Секрет книжного шкафа

Фрида Шибек, 2021

ИСТОРИИ ФРИДЫ ШИБЕК РАСПРОДАЮТСЯ ТИРАЖАМИ В 200 ТЫСЯЧ ПО ВСЕМУ МИРУ! В старом книжном шкафу в полуразрушенном коттедже своей бабушки Ребекка находит дневник и стопку писем из 1940-х годов. Вскоре становится ясно, что история ее семьи гораздо сложнее, чем думала Ребекка. Она сбежала из дома и долгие годы не видела даже свою маму. Теперь же ей предстоит узнать, что за темные тайны скрывала все эти годы ее любимая бабушка Анна? В письмах и дневнике оживает история времен Второй мировой войны. Юная Анна влюблена в Луку и готова рискнуть всем, когда он просит ее помочь переправить евреев через пролив, не подозревая, что это вмешательство навсегда изменит их жизни. Ребекка понимает, что не только ей одной необходимо примириться со своим прошлым. Но достаточно ли времени прошло для того, чтобы семья смогла найти путь друг к другу? Пронзительная и полная надежды история о том, как пережить трагедию и пронести свою любовь сквозь десятилетия. От Фриды Шибек, одной из самых знаковых писательниц Швеции. «Восхитительно насыщенная история со всеми ингредиентами, нужными для отличного настроения!» – Expressen Söndag «Фрида Шибек – мастерица любовных романов в историческом сеттинге». – Bokfiii «"Секрет книжного шкафа" – это напряженная, насыщенная событиями и теплая история о любви, судьбе и мужестве. Две параллельные истории искусно переплетаются между собой и образуют хороший роман с замечательной атмосферой». – BTJ «Это одновременно сильный и до тонкостей выверенный роман. История прошлого не может не волновать…» – Boksann

Глава 6

Август 1943 года

Прежде чем войти в столовую, Анна прислушивается, чтобы убедиться, что отец уже позавтракал. У нее нет никакого желания с ним разговаривать. После громкого скандала она раздумывала, как ей добраться до Стокгольма. Но в голове один сумбур, и Анна не знает, справится ли с этой задачей самостоятельно. Может, отец правду говорит: она не вполне готова к взрослой жизни?

Мать сидит за столом и читает последний номер «Дамского мира». Анна кивком просит прислугу налить ей кофе и проскальзывает на свое место. На блюде лежат свежеиспеченные пшеничные булочки, она начинает тщательно намазывать одну из них маслом, искоса поглядывая на мать.

Анна болезненно воспринимает то, что по-прежнему зависит от родителей. Может, ей просто надо упаковать в сумку самое необходимое и сесть на поезд до Стокгольма? Хотя она не уверена, что знает, как это сделать. Ездить на поезде одной ей не приходилось, и, если в семейных апартаментах на Эстермальме жить нельзя, куда податься? Денег нет — ни на жилье, ни на еду — и потом, Анна не представляет, как обеспечить себе и то и другое.

— Как твоя простуда? — интересуется монотонным голосом мать.

— Я здорова.

Ингрид изучающе смотрит на нее:

— Уверена? Мне показалось вчера, что ты переволновалась.

— Вот как? Это было заметно?

— Анна, — обращается к ней мать, откладывая в сторону газету. Несмотря на ранний час, темно-русые волосы уже убраны в элегантный узел, на ней любимая блузка с широкой проймой и крахмальным воротником, вокруг которого поблескивает жемчужное ожерелье. — Я понимаю, что тебе тяжело, но ты же знаешь, что отец желает тебе добра.

— Добра? Он хочет запереть меня здесь, в этом ужасном месте.

— Никто не хочет тебя запирать.

— Не хочет? Так почему же тогда мне не разрешают уехать отсюда? — спрашивает Анна, замечая, что повышает голос. — Ты же знаешь: отец обещал, что я смогу уехать домой, когда закончится лето, — говорит она, срываясь на крик, но потом стыдливо опускает глаза.

Ингрид разглаживает белую льняную скатерть:

— Как мы уже говорили, мы боимся отправлять тебя сейчас в Стокгольм. А что, если нападут русские? Знаешь, как они обходятся со своими политическими противниками?

— Но мы ведь не фашисты?

— Нет, конечно. Но ты прекрасно знаешь, что твой отец ведет торговлю с Германией.

— Здесь мы намного ближе к военным действиям, чем в Стокгольме, — протестует Анна.

— Да, но знакомые твоего отца утверждают, что немцы никогда не оккупируют Швецию. Они и так получают от нас все, что им требуется: их промышленность встанет без шведской руды.

— Откуда ты знаешь, что это — правда?

— Просто знаю, и все, — с нажимом отвечает мать.

Анна качает головой. Мать разбирается в политике немногим лучше нее самой. Она только повторяет то, что ей говорит отец.

— И что прикажешь мне теперь делать? Гимназию я уже окончила. Что же мне, сидеть, ничего не делая, в Хиллесгордене и ждать, когда закончится война? Она может продолжаться вечно.

— Душечка, — отвечает мать, притягивая к себе ее руку. — Все образуется. Куда тебе торопиться? Наслаждайся свободой. Придет время, будет у тебя семья, и не сможешь уже читать книжки дни напролет.

— Но я хочу получить образование, чтобы приносить пользу.

— Радость моя, я понимаю, но пользу можно приносить по-разному.

— Да, например, стать медицинской сестрой.

Мать морщит нос:

— Неужели ты действительно считаешь, что тебе понравится отмывать кровь, опорожнять утки и зашивать разорванные тела? Да ведь ты иголкой уколешься или в обморок упадешь. Отец правильно вчера говорил: к такой работе нужно иметь особую склонность. И потом, это изнурительный труд. Я уверена, есть много специальностей, где ты могла бы проявить себя лучше.

— Какие, например?

— Может быть, тебе поучиться заочно? — предлагает мать. — Выбрать интересные курсы? Хотя бы итальянский язык или историю искусств? Я знаю, ты не хочешь в школу домоводства, но в Лунде, между прочим, есть прекрасное заведение такого профиля.

— Нет, я хочу работать в медицине.

— Ну, зачем так упрямиться, Анна? — вздыхает Ингрид. — Не усложняй и без того сложную жизнь. Куда разумнее выбрать специальность, которая обеспечит тебе правильный круг общения. Старшая дочка Хедбергов устроилась секретарем директора банка в Мальмё. Маргарета говорит, она в полном восторге от работы. Слушай, ведь в Хермудсе ^[2] есть курсы секретарей?

Анна съеживается. Ей очень хочется возразить и объяснить, что вопреки мнению родителей она со многим справится, но по непонятной причине не может вымолвить ни единого слова.

— Я закажу у них свежий каталог, — с энтузиазмом продолжает Ингрид. — Кстати, я еще кое о чем хотела с тобой поговорить.

— О чем же?

— Мы пригласили на ужин семью Рунстрём. — Мать умолкает, будто ожидая реакции Анны, но, не дождавшись, продолжает: — Ты же помнишь Акселя Рунстрёма? Вы так хорошо общались с ним раньше.

— Мы играли в крокет. В детстве.

— Ну да. Думаю, он уже тогда был влюблен в тебя.

— И что вы, матушка, хотите этим сказать?

— Да ничего особенного. Просто приятно будет вновь с ними увидеться. Элоиза написала, что Георг — помнишь, отец Акселя? — открывает бизнес в Америке. Похоже, они раздумывают, не поселиться ли им там на какое-то время. Вот ведь приключение! Я всегда мечтала посмотреть Нью-Йорк.

— Дай-ка попробую угадать, — произносит Анна, чувствуя, как внезапная злость придает ей новые силы. — Акселю в перспективе уготовлена должность руководителя этой компании, но Элоиза и Георг хотели бы, чтобы прежде он женился, создал семью.

Ингрид теребит ожерелье:

— Тебе должно бы льстить, что в связи с этим они думают о тебе.

— Матушка полагает, они позволят мне самостоятельно выбрать подвенечное платье? В таком случае я выбираю сатин-дюшес с длинным шлейфом.

— Ну зачем так злиться? Никто не заставит тебя идти под венец против воли, — вздыхает мать. — Я знаю, что ты хочешь выйти из-под опеки и глотнуть самостоятельности, но мне бы так хотелось, чтобы ты выслушала меня. Когда-то я тоже была молоденькой мечтательной девушкой, но очень скоро осознала: большой мир не соответствует моим ожиданиям. Ничто в этой жизни не принесло мне большего счастья, чем роль матери и супруги. Я благодарна судьбе за то, что встретила твоего отца и смогла построить с ним совместную жизнь.

— Я никогда и не говорила, что не хочу замуж, но дайте мне вначале немного пожить для себя!

— Да пожалуйста. Ну что плохого, если ты вновь встретишься с Акселем? — продолжает Ингрид. — Как знать, может быть, встреча даже окажется приятной?

— О да, конечно, — бурчит себе под нос Анна. — Мне можно идти?

— Ты же почти ничего не ела, — обеспокоенно замечает мать. — Съешь еще яйцо.

— У меня аппетит пропал.

— Это все твоя простуда.

— Я не больна, — тихо отвечает Анна.

— Что ты сказала?

— Да так, ничего. Пойду в сад — почитаю.

— Конечно, — кивает Ингрид. — Только набрось что-нибудь теплое. Может быть, спросим вечером у отца, нельзя ли нам сшить платье к ужину с Рунстрёмами.

— Сшить? А когда они придут-то?

— Только через пару недель, к сожалению. Они сейчас в Стокгольме.

— Где же им еще быть? — вздыхает Анна. — Все в Стокгольме, только меня там нет.

Анна удаляется в укромный угол сада, где стоит каменная скамья и начинается небольшая роща. Скамья расположена в стороне, ее не видно ни с веранды, ни из оранжереи, и девушку здесь обычно никто не беспокоит. Она открывает книгу, кладет на колени и углубляется в описание первой встречи главных героев — Кэтрин и Фредерика. Внезапно у нее за спиной раздается шорох листьев, и Анна оборачивается.

— Привет, — здоровается с ней Лýка, пробираясь между кустами. — Не испугал тебя?

— Нет, — настороженно отвечает Анна. Она удивлена: с чего это он вдруг решил, будто ей хочется видеть его вновь?

— Просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дома, — объясняет он. — И что тебе лучше.

— Лучше, — коротко отвечает она.

Лýка улыбается и кивает в сторону книги.

— Что читаешь?

— «Прощай, оружие» Хемингуэя.

— Хемингуэй, — повторяет Лýка. — Он ведь из Штатов, да?

— Да, правильно.

— И о чем книжка?

— Об американце, который вступает добровольцем в ряды итальянской армии во время Великой войны. Он знакомится с английской медсестрой, и они… влюбляются друг в друга. — Анна чувствует, что краснеет, и опускает взгляд.

— Хорошо написана?

— Да, я уже читала ее. Может, хочешь прочесть? — предлагает она из вежливости, но в ту же секунду жалеет о сказанном.

— С удовольствием, — серьезным тоном отвечает молодой человек. — Я мало читаю на шведском, мне надо больше практиковаться.

Повисает молчание, Лýка чертит носком ботинка круг на гравийной дорожке. Он переоделся в рубашку понаряднее и начистил кожаные ботинки, хотя все равно видно, что они потертые. — Мне пора обратно. Надо косить ботву осеннего картофеля, — говорит юноша.

Анна колеблется. В каком-то смысле хорошо, если он уйдет. А то родители, увидев их вместе, запретят ей, чего доброго, выходить одной из дома. Но в то же время надо убедиться, что Лýка не разболтает никому о том, что произошло на утесе. Мало ли, слухи поползут по деревне? Ей и без того проблем хватает.

— Если, конечно, не захочешь составить мне компанию, — продолжает он. — Я бы показал тебе лисью нору.

Их взгляды встречаются, и Анну охватывает дрожь. Как бы ни раздражала его прямота, что-то в Лýке притягивает ее. Но, конечно же, она не может пойти с ним. Это было бы совсем неприлично.

Пару долгих мгновений они смотрят друг на друга, пока из глубины сада не доносится громкий голос.

— Анна! — кричит Ингрид. — Где ты? Подойди ко мне, пожалуйста!

— Это мать, — говорит она и встает с места.

— Понимаю, тебе пора.

Анна бросает взгляд в сторону дома, потом с вызовом оборачивается к Лýке. Вспоминает обо всем, что случилось в последние дни: с какой легкостью родители нарушили обещание, оставив ее в деревне, и как на нее нахлынуло отчаяние там, на утесе. Вся жизнь перевернулась, а ее никто даже выслушать не готов. Мать с отцом не понимают, каково это, когда рушатся твои мечты. При таких обстоятельствах имеет же она по крайней мере право самой решать, с кем общаться?

— Я никогда не видела лисьей норы, — лукавит Анна. — Только нам надо поторопиться.

— Конечно, — отвечает с улыбкой Лýка.

Пока Анна идет следом за Лýкой в лес, ее переполняет совершенно особое чувство. Она знает, что не следует оставаться наедине с незнакомым мужчиной, но нарушение запрета дает ощущение свободы, а этого так не хватает. Вдобавок девушку забавляет мысль о том, в какой ужас пришла бы мать, увидев ее в неподобающей компании.

Густая листва сплетает над ними крышу. На ясном голубом небе светит солнце, и его лучи, просачиваясь сквозь листья, образуют на земле пятнистый узор. Лýка ведет Анну через лес к упавшему дереву.

— Вот, отсюда будет хорошо видно.

Присев на ствол, Анна смотрит в сторону маленького холмика, на который показывает юноша:

— Я ничего не вижу.

— Они еще не вышли, — объясняет он, присаживаясь на корточки рядом. — Надо подождать.

Лýка безотрывно смотрит на нору. Кажется, Анне раньше не приходилось встречать людей с такими темными кудрями. Блестящие непослушные волосы лежат густой копной, и девушка задумывается, какие они на ощупь. Потом вспоминает вчерашнее происшествие на краю обрыва.

— Мне надо кое-что сказать тебе, — бормочет она. — О вчерашнем происшествии на утесе.

— Когда ты чуть не сорвалась, — заканчивает он фразу.

— Да. Но это моя ошибка. Я переволновалась, проявила неосторожность и оказалась слишком близко к краю обрыва. Буду признательна, если ты никому не расскажешь об этом.

Глянув искоса на Анну, Лýка прикладывает палец к губам:

— Можешь на меня положиться, буду молчать.

— Спасибо, — благодарит его девушка и думает, что теперь вопрос решен и ей больше не обязательно встречаться с Лýкой.

Он поднимает руку, и Анна следует взглядом за его пальцами.

— Посмотри, — шепчет он. — Вон они.

Наклонившись ближе, Анна видит, как из дыры в земле выскакивают три лисенка. Серые пушистые комочки с белыми кончиками хвостов игриво толкают друг друга.

— Совсем крошечные, — говорит она.

— В Италии мы называем их «вольпе» ^[3]. Очень похоже на шведское слово «вальп» ^[4] — щенок.

— «Вольпе», — повторяет за ним Анна. — Я всегда мечтала выучить итальянский.

— Красивый язык, — одобрительно соглашается Лýка. — Если захочешь, я с удовольствием научу тебя.

Анна улыбается. Какая нелепица. Чтобы какой-то работяга давал ей уроки итальянского?

— А можно спросить, почему ты покинул родину? Кажется, Италия — замечательная страна! В этом романе они живут в такой милой горной деревушке.

— Это долгая история.

— Я не тороплюсь, — уверяет его она. — Чем дольше мне удастся избежать общества матери, тем лучше.

Лýка смеется, но на глаза ложится тень.

— Мой отец — его звали Маттео — был журналистом. Он писал о коррупции в нашей стране. Папа всегда говорил, что всех лидеров надо контролировать, потому что ни один человек, облеченный властью, не избежит морального разложения. Рано или поздно все они теряют совесть.

Анна ждет продолжения, но Лýка молчит, и в конце концов ее терпение заканчивается.

— С ним что-то случилось? — тихо спрашивает она.

— Его расстреляли люди Муссолини. Пять лет прошло с тех пор, — говорит Лýка, опустив взгляд. — А кажется, будто было вчера.

— Это ужасно.

— Поэтому мы и приехали сюда, — кивает он. — Папа был знаком с сотрудником Шведского института в Риме. Он рассказывал, что Швеция — хорошая страна с социалистическим укладом. Что здесь можно доверять людям и, если много трудиться, нам позволят остаться. Мы с мамой и младшей сестрой Франческой хотели уехать как можно дальше от фашистов, — добавляет он.

— Значит, ты здесь с семьей?

— Да, — улыбается он.

Анна поворачивается лицом к солнцу. Как бы ни была печальна история, только что рассказанная Лýкой, она рада, что юноша поделился с ней. Анна привыкла, что ее отгораживают от действительности. Поскольку родители всегда чрезмерно оберегали дочь, она достаточно рано научилась тайком брать у отца газеты и читать их, если хотела узнать правду о том, что происходит в мире.

— Теперь твоя очередь, — объявляет Лýка. — Рассказывай, из-за чего ты так расстроилась.

— Трудно объяснить.

— Я не тороплюсь, — передразнивает он девушку.

Анна пристально рассматривает еловую шишку под ногами.

— Думаю, из-за того, что все сложилось не так, как я надеялась.

— Вот как. И на что же ты надеялась?

— Вернуться домой, в Стокгольм. Обычно мы приезжаем в Хиллесгорден только на лето, но теперь мои родители решили остаться здесь до конца войны. Они полагают, что в Сконе жить безопаснее.

— Тебе здесь не нравится?

— Все мои друзья остались в Стокгольме, — начинает заводиться Анна. — Я здесь практически никого не знаю. А еще меня зачислили на курсы медсестер. Я хочу работать, помогая другим.

— Как героиня той книги, — замечает Лýка с улыбкой на лице. — По-моему, прекрасная идея.

— Мои родители думают иначе, — вздыхает Анна.

Лýка берет палку и начинает чертить ею по земле.

— Я тоже хочу получить образование. Хочу изучать политологию и стать журналистом, как отец.

— И почему ты не учишься?

— Не могу же я бросить маму с Франческой. Я батрачу на здешних хуторах, живем на мои заработки, и они не справятся одни, если я уеду. Да и мой шведский пока оставляет желать лучшего.

У Анны от волнения перехватывает горло. Непонятно почему, но внезапно ей захотелось рассказать Лýке обо всем.

— Думаю, отец предпочел бы, чтобы я вышла замуж. Он считает, что женщины — по крайней мере, в его семье, — вообще не должны работать.

— Похоже, мы оба с тобой в ловушке — каждый в своей.

— Похоже, что так.

Подцепив палкой упавший лист, Лýка отшвыривает его в сторону.

— А чем занимается твой отец? — интересуется он.

Анна выпрямляет спину. Зачем ему это? Сразу приходит осознание, насколько непристойна вся их беседа. Она не знает Лýку, а даже если бы и знала, девушке не подобает находиться наедине с молодым человеком среди леса.

— Мне пора, а то мать позвонит в полицию, и меня начнут искать, — говорит Анна, поднимаясь.

Лýка понимающе улыбается, и на его золотисто-смуглой коже проступают ямочки.

— Если опять захочешь смыться из дома, я найду еще зверюшек, чтобы показать тебе.

— Спасибо, буду иметь в виду.

По пути домой Анна клянет себя за откровенность. Не надо было рассказывать незнакомцу о своей семье, но Лýка так расположил ее, что захотелось открыться. Он кажется таким добрым и бесхитростным — совсем не похож на молодых людей, с которыми она привыкла общаться. Они никогда ничего не делают от чистого сердца.

Анна вспоминает свою лучшую подругу Сив, и все сжимается внутри от тоски по дому. Та посмеялась бы от души, узнав, что она пошла за батраком в лес посмотреть на лисью нору. Ведь Сив считает, что, если у парня нет студенческой фуражки, он не достоин того, чтобы с ним танцевали. Как бы Анне ни было приятно общество Лýки, они с ним из разных миров.

Она пинает камешек, который пару раз отскакивает от дорожки и исчезает в высокой траве. Единственный плюс деревенской жизни — это то, что мать с отцом не очень беспокоятся о том, что она делает днем. Здесь у нее больше свободы, чем дома, в Стокгольме: ей разрешают гулять по взморью и ездить на велосипеде в Хельсингборг, когда захочется. Пока она прилежно учится, готовится к урокам игры на фортепиано, вовремя приходит на занятия танцами и возвращается домой к ужину, они ее не трогают, и Анна разумно полагает, что эту свободу надо ценить. Но в то же время ей кажется, будто пока она живет в Сконе, жизнь проходит мимо.

Родительские слова о том, что она не сможет стать медсестрой, застряли в сознании и постоянно гложут — Анна думает, как переубедить мать с отцом. Ничего скучнее работы секретаря представить себе невозможно. С тех пор как в газете ей попалась статья о солдате, лишившемся обеих ног, девушку переполняет страстное желание помогать другим. Если бы только она могла быть рядом и держать беднягу за руку, ситуация, в которой он оказался, стала бы чуть менее ужасной. С какой это стати, скажите на милость, Анна должна работать на какого-там директора, когда у нее есть реальная возможность помогать людям, заботясь о больных и раненых?

Впереди в отдалении возвышается имение. Оно спрятано в тени деревьев, и от этого кирпичные стены выглядят мрачными, несмотря на разливающийся вокруг солнечный свет. Огораживающая переднюю часть сада стена заросла хмелем и фаллопией, дорожка к дому вымощена большими каменными плитами с неровными углами. Дом выглядит старомодно, словно реликвия ушедшей эпохи.

Анна чувствует, как что-то сжимается в груди. Каждый раз, когда она подходит к Хиллесгордену, кажется, будто на шею накидывают аркан. В этом доме душно, Анне претит находиться так далеко от всего, что ей дорого. Но как заставить родителей понять это? Отец любит старое родовое поместье. Дома, в городской квартире, у него даже есть фотография имения в рамке.

Девушка вздыхает. Долго она здесь не выдержит. Как угодно, но ей надо вернуться в Стокгольм. Только вот как?

Примечания

2

Hermods — одна из старейших частных компаний Швеции, предоставляющих услуги в сфере профессионального образования.

3

Una volpe (ит.).

4

Valp (швед.).