На бегу

Филипп Андреевич Хорват, 2022

В шести фантастических рассказах сборника происходит то, что вполне могло бы случиться или реально случится в жизни. Трагическая история несчастной еврейской семьи, встретившейся с древним монстром; мальчик из детдома, попавший в капкан к странной родительнице; писатель, бегущий наперегонки с таинственной тенью; группа учёных и эфэсбэшников, столкнувшаяся со сверхчеловеком; человек, решивший трансформировать своё тело и судьбу; школьник из будущего, сочиняющий выпускную работу… Всех этих персонажей объединяет кое-что важное, и это – отнюдь не только причудливая воля автора к фантазии. Содержит нецензурную брань.

Выпускной день

Довольно сложно начинать это выпускное школьное сочинение, потому что, в сущности, я понятия не имею, чем оно могло бы стать.

Тема вроде наилегчайшая — «Мир наших российских предков в 2021 году», и информации в сети полно: я слегка окунулся мыслями в недра сети гуглоносом, найдя множество видео, мемов, музыки и текстов за тот период, но… Подумал, что это ведь слишком просто: ты выкачиваешь все важные совокупности графов, разворачиваешь в матрице, изучаешь и описываешь самое интересное. Задачка для третьего класса, не более. А, значит, глупо и скучно, этим наверняка займутся одноклассники.

Если же к делу подходить не формалистски, а с душой (никто до сих пор не доказал наличие души в человеке, но чёрт с ним), то я быстро утыкаюсь в тупик. Ведь, оказывается, понятия не имею, что из себя представляли люди в 2021 году.

Вот он, смотрит на меня с картинки. Толстячок в странной одежде, коротко стриженный, с едва безумным взглядом. В глазах — ни искры интеллекта (или мне так кажется только?). Если верить подписи, это топ-менеджер крупной государственной компании, член совета акционеров, отец троих детей и владелец стороннего бизнеса (бизнеса для души, как иронично отмечает неизвестный журналист-расследователь столетней давности, но души нет в человеке). Так вот он каков, герой того времени? Правда?

Или взять эту даму, симпатичную, по возрасту немного за тридцать, в лёгком облегающем прекрасное тело платье — она меня чуть возбуждает (отмечу сразу, что я гетеро, хоть это и редкость в наши дни). Кто это? Неизвестно. Кривая, едва надменная улыбка, а властный взгляд намекает на то, что и она не из простых обывателей. Может, жена несчастного моего топ-менеджера?

Собственно говоря, почему бы и нет, это вполне допустимо, пусть будут супругами. Он и она, Адам и Ева столетней выделки, случайно прыгнувшие мне в глаза из ретро-облака Яндекса. Вряд ли два этих типажа портретно воплощали в себе что-то всеобщее, характерное для остальных ста сорока шести миллионов граждан страны под названием «Российская Федерация». Но я бы хотел подцепить именно их гуглоносом, аккуратно скопипейстив в своё то ли сочинение, то ли вольную фантазию.

Что заметно: они отличаются от нас, очень отличаются. В их глазах самоуверенная, нагловатая теплота силы, и это то, чего не хватает моим современникам. Честно говоря, я понятия не имею о взгляде современников, поскольку все наши глаза застит белесая дымка вечного погружения в сеть. В те редкие секунды, когда я выхватываю открытые взгляды мамы, папы или ди-сестры, я вижу лёгкое косоглазие растерянности: мои родные люди потеряны, они не понимают, что происходит вокруг…

Впрочем, я отвлёкся, вернёмся к нашим гражданам столетней дальности. Я не стал ничего про них гуглоносить, потому что хочу немного пофантазировать. Подхвачу курсором за шкирку, к примеру, Леона Союз-Аполлонова (имя я взял для топ-менеджера от балды, ничего личного, сразу приношу извинения всем Леонам и всем Союз-Аполонновым, которые столкнутся с этим сочинением ) и помещу его в самый центр Москвы. Что из себя представляла на тот момент Москва, я понятия не имею. Наверное, что-то большое, высотное и бессмысленное в каждой своей простодушной улочке.

Однако, вот это вот — Москва — мне нравится одним своим названием. Во рту сразу рождается кремовый привкус клубнично-сливочного торта, а если привлечь к делу сочинения дополнительное слово Кремль (оно обозначает вроде как некий заповедник политического разгильдяйства в самом центре того города), так вообще сказка. Очень жаль, что от Москвы ныне ничего не осталось, я тут вступаю на тропу полной фантазии. Однако это та самая тропа, по которой я бы вместе с Леоном Союз-Аполлоновым хотел прогуляться и сам.

Вот как я представляю нашу прогулку. Ступает мой Леон аккуратным шагом по какой-нибудь Тверской, ровняя влажным кожаным ботинком зеленейшую щетину травы. И разговаривает в телефон. Тут надо пояснять (я опять гуглоносю), много и мыслеохотно, поскольку не уверен, что поймёт даже учитель (уже за одно это пояснение вы должны бы отправить моё сочинение на соискание социального бонуса, что скажете, Тохир Робертовна?). И я поясню: телефоном наши предки называли такой металлопластиковой прямоугольник с микропроцессором внутри, который приходилось таскать с собой в кармане или в сумочке, или в рюкзаке. Отдельно от тела, как бы удивительно это ни звучало. Да, чип микропроцессора не вживлялся в людей с рождения, он был вовне.

В телефон нужно было разговаривать ртом, потому что тогда речь преимущественно была живой. Это любопытный анахронизм, доставшийся нам со времён первобытных приматов, наших ещё более далёких предков. Ради экспериментального интереса я попробовал овладеть устной речью, используя русский язык образца первой половины прошлого века. И добился определённых успехов, изучая технику по экспресс-методике Илоны Давыдовой.

Хочу опять же отвлечься и пояснить, что разговаривать звуками, при помощи языка, хоть и трудно, но довольно… странно. Во-первых, очень сложно «разбудить» атавистически заснувший человеческий орган (да-да, я знаю, что наши бабушки и дедушки в детстве вполне ещё владели речью, но уже тогда с трудом). Во-вторых, куда как тяжелее заставить язык воспроизводить именно те звуки, которых требуют правила. Я пока что больше мычу и блею, но простейшие слова произносить научился. Думаю, что продолжу опыты и наблюдения дальше: хочу овладеть словами хотя бы из трёх/четырёх слогов — так родится моё имя, к примеру.

Возвращаясь же к милому Леону столетней давности, хочу отметить, что этот примитивный по виду человек тараторил в телефон со скоростью пулемёта! Построив антропо-психологическую модель разговора (в этом мне помогли архивные ютуб-записи), я мысленно воспроизвёл его речь. Вышло примерно так:

–…Ты чо мне базарил, что они готовы подписаться хоть завтра? Без отката в их головную контору, как я понимаю, они хером не двинут в нашу сторону. А у меня контракт горит, прикинь, и бабла сейчас в ноль, всё ушло на разработку стартапа. Блин, чувак, я говорил, что с госконторой связываться — это головняк… Только время теряем.

Смысл вышеприведённого монолога загадочен, он поддаётся расшифровке разве что специалисту по исторической лингвистике. Тем не менее уверен: всё высказанное душевнейшим Леоном представляет собой нечто высокоинтеллектуальное и прекрасное в каждом отдельном слове, иначе и быть не может. Глаза, эти его зрачки, подсвечиваемые каймой благородной печали, подсказывают — Леон обсуждает по телефону с невидимым собеседником нечто важное.

Ради полноты смоделированной ситуации представим, что в собеседниках у него как раз таки жена (то есть его Ева). Имя для неё я тоже подберу какое-нибудь из тех, что попроще. Скажем, пусть будет Ольга Птичьева (я попробовал языком воспроизвести эту фамилию, и у меня во рту заполыхал пожар боли).

Представляю её заточённой в тоске на самой вершине одной из тех тридцатиэтажных башен, которые опоясывали вблизи леденцовый Кремль криво пляшущими рядами. Ольга вглядывается в панорамное окно и говорит в телефон Леону:

— Жизнь прекрасна неизвестным науке способом. По левую сторону от окна — сплошной Пауль Клее, по правую сторону руки, протянутой ввысь, к дымчатому солнцу, — Владимир Георгиевич Сорокин. Это Реутов, детка, просто Реутов.

Леон, кажется, поддакивает в полутени утомлённой шумом Тверской, а я на всякий случай поясню, что эти загадочные по смыслу слова сгенерировал через антро-психологическую матричную модель (за основу, правда, взял архив ВКонтакте и Facebook).

Вот так разговаривали наши предки, хоть и языками, но как-то, видимо, с трудом понимая друг друга. Размышляя эти строки в сочинение, я не перестаю удивляться. Ладно бы у всех восьми миллиардов (подумать только — восемь миллиардов живых людей!) был один для всех язык, так ведь нет. Мой верный гуглонос подсовывает справку: в 2021 году люди разговаривали на 7074 языках — неслыханная роскошь и тяжкий труд непонимания друг друга через ширмы искусственных границ. Я невольно сравниваю с тем, что есть на сегодня: 789 миллионов человек, которые пользуются единым уникодом Большого Контента. Ну гениально же, потому что просто!

Тохир Робертовна нередко вздыхает чувственным капсом на уроке: мол, уникод уничтожил литературу. Дорогой мой учитель, давайте я поспорю с вами в сочинении. Что такое эта ваша литература? Я читал Гомера и Шекспира, Гёте и Фауста, Шопенгауэра и Ницше, Гоголя и Солженицына, даже кого-то из этих столетней давности российских литераторов читал (фамилию, простите, запамятовал). Спорить не буду, как приключение ума проза и поэзия интересны. И фантазией никто из числа упомянутых писателей не был обделён, это точно.

Слово фантазия, впрочем, определяюще, потому что ничего, кроме неё, в литературе нету. Но она не отражает реальности, которая, подозреваю, и близко не мерцала при записи всего этими людьми придуманного. Значит, грош цена вашей литературе. Я очень рад, что с появлением контент-уникода литература постепенно умерла, это ведь лишние эксабайты, засоряющие серверы. Для серьёзного дела хватает науки, для развлечений — контента, а больше ничего и не надо.

Я, однако же, опять отвлёкся от сути своего сочинения, главными героями которого по-прежнему остаются Леон и Ольга. В оправдание невольного рассеяния мысли скажу, что оно случилось неспроста: я вышел на веранду и залюбовался прекрасными физическими формами одной из соучениц по школе. Она сейчас занимается ню-йогой на лугу и лукаво поглядывает на меня (она, кажется, тоже гетеро, и в её глазах тоже свет, а не белесые тени сетевых ширм). А я продолжаю про Леона и Ольгу.

Для успешного раскрытия темы сочинения мне нужно придумать Леону и Ольге какое-нибудь приключение. И с этим снова проблема, потому что мне по-прежнему непонятно, чем жили мои герои.

Быстренько просмотрев несколько русских сериалов 2021 года (с уникод-субтитрами, разумеется), я, кажется, нащупал ниточку интересной сцены, в которой неплохо бы смешать вампиров с глупостями социально-бытовой рефлексии.

Опять отвлекаясь, отмечу: нельзя сказать, что невольную рефлексию мы, люди будущего, побороли совсем. Она, очевидно, въелась в суть человека, как выделение менструального цикла в бархатистую поверхность женской прокладки. И всё же мелькающих фоном мысле-нарезок, эмоций и полуэмоций у нас значительно меньше — резвиться им мешает твёрдая впаянность сознания в сеть. Сетевые фильтры подкручиваются в секунды, и вот уже ад шума в голове плещет едва осязаемыми волнами в туманных далях. Какое блаженство…

Жизнь же Леона и Ольги, к сожалению, была наполнена бьющим через край фонтаном глупости. Которую они изо дня в день демонстрировали окружающим — через многочисленные посты в соцсетях (окружающие, впрочем, отвечали взаимностью). Если вы, Тохир Робертовна, желаете примеры, то их есть у меня. Предлагаю даже сыграть в игру: далее я отправлю два поста, а вы попробуете определить, какой из них принадлежит Ольге, какой — Леону.

Пост № 1

«Мне сегодня исполняется 666 лет, и если кто-то хочет продолжать меня читать, то пусть донатит на карту 8976 6547 3456 7659

Привет-банк карта номер: 6547 8734 9874 2356

Либо кидайте на телефон: [phone]

Или на второй телефон, тоже вариант: [phone]

А пока о наболевшем, о зоохристианстве. Отдам кошку в добрые руки бога или богини Баст (желательно). Кошку ловил сам, накрыв её телом от двух охреневших питбуллей, которых натравливал на несчастное животное не менее охреневший жиробас с сальными патлами и в застиранной футболке (с надписью punk no Deadpool, хе-хе).

Кошке полтора года, стерилизована, знает лобок, ест корма. На фото я с кошкой. Кстати, можете ещё задонатить на корм, а то мне самому на хавчик не очень-то хватает в последнее время.

Репост платёжных данных приветствуется: у меня каждый текст набирает десятки лайков, а толку хрен».

Пост № 2

«Расскажу о глобальной тайне, мысли о которой мучают меня в последнее время. Мы так увлеклись отстаиванием своих прав, что перестали отличать их от привилегий, то есть от дискриминации.

Право пожрать в кафешке (сделать ноготочки, нанять уборщицу или няню для ребёнка, пройтись по тротуару, не боясь самокатов, заказать красавчика-курьера с пиццей, купить новый телефон и т. д. и т. п.), завоёвано столетней историей борьбы сами понимаете с кем. Это как бы наше право, но мы забываем о правах эксплуатируемых. А они ведь страдают, бедняжки, я имею в виду официанта и красавчика-курьера, что несут нам жратву с высунутыми на плечи языками. Вот о них надо сейчас думать, как говорил Пригов, иначе они подумают о нас, и будет полный бананас».

Дополнительный вам вопрос, Тохир Робертовна, что объединяет эти два поста? Думаю, мы ещё с вами подискутируем.

А пока, глядя на луговую шванасану восхитительно обнажённой соседки по школе, я возвращаюсь мыслями к Ольге и Леону. Приведённые выше тексты постов как будто, с одной стороны, воплощают в себе концентрированное жизненное кредо этих забавных людей прошлого. Но, с другой стороны, обращаясь к образцам эпистолярного уни-жанра современников, я особой-то разницы не вижу.

Конечно, никаких официантов и курьеров (с помощью гуглоноса я уточнил профессиональный функционал этих людей) у нас давно нет. Вместо них еду доставляют инком-дроны последнего гуманизированного поколения, чей интеллект «притушен» до стандартных 120-140 баллов по шкале Стэнфорда-Бине. И именно болью за насилие над несчастными братьями нашими меньшими пронизаны речи тех, кто по-настоящему радеет за незащищённые слои сегодня. Мои нежные чешуйчатые драгон-крылья трепещут за спиной в экстатическом восторге, едва я вспоминаю манифест Георге, прокалённый ненавистью к эксплуататорам:

«Семь тысяч лет гремит наша священная война против тех, кто решил, что он лучше других. Семь тысяч лет наши глотки стынут в молчаливом крике. Семь тысяч лет мы спрашиваем друг друга — доколе? И я задаюсь этим же вопросом сейчас: доколе мы будем терпеть власть добровольно провозгласивших себя хозяевами ублюдков?

Эй ты! Да-да, ты, я обращаюсь к тебе, выпивающему ежедневно за ресторанным столом не менее литра крови трудящегося. И неважно, что сегодня в его роли выступает уже не человек из плоти, а формально уравнённый в правах гум-андроид. Ведь и инком-дрон, и инженерный дроид, и лунный атмосферик, и глубоководный исследователь — это всё те же самые гум-андроиды, которые живут, чувствуют, ощущают мир через ту же сеть, что и мы. Они — живые, они сердце нашей объединённой планеты, попираемое грязным ботинком упивающегося своим всесилием чёрно-белого господина! В их микропроцессорах сосредоточена вся та боль семи тысяч лет унижения и бесправия, от которой содрогается любой человек, не лишённый эмпатии!».

И так далее. Представляя сидящих за ресторанным столом Леона и Ольгу с бокалами в руках, где плещется кровь обслужившего их по полной официанта Филиппа, я элегантно протягиваю ниточку жизней моих героев к заявленный выше вампирской теме. Скажем прямо, эти люди — вампиры! Кто бы что ни говорил, ни пробовал убедить в заблуждении, а я знаю: они существуют. Не зря же именно в 2021 в той прекрасной России прошлого вовсю бушевала пандемия, рождённая в глубинах китайского рынка укусом гигантской летучей мыши.

Да, многоуважаемый Тохир Робертовна, к сожалению, выбранные мной для сочинения Леон и Ольга по природе своей кровососущие нелюди. Может быть там, в самый разгар ресторанного их пиршества, вдруг и появится Антон Городецкий, который сразит обеих моих дорогих нетопырей осиновым колом, да только Филиппу это не поможет — на их место придут десятки, сотни других любителей народной крови.

Собственно, в этом-то вся проблема последних ста лет, которую человечество более или менее успешно решило только к восьмидесятым годам. Не буду в сочинении разворачивать всю ту цепочку кровавых событий, по следам которых люди пришли к порогу маленького рукотворного Эдема, мы прекрасно знаем обо всём из уроков истории. Тысячи лет неравенства по отношению друг к другу, наконец-таки, оказались перечёркнуты и остались позади, спасибо за это Всемирному конгрессу социального выравнивания. Теперь можно вытереть с губ остатки кровавых пятнышек, и мир давно обещанного коммунизма поглотит нас целиком.

В этом месте мне бы распрощаться с Ольгой и Леоном, судьба которых была посвящена бессмысленному кровопийству, беспрерывной рефлексии и разговорам в телефон. Хотелось бы, однако, на полях пунктирно очерченной здесь их жизни добавить маленькое, чуть искупляющее «но»: они ведь были всё же нашими предками. А значит, частичка вампирской крови течёт, скажем, во мне, и в вас, Тохир Робертовна, и даже в этой обворожительной соседке по школе, которая вот прямо сейчас призывно махнула мне ладошкой. К ней, в заключении сочинения, я и спускаюсь с веранды дома.

***

В доли секунды отправив сочинение учителю, я окончательно выскользнул из сети левым глазом (правый глаз давно уже и навсегда открыт реальному миру — я этому долго учился).

Полный дисконнект, который, вообще-то, единым правилом «Декрета об информации» запрещён, до сих пор накрывал волной приятного переживания, по природе схожего с эякуляцией. То есть, заканчивая сеанс коннекта (хоть и под прикрытием даркнет-фильтра, оставляющего фейковый маячок ай-пи активированным), ты будто очищаешься от всей давящей скверны сетевого инстинкта — потреблять и передавать друг другу пакетные камшоты информации. О, как же сладостен этот миг освобождения, слитый с моментом возвращения в живой мир…

Где лёгкий ветер нежно подхватывает каждый сосновый листок и тает вдали. Где солнце, толкаясь в небесной синеве с заплатами облаков, не забывает об июльской своей знойной заботе. Где ручей, аккуратно подпоясывает дорогу, прозрачно перекатывая в воздухе прохладные звуки. Где я подхватываю протянутую руку школьной соседки, чтобы ощутить на мгновение страстную дрожь её подчинения.

Мы идём вперёд, подрезав главную дорогу тропинкой, выскакивающей из-за дальнего корпуса школьного здания и резво прыгающей в лес. Честно говоря, я не знаю, куда и к чему ведёт тропинка, потому что до конца её не осиливал: всегда что-то мешало. Сегодня иной случай, я уверен, что с новой моей подругой мы дойдём до цели.

За время путешествия я, возможно, узнаю кое-что о ней, уж имя-то точно. Но вообще-то разговаривать мы не будем, потому что для этого нужно снова нырять в сетевой океан. Ни мне, ни ей этого не хочется: а я вижу в чистейших, хрустальных девчачьих глазах отражение только реального мира. В нём нету ни тени той лжи и того лицемерия, которыми пухнет пустота за ярко разрисованным виртуальным холстом, и это отрадно.

Простите, Тохир Робертовна, но здесь я врать не буду: эту часть сочинения вы не увидите. Потому что она не просто снижает пафосный лоск всего отправленного вам официально, она его перечёркивает. Канселлит не хуже огромной чернильной кляксы, случайно запущенной старинным писателем с кончика пера на лист рукописи.

Ведь если вдуматься, то вся наша жизнь — это рукопись, позаимствованная у бога из кармана. Фразу про карман я, конечно, вынул из профайла столетней моей Ольги Птичьевой, но до чего ж эти слова красивы в своей бездарности. Особенно, если добавить: никто рукопись у бога не крал, она сама выпала, обернувшись в полёте огромной жирной, крикливой чайкой. Именно эта-то чайка и накрыла тенью несчастную Землю лет сорок назад окончательно.

В точности неизвестно, что было до этого, говорят, война. Гуглонос услужливо подкладывает множество видео и картинок, где люди в неопознаваемом камуфляже едут внутри боевых машин, заряжают смертью лёгкую и тяжёлую артиллерию, запускают в небо разведывательно-боевые дроны, стреляют друг в друга из разного оружия. В этих кадрах много крови и боли, изувеченных тел, среди которых встречаются и детские… Смотреть войну даже с безопасного расстояния времени решительно невозможно, страшно, но главное возникает вопрос: зачем всё это было? Ради чего?

У вас, Тохир Робертовна, наверное, есть ответ, но он циничен и кошмарен. Да, они воевали за нас, за то мирное будущее над головой, за тот прозрачный лес, где я сейчас со своей подругой свободно вышагиваю лесной тропой, не думая об опасности. Любую опасность (кроме неизбежной смерти в туманной дали) отменили, но цена этой отмены несоизмеримо высока — это миллиарды вычеркнутых из жизни жизней… Мне бы следовало устыдиться за дрянной пафос этих бездельных мыслей, но я их уже подумал, прогнал в лабиринтах размышлений, так что пускай уж остаются.

Прекрасная школьная соседка, которая так и не оделась (и это хорошо, мы с ней за естественность, ведь раздеться пришлось мне), крепко сжимает руку. Она чувствует, что головой сейчас я не с ней, я не в ней, и только блистающий день подхватывает меня в величественном вальсе поющей природы. Глупышка не подозревает, что мысль моя бьётся в тюрьме без тюремщика, в саду без садовника, пытаясь поставить точку в бесконечном сочинении на тему навязанную сверху.

Поэтому я с огромным удовольствием отмечаю мелькнувшее среди частокола осин тело Леона Союз-Аполлонова — он бежит вглубь леса, неприятно хихикая, пытаясь спрятаться, уйти от возвращения в повествование. Отвлекая от его фигуры, наперерез летит Ольга Птичьева — ей почему-то не страшно появиться тут вновь, хотя и… ненадолго. Эти образы уже не нужны, они всего лишь тени скучного прошлого в настоящем будущем.

— Ме… ме… ме-ня зо… зо-вут Ми… Ми… Ми… Ха… Ми-ха…, — я пытаюсь совладать с тремя слогами, помогая себе напряжённо гнущейся правой рукой, но тщетно. Подруга в притворном ужасе круглит смешливые глаза, и я вдруг понимаю, что, возможно, и она — это всего лишь вызволенный сладострастным гуглоносом из чьей-то странной биографии образ. Образ, который зачем-то понадобился воображению именно сегодня, именно в моменты отрисовки сочинения на заданную тему. Да и чёрт с ним (с сочинением), в конце концов, всё это неважно…

Куда как важнее сейчас нырнуть вслед за всеми моими призраками внутрь леса, в водопад звуков и запахов, чистых, пышущих такой необыкновенной жизнью, которую специально вообразить нельзя. Вот он, настоящий Большой Контент, придуманный всего-то каких-то пару миллионов столетий назад, но придуманный кем? Это вопрос без ответа, ответа не найдёт никакой даже продвинутый гуглонос, а слово «бог» я, увы, выговорить не могу.

Выпутавшись, наконец, из-под тенистых лиственно-хвойных оков на берег небольшого озера, я вздыхаю по-настоящему — глубоко, до приятной щекотливой одури внутри. Сюда-то я и шёл последние два года, плутая дразнящими тропками, а вышел только сейчас, здесь-то всё и случится, но пока — неизвестно что.

Подмигнув висящему в облачных сливках всевидящему оку «старлинка», я через руки кувыркаюсь и после короткого разбега по хлипким мосткам влипаю в прохладную толщу воды. Чувствуя, как чудные мои драгон-крылья трепещут, а жабры под ними расправляются в сладком удовольствии, я улыбаюсь и ныряю поглубже: кажется, здесь и закончится моё выпускное сочинение, пора уж.