Парижские сестры

Фиона Валпи, 2019

Париж, 1940 год. Оккупированный нацистами город, кажется, изменился навсегда. Но для трех девушек, работниц швейной мастерской, жизнь все еще продолжается. Каждая из них бережно хранит свои секреты: Мирей сражается на стороне Сопротивления, Клэр тайно встречается с немецким офицером, а Вивьен вовлечена в дело, подробности которого не может раскрыть даже самым близким друзьям. Спустя несколько поколений внучка Клэр, Гарриет, возвращается в Париж. Она отчаянно хочет воссоединиться с прошлым своей семьи. Ей еще предстоит узнать правду, которая окажется намного страшнее, чем она себе представляла. По крупицам она восстановит историю о мужестве, дружбе, стойкости и верности. Историю обыкновенных людей, вынужденных совершать необыкновенные поступки в суровое военное время.

1940

Париж стал другим.

Конечно, кое-что оставалось прежним: восклицательный знак Эйфелевой башни все еще подчеркивал горизонт; Сакре-Кёр все еще восседал на вершине своего холма на Монмартре, наблюдая за жителями города, пока они занимались своими делами; а серебряная лента Сены продолжала петлять по дворцам, церквям и скверам, огибая укрепленные фланги Нотр-Дама на острове Ситé и извиваясь под мостами, связывавшими правый и левый берега реки.

Но что-то изменилось. Это были не столь очевидные признаки, как группы немецких солдат, которые двигались вдоль бульвара, и флаги, которые развевались ветром на фасадах зданий с томной угрозой — пока колонны шагали под ними, шелест ткани, украшенной яркими черно-белыми свастиками на кроваво-красном фоне, казался Мирей столь же громким, как любая бомбардировка. Нет, она могла чувствовать что-то другое, что-то отличающееся, что-то менее ощутимое, когда пробиралась из Гар-Монпарнас обратно в Сен-Жермен. Она замечала это в глазах спешащих мимо людей, признавших свое поражение; слышала это в резких голосах немцев из-за столиков кафе. Вид военных машин вернул её в чувство, на них было еще больше нацистских знаков отличия, мрачные эмблемы которых теперь проносились мимо нее по улицам.

То, что открылось перед её взором, было понятно. Столица ее страны больше не принадлежит Франции. Она брошена и предана правительством, словно невеста, которую выдали замуж в спешно организованном браке.

И хотя многие из тех, кто, как и Мирей, бежали от немецкого наступления несколько месяцев назад, теперь возвращались, их ждал совсем другой город. Он, как и его жители, казалось, стыдливо опустил голову под напором жестоких напоминаний, которые были повсюду: Париж теперь в руках Германии.

* * *

Когда дневной свет начал удлинять тени, отбрасываемые оконными рамами по широкому пространству стола для закройки, Клэр наклонилась чуть ближе к юбке, на которую она нашивала декоративную тесьму. Окончив работу несколькими быстрыми стежками, она воспользовалась ножницами, которые свисали с ленты на шее, чтобы обрезать нить. Не в силах сдерживаться, она зевнула, а затем потянулась, потирая уставшую шею и спину.

В эти дни в atelier было так скучно, что многие девушки ушли пораньше, и некому было сплетничать и смеяться во время перерыва. Начальница, мадемуазель Ваннье, приходила в еще более скверном настроении, чем обычно, когда объем работы увеличивался: она понукала швею шить быстрее, а потом набрасывалась из-за малейшей погрешности, которую, по мнению Клэр, в обычных обстоятельствах никто даже и не заметил бы.

Она надеялась, что кто-нибудь из девушек скоро вернется, особенно теперь, когда новая администрация организовала специальные поезда для доставки рабочего люда в Париж, и тогда ночью в спальнях под карнизом не будет так одиноко. В эти дни звуки города за окнами казались Клэр приглушенными, и как только в десять вечера начинался комендантский час, наступала жуткая тишина. Но в тихой темноте здание скрипело и бормотало, и иногда Клэр казалось, что в ночи ей слышатся шаги, и тогда она натягивала на голову одеяло, представляя, как немецкие солдаты врываются в дома, ища, кого бы арестовать.

Скорее всего, она была самой юной швеей, но Клэр не сбежала, как это сделали многие другие, в тот июньский день, когда Франция оказалась в руках нацистов. У нее просто не было возможности поджав хвост бежать домой в Бретань, поскольку ей недавно едва-едва удалось удрать из маленькой рыбацкой деревушки Порт-Мейлон, где ни у кого не было ни малейшего чувства стиля и в которой оставались только совершенно дряхлые или вонявшие, словно сардины, мужчины. С присущим юности безрассудством она решила рискнуть и остаться в Париже. Оказалось, она сделала правильный выбор, поскольку правительство сдалось, лишь бы немцы оставили город нетронутым. Отъезд нескольких ее более старших коллег означал, что ей разрешили работать над более интересными заказами, которые будет поставлять salon^[3] на первом этаже. В таком случае, возможно, она привлечет внимание месье Делавина и осуществит свою мечту стать ассистенткой в salon, а затем стать и vendeuse^[4], прежде чем ей придется отдать еще много лет тяжелой работе в швейной мастерской.

Она легко представляла себя одетой в безукоризненно сшитый костюм, с волосами, собранными в элегантный шиньон, консультирующей клиентов Делавина по последним веяниям моды. У нее будет свой письменный стол с небольшим позолоченным стулом и целая команда помощников, которые станут называть ее мадемуазель Мейнардье и будут выполнять каждую ее команду.

Начальница включила электричество, осветившее комнату, где несколько девушек начали собирать все необходимое для дневной работы, складывая свои ножницы, подушечки для булавок и наперстки в сумки и вешая свои белые халаты на ряд колышков рядом с дверью. В отличие от Клэр, большинство из них жили в городе, поэтому спешили вернуться к своим семьям, чтобы вместе поужинать.

Мадемуазель Ваннье остановилась, проходя мимо кресла Клэр, и протянула руку к юбке. Она поднесла ее к резкому свету голых ламп, свисающих с потолка, чтобы как следует осмотреть попавший в ее руки предмет гардероба. Ее губы, уже покрытые глубокими морщинами — неизбежное следствие возраста и привычки ежедневно выкуривать по пачке сигарет, — собрались в еще более глубокие складки, когда она сосредоточенно сжала рот. Наконец она резко кивнула и вернула юбку Клэр.

— Погладьте это и повесьте, а потом можете собираться.

Мадемуазель Ваннье всегда давала понять, что те, кто пользовался привилегией поселиться в квартире над ателье, находились полностью в ее распоряжении, и требовала от них многого до тех пор, пока не решала, что их дневная работа наконец завершена, даже если иногда это означало труд до позднего вечера ввиду большого количества заказов и солидных комиссионных. Клэр изрядно раздражало то, что ее заставили остаться позднее остальных мастериц, и раздражение это привело к тому, что она обожгла о горячий утюг нежную кожу на внутренней стороне запястья. Она прикусила губу, чтобы не заплакать от резкой боли. Любая суета только вновь привлечет внимание мадемуазель Ваннье, и тогда ее уход будет снова отложен из-за еще одного выговора за то, что она не выполнила свою работу как следует.

Ночью она повесила юбку на вешалку для одежды, разглаживая мягкую пеструю текстуру твида по рыжеватой шелковой подкладке и восхищаясь тем, как контрастная тесьма льстила талии. Это был классический дизайн, типичный для работы Делавина, а ее крошечные аккуратные стежки были почти невидимы, что придавало одежде особую элегантность. Портной заканчивал жакет к юбке, так что новый костюм скоро будет готов к отправке его владельцу.

Шаги на лестнице и звук открывающейся двери заставили Клэр обернуться в попытке понять, кто бы это мог быть: возможно, еще одна из портних, которая что-то забыла и теперь вернулась.

Но возникшая в дверях фигура не напоминала никого из швей. Это была другая девушка, черные кудри которой обрамляли лицо настолько худое и бледное, что Клэр понадобилось несколько минут, чтобы разглядеть человека перед ней.

Мадемуазель Ваннье заговорила первой.

— Мирей! — воскликнула она. — Ты вернулась! — Она шагнула к фигуре в дверном проеме, но затем остановилась и приняла свой прежний деловой вид: — Значит, ты решила вернуться? Очень хорошо, нам очень пригодится еще одна пара рук. Твоя комната наверху пуста. Клэр может помочь тебе приготовить постель. А Эстер тоже приехала с тобой?

Мирей покачала головой, прислонившись одной рукой к дверному косяку, словно нуждаясь в поддержке. А потом она заговорила, и ее голос переполняло горе:

— Эстер мертва.

Она слегка покачнулась, и резкий свет в швейной комнате заставил темные круги под ее глазами выглядеть как легкие синяки.

Наступило потрясенное молчание, пока Клэр и начальница осознавали то, что произнесла Мирей, но затем мадемуазель Ваннье снова овладела собой.

— Так, Мирей. Ты устала с дороги. Да и не время сейчас для разговоров. Поднимайся наверх с Клэр. Отоспись как следует за ночь, а завтра ты вновь начнешь работать вместе со всеми. — Ее тон немного смягчился, когда она добавила: — Хорошо, что ты вернулась.

Только тогда Клэр, застывшая от неожиданно изменившегося облика своей подруги и от произнесенных ей шокирующих слов, быстро подошла к Мирей и заключила ее в крепкие объятия.

— Пойдем, — сказала она, беря сумку из рук Мирей. — На кухне есть хлеб и сыр. Ты, должно быть, здорово проголодалась. — Легким быстрым шагом она пошла вперед, а Мирей гораздо медленнее последовала за ней по лестнице.

Чувствуя, что Мирей нужно немного времени, чтобы приспособиться к возвращению домой, Клэр занялась приготовлением для нее кровати, а затем накрыла скудный ужин для них двоих. Разделив свой недельный паек, Клэр на мгновение задумалась, что же они будут есть завтра, но сразу же отбросила эту мысль. Гораздо важнее для Мирей плотно поесть сегодня вечером. Возможно, она сумеет найти немного овощей для супа. И теперь, когда Мирей здесь, они смогут удвоить рацион, что поможет продержаться дальше.

— К столу! — позвала она. Но так как Мирей не появилась сразу, она отправилась на ее поиски.

Мирей открыла дверь в комнату, которую занимала Эстер, когда приехала в Париж как беженка из Польши, беременная и отчаянно стремящаяся защитить свое еще не рожденное дитя. Несколько месяцев спустя в этой же крошечной мансарде родилась ее дочь и получила имя Бланш. Клэр вспомнила страх, который она почувствовала, увидев, как Эстер откинулась на подушки, держа в руках новорожденного ребенка. Она никогда не забудет выражение изможденного восторга на лице Эстер, когда она всматривалась в темно-синие глаза своей девочки, и сила ее любви мгновенно показалась Клэр исходящей из самых глубин сердца матери.

Клэр обняла Мирей за плечи.

— Что с ней случилось? — тихо спросила она.

Бросив безразличный взгляд на железную раму кровати с разодранным матрасом, Мирей тихо рассказала, как они попали в поток беженцев из Парижа, когда немецкие войска прорвали линию Мажино и продвинулись к столице. Дорога на юг была забита толпами мирных жителей, когда одинокий самолет атаковал их, снова и снова возвращаясь ради очередного обстрела народа пулеметным огнем.

— Эстер ушла, чтобы попытаться найти еду для Бланш. Когда я ее нашла, ее лицо выглядело таким спокойным. И кровь была повсюду, Клэр. Просто повсюду.

Широко раскрытые глаза Клэр сощурились, когда из них потекли слезы.

— А Бланш? — спросила она. — Она тоже умерла?

Мирей покачала головой. Потом она повернулась, чтобы взглянуть на Клэр, встретившись с ней взглядом, в котором вспыхнуло неповиновение.

— Нет. Бланш они не достали. Теперь она в безопасности с моей семьей в Суд-Уэсте. Мои мама и сестра присматривают за ней. Но ради ее же собственной безопасности ее происхождение должно оставаться в секрете, пока нацисты продолжают свое варварское преследование еврейского народа. Ты понимаешь, Клэр? Если кто-нибудь спросит, просто скажи, что Эстер и Бланш мертвы.

Клэр кивнула, безуспешно пытаясь утереть поток слез рукавом.

Мирей протянула руку и яростно схватила Клэр за плечи яростной хваткой, которая не могла остаться без внимания.

— Прибереги слезы, Клэр. Когда все это закончится, мы станем скорбеть, но пока еще время не пришло. Сейчас мы должны сделать все возможное, чтобы дать отпор, противостоять этому кошмару наяву.

— Но как, Мирей? Немцы повсюду. Что ж тут поделаешь, если наше правительство отказалось от Франции.

— Всегда можно что-то сделать, какими бы незначительными и маленькими ни казались наши усилия. Мы должны сопротивляться, — она сделала особый акцент на последнем слове, и глаза Клэр расширились от страха.

— Ты хочешь сказать… Ты что, собираешься вмешаться?

Темные кудри Мирей танцевали, как в старые добрые времена, когда она проявляла решительность, и на ее лице было написано явное неповиновение, когда она кивнула. Затем она спросила:

— А ты, Клэр? Что ты собираешься делать?

Клэр покачала головой.

— Я не уверена… Я просто не знаю, Мирей. В подобной ситуации обычные люди, как мы с тобой, просто бессильны.

— Но, если, как ты выражаешься, обычные люди ничего не предпримут, кому же придется сделать этот шаг вперед и выступить против нацистов? Ведь не политикам из Виши, которые теперь лишь марионетки нового режима, и не французской армии, батальоны которой гниют в полувырытых могилах вдоль линии Восточного фронта. Мы — все, что осталось, Клэр. Обычные люди, такие как ты и я.

После паузы Клэр ответила.

— Но ты не боишься, Мирей? Вступать на столь опасный путь… прямо под носом у немецкой армии? Париж теперь принадлежит им. Они повсюду.

— Однажды я действительно испугалась. Но я видела, что они сделали с Эстер и со многими другими, которые были на дороге в тот день. С «обычными людьми». Теперь меня переполняет злость. И она сильнее страха.

Клэр пожала плечами, и Мирей ослабила свою хватку.

— Слишком поздно, Мирей. Мы должны признать, что все изменилось. Франция не единственная страна, которая пала перед немцами. Пусть теперь сражаются союзники. В наши дни полно войн, так что для того, чтобы остаться в живых, не обязательно искать неприятности в других местах.

Шагнув назад в узкий коридор, Мирей потянулась к ручке двери в комнату Эстер и плотно закрыла ее.

Клэр нервно затеребила подол рубашки, не зная, о чем говорить дальше.

— Тут есть кое-что на ужин… — начала она.

— Все в порядке, — ответила Мирей с улыбкой, которая не смогла изгнать грусть из ее глаз. — Сегодня мне вовсе не хочется есть. Наверное, я просто распакую свои вещи и немного посплю.

Она повернулась к своей спальне, но затем остановилась, не оглядываясь. Ее голос был спокойным и тихим, когда она сказала:

— Но ты ошибаешься, Клэр. Никогда не бывает поздно.

Примечания

3

Салон (фр.).

4

Продавщица (фр.).