Пленники Цирцеи

Фобос Глюк, 2020

Остатки человечества, потерявшего Родину, рассеяны по бескрайним просторам космоса. Они стали нежеланными гостями, кочевниками с лицемерным статусом граждан Галактики. В поисках нового дома человек, потерявший даже собственное имя, по прозвищу Фобос Глюк, Сладкий Страх, отправляется в неизвестность. Что ждёт его? Мир несовершенных грёз? Гениальный друг? Вечная любовь? К чему ведёт путь разочарований?

Глава 2. Дорога никуда

На что похож пассажирский салон обычного межзвёздного лайнера, построенного братьями по разуму? Как всякий общественный транспорт: три ряда кресел слева, три ряда справа, а между ними длинный проход. В конце и в начале салона туалетные комнаты. Корабли с отдельными каютами — слишком дорогое удовольствие. В нашей «медузе» снизу, со взлётно-посадочной площадки, корабль выглядит именно так — три жилых палубы. Нижний уровень для тех, кто привык обитать в жидкой среде. Вверху, очень логично, летуны-непоседы. В моём же билете указано: средний ярус, класс «А» (в состав воздуха входит кислород), салон средних габаритов. Моё место возле иллюминатора. Оно определено дальностью моей остановки. Насколько мне известно, «медузы» рождаются и умирают в космосе, вдали от больших планет. Специальные шлюпки доставляют путешественников на корабль и с него. Яркая окраска, манёвренность и живучесть шлюпок позволяют мне называть их «гупиками». В случае катастрофы такой «гупик» способен стать на двести лет надёжной крепостью. Включается режим анабиоза с полноценным комплексом жизнеобеспечения. В экстренные услуги аппарата входят не только мероприятия, поддерживающие дыхание, питание и гигиену. Шлюпка окажет первую психологическую и медицинскую помощь, вплоть до омоложения клеток и отдельных органов. Со сроком, разумеется, создатели перестраховались. «Гупик» будет не только автоматически подавать сигналы бедствия, но и притягиваться другими «медузами». А если таких поблизости не обнаружится, поможет первая подоспевшая, будь то грузовая «черепаха», «акула» геологоразведки или частная «камбала». Таможня по этому поводу пошутила: «Не дай бог, что стрясётся, — реализуешь век длиннее и интересней».

И вот уже нарядная стайка шлюпок буднично обменяла многоголосицу прибывших коммерсантов, спортсменов, жуликов и редких профессионалов на однородно притихшую отбывающую массу. Рыбки-катера освобождают от чужих и доморощенных бродяг гостеприимно мрачные сени кенов. Но, сопоставив прибыль и потерю, бесформенный грандиозный булыжник, обогащённый суетой, не увеличивается, а наоборот, стремительно теряет размер. Удаляется. Несколько минут, и угадать не получится, откуда я нынче, а тем более, откуда изначально. Перекати-поле. Ни двора, ни кола. Чёрная пустота, обильно усеянная чужими, незнакомыми звёздами. Поворачиваю голову и не верю своим глазам. Заскорузлый, обветренный взрывами сверхновых и вспышками старых звёзд, предрассудок о вселенском сиротстве разрывается в пыль и прах. В соседнем кресле обычная на вид девушка с книжкой на коленях. На твёрдом переплёте крупные русские буквы «Геном-2», над ними пропись: «Принцесса Зей-Со». Смуглая, большеглазая барышня мило, по-детски наивно улыбается. Радужные, светоотражающие линзы наделяют некрасивый, но обаятельный лик старомодным шармом, загадочно затмевают плутоватость и нечто ещё, подспудно судьбоносное.

— Привет, земляк! Не поверишь, друг, я дзыгу, хоть и считаю своей родиной Землю. Один старенький, очень мудрый и добрый орнитолог обнаружил в гнезде у аистов невероятно крупное яйцо. Дедушке не терпелось узнать, какая кукушка вырвалась из юрского периода, дабы отомстить детоносной семье за всё человечество. Забрал яичко, высидел. А когда вылупилась я, многократно испугался. Справится ли с воспитанием? Ведь всю жизнь посвятил науке. Ни жены, ни детей. Кто я такая? Что за тварь неведомая? Не съем ли его, когда вырасту? А самый серьёзный и главный страх пробудился за меня. Рассказать кому-то, и прощай моё детство беззаботное, затаскают по институтам, лабораториям. Разберут по жилкам и косточкам на диссертации, статьи да сплетни. Но нажил муж науки двух верных соратниц. Обе несильно постаревшие девы свято любили науку и друг друга. С лёгкостью раскрывали тайны природы, а иногда свято и ревностно их хранили. В особенности в случае со мной, потому что давно мечтали завести ребёнка. Но как это сделать, не прибегая к усыновлению, представления не имели. Благодарные и добросовестные бывшие ученики бескорыстно помогли. Один из них вообще заявил: «В Ростове-на-Дону любые документы не проблема, тем более, что меня вы тоже когда-то подобрали, воспитали, научили и дали диплом о высшем образовании». Так стала я обычной человеческой девочкой в самой нормальной семье. Дедушка Николай Егорович, мама Светлана Андреевна и мама Ольга Анатольевна — мои по-настоящему родные люди. К счастью, они и поныне живы и деятельны. Дед перенёс несколько серьёзных операций. И чудесным образом помолодел. Они чрезвычайно смешные и рассеянные. Эмиграцию воспринимают равнозначно смене университета. Не ищут отличий между нами или тактично умалчивают.

Подавил в зародыше едва не придуманную колкость. Если она телепат, то непременно обидится. Запрещено.

— Они счастливые универсалы. Повинюсь, тоже обнаружил в тебе мулатку, кубинку. Но красавицы с острова свободы не изъясняются так безупречно по-русски. Можно, на «ты»? — Собеседница великодушно кивнула. — Училась как? Учителя, репетиторы домой приходили? — Вспомнил, была у меня знакомка по библиотеке. Всю школьную программу на домашнем обучении прошла. А потом на общих основаниях институт, аспирантура. Докторскую работу блестяще защитила.

— Нет. Зачем же? Полноценная школа с математическим уклоном. И даже никто из сверстников открыто не смеялся ни над моей внешностью, ни над нетрадиционной семьёй. С одной стороны, люди воспитанные. С другой, каждый понимал, с родственниками Маши Цветковой лучше не расточаться, потом дороже выйдет.

— И первая любовь состоялась? — Глаза землячки стали тревожно мечтательными.

— А как же. Правда, по уши влюблённый Илюша в первых неумелых стихах всё-таки назвал меня девочкой с другой планеты. Учительница по биологии сравнивала с пчёлкой. Говорила: «Машенька, наше подобие коллектива в твоём присутствии превращается в дружный улей. Мальчики, девочки, да что там, и педагоги вокруг тебя жужжат, суетятся. Каждый своим делом занят, будто прирождённый мастер». А когда я в университет поступила, она подарила мне книгу «Геном». Автор Сергей Лукьяненко. Уверена, ты её читал. Бьюсь об заклад, с друзьями обсуждал, подшучивал. Нет бы обстоятельно влиться, прочувствовать.

— Было дело. Столько извращенцев на одном корабле. И как они не поубивали друг друга. — Я поспешно осёкся. Не переборщить бы. Принцессу жалко. Её рой пропал.

— А по-моему, всё там нормально и пристойно. Погибают достойные и дипломатичные герои. А повернул бы автор иначе. Грохнули тебя вместо неё, обознались. Вы же как две капли воды похожи. Ты бы точно не плакал. Кроме шуток, книга замечательная. И подтекст ясен, любимая учительница меня раскусила. — Она поймала мой взгляд, читая в нём незаданный вопрос. — Конечно, возражений нашлось много. Самое обидное пятно в репутации дзыгу — запах. Разве от меня плохо пахнет? Закрой глаза, скажи, чем? Не льсти и не ёрничай. Не духами́, и не мёдом. Заявишь: «Прополисом», получишь в глаз. — Тихий смешок.

— Твоя, правда. Ты без скафандра.

Я не задыхаюсь. Смежил веки. Сосредотачиваюсь. Ничего себе, ещё минуту назад я ничего подобного не чувствовал. Миниатюрная лужайка на опушке дубового леса. Полынь, клевер, мята, чабрец. Моросит лёгкий дождик. Ветерок. Что-то шевелится за моей спиной. Неужели крылья? Я бабочка. Поднимаюсь высоко-высоко. Передо мной огромное маковое поле. Здесь долго задерживаться нельзя. За плечами сила и размах увеличиваются. А впереди уже непроходимые, густые и многоэтажные цветочные джунгли.

— Нестерпимо парить дальше. Хочется экстренно совершить посадку в нежном и чутком серебряном лотосе. Ой, прости, кажется, этоплод запретный.

— То, что ты испытал — язык ароматов. Я перевела на древний, беззвучный язык дзыгу простенькое, но искреннее признание в любви. А ты почувствовал. Здорово, а!? Открывай глаза. Потеряешь голову, будет больно на свет смотреть. Хуже умереть с закрытыми глазами. Недаром на Земле говорят, что любовь слепа. Но она ещё и безответна, или ответишь тем же? — Вот теперь её глаза рассыпались сиянием на рой искр, сделались истинно фасеточными. Сестра наших насекомых.

— Ты не представляешь, как я хотел бы тебе ответить ещё пышней и краше. Кроме симпатии и навыка потребуется специальный орган? — Отрицательно мотает головой. — У меня при арсенале отталкивающих минусов два несомненных плюса.

— Интересно, какие? Сотрудничаешь на безобидную попытку угадать? Чревоугодие и лень? Нет, понятия взаимоисключающие. Льстец и липучка. Нет, разве? Сдаюсь.

— Я тебя чувствую, как огромный непостижимый мир. Это раз. Я додумался, о чём хотел сказать писатель. Возможно, враждебные эмоции, например, неприязнь, призрение, ненависть и прочие твои соплеменники облекают в неприятные для нас запахи. Два. Примешь в ученики? — Решился на глупость и дерзость, смельчак.

— Возможно, ты прав. Но объявить себя моим учеником равносильно первому шагу к взаимности. А впрочем, к этому мы ещё вернёмся. Сейчас о другом порыве. Собрала я свои протесты если не в кулак, то в одно огромное сердце, и написала продолжение книги — «Геном-2». Окончила роман ещё на Земле, а вот издать получилось там, где по замыслу Сергея Лукьяненко выздоравливает и остаётся навсегда несчастная Сэй. Как коварна и насмешлива судьба, не находишь? Планета Зодиак описана в точности, только испокон веков принадлежит Сонмищу Дзыгу. Наши критики доказывают, будто первый «Геном» — иносказание. Людей и Дзыгу автор намеренно поменял местами. Моя версия тоже популярна. Кстати, на русском языке осталось два экземпляра. Этот твой. — Девушка протянула мне томик. — Одна просьба, дарственную надпись прочтёшь там, когда прилетишь и устроишься. С текстом ознакомься в пути, если захочешь.

Раскрываю подарок наугад. Замысловатый шрифт. Яркие смешные иллюстрации, точно кадры из давно забытого мультфильма. Бумага слегка шероховатая, белоснежная с голубым оттенком. Такой лист не пожелтеет ни к осени, ни через пол тысячелетия, в отличие от традиционного, древесного собрата. Раритетное издание, редчайшее.

— Мне очень повезло. Однажды довелось полистать первые изданные в Германии фолианты. Осмелюсь предположить, материал тот же. В Центральной Европе водились, скорее всего, и в настоящей эпохе имеются, так называемые бумажные осы. Странички изготовлены из их сот? — Если ответ правильный, это судьбина.

— Нет, но из идентичных творений по аналогичной технологии. Ой, какой только бумаги не придумали. Есть родственная нам раса. Если дзыгу для людей почти пчёлки, то эти самые тобо почти термиты. Их печатная продукция сама себя читает и вслух, и шёпотом, и, выражаясь языком Макса Фрая, на уровне безмолвной речи. Представь, детское время вышло. Нянька тобо укладывает малышей спать. А у неё их до нескольких тысяч. Под специальную лампу, не излучающую видимого света, помещается сборник сказок. Мозг каждого ребёнка слушает разноголосое прочтение, видит его зрительное воплощение, осязает, обоняет, включает более десятка видов восприятия, в том числе незнакомых человеку и неразвитых у детёнышей термитов. А дальше ещё любопытственнее. Каждый отдельный рассудок по персональному пути развития сюжета уходит в мир сладких грёз и сновидений. Так тобо решают проблему развития и воспитания личности. Чудной народ! Небоскрёб в пять миллионов уровней выращивает из макулатуры. Жеваная промокашка из тамошней разновидности бамбука надрессированно находит правильные формы, размеры, твёрдость и раскраску. В наших цивилизациях специалистами рождаются. У плотников своя высота, у дворников и директоров тоже. Людям смешно, но разве у вас было не так, иначе?

— Слушай, а ведь точно, и на работе, и в быту, — искренне удивился я. — Кабинет любого начальника на земле стремился воспарить над грешной тишиной. А из окна каждого дворника видны были ноги и опадающий под них мусор. Житейский уклад непременно сводился к этой высоте. Недаром возникла поговорка «Выше головы не прыгнешь!»

Неужели другие виды исповедуют одни и те же принципы?

— А вот у тобо, несмотря на врождённые таланты, даже похожих изречений не бывает. Каждый неукоснительно следует персональному генотипу, но при необходимости, раскроет массу фенотипов, скрытых талантов и навыков, поскольку он образован как личность. «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Обломов» для них страшная фантастика. По их инициативе на Зо-ди-ак, — известное мне название пчёлка Маша произнесла тягуче, нараспев, с разрывами, — создан центр исчезнувших цивилизаций. Посёлок, по площади превосходящий Москву в несколько раз.

На спинках кресел перед нами зажглись большие экраны, заиграли знаками и изображениями кулинарных блюд. Я не придал значения. Реклама, наверное. Тогда в воздухе возникла голографическая трёхмерная рука. Большой палец указал на мой рот, указательный постучал по виску. Дзыгу, слегка улыбнувшись, пояснила:

— Обед скоро. Нас просят сделать заказ. Тебе помочь? Я часто летаю, изучила и полюбила сервис межзвёздных трасс. Ещё одна общая для разумных рас особенность — Кочевники стесняются нас. У небесных дорог нет ни твёрдых шагов, ни хозяев. Командировки учат кочевать.

— Хорошо. Выбери что-нибудь на свой вкус. — И в ту же секунду Маша стала похожей на переводчицу для глухонемых. Её верхние конечности замельтешили в причудливых жестах.

— Я несильно отвлеку, если задам личный вопрос? — сорвалось с моего языка как раз в тот момент, когда полупрозрачными крошечными облаками замерцали первые призрачные тарелочки, пиалы, чашки и блюдца. Казалось, они с дорогостоящим, накладным звоном разобьются вдребезги мгновенно. Но наоборот, яства неумолимо перебирались из небытия в реальность.

— Отчего же? Одно другому не мешает. По сути, я общаюсь с двумя собеседниками, одновременно на разные темы.

Волновой преобразователь заурчал, как довольный кот, вновь показывая человеческую руку. Только теперь кулак был сжат, а большой палец рвался в потолок.

— Искусственный интеллект одушевлён. Ему лестно быть третьим собеседником. Сочтут некультурным, подслушивающим и встревающим в чужие разговоры. Он точно откроет способ напиться на радостях.

— Почему принцесса Дзей Со? Псевдоним происходит от сочувствия к героине? Почему не Маша Цветкова? — Указательный палец голографической руки запрыгал, торжественно нацеливаясь то на книгу, то на автора. — Он вальсирует? — Перевожу.

Маша победно хихикнула:

— Раздел знаний апиология увещевает, медоносные пчёлы общаются на языке танцев. Наш добрый электронный друг, ты как всегда остроумен, догадлив и рассудителен. Искусный повар и официант на априорном уровне усёк, что это моё настоящее имя. Он старательно пытается объяснить нам, что так много совпадений подряд невозможно, если они не закономерность. По его мнению, Лукьяненко знает игры, в которые играет и просчитывает на сто ходов вперёд, но только для того, чтобы красиво проиграть. Перст растолковал популярный опыт австрийского этолога Карла Фриша с передвигаемым сиропом. Пчёлы в первый раз, не найдя лакомства, нервничали, зато на следующее утро поджидали нобелевского лауреата в точке будущего перемещения. Вывод очевиден. Сочинитель пчела и тайный агент дзыгу. Гипотеза.

— Даже окажись фантаст трутнем, с чем я категорически не согласен, с удовольствием дал бы такому официанту на чай. Жаль, что здесь это не принято. — Экраны погасли. Образовались маленькие столики-этажерки, уставленные посудой. Внизу — фруктовые и овощные салаты. Вверху — лёгкие напитки и десерты. А между ними возникло строгое скуластое лицо гуманоида со сросшимися бровями.

— Здравствуйте! Извините, что вмешиваюсь. Я халфлинг. — Лицо пышно представилось. — Вы симпатичны кормильцу. — Халфлинг кивнул в сторону своего экрана. — Он советовался со мной, какой бы сюрприз вам сделать? Я порекомендовал жульен «Туманность Андромеды». По комплексу аминокислотных оснований это слабый галлюциноген для вас обоих, впрочем, не запрещённый законом. Если вам интересно моё мнение о романе «Геном», то и у меня есть некоторые возражения. Мы не такие уж мстительные и зловредные. Окажись в нашем пространстве корабль с представительницами дзыгу на борту, мы бы не навредили им. Культура и этикет — залог дипломатии.

Капитальность заверения уподобила дядьку злодею из детской книжки. Сформированные обособленно эмоциональные реакции при столкновении способствуют конфликтности, замкнутости, а у собеседников с хорошо развитым чувством юмора визави, взаимопониманию и творческому союзу. Несовпадение стереотипов. Тип третий?

— Даже если бы они были вашими лютыми врагами? Бывшими жёнами? Преподавателями, оставившими без стипендии? — Проверим, давно ли знакомы.

— Даже так. В крайнем случае, сопроводили бы в нейтральную зону, соблюдая свод почестей. Оставить без стипендии — жесточайшее наказание. Однажды я на нём погорел. Целый семестр помогал студенту-двоечнику сводить концы с концами. И, к стыду испепеляющему, понял, научить его легче, чем прокормить. Шутка про бывших жён достойна внимания, ибо не устарела, не канула в вечность. Изжитый архаизм. В раннем детстве родители привели меня на игровую площадку. Подбежала девочка Афелия и, робко картавя и запинаясь, произнесла: «Какой ты страшненький!» Прекрасная была жизнь, полная. — Пауза. — И вот уже двадцать лет я ношу её косу. — Игриво потрепал памятку, пришитую к вороту берёзовой псевдо-гавайской рубахи, в бегах от моды на чужое ретро, выцветшей в дым.

— Он улыбается, поскольку считает тебя типичным землянином. — Дзыгу пояснила халфлингу моё поведение. Потом повернулась ко мне и добавила, — Великий поэт сказал: «Пусть лучше враг сгорает от стыда, чем ненависть к нему тебя сожжёт».

Пожелав друг другу приятного аппетита, мы увлеклись трапезой. Временно я забыл про недавних собеседников. Досадной занозой в мозгу засела мысль о волновом преобразователе. Общедоступное чудо. Сначала мне преподнесли шкатулку, способную воплощать мысли. Я стал непревзойдённым фокусником. Потом автоматы с той же функцией появились повсеместно. Именно они и погубили человечество. Зачем к чему-то стремиться, учиться работать воевать, если вот оно — всё, что тебе нужно? Руку протяни, пожелай и возьми. Для полного счастья не хватает немного любви. Но слишком много пустого, свободного времени. А пустота всегда и везде стремится к наполнению. И вот уже любви слишком много, переизбыток. Любовь — сорняк. Ей и дурными привычками зарастают недавно несвободное рабочее время и некогда кичащееся величием цивилизации пространство. Отпала нужда скрывать примитивную сущность. Мы — прожорливые и похотливые животные. Цивилизация держалась на тонком, ржавом гвоздике, имя которому — глупейшая фраза «Я круче». Сбылась мечта идиота. Пресытились. Апатия и лень схарчили человеческое стремление к превосходству. Не успели оглянуться, нас рассеяли по вселенским зоопаркам. А в нашей колыбели другие виды толкаются и дерутся на лестнице, ведущей к трону. Не прилетели захватчики, не поработили нас. Мы обзывали их чужими. А они живут воспоминаниями о нас, стремясь дописать, дожить, долюбить вместо нас. Бывшие цари природы, мечтавшие о власти над сотнями звёзд, устали и деградировали. Представилась сценка. Король швыряет корону на пол. Придворные бурно дискутируют, а была ли под короной голова? То, что с лёгкостью свело на нет человечество, оказалось полезным и добрым для остальных народов. Почему? Неужели мы не были готовы к райским благам?

И вдруг в голове тихим бархатным баритоном прорезалась посторонняя мысль: «Здесь я принёс себя в жертву, а потому всем хорошо. Чужие сущности роднее и ближе самых родных. Я лишён тела — плоти, но дарю воплощение и хлебу насущному, и доброте, и любви. Смысл присутствует даже там, где отсутствует логика. Да, мой друг, без распятия никак, — воплотитель с лёгкостью читал мои несформированные мысли, торопясь скорректировать их, — вопрос лишь в том, как наши жертвы отзовутся. Одни с благодарностью примут и любовь, и хлеб насущный, стремясь спасти и приумножить добро. Иные будут наживаться на наших лишениях, обращая божьи слёзы в рыдания простых смертных. А те, не в силах вечно верить, накапливают усталость и злобу, передают их по наследству. И дальше дары карают. Земной исход. Ну, да ладно, к философским проблемам мы ещё не раз вернёмся. Давай, как изъяснялись твои земляки, „погутарим за жизнь“. Веришь в любовь с первого взгляда? Чувствую, что не очень. Так вот, она рядом. Не упусти. На прощание открою ещё один малюсенький секрет. Живой, одушевлённый разум способен неосознанно исполнять самые невероятные просьбы. Твоя новая знакомая по многу раз в день слышала: „Маша, будь человеком“. И, как видишь, стала. То, что дзыгу признали её соплеменницей да вдобавок наследной принцессой, подталкивает тебя хотя бы отчасти воплотиться в дзыгу. В чужую шкуру тоже можно влезть по-разному. Реплику „Да унизься, и ты возвысишься“ принимаю с поправкой на незначительную неточность — роль повара и официанта нисколько меня не унижает. Задача бога — дарить счастье и радость как собственным созданиям, так и их братьям и сёстрам. Да и чревоугодие для меня ни грех, если, оно не чрезмерно. А теперь насладись пищей телесной и духовной». — И голос в моём сознании умолк. Его место снова заняли вкусы, ароматы, звуки и краски. Выходит, земные люди не потянули, не сумели правильно распорядиться ни дарами небесными, ни муками. Интересно, а я сдюжу? Я повернул голову к дзыгу. Девушка вглядывалась в чернеющую пустоту.

— По-моему, это и есть конец света, когда родная звезда хоть и приближается, но ни света, ни тепла больше не дарит. При этом судьба безудержно катится в никуда, транжиря последние остатки надежд и здравого смысла. Но тогда как понимать страшный суд? Будет ли он? И что останется после вердикта? Для чего?

— Обязательно будет. Кого-то он приговаривает к счастью. А кто-то с драгоценной ношей не справится. Или пупок надорвёт, или разобьёт, расплещет. А бывает, как в той басне про лису и виноград. Скажи лучше, у вас там скоро красотища начнётся? Кувшинки, спасая вас от белого солнца, заволокут небо от края — до края. Тени белые и зелёные. По книге помню. Счастье. Ты дома. И там тебя ждут.

— Не поверишь, у красивой медали есть бытовая сторона. Как минимум четыре месяца ни один летательный аппарат не посмеет ни взлететь, ни приземлиться. Кувшинки на Зодиаке — основа жизни. На их восхождение не покушаются не только червь, рождённые ползать, но и птах, имеющие крылья от природы. Мне то что? Я буду дома. А другие участники конференции? — Принцесса взглядом указала на путника, сидящего перед ней. — Как в песне Виктора Цоя: «Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна. И не вижу ни одной знакомой звезды». — Она небрежным движением капризной зазнайки смахнула слезинку с тёмной щеки.

— А помнишь, у него же есть и другая песня, которая заканчивается великолепной формулой «Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать».

— Умеете вы всё-таки интриговать! — Халфлинг снова повернулся в нашу сторону и подмигнул. — Один в один Гриша. Бывало, сходилась наша классная команда с бойцами из школы по соседству на футбольном поле. Отъявленный хулиган и мошенник Гриша по прозвищу Пассатижи, ребята сокращали Паса, часто демонстрировал спортивное благородство. А иногда, когда считал нашу команду заметно слабее своей, и вовсе переходил на нашу сторону. В любой драке он защищал хилую сторону. А прозвищем обязан борцовскому захвату, из которого на моей памяти не вырывался даже Гришин учитель по физкультуре. Его родители переехали из Абхазии задолго до появления единственного сына. Пассатижи был своим парнем, хоть и непохожим на нас. Сейчас бы он точно получил кличку «Халфлинг».

— У тебя много записей Виктора Цоя? Биография, интервью, письма?

— Я богатенькая на всякую всячинку. Фильмы, концерты в голографической записи, книги, озвученные и бумажные. Более сотни редких рукописей. Картины, принадлежащие кисти многих поэтов и композиторов. Жизни не хватит изучить мою коллекцию. Работы выше крыши! — Ребром ладони резко скользнула по горлу. — Тогда на ностальгию тратиться не придётся. Ой, нас приглашают занять места в шлюпках. Мы приехали. Жаль, ты не с нами. Бог даст, свидимся.

Мои добрые попутчики не спеша потянулись к шлюпочной палубе, оставляя меня один на один с новой книгой и новыми переживаниями. Кто я? Куда еду? Почему один, вечно один? Мог бы вынашивать чужих личинок, стать пиратом, поучаствовать в научной конференции, жениться на принцессе. Но вместо этого я стремлюсь на родину сифилиса, которую не видно ни в один телескоп, которой нет ни на одной звёздной карте. Что меня туда тянет, какая пропасть? Зачем? Вернусь ли обратно? Но делать нечего. Открываю сочинение самой очаровательной девушки во Вселенной, погружаюсь в её переживания, грёзы, иллюзии, надуманные заблуждения и потерявшие голову пороки. Я во что бы то ни стало научусь магии ароматов. Я смогу ответить ей нечеловеческой взаимностью. Язык танцев, сверяемый с солнцем, освоить сложнее. Почему бы не рискнуть? Но прежде надо понять, вникнуть, из чего сложен её внутренний мир. Найдётся ли в нём и для меня место.

В глаза бросается скромное предисловие, чуть меньше странички.

«Сейчас передо мной открываются двери в земли Скопища Дзыгу. Что меня тянет туда? Зачем? Вернусь ли обратно?» — минуту назад я вопрошал о том же. Вымышленной товарке, напротив, суждено было остаться среди монстров, зачастую пьяных и злых.

И заканчивалось вступительное откровение совсем уж мрачно.

«Дорогие мои люди, я успела вас полюбить со всеми достоинствами и недостатками. Я с радостью бы осталась с вами. Но остаться с тем, чего больше нет, значит признать себя мёртвой». И подпись: «принцесса Дзыгу Дзей-Со, представительница земной цивилизации».

Под датой несколько бугорочков. Нажал и почувствовал, как зелёно-белый дракон небесных кувшинок всколыхнулся над головой. Облака пылью сползают с его оживших крыльев. Буквы первой главы воплотились в речь движения. Включился эффект присутствия.

Повествование началось со второго визита Алекса Романова к Сей-Со. После предыдущей встречи миновал месяц. Бывший капитан звездолёта и сам был вынужден серьёзно заняться здоровьем в условиях стационара. И, как назло, доктор Ватсон не посетила его ни разу. Вот и сейчас она холодно и сдержано поприветствовала Алекса в госпитальном холле.

— Пациентка практически восстановилась, и я надеюсь, к концу недели можно будет серьёзно поговорить о её выписке. Сей-Со официально отказалась от моих услуг. Дорогу к её палате помните? Если забыли, вспоминайте не спеша. У неё посетители.

«Новость и «неожиданность» для Алекса синонимы, несущественные факты. Он соскучился по кораблю, по экипажу. У пчёлки гости, вот это интересно.

— Кто? — Только и успел спросить Романов. Дженни уже развернулась, чтоб уйти. И продолжать диалог демонстративно не собиралась. Он ухмыльнулся равнодушно.

Ватсон небрежно бросила через плечо, подмешивая в нейтральный голос тошнотную брезгливость.

— Девочка с вашего корабля, боец-мастер, Ким, кажется и этот, — она, не договорив, стремительно удалилась. Но на встречу двигался другой человек.

Алекс знал его дважды. Телесная оболочка Поля Лурье изменила походку. Движения то ли утратили, то ли ещё не обрели уверенность и согласованность. К новенькому футляру непросто привыкнуть. Мечта сбылась и отдавалась нескончаемым потоком ощущений, по большей части неприятных. Эдуард Горлицкий получил тело, сильное, сложно организованное. И теперь учился им управлять. Это оказалось изнурительнее, чем думал. В кристалле разум обделён, но свободен. На главного героя сумрачно надвигался замученный раб чужой, выпотрошенной, вывернутой наизнанку физиологии. Поравнялись. Горячо пожали друг другу протянутые руки.

— Две шпионки встретились, и им не терпится нащебетаться. Нам тоже предстоит непростой разговор. Предлагаю разбить его на две части. Сначала, не откладывая, введу тебя в курс дела. Только давай отойдём в сторону. Боюсь, за дверью нас услышат. Я Борис Кросс. Прошу старое имя забыть. Пока я был не я, немного гостей посещали мой мир. — Он выдержал хитрую паузу и, оглянувшись, продолжил. — Тебе и Ким я могу доверять. Вы оба рисковали, чтобы помочь мне. Вы не предали. И я в долгу не останусь. Про доктора Ватсон забудь. Она по-прежнему увлечена клоном. К тому же, и он уже ни тот. Зачем ты отдал ему моё снадобье? Бедняга поверил, что может любить по-настоящему. Скрипичные концерты в её честь даёт. Ведь неспроста они так долго вместе работали. Что-то их притягивало. — Борис Примерил лукавую улыбку. Не подошла.

— А ты немного порисовался, раскрыл сложное преступление и заработал вспышку симпатии, всего лишь минутное увлечение. И минута взаимности давно истекла. Шерлок Холмс опасен для тебя как соперник, продолжающий вести следствие. Доктор Ватсон — его агент и помощник. Её равнодушие прими как благо.

Я на досуге пораскинул мозгами. И пришёл к выводу, что мы ничем не хуже знаменитого сыщика. Приобрёл пару курительных трубок из вишнёвого дерева, набил заранее табачок. Так что давай, присядем, закурим. Тем более, следующая новость лишит тебя устойчивого положения.

Госпиталь окружали реликтовые растения. Целый парк, сообщество причудливых деревьев, кустов, трав и ещё неведомо чего. Вьюнки, собранные в густые сети, перемещались, слабо потрескивая и перемигиваясь голубовато светящимися листочками. Один такой коврик расположился на ветвях двух белоствольных дубов и трёх местных собратьев чёрной смородины, укрывая от посторонних глаз изящно кованую скамейку. Там они и расположились.

— Звукоизоляция нам обеспечена. Продолжим. Спецслужбы на Зодиаке неустанно укрепляют боевую готовность. Они цепкие, мобильные и ловкие. Нам не удалось далеко убежать. — Печальная гримаса не удержалась, сползла с лица говорящего. — Разоблачили и взяли с поличным на самом интересном месте, когда сознание одного негодяя влилось в плоть другого мерзавца. Ким билась за меня до последнего, как медведица за своего медвежонка. Её скрутили. И кто знает, чем бы дело кончилось. Но выпросил я последнее слово, в котором недвусмысленно дал понять, дескать, знаю, как полностью восстановить чужую особь. Сам понимаешь, не так уж сложно. Помнишь, как тебя собирали? Дали поработать, не дожидаясь, пока в себя приду, пообвыкнусь в реальной жизни. Выяснили и спецификацию Ким. Поделились подозрениями относительно якобы светской прогулки двух дзыгу по нашей территории. Спросили мнение Ким. А та, недолго думая, заявила: «Готова к внедрению». Зей-Со оказалась не на шутку живучей и своенравной госпожой. Принцесса разочарована в компаньонке. Не уберегла, не защитила. И в качестве новой товарки выбрала, как думаешь, кого? — Он выпустил ажурное колечко дыма.

— Неужели Ким? — Я схватил ртом парящий сизый бублик и чуть не поперхнулся крепким дымом. — Их скоро обменяют? Известно, кому это выгодно? Разведка ликует.

— Совершенно верно. Таким образом, мы получили право на жизнь и новые инструкции. Девочка больше нами не интересуются. Появилась новая цель и новые интересы. Но нас тоже есть с чем поздравить. И у тебя, и у меня правительственные контракты. Такого крутого жалования и на Геральдике быть не может. — Ещё несколько минут мы молча курили. Пока Борис Кросс не подытожил. — Сей-Со нас нанимает. Обсудим вечером, а сейчас пойдём, хозяйка ждёт.

Чёртик на моём плече плакал. Внезапно без осознаваемых переходов меня пленил сон, глубокий и сладкий, с силой настоящих детских снов. Я выключался из яви одновременно и Алексом Романовым, и Фобосом Глюком. Только в отличие от маленьких тобо не поймал персонального продолжения сюжета. Долгое, головокружительное падение в истошно вопящую бездну. Сплошной душераздирающий шум постепенно распадался на голоса. Давно позабытые люди, собаки, кошки, голуби и вороны прощались со мной, просили прощения. Странное дело, но их всех я когда-то любил, искренне. Одни удостаивались робкого уважения, другие иронии и сарказма. Но сейчас они всплывали из подсознания, с внутренней стороны априорной памяти.

Старые, запылённые эмоциональные следы выталкивали милые сердцу образы, чтобы навсегда уйти вместе с ними. Речи разных персонажей заканчивались одинаково: «Меня в тебе больше нет». А вот старца в рясе я точно никогда прежде и позже не встречал. Сценарист морока.

— Их и правда, больше нет. А те, кто станут представляться ими, хотят одного — твоей крови. Что смотришь так проницательно? Не веришь? Почему? Разве я лгун?

— Да как же в такое поверить, отче? Бред какой-то, и только! — Я попятился прочь.

— А ты войди в светлый храм и уверуй. — Указывает сучковатым посохом на резную дверь.

Вхожу. Стены и потолок расписаны, точно тонкой паутиной, собраниями небесных светил, больших и малых, ярких и почти незаметных. Поверх них — замысловатые знаки, причудливые формулы. Предательски врывается в душу скользкое сходство с православным храмом. Распятия. Иконы. Огоньки на свечках трепещут, юными листочками, не успевшие налиться зеленью. Только живые светильца не тают и воском не слезятся. А на иконах вместо Бога и Святых Угодников пауки с моими лицами. И распят я, но не на кресте, как Иисус, а на колесе тележном. Ось со стороны спины в позвоночник глубоко всажена. Крутятся колёса, скрипят и стонут. Проливаюсь взглядом по святотатственному безобразию.

— Зачем я здесь? Дай мне уйти с миром. — Кошусь беспомощно на грозного старца.

— Уйдёшь, коли не передумаешь. Но сперва поделись правдой, ползущей по жилам с образами. Видишь, как без тебя обескровили.

Хватаю с алтаря кривой, грязный тесак. Собираюсь с размаху царапнуть по руке. Красные густые брызги разлетаются по храму. Но не марают, не оскверняют его. Напротив, ярко алым сеянием насыщается сам присутственный воздух. Всеобщее победное ликование. Распахиваю глаза и с радостью осознаю: слава Богу, проснулся. Разбудил меня пожилой сухенький интеллигент брауни, положил верхнюю конечность мне на плечо и мимоходом поправил яркость на сигнальном табло. А оно оповещало о скорой выброске в Ожерелье Цирцеи — устаревшее, яркое прозвище системы Троя.

— Как шутил один мой знакомый землянин: ваш ангел хранитель летит зайцем. Чуть не проспали. Крайне редко рейсовые лайнеры делают здесь остановку. А пассажиров из Ожерелья подбирает ещё реже. Лет пять назад ваш Одиссей с друзьями отсюда возвращался. А больше и не припомню. — Старичок сморщился в потёртую гармошку, саркастически подчёркивая умственное напряжение. — Точно.

— Лет пять назад? Новый миф! — Я удивлённо вытаращил глаза. — Это розыгрыш?

— Вы успеете умыться и слегка перекусить перед высадкой. Среди звёзд есть добрая сотня аналогов чаю и бутербродам. Познания хорошо утоляются вместе с обыкновенной жаждой и голодом. Возвращайтесь, а я пока стол накрою.

Через несколько минут он продолжал.

— Видите ли, время не для всех и не везде течёт одинаково. Оно избирательно. Для вас и ваших соплеменников в данной части Вселенной минуты замедляются, а в системе Троя и вовсе способны остановиться.

— Античный герой что-то успел рассказать об изобилующем приключениями славном походе? — Я очень надеялся на исчерпывающую и внятную информацию.

— Он очень многое поведал. У пролетающих тем рейсом братьев по разуму сложилось впечатление, что ребятам не терпелось основательно присесть кому-нибудь на уши. Жаль, я не самый понятливый. Разобрать получилось следующее: три звезды поочерёдно восходят, и каждая приносит свои неприятности. Цирцея олицетворялась у них как очаровательная девица, хладнокровная, способная превращать юношей в ослов, то есть одурачивать. Импуса — коварная растлительница, ведущая к погибели. И Геката — самая тусклая серая звезда — безумная бабка, пугающая страшными сказками и пьющая кровь. Больше половины соратников Одиссея не справились с искушениями, позорно сгинули. Давай на чистоту. Ты ведь ни об этом хотел спросить, да почему-то не решаешься?

— Как этим практически диким воякам удалось преодолеть заслоны, запреты и прочие тернистые преграды, чтобы вернуться, а продвинутые мудрецы остаются там навсегда? В чём фишка? Сумею ли я воспользоваться его счастливым опытом?

— Земная метафизика распалась на ряд наук. А у нас представление о природе вещей разделилось на всестороннее изучение каждого явления. Я люблю время, интересуюсь им. Благодаря этому продлил свою жизнь как минимум втрое. И спас множество чужих жизней. Если в этом месте твоё время останавливается, то через пятьдесят шесть суток, когда корабль пойдёт обратно, ты должен очутиться в этом же кресле. Моя же задача проследить, чтоб кресло было свободным и вовремя прогнать сон, устроить блаженное пробуждение здесь, а не там. Вознесение возможно, пока корабль не покинет систему трёх звёзд. А багаж и одежда останутся аборигенам. Вещи плывут независимо в другом временном потоке. Желаешь дочитать книгу? — Я кивнул. — Оставляй, на обратном пути верну.