Иафет в поисках отца

Фредерик Марриет, 1836

«Кто удостоит эти листки чтением, не будет задержан долгим предварительным описанием моего рождения, родни и воспитания. Самое заглавие книги свидетельствует о том, что по первым двум пунктам я ничего и не мог знать. Но в интересах повествования необходимо остаться в этом счастливом состоянии, счастливом потому, что при чтении рассказа, как и в продолжение нашей жизни, неизвестность будущего можно считать действительно за величайшее счастье. Все, что было обо мне известно, хотя и очень мало, я расскажу с возможной точностью и обстоятельностью…»

Глава XII

Мельхиор был очень доволен мною и Тимофеем и хвалил нас, говоря, что первый дебют наш далеко превзошел его ожидания.

Между тем пять дней мы продолжали удивлять жителей города. Заметив же, что извлекли из их карманов денег, сколько возможно было, мы в прежних своих платьях и с узелками в руках отправились в другой город, лежащий в пятнадцати милях от первого. Тут нам повезло так же, как и прежде, но, чтобы не утомить читателя однообразием, скажу, что мы после шестинедельного отсутствия опять возвратились к цыганам, которые находились в пяти милях от последнего поприща нашей деятельности. Все были довольны и рады отдохнуть после трудов. Мельхиор радовался своим выручкам, а бедная Флита тому, что не будет более плясать на канате и засядет в своей палатке. Натте была довольна нашими успехами и радовалась возвращению мужа; я и Тимофей оказались полезными, и Мельхиор, стараясь выказать нам свою дружбу и щедрость, дал мне из выручки десять гиней, а Тимофею — пять.

— Вот, Иафет, если бы вы договаривались получать положенную цену, то, верно, я бы вам дал не более семи шиллингов в неделю, а теперь вы должны сознаться, что я вам хорошо заплатил за полтора месяца; все, что вы выручите, будет всегда вам отдано, и я думаю, что мы в следующее путешествие получим еще более; но нам надо кой-чем распорядиться. Хороша ли память у Тимофея?

— Кажется, хороша.

— Прекрасно; мы теперь, как я вам говорил, будем играть роль предсказателей, но тут нужна непременно помощь Натте. Завтра же мы отправимся в город, который в четырех милях от нас.

На следующее утро мы отправились с небольшой частью нашей трупы под предводительством Натте и к обеду разбили палатки на лугу вблизи города и остальной части цыган, оставшихся на прежнем месте. В вечеру я и Мельхиор, одевшись в крестьянское платье, вдвоем отправились в город, где вошли в хороший трактир и сели в общей зале. Потом велели подать пива и стали разговаривать между собой с намерением очень громко, чтобы другие могли нас слышать.

— Я никогда этому не поверю, все это плутовство и обман, — говорил мне Мельхиор. — Им хочется только обобрать карманы. Вишь, какая предсказательница; я думаю, она вам обещала богатую жену и полдюжины детей?

— Нет, этого она мне не говорила, потому что я еще слишком молод для того, чтобы жениться; но знаю, что то уже случилось, что она мне предсказала.

— Да что же она вам предсказала?

— Она сказала мне, что моя мать вышла в другой раз замуж и выгнала меня из дому.

— Но она могла это слышать.

— Каким образом? Когда она меня отроду не видала, и я ей не говорил моего имени! Нет, это невозможно. Да, кроме того, она мне сказала еще, что у меня на колене пятнышко, которое есть признак счастья. Как же она могла это узнать?

— В самом деле, странно. Но что она вам еще обещала?

— Она мне сказала еще, что встречу сегодня лучшего моего друга, а у меня всего только один друг, и тот Бог знает где. Вот это мне кажется удивительным.

— Если вы увидите вашего друга нынче же, то я поверю ее предсказаниям, а в противном случае буду уверен, что все она говорила наудачу. А что вы ей за это заплатили? Шиллинг, я думаю, а может быть, она очистила и весь ваш карман?

— Напротив, она ничего не хотела взять; я ей несколько раз предлагал, но она все отказывалась, говоря, что предсказания ее непродажны.

Все стали разговаривать между собой.

— Не знаете ли, что это за молодой человек? — говорил Мельхиор, обращаясь к нашим соседям, указывая на меня, тогда как они не проронили ни слова.

— Да кто она такая? — спросил один из них.

— Говорят, что королева всех цыган. Никогда не видал я такой чудной женщины — взоры ее, кажется, до глубины пронзают вашу душу. Я встретил ее на лугу недалеко от города, и когда она возле меня проходила, то уронила свой платок, который я поднял и отдал ей; она поблагодарила меня и сказала:

— Покажите мне вашу руку, молодой человек. О! Эти линии предвещают вам будущее счастье. — Расставаясь, она добавила: — Да благословит вас Бог ко всему доброму.

— Если она такими пожеланиями заключила свой разговор, то у нее не должно быть ничего общего с цыганами, — заметил Мельхиор.

— Удивительно, даже очень странно!.. Королева цыган отказывается от денег, — слышалось со всех сторон.

Трактирщица и служанка тоже слушали нас, разинув рты от удивления. В это время вошел Тимофей, которого мы еще прежде научили его роли. Я притворился, как будто бы его не вижу, но он подбежал ко мне, схватил мою руку с приметным удовольствием и сказал:

— Вильсон! Разве ты забыл или не узнал лучшего твоего друга Смита?

— Смит! — закричал я в изумлении, глядя ему в лицо. — Точно, он… Да как ты сюда попал?

— Вот уже третий день, как я из Дублина, но каким образом попал сюда, это такая чудная вещь, какой со мной никогда еще не случалось. Видишь, в полумили отсюда я переходил поле; вдруг какая-то высокая, прелестной наружности женщина подошла ко мне и сказала:

— Молодой человек, если вы зайдете в третью гостиницу, которую вы должны миновать, идя в город, то увидите в ней старого вашего приятеля, который ожидает вас с нетерпением.

Я подумал, что она насмехается надо мною, но так как мне все равно, в какой гостинице ночевать, то в шутку я и вздумал зайти сюда. Скажи, как могла она знать, что ты здесь и что мы давнишние друзья?

— Как странно! — вскричал Мельхиор. — Она и ему тоже сказала, что он встретит друга.

— Чудеса да и только, — слышно было со всех сторон, и слава цыганки нашей уже утверждалась.

Мы с Тимофеем сели поодаль и начали разговаривать, а Мельхиор стал ходить по зале, рассказывая каждому про необыкновенный случай.

Наконец мы все легли спать в трактире, как будто бы в самом деле были путешественники.

Слух, который мы распустили в этот вечер, заставил многих пойти к Натте, которая как будто с презрением глядела на них и не хотела отвечать на просьбы. Между тем Тимофей, живя со мною в трактире, очень коротко познакомился со служанкой, от которой и узнавал понемногу происшествия ее жизни. Я тоже, от частых разговоров с хозяйкой, получил полные сведения как о ней самой, так и о многих семействах, живущих в городе, но так как успехи предсказаний Натте зависели от количества сведений, приобретенных нами, то мы только и занимались скоплением их, чтобы с пользой употребить их впоследствии. Спустя три недели, когда слава цыганки была чудесно увеличена и сведения заготовлены, Мельхиор велел Тимофею уговорить служанку сходить к Натте и узнать о своем будущем.

Девушка эта, боявшаяся, что ей откажут от места, со страхом согласилась на предложение Тимофея, и то с условием, чтобы он вместе с нею пошел.

Тимофей посоветовал ей, когда она близко подойдет к Натте, бросить шесть пенсов и, подняв их, спросить ее, не ей ли принадлежат эти монеты.

— Не вы ли уронили шесть пенсов, которые я нашла? — проговорила служанка, подбирая деньги с лихорадочной дрожью.

— Дитя мое, — ответила Натте, которая была уже к этому приготовлена, — я не потеряла шести пенсов, но и ты их не нашла. Впрочем, всеравно, я знаю, зачем ты пришла… Ты хочешь спросить меня, будут ли держать тебя хозяева «Золотого льва».

— Нет, — ответила испуганная девушка, — я хочу спросить вас о моей судьбе.

— Покажи мне твою руку, милая девушка, и по ней я тебе скажу. А, ты родилась в Англии, отец твой умер, мать в услужении, брат твой матрос и теперь на море в Западной Индии. Ты…

Когда служанка все это услышала, то так испугалась, что с нею сделался обморок, и Тимофей потащил ее домой. Она принесена была в трактир, и когда оправилась, то рассказала эту историю домашним, те — знакомым и так далее. Новое приключение во славу нашей пророчицы разнеслось по всему городу.

Я, в свою очередь, старался настроить хозяйку, чтобы она сходила к Натте, но никак не мог ее уговорить. Вообще у нас была куча посетителей, которым Натте, наконец, не хотела отказывать и удовлетворяла их сведениями, полученными от нас. Она говорила им только о прошедшем, потому что ни сама, ни ее агенты не знали будущего, денег от них она также не брала. Многие приходили к ней по нескольку раз, желая узнать будущее, для чего рассказывали ей подробно свою жизнь, к чему она сама их побуждала, говоря, что они этим средством могут только возбудить в ней дух предсказывания, который она обращает на общую пользу. Мне кажется удивительным, отчего Мельхиор не хотел, чтобы Натте брала деньги, которых бы она получила кучу; но он все это делал, чтобы еще более выручить.

Однажды утром, после пятнадцатидневного пребывания в городе, Натте исчезла с двумя своими палатками; и трава, утоптанная посетителями, могла подняться и расти. Мы также уехали и пристали опять к цыганам, где оставались около двух недель, чтобы дать время успокоиться всеобщему желанию узнать свою будущность.

По прошествии этого срока Мельхиор, Тимофей и я опять отправились в город, переодетые в другие платья, и, остановившись в противоположной части города, в лучшем трактире, велели подать себе ужин, за которым у нас завязался разговор о чудесах цыганской королевы.

— Вздор, — сказал Мельхиор, — она ничего не знает, я о ней слышал. Но вот по этой дороге едет человек, и если случится, что он остановится в этом городе, то-то удивит вас своими знаниями. Его зовут великий Аристодем. Он знает и настоящее, ибудущее, и прошедшее и никогда не смотрит в руку, а всегда прямо в лицо, и беда, кто ему солжет.

Но, несмотря на это, он вежлив и готов сказать каждому, что с ним случится. Предсказания его всегда сбывались. Говорят, что он уже прожил сто лет и волосы его белы, как серебро.

Многие слушатели в этом сомневались и выхваляли цыганку.

— Все, что я еще могу сказать вам, — ответил Мельхиор, — так это то, что, заплатив ему две гинеи, я узнал о наследстве в шестьсот фунтов, которых бы не получил, не зная о них.

Три дня провели мы в трактире, рассказывая каждому о чудесах великого Аристодема, и успели воспламенить любопытство публики. Наконец Мельхиор сказал, что настало время великих предвещаний.