Служба на купеческом корабле

Фредерик Марриет, 1832

«В 17.. году, в скучный туманный месяц, навевающий человеконенавистничество и желание покончить с собой, в тот месяц, когда солнце встает, но не светит, дает свет, но не вселяет в нас радости веселыми лучами, когда только большие сальные свечи помогают купцу подсчитывать свои барыши, а философу ясно видеть свои потери, то есть в ноябре, Эдуард Форстер, который долго служил на флоте ее величества, сидел в удобном кресле в удобной гостиной удобного коттеджа, куда он переехал, получая пенсию после серьезной раны, зажившей много лет тому назад, но раскрывавшейся каждую весну…»

Глава XI

Несмотря на сигнал, экипаж шхуны, подошедшей к бригу, дал залп. К счастью, Ньютон и его экипаж были внизу, надеясь захватить с собой несколько перемен белья, что в тюрьме могло оказаться очень полезно. Таким образом, залпом был убит только последний из оставшихся в живых пленников-французов.

С капера прислали шлюпку. Человек двенадцать французов, размахивая кортиками, бросились на палубу «Эстели», но увидели только тело своего соотечественника. По их приказанию выйти на палубу из каюты показались Ньютон и его товарищи с узелками в руках. Но победители отняли у них все вещи и приветствовали ударами кортиков. Ньютон, зная, что сопротивление ни к чему не приведет, покорился. Преступники, привыкшие к переделкам, тоже безропотно подчинились своей доле. Но Роберте и Уильямс, невзирая на убеждения Ньютона, не хотели сдаться так спокойно. Прежде всего Роберте увидел труп француза-пленника.

— Я говорил тебе, Джанни, — произнес он, — что тебя убьют. Вы, сердечные, все ваши пули приберегаете для своих же друзей, — обратился он к матросам шхуны.

Произошла драка; французы били англичан кортиками плашмя. Уильямс в бешенстве вырвал оружие из рук одного француза и всадил его в него, а Роберте бросился с кулаками на часовых и двоих уложил на палубу. Однако обоих пересилили и израненных, в крови, бросили в шлюпку; она отчалила и направилась к шхуне.

Там Ньютона и остальных англичан оттолкнули на корму, обыскали и сняли с них все платье, казавшееся хорошим. Коллинс оказался отличной добычей: на нем было несколько рубашек, несколько пар носков; французы спрашивал себя, когда же они доберутся до человека. Наконец его разоблачили и оставили почти без одежды. Тогда Ньютон, на котором был еще жилет и рубашка, бросил жилет преступнику. Тот, поблагодарив его, шепнул: «Мне все равно; они оставили мне мою старую шляпу».

Еще до утра шхуна вошла в скалистую гавань Морлю, и жандармы отвели пленников в тюрьму. По дороге туда Коллинс забавлял зрителей и удивлял своих товарищей, поднимая руки и держа их то в одном, то в другом положении. Когда пленных заперли, он подошел к решетчатому окну и стал показывать те же самые жесты толпе, собравшейся под окнами. Ньютон, который подошел к окну, спросил Коллинса, зачем он это делает.

— Для себя и для вас, — ответил преступник, — по крайней мере, надеюсь на это, ведь во всех странах есть франкмасоны.

Через несколько минут один из толпы подошел к часовому и сказал, что пленники знаками просят воды. Жандарм послушал своего соотечественника, который говорил, что, во имя сострадания, нужно оказать заключенным необходимую милость. Воду принесли; в ту же минуту человек, говоривший с жандармом, знаком, заметным только для Коллинса, показал, что его просьба понята.

— Отлично, — сказал Коллинс Ньютону, отходя от решетки. — У нас есть друзья и снаружи, и внутри.

Приблизительно через час узникам принесли хлеба, и в числе вошедших с пищей Коллинс узнал человека, который ответил на его сигнал; других переговоров не было. В полдень дверь тюрьмы снова открыли, пришел врач и перевязал раненых. С ним явилось еще трое посланных губернатором города для расспросов, а знакомый Коллинса выступил в роли переводчика. Пока хирург перевязывал раны Уильямса и Робертса, раны многочисленные, но не серьезные, было задано много вопросов и получено много ответов через переводчика. Переводчик говорил по-английски слишком хорошо для француза; вероятно, это был переселившийся в эту область русский или датчанин. Он начал:

— Никто, кроме меня, не понимает здесь английского языка; но они подозрительны; будьте осторожны. Как ваше имя?

— Бен Коллинс.

— Как? — по-французски спросил чиновник. — Бен Колен? Хорошо, продолжайте.

— Какой у вас ранг на корабле, а также в ложе?

— Обыкновенный матрос, мастер, — ловко ответил Коллинс.

— Как? — спросил француз, державший перо.

— Матрос, — по-французски ответил переводчик.

— Спросите у него название судна.

— Как называется ваш корабль? Чем мы можем вам помочь?

— «Терпсихора»; лодкой с провизией.

— Как?

— Фрегат-крейсер «Терпсихора».

— Он хорош на ходу? Когда?

— Сегодня вечером, и проводника. — Что он говорит?

— Судно идет хорошо в открытом море.

— Спросите, каковы их силы, — продолжал по-французски ЧИНОВНИК.

— Сколько пушек? Как вы уйдете из тюрьмы?

— Тридцать шесть; у меня есть средства.

— Тридцать шесть пушек, — повторил по-французски переводчик.

— Хорошо, а экипаж?

— Сколько матросов? Когда стемнеет, я буду здесь.

— Двести семьдесят, но многие ушли на призовых судах.

Допросили также Ньютона и остальных. Все имена записали.

— Ну, теперь, я думаю, если постараться, мы уйдем отсюда, — сказал Коллинс, обращаясь к Ньютону и остальным. — Когда мне хотелось погулять на свободе, ни одна английская тюрьма не могла меня удержать. Решетки — час времени!

Тут Коллинс снял свою старую шляпу, поднял ее подкладку и вынул оттуда множество, сделанных из часовых пружин маленьких пилок, напильников и других инструментов.

— Поработаем и баста, — прибавил он.

— Бен, — спросил его Гильсон, — кто твой друг?

— Может быть, губернатор, не знаю; только мы можем доверять ему и любить его — вот это верно. Ну, теперь кто-нибудь подойдите к решетке, чтобы меня не увидели.

Неожиданная надежда на освобождение вызвала тревожную радость среди заключенных. День казался им бесконечным.

Наконец стемнело; облачное небо и дождь оживили надежды пленных Площадь перед тюрьмой опустела; часовой скорчился подле входа в тюрьму, что отчасти защищало его от непогоды. Вот кто-то заговорил с солдатом.

— Вероятно, он идет, — сказал Коллинс. — Не шумите внизу; я думаю, его помощник, который хочет отвлечь внимание жандарма.

— Не шумите, — послышался голос за решеткой снаружи.

— Я здесь, — тихо сказал Коллинс.

— Как вы выберетесь из тюрьмы?

— Когда мы перестанем петь, уведите часового; в эту минуту брусья решетки будут вынуты.

— Там, снаружи, все готово. Когда вы освободитесь из тюрьмы, идите вправо, поближе к стене. Если я не буду здесь, я встречу вас на углу.

И франкмасон исчез.

— Ну, Томсон, пой, только не очень громко, — сказал Коллинс, — мы можем работать вдвоем.

Томсон запел; Ньютон взял из рук Коллинса маленькую пилку и стал пилить по его указаниям. Брусья уступали, как дерево, поддаваясь хорошо закаленным инструментам Коллинса. Через полтора часа три бруса были бесшумно удалены, и в отверстие без труда мог проскользнуть человек. Голос Томсона звучал довольно хорошо, и его пение не только заглушало шум работы, но еще и занимало часового, который, стоя спиной к стене, слушал мелодию.

Томсон смолк; наступила тишина, полная тревоги; через несколько мгновений часовой опять с кем-то заговорил. Голоса удалялись, замирали.

— Пора, брат, — послышалось под окном.

Через минуту все пленные были вне стен тюрьмы. Молчаливо прошли они вслед за своим проводником до пристани.

— Вот лодка и достаточное количество съестных припасов, — шепотом сказал масон. — Вам придется миновать часовых на скалах, но больше мы ничего не можем для вас сделать. Прощайте, брат; желаю счастья вам и вашим товарищам.

И, сказав это, масон исчез.

Стояла такая темная ночь, что, несмотря на близость к лодке, они еле различали ее абрис. Ньютон, советуя остальным быть осторожнее, вошел в ладью, остальные за ним. Роберте, зрение которого немного пострадало от ран, споткнулся об весло.

— Кто идет? — крикнул часовой со скалы.

Ответа не было. Все замерли. Солдат подошел к краю скалы и глянул вниз, но ничего не различив и не услыхав ни звука, вернулся на свой пост.

Некоторое время Ньютон не позволял своим товарищам шевелиться. Потом весла осторожно подняли, в уключины положили платье, чтобы заглушить стук; наконец лодку оттолкнули от пристани. Был отлив; беглецы позволили баркасу плыть по одному из узких рукавов, составлявших вход в гавань.

Теперь шел частый дождь, и, желая уйти от берега до света, Ньютон решил, что можно начать грести. Он и Коллинс взялись за весла, но едва сделали они три удара, как один из часовых услышал шум и выстрелил в их направлении.

— Грести как можно скорее, — крикнул Ньютон, — это наше единственное спасение!

Еще и еще выстрел. Началась тревога, замелькали огни; французы размещались по гребным шлюпкам. Беглецы с удвоенной силой налегли на весла и с помощью отлива и темноты скоро очутились вне досягаемости ружейных выстрелов. Тогда они сложили весла, поставили мачту и на парусах пошли в море.

Отплыли они в девять часов вечера, а на рассвете французский берег уже исчез. Радостно напали бежавшие на провизию, открыли бочонок вина, и, может быть, никто из них никогда не завтракал так весело.

Конец ознакомительного фрагмента.