и чувство страха. Хотя трудно себе представить, кого мог бояться человек, для которого не существовало понятия жалости, сострадания, не говоря уже о любви. Вцепившись обеими руками в руль, он швырял машину из ряда в ряд, нагло подрезая соседей и создавая опасные ситуации на дороге. Иногда ему сигналили возмущенные водители, но он отругивался сквозь зубы грубо и мерзко, и его лицо искажала отвратительная гримаса. Притормозив у тротуара между рестораном «Родео» и залом игровых автоматов «Миллион», он не сразу вышел, а еще какое-то время сидел, раздумывая о предстоящей встрече. Наконец, что-то решив для себя, вылез из машины и направился ко входу в зал. В дверях два охранника ответили на его приветствие и проводили понимающим взглядом. Один из них вытащил рацию и сообщил:

— Геннадич, Боксер появился.

А тот уже пересек зал, не глядя по сторонам, и подошел к служебной двери. Остановился всего на секунду и решительно распахнул ее, оказавшись в небольшой комнате, чем-то напоминающей приемную. За столом сидел еще один охранник — крупный мужчина с бритой бугристой головой лет тридцати пяти, который равнодушно взглянул на вошедшего и на его вопрос: «У себя?» — молча кивнул. «Один?» — уточнил Боксер. И опять не удостоился ответа, а только короткого кивка. «Я войду?» — спросил Боксер и, получив в ответ очередной кивок, потянул на себя дверь.

В полутемном кабинете с зашторенным окном на письменном столе горела настольная лампа, но стул был пуст. Боксер оглянулся. На диване, прикрыв глаза, лежал мужчина лет сорока. Если бы его увидел Турецкий, то наверняка бы узнал в нем человека с фотографии из архива фотографа Наугольных, когда проводил частное расследование по просьбе Анны Гущиной. Денис Белобров собственной персоной возлежал на диване, и его настроение было под стать настроению Боксера. То есть очень паршивое. Со вчерашнего дня его обычная уверенность в себе и своем будущем несколько пошатнулась, потому что именно вчера услужливый охранник Геннадич принес ему городскую газету с очень неприятной для Белоброва публикацией.

Он давным-давно и думать забыл о соревнованиях по пулевой стрельбе, когда десять лет назад его пуля поразила человека из оцепления. Он даже фамилию убитого выбросил из памяти. Белобров имел обыкновение выбрасывать из головы лишнюю информацию, которая не могла ему пригодиться в будущем, чтобы не засорять себе мозги. Но фамилию Гущиной помнил все эти годы. Как-никак они не раз выступали на одних соревнованиях. И хотя благодаря сообразительности следователя — его дружка Грабовенко, и нехитрой манипуляции с подменой пуль, Белобров оказался вне всяких подозрений, а Гущина вместо него отсидела срок, иногда о ней он вспоминал. И как впоследствии выяснилось, не зря. Гущина оказалась хитрой бестией. То ли в тюрьме приобрела жизненный опыт — барахтаться изо всех сил, то ли раньше у нее были задатки пробивного человека, но, выйдя на свободу, она не потерялась в новом для нее мире. Конечно, после судимости обратный путь в спорт ей был заказан. Но она неожиданно для него нашла свою нишу в то время, когда многие, даже успешные люди, оказались не у дел. Нельзя сказать, чтобы он следил за ее успехами. Но нет-нет да и выплывало ее имя в разговорах коммерсантов новой волны, к которым примкнул Белобров, обнаружив в себе талант предпринимателя. И хотя его деятельность временами носила полулегальный характер, а в последнее время основные дивиденды он получал и вовсе от криминального, так сказать, бизнеса, успешные шаги бывшей чемпионки Европы в освоении нового для нее дела задевали Белоброва. Выходит, все ее потуги, вполне легальные и прозрачные, как сейчас любят говорить политики и писать журналисты, приносят вполне приличные доходы. Гущина активно продвигалась на рынке, который он в свое время не успел охватить, так как считал, что еще не пришло время. А она действовала грамотно, подключая таких же грамотных людей, и за несколько лет создала крепкую команду единомышленников, о чем он мог только мечтать. Потому что в его бизнесе ни на кого рассчитывать не приходилось. Никому из его временных и проходящих партнеров он не мог довериться так, как самому себе. А Гущина с партнерами тем временем открыла сеть магазинов, затем организовала корпорацию, и в один прекрасный день Белобров услышал, что ее собираются выдвинуть на пост руководителя. Вот это уже был удар под дых. Мало того что она перехватила идею, которую он только вынашивал, не понимая, что промедление здесь вовсе неуместно, так еще и возглавит корпорацию! Этого Белобров допустить не мог и развил бурную деятельность, чтобы притормозить успешный взлет бывшей соперницы по спорту, а потом и вовсе уничтожить ее. Он запустил слухи о ее судимости, надеясь таким образом очернить ее имя. Параллельно через подставное лицо активно стал скупать акции корпорации. Но кто же знал, что этот идиот Лесной окажется слюнтяем и расколется при первом нажиме на него людей Гущиной. Сволочь, а туда же — предприниматель хренов! То ли они его припугнули, то ли что-то посулили, но этот кретин выдал Белоброва с потрохами. Буквально несколько дней назад они пили в одной компании, Лесной тыркался своей пьяной мордой в лицо Белоброву и разглагольствовал, как они приберут к рукам корпорацию и заведут счета в швейцарском банке. А ведь уже продал его, лгал прямо в глаза!

Вчера статья скандально известного журналиста Крупицы произвела на Белоброва впечатление неожиданно грянувшего грома. Читая ее, он чувствовал, как гнев и ненависть переполняют его, в глазах потемнело, и он испугался, что его хватит удар. Это в сорок-то лет! Прочитал, разразился таким потоком брани, что Геннадич испуганно вбежал в кабинет и предложил валерьянки. Еще один кретин. Одни кретины вокруг, чтоб их разорвало! Он выгнал охранника, велел никого не пускать и сразу позвонил Грабовенко.

— Василий, ты читал статью про меня?

— Читал, — коротко ответил Грабовенко.

— И откуда вдруг всплыла вся эта срань, ты не знаешь?

— Денис, я ничего не мог сделать. Приехал следователь из Москвы, важняк, фамилия Турецкий, если тебе это о чем-то говорит…

Еще бы не говорила! Эта фамилия уже была знакома Белоброву, со вчерашнего дня Турецкий у него в печенках сидит, хотя и совсем по другому делу…

— Не мог я ему отказать! — тем временем продолжал Грабовенко. — Из московской прокуратуры звонок был. Пришлось извлечь из архива дело.

— Да хрен с ним, что он в этом деле рылся. Там не подкопаешься. Почему возник компромат на меня? Откуда ноги растут, ты можешь мне сказать?! — Белоброва колотило от ярости.

— Денис, в статье все четко прописано. И про криминалиста Желткова — этот скотина Крупица даже не стал называть фамилию, пощадил его. А Желтков, мразь подзаборная, все выложил про пулю. Молчал-молчал годами, вдруг вспомнил… А важняк к тому же нашел людей, которые утверждают, что видели тебя на стрельбище пьяным. Видели! Что мне им всем — глаза надо было выколоть или язык отрезать? Думаешь, тебя только эти видели? Да если начнешь ворошить это дело, теперь еще с десяток таких свидетелей найдется. Потому что все — путь открыт. Каждый молчал, потому что все молчали. А стоит одному рот открыть…

Белобров не стал себя больше сдерживать и разразился новым потоком брани. Грабовенко молча слушал, и когда Белобров на мгновение умолк, чтобы набрать воздух, заговорил:

— Ты думаешь, меня это никак не коснется? Я дело вел — мне и отвечать. Сейчас такое начнется… — с тоской в голосе произнес он.

— Я вот думаю, — немного успокоился Белобров, — кто затеял эту публикацию? Кому она на руку? Слушай, Денис, а если опровержение написать? Ну, по материалам дела. Мало ли что люди могут сказать? Я имею в виду этих так называемых свидетелей. Может, их журналист подкупил? Ведь пули-то нет? А это главная улика.

— С ума сошел такое обсуждать по телефону? Мой тебе совет — не реагировать. Игнорировать. Потому что если затеять опровержение, такое может открыться… Слушай, а эта Гущина… Ты с ней как-нибудь связан? Ну, я в том смысле — нет ли у вас общих дел?

— Теперь уже нет, — с досадой ответил Белобров.

Какие, к черту, общие дела с этой бабой? Теперь нечего и думать обскакать ее в их гребаной корпорации… А он-то предвкушал, губы раскатал, как говорит его двенадцатилетняя дочка Лера, нахватавшаяся подобных словечек, невзирая на строгое воспитание.

Весь день он находился под впечатлением статьи, и даже если бы захотел о ней не думать, не получалось. Потому что, конечно, начались телефонные звонки. И очень мало кто сумел искренне посочувствовать. В словах сочувствия звучала одна фальшь. А мысли все вертелись вокруг Гущиной. Вот же стерва, ну и гадина, ну и бестия… Это ее рук дело, несомненно. И как ловко все устроила, кто же ее надоумил прессу подключить? Да еще на самого знаменитого журналиста вышла.

Как говорится, пришла беда — отворяй ворота. Новость о том, что кто-то прикончил Баула, разозлила Белоброва, но не настолько, чтобы тратить на нее свои эмоции. Один момент только вызвал короткий приступ гнева — Боксер должен был еще вчера доложить об этом, но он весь день где-то мотался и только сегодня к нему смогли дозвониться верные люди Белоброва. Скорее всего Боксер отключил телефон, чтобы за ночь собраться с мыслями и найти слова оправдания. Но если у человека две извилины, то это дело безнадежное. Ни ночи, ни жизни не хватит…

Конец ознакомительного фрагмента.