Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там

Филипп Матисзак, 2019

Книга доктора римской истории, автора многочисленных книг по истории Рима Филиппа Матисзака приглашает читателя отправиться в Древние Афины времен Перикла и Фидия. Автор, как опытный гид, проведет вас через узкий Фермопильский проход, бывший некогда ареной героического противостояния спартанцев и армии Ксеркса, к священным храмам Дельф, а далее по морской глади вы достигнете величественных морских ворот Афин – порта Пирей. Вскоре вы попадете в прекрасный греческий город Пяти Холмов. Книга не только познакомит вас с величественным Акрополем и шумной Агорой, но и приоткроет двери многочисленных лавок и частных домов. Вы побываете на представлениях театра Диониса, пройдете по узким афинским улицам во время Великих Панафиней, станете гостем веселой греческой свадьбы. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Восьмой час ночи (01:00–02:00)

Рабыни разыгрывают пьесу

Строго говоря, Дария находится в андроне — части дома, куда допускаются только мужчины. Обычно в таких помещениях хозяева принимают гостей; но всякому ясно, что в этом андроне никто не пирует. В свете однойединственной масляной лампы можно различить только письменный стол. Мрак скрывает ложа для пиров, но они отодвинуты к стене, а вместо пирующих на них возлежат свитки, одежда да недоеденный ломоть хлеба с оливками. Более того, сейчас в этих мужских владениях нет ни одного мужчины — только Дария и еще одна женщина. Склонившись над столом, они изучают лежащий на нем предмет. Внезапно спутница Дарии начинает говорить стихами:

«Почтеннейшей спартанке, Лампито, привет!

Какой красою блещешь ты, любезная!

Румяна как и телом как упитанна!

Да ты быка задушишь!» ^[6]

В ответ Дария изо всех сил старается изобразить спартанский акцент, сознавая, что звучит не как спартанка, а скорее, как афинянка, застудившая горло. Спартанцы — народ нелюдимый, а те немногие уроженцы Лаконии, которых ей довелось встретить в Афинах, были чересчур лаконичны.

Дария перечитывает написанное на свитке. Она не уверена, как именно можно «блистать красой». Но драматург написал именно «блещешь». Точнее, сперва он зачеркнул это слово, но затем вернул его на место.

Хрисеида, ее спутница, нетерпеливо вздыхает и возвращается к своей роли:

«А что за груди! Твердые и круглые!» ^[7]

Дария едва успевает увернуться. Хрисеида в свое оправдание заявляет:

— Так в пьесе написано! Смотри, ты должна ответить: «Ты что ж меня, как жрец голубку, щупаешь?» ^[8]

Дария силится понять, что здесь смешного, а потом вспоминает, что на сцене говорить и делать все это придется актерам: в афинском театре женские роли играют мужчины. Мужчины в женской одежде, лапающие друг друга за бутафорские груди, — именно таким пошлым юмором и славится ее хозяин, Аристофан.

Дария знает, что они с Хрисеидой — особенные рабыни: они обе умеют читать. Далеко не все свободнорожденные афинянки могут похвастаться тем же. Впрочем, не так уж это и удивительно, ведь хозяин Дарии и Хрисеиды — ведущий афинский комедиограф. Он как раз лег спать и оставил на столе черновик своей новой комедии, которую предприимчивые девушки пытаются читать по ролям.

Хрисеида присматривается к имени своей героини.

— Лисистрата… Какое редкое имя! Кто назовет свою дочку «Распускающей войско»? Почему не Неэра, «Новая»? Или Евдокия — «Красивая»^[9]?

— Ну, такие имена приносят несчастье. Знаешь девушку из дома Евдокса, Екатерину? Ее имя значит «непорочная», а сколько у нее мужчин? Да хотя бы меня возьми. Мое значит «многим владеющая», а ведь мне даже моя туника не принадлежит. А тебя зовут Хрисеида…

Дария смущенно умолкает. Имя Хрисеиды — больная тема для его обладательницы. Рабы попадают в Афины разными путями. Хрисеида рассказывала Дарии, что ее путь начался двадцать пять лет назад, когда лидийские пираты захватили лодку в море у Галикарнаса. В лодке находилась мать Хрисеиды, дочь местного аристократа. Этот аристократ отказался выплачивать выкуп за свою дочь, и пираты продали ее в рабство (на решение отца наверняка повлияло то, что у него было еще две дочери, и за каждой в свое время пришлось бы дать большое приданое). Хрисеида родилась в Анатолии, где ее мать стала наложницей персидского чиновника. Имя Хрисеиды происходит от слова «золото», но сама она столь же смугла, как и ее отец-перс.

Саму Хрисеиду захватили в плен греки, напавшие на приморский город, в котором она жила. Так Хрисеида стала трофеем. В возрасте восемнадцати лет ее продали в рабство в Афинах. Когда-то мать научила ее читать и писать — это и привлекло в ней драматурга Аристофана, которому как раз нужен был раб-секретарь, а заодно и уборщик, и помощник по хозяйству. С тех пор Хрисеида живет в доме комедиографа.

Хрисеиде еще повезло. В отличие от нее, Дария понятия не имеет, кем был ее отец. Гордое имя ей дала честолюбивая мать — рабыня-проститутка, жившая в одном из лучших борделей Кидафинея (самого большого из пяти районов в городской черте Афин). Мать Дарии не хотела, чтобы дочь пошла по ее стопам, и сделала все, чтобы девочка обучилась не только грамоте, но и основам счетоводства. В результате Дарию продали одному из постоянных клиентов борделя — Аристофану. В доме нового хозяина она встретила Хрисеиду, которая восполнила пробелы в ее знаниях — в том числе для того, чтобы как-то себя развлечь.

Этим женщинам живется не так уж плохо. Они обе провели в рабстве всю жизнь, но свысока смотрят на свободорожденных нищих, сидящих в грязи и выпрашивающих подаяние. Рабынь, по крайней мере, кормят и одевают, и им не приходится спать на улице.

Вдобавок большинство греков относятся к рабам как к людям, оказавшимся в трудных жизненных обстоятельствах, а не как к несвободным от природы существам (разумеется, если речь идет о рабах-греках — все знают, что варвары рождены для рабства). Образованные рабы-греки рассматривают свою рабскую участь как нечто временное, и их хозяева мыслят так же. Разумеется, Дария и Хрисеида не собираются оставаться рабынями до конца своих дней. За Хрисеидой ухаживает помощник одного финикийского купца, паренек, которому ее смуглая кожа и темные кудри кажутся весьма привлекательными. Если он купит ее у Аристофана, Хрисеида выйдет за него замуж и потребует свободу в приданое. В конце концов, нет ничего невозможного.

Дария метит еще выше: она надеется выйти за самого Аристофана. А почему бы и нет? Многие наложницы в один прекрасный момент становятся женами. Аристофану чуть больше тридцати лет — самое время для брака. Обычно афинские мужчины берут в жены девушек, которые младше их на десять-пятнадцать лет, и семнадцатилетняя Дария — идеальная пара для драматурга. В самом деле, зачем ему жениться на какой-нибудь чопорной аристократке, с которой он едва знаком?

Денег у Аристофана достаточно, а до мнения афинских политиканов ему нет никакого дела — не зря же он регулярно высмеивает их в своих пьесах. Несколько лет назад демагогу Клеону настолько не понравилось, как Аристофан изобразил его в одной из своих комедий, что он решил судиться с драматургом (несмотря на это — а возможно, именно благодаря этому — пьеса получила первый приз на Ленейских состязаниях: афиняне никогда не испытывали благоговения перед своими политиками).

Гнев Клеона наверняка был вызван тем, что Аристофан намекал на его нечистоплотность. Дария припоминает, как читала эти строки:

Бейте, бейте негодяя, коневредного слепня,

Ненасытную харибду, живоглота-паука!

Негодяя, негодяя! Дважды, трижды повторю:

Ведь не просто негодяй он, — дважды, трижды негодяй.

Ну, так бей его, преследуй, колоти, гони, лупи!

<…>

Ты ведь щупаешь, как смоквы, у ответчиков бока,

Что, созрели уж для взятки или пусть еще растут…

<…>

Ты ведь ищешь среди граждан побогаче дурачков,

Почестнее, поглупее выбираешь простака…»^[10]

В общем, Клеона нельзя назвать большим поклонником Аристофана — а вот Сократ, как ни странно, не в обиде на драматурга. Это многое говорит о Сократе: мало кто продолжил бы общаться с человеком после такого разноса, который Аристофан учинил Сократу в «Облаках». Не так уж часто одному-единственному философу посвящают целую комедию — а эта комедия представляла собой форменное издевательство над Сократом, его личностью и идеями (которые, если верить Аристофану, изготовлены в своего рода мастерской под названием «мыслильня»). Впрочем, «Облака» не имели большого успеха у публики. От афинских сплетников Дария узнала, что виноват в этом был сам Сократ. Слушая меткие нападки, он не гневался и даже не морщился, а казалось, искренне наслаждался представлением. На праздник Дионисий в город стекаются толпы чужаков, жаждущих увидеть театральные постановки, и, когда один из них недоуменно спросил: «Да кто такой этот Сократ?», философ встал со своего места и весело помахал собравшимся. В результате вместо того, чтобы приветствовать разоблачение самовлюбленного эгоиста, зрители сочли, что Аристофан набросился на благоразумного и добродушного гражданина, который к тому же имел репутацию героя войны (когда Сократ не спорил об этике или о природе души, он дрался, словно бешеный волк). В тот раз Аристофан занял третье место из трех возможных.

Дарии «Облака», безусловно, нравятся. Один из главных героев, Стрепсиад, влезает в долги, потому что его испорченная супруга-аристократка разрешает их не менее испорченному сыну растрачивать деньги, которых у Стрепсиада попросту нет. Здесь Дария полностью согласна: нет ничего хуже жен-аристократок, которым подавай лошадей, шелка и красивую жизнь. Аристофану нужна красивая, хозяйственная и благоразумная невеста. А чтобы найти такую невесту, ему достаточно присмотреться к женщине, с которой он делит постель. Дария не оставляет попыток склонить драматурга к браку, хотя для человека, считающегося мастером слова, Аристофан поразительно плохо считывает даже самые прозрачные намеки.

Талия, муза комедии, держит комическую маску ^[11]

АРИСТОФАН

Аристофан считается величайшим представителем так называемой древней аттической комедии — впрочем, здесь у него есть существенное преимущество, так как из комедий этого периода сохранились лишь его произведения (до нас дошли одиннадцать из примерно сорока написанных им пьес). Аристофан никогда не был голодным художником: он происходил из богатой семьи (по-видимому, владевшей землей на острове Эгина) и получил превосходное образование. Он считался знатоком поэм Гомера и успешно отстаивал свои взгляды в разговоре с ведущими философами эпохи.

Аристофан был ярым противником войны, и «Лисистрата» — лишь одна из множества пьес, в которых он критиковал бессмысленность войн и глупость людей, втягивающих в это его город.

Мы не знаем, на ком Аристофан в итоге женился, но в том, что он женился, сомнений нет: у него было три сына, один из которых, по-видимому, дописал и поставил две пьесы, остававшиеся незаконченными на момент смерти драматурга в 386 г. до н. э.

После краткой, но довольно напряженной паузы рабыни возобновляют чтение «Лисистраты» по ролям. Не сговариваясь, они перестали играть разные роли. Вдруг Хрисеида восклицает:

— Ой, кажется, мы больше не занимаемся любовью!

Дария отрывается от свитка (она читает гораздо медленнее Хрисеиды).

— С чего это? Что-то религиозное?

— Вроде того. Все женщины Греции торжественно клянутся этим больше не заниматься. Вот, смотри: «Не подниму персидских туфель к пологу… Не встану, словно львица над воротами…»^[12] Полное воздержание!

— Как будто по-другому нельзя! — со знанием дела замечает Дария. — Вот, например…

Она замолкает, вдруг осознав, что означает появление этой комедии. Антивоенные пьесы не пишутся просто так. Значит, рыночные сплетни недалеки от истины. Война вот-вот возобновится.

Хотя Дарии нравится задумка Лисистраты, созвавшей женщин и уговорившей их не раздвигать ноги, пока мужчины не прекратят драться, женщина убеждена: драться они будут в любом случае. Они дерутся всегда. Не так давно афиняне воевали в Египте — ничего хорошего из этого не вышло, но город все равно развязал еще одну войну — в Малой Азии (иначе Хрисеида не оказалась бы в Греции). Затем война со спартанцами, а теперь все судачат о том, как легко Афины могут завоевать Сицилию. Прав был Гомер: скорее мужчины устанут от вина и от танцев, чем от войны!

Дария с ужасом думает о новой войне и о неопределенности, которую она принесет. Аристофана снова не будет дома. Его могут даже убить! А если все сложится совсем плохо, они с Хрисеидой тоже не переживут эту пору.

ЛИСИСТРАТА

Пьеса будет поставлена в 411 г. до н. э., через пять лет после этого воображаемого чтения первых черновиков Аристофана. К тому времени война между Афинами и Спартой возобновится — на этом фоне героиня комедии и решит организовать переворот. Лисистрата предлагает именно то, о чем говорилось здесь: женщины Греции устраивают сексуальную забастовку, требуя от своих мужей прекратить убивать друг друга.

«Лисистрата» считается шедевром Аристофана — ее неоднократно переводили и публиковали в различных сборниках. Проблема со многими современными интерпретациями пьесы в том, что они содержат явный феминистический посыл, искажающий замысел автора. Хотя Аристофан относился к женщинам с гораздо большим сочувствием, чем многие из его современников, мысль о том, что женщины могут получить власть над мужчинами, казалась ему просто смешной.

Греческий оригинал полон поразительно неприличных шуток, которые впечатлительные переводчики предпочитали смягчать. Представьте, что Шекспир решил бы сочинить порнографическую пьесу с политическим подтекстом.

— Война — мужское дело, — говорит Хрисеида, повернувшись спиной к Дарии. — Мы молчим и сидим дома, одинокие, всеми забытые. Нам приходится сносить их безрассудство. От нас требуют, чтобы мы прикусили язык, но ведь мы понимаем, что происходит: даже дома он только и говорит, что о войне! Приходит с собрания и вещает об очередном безумном решении, которое еще быстрее всех нас погубит! Но если мы спросим, что там собираются написать на табличке с мирным договором, на нас поглядят с презреньем и потребуют скорей приниматься за пряжу, а не то заболит голова или что похуже^[13]!

Дария удивляется, услышав из уст подруги такую тираду. Она и не знала, что Хрисеида настолько красноречива! Дария не сразу замечает, что, пока она сама читала со свитка, Хрисеида дотянулась до черновых заметок драматурга и принялась их цитировать. Она заглядывает подруге через плечо и видит множество перечеркнутых строк и приписку: «переложить ямбическим тетраметром». Что бы это ни значило.

Дария не может сдержать смех. Она понимает, почему не узнала слов своего хозяина: он еще не успел втиснуть в этот фрагмент скабрезную шутку. А ведь именно это получается у Аристофана лучше всего: он делает из какой-нибудь пошлости такие изящные стихи, что зрители в театре не знают, восхищаться или возмущаться.

Она пытается оценить работу хозяина критически. Дария, конечно, не знаток театрального искусства, но насколько же комфортнее станет жизнь в доме драматурга, если его пьеса будет принята хорошо! Многое зависит от хора: хорошо обученный хор может спасти пьесу, а плохо обученный — все испортить. А вот и слова, которые будет петь хор… Постойте-ка! Удивившись, Дария начинает копаться в лежащих на столе бумагах… Вот же — совсем другие слова! Дария догадывается, что Аристофан решил использовать в пьесе сразу два хора: хор мужчин и хор женщин. Значит, и риск, что что-то пойдет не так, возрастает в два раза! Но это новаторское решение, и Дарии кажется, что заядлые театралы его оценят.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Аристофан. «Лисистрата», 77–80. Здесь и далее комедии Аристофана цитируются в переводе А. И. Пиотровского по изданию: Аристофан. Комедии. Фрагменты. М.: Наука, Ладомир, 2000. Прим. пер.

7

Там же, 82. Прим. пер.

8

Там же, 83. Прим. пер.

9

Имя Евдокия происходит от греческого слова «благоволение» Прим. пер.

10

Аристофан. «Всадники», 247–251, 259–260, 264–265.

11

Талия, муза комедии. Рельеф Саркофага муз. Музей Лувра, Париж / Marie-Lan Nguyen, Wikimedia Commons, Public Domain.

12

Аристофан, «Лисистрата», 230–231. Прим. пер.

13

См. Аристофан, «Лисистрата», 528–541. Прим. пер.