Золотой человек

Филип К. Дик (1959)

«…Выворачивать наизнанку базовые категории реальности наподобие пространства и времени мне нравится с давних пор. Наверное, из-за пристрастия к хаосу вообще». — Филип К. Дик Второй том полного собрания рассказов и повестей одного из самых выдающихся новаторов научной фантастики — Филипа К. Дика. Рассказы, которые увидели свет в 1953—1959 годах, раскрывают его еще больше как визионера, творца парадоксальных миров, мастера поднимать сложные философские и религиозные вопросы и превращать их в научную фантастику, полную паранойи, абсурда, черного юмора и отсылок к контркультуре. Часть произведений сопровождаются авторскими комментариями. Все переводы новые, сделанные специально для этого издания. «Загляните в разум гения… Этот сборник рассказов великолепен, заставляет думать, забавен и, если честно, даже немного пугает»… «Дик с легкостью и спокойствием написал серьезную фантастику в популярной форме и я не знаю, что может быть еще большей похвалой»… «Ни один другой писатель этого поколения не обладает такой мощной интеллектуальной силой. Она отпечатается не только в ваших воспоминаниях, но и в вашем воображении»… «Прекрасная дань уважения великому писателю-философу, который считал научную фантастику идеальной формой выражения своих идей»… — Goodreads

Мир на ее вкус

Одолев полудрему, Ларри Брюстер окинул задумчивым взглядом россыпь окурков, пустые пивные бутылки и смятые спичечные картонки на столике, за которым сидел. После некоторого размышления он поднял руку и слегка поправил одну из бутылок. Вот. Теперь эффект — как раз тот, что требуется.

Джазовый оркестрик в дальнем углу «Уинд-Ап» шумно наяривал диксиленд. Резкие звуки джаза, гул множества голосов, полумрак, звон бокалов у стойки… Ларри Брюстер сладко, удовлетворенно вздохнул.

— Просто-таки нирвана, — констатировал он, подкрепив собственные слова неторопливым согласным кивком. — Или как минимум седьмой круг дзен-буддистского рая.

— В дзен-буддистском раю семи кругов нет, — со знанием дела поправили его.

Властный, безапелляционный женский голос прозвучал прямо над головой.

— Факт, нет, — поразмыслив, согласился Ларри. — Это всего лишь метафора, а метафоры не стоит понимать буквально.

— Выражаться нужно точнее. Говорить именно то, что думаешь.

— И думать именно то, что говоришь? — хмыкнул Ларри, поднимая взгляд. — Имею ли я удовольствие быть с вами знакомым, леди?

Стройная девушка с золотистыми волосами уселась напротив. Глаза ее — колючие, зоркие — ярко поблескивали в полутьме бара, адресованная Ларри улыбка слепила белизною зубов.

— Нет, — отвечала она, — прежде мы не встречались. Наше время началось только что.

— Э-э… «наше время»?

Не без труда приподнявшись, Ларри расправил узкие костлявые плечи. Уверенный, властный взгляд незнакомки внушал смутную тревогу, пробивавшуюся даже сквозь блаженство алкогольного угара.

Слишком уж безмятежно, слишком уверенно улыбается… а с чего бы?

— О чем вы? — пробормотал Ларри. — Что это значит?

Девушка сбросила пальто, явив его взгляду полные округлые груди и изящную тонкую талию.

— Я выпью мартини, — объявила она. — И, кстати, зовут меня Эллисон Холмс.

— Ларри Брюстер, — представился он, смерив девушку пристальным взглядом. — Э-э… что, говорите, вам заказать?

— Мартини. Сухой, — с хладнокровной улыбкой напомнила девушка. — Да, и второй, для себя, разумеется, заказать не забудь.

Негромко крякнув, Ларри махнул рукой официанту:

— Сухой мартини, Макс.

— О’кей, мистер Брюстер.

Спустя пару минут Макс вернулся и выставил на стол бокал мартини. Дождавшись его ухода, Ларри подался к светловолосой девице.

— Ну а теперь, мисс Холмс…

— А как же твой мартини?

— А я обойдусь.

Девушка, пожав плечами, поднесла мартини к губам. Ладони ее оказались миниатюрными, узкими, и вообще выглядела она очень даже неплохо… но от спокойствия и уверенности в ее взгляде становилось как-то не по себе.

— Так что же там за дела с «нашим временем», которое якобы только что началось? Просвети уж и меня.

— Все проще простого. Увидела я тебя здесь, за столиком, и сразу же поняла: ты и есть он. Тот самый. Несмотря на весь этот мусор, — добавила Эллисон, сморщив носик и оглядев пустые бутылки вперемешку с окурками и спичечными картонками. — Почему ты не попросишь тут прибраться?

— Потому что мне лично так нравится. Стало быть, ты сразу же поняла, что я и есть он. Тот самый. Что бы это значило? «Тот самый»… кто? — с нарастающим интересом спросил Ларри.

— Ларри, в моей жизни настал очень важный момент, — объявила она, оглядев бар. — Кто бы мог подумать, что ты отыщешься в подобном месте! А, впрочем, со мной всегда так. Всего лишь еще одно звено огромной цепи, уходящей в прошлое на… э-э… по крайней мере, насколько мне хватает памяти.

— Что же это за цепь?

Эллисон, рассмеявшись, подалась к нему. В ее прекрасных глазах чертенятами заплясали озорные искорки.

— Бедный Ларри! Ты же ни о чем не подозреваешь. Видишь ли, я знаю кое-что, неизвестное больше никому — ни одной живой душе в этом мире, а узнала об этом еще девчонкой. Дело в том…

— Минутку. Что значит «в этом мире»? По-твоему, есть и другие миры, лучше нашего? Как у Платона? А наш мир — всего-навсего…

Эллисон сдвинула брови.

— Разумеется, нет, Ларри! Этот мир и есть лучший. Лучший из всех возможных.

— Вот оно как. Стало быть, не Платон. Стало быть, Герберт Спенсер.

— Лучший из всех возможных миров… для меня, — с холодной, загадочной улыбкой уточнила она.

— Только для тебя? Почему же?

Миловидное, прекрасной лепки, лицо Эллисон даже не дрогнуло — только глаза сверкнули едва ли не хищным огнем.

— Потому что это мой мир, — с прежним спокойствием ответила она.

— Твой? — Ларри приподнял бровь, но тут же расплылся в добродушной улыбке. — Ну разумеется, детка, ведь этот мир принадлежит нам всем, поровну! — воскликнул он, широким жестом указывая на всех вокруг. — И мне, и тебе, и тому парню, бренчащему на банджо…

— Нет, — твердо оборвала его Эллисон, покачав головой. — Нет, Ларри. Этот мир мой и принадлежит одной мне. Здесь все — и живое, и мертвое — мое, и только мое.

С этими словами она придвинула кресло вплотную к нему. Ноздри защекотал теплый, сладкий, дразнящий аромат ее духов.

— Понимаешь? Мое. Все это существует только ради меня. Ради моего счастья и благополучия.

Ларри слегка отодвинулся от нее.

— Вот как? Ну, знаешь ли, обосновать такую философскую доктрину довольно-таки затруднительно. Согласен, Декарт говорит, что мы познаем мир только посредством собственных ощущений, а наши ощущения отражают наше же собственное…

Узкая изящная ладонь Эллисон коснулась его плеча.

— Нет, я совсем не об этом. Видишь ли, Ларри, миров существует великое множество. Миллионы и миллионы всевозможных миров. Столько же, сколько и людей. Собственный, личный мир, существующий только ради него, на радость ему одному, есть у каждого. И этот — так уж случилось — принадлежит мне, — пояснила она, скромно потупив взгляд.

Ларри задумался.

— Любопытно, весьма любопытно, но как же насчет остальных? К примеру, насчет меня?

Крохотная ладошка стиснула его плечо крепче прежнего.

— А ты, ясное дело, существуешь исключительно на радость мне, о том-то и речь. Едва увидев тебя, я сразу же поняла: вот он, тот самый. Около недели думала, что самое время ему появиться. Тому, кто создан как раз для меня. Человеку, предназначенному мне в мужья — чтоб мое счастье обрело полноту.

— Э-э! — запротестовал Ларри, отодвигаясь от нее еще дальше.

— В чем дело?

— А как же я? — осведомился он. — Нечестно выходит. Выходит, мое счастье в расчет вовсе не принимается?

— Отчего ж, принимается… но не здесь. Не в этом мире, — ответила Эллисон, неопределенно взмахнув рукой. — У тебя есть другой мир, твой собственный, а тут ты — просто часть моей жизни. Тут ты даже не вполне настоящий. Полностью настоящая здесь только я, а вы, все остальные, существуете для меня. Вы… вы реальны только отчасти.

Ларри, неторопливо откинувшись на спинку кресла, почесал подбородок.

— Вот оно как. Получается, я существую одновременно во множестве разных миров. Чуточку там, чуточку сям, смотря где понадоблюсь. Как, например, сейчас в этом мире. По которому шляюсь вот уж двадцать пять лет, причем только затем, чтоб оказаться под рукой, когда тебе будет нужно.

В глазах Эллисон вновь заплясали веселые, озорные искорки.

— Именно! Суть как раз такова. Однако… — Она осеклась и взглянула на часы. — Однако время позднее. Пожалуй, нам пора.

— Пора?

Поспешно поднявшись, Эллисон подхватила крохотную сумочку и надела пальто.

— Да, Ларри! Нас с тобой ждет столько дел! Столько мест, где нужно побывать! — пояснила она, подхватив его под руку и потянув к себе. — Идем. Идем же скорее.

Ларри медленно поднялся.

— Послушай…

— А сколько веселья у нас впереди! — щебетала Эллисон, увлекая его к двери. — Так, дай-ка подумать… Для начала, пожалуй…

Опомнившись, Ларри остановился и полез в карман.

— А счет?! — раздраженно прорычал он. — Не могу же я уйти, не расплатившись! С меня следует этак…

— Нет-нет, сегодня — никаких счетов. Сегодня мой, особенный, вечер, — возразила Эллисон и повернулась к Максу, очищавшему освободившийся столик от мусора: — Разве я не права?

Старый официант не спеша поднял взгляд.

— В чем, мисс?

— В том, что вечер сегодня не из обычных и платить по счетам ни к чему.

— Да, мисс, — кивнул Макс, — сегодня у нас без счетов. День рождения босса. Напитки за счет заведения.

Ларри невольно разинул рот:

— Что?

— Идем!

Потянув Ларри за рукав, Эллисон вытащила его за роскошные массивные двери, на холодную, темную нью-йоркскую улицу.

— Идем же, Ларри, у нас с тобой столько дел!

* * *

— Я так и не понял, откуда взялся этот кеб, — пробормотал Ларри.

Кеб тронулся с места, отъехал от тротуара и на полной скорости умчался во мрак. Ларри огляделся. Куда это их занесло? Темные улицы будто вымерли.

— Во-первых, — сказала Эллисон Холмс, — мне нужна бутоньерка. Ларри, тебе не кажется, что нареченной надо бы преподнести бутоньерку? Я ведь хочу выглядеть на людях как подобает!

— Бутоньерку? Сейчас, среди ночи? — усмехнулся он, широким жестом указав на темные, безлюдные улицы. — Серьезно?

Эллисон, чуть поразмыслив, решительно двинулась через улицу. Ларри покорно последовал за ней. Подойдя к закрытому — дверь на замке, вывеска погашена — цветочному магазинчику, Эллисон постучала монеткой в зеркальное стекло витрины.

— С ума сошла? — зарычал Ларри. — Ночь на дворе, нет там, внутри, никого!

Однако в дальнем углу цветочного магазинчика показался темный силуэт. Неторопливо подошедший к витрине старик снял очки, спрятал их в нагрудный карман, наклонился и отпер дверь.

— В чем дело, леди?

— Мне нужна бутоньерка, лучшая из всех, что у вас есть.

Бесцеремонно ворвавшись в магазинчик, Эллисон оглядела выставленные на продажу цветы и ахнула от восторга.

— Не обращайте внимания, приятель, — пробормотал Ларри. — Не стоит хлопот. Она малость…

— Ничего, все в порядке, — вздохнув, ответил старик. — Я как раз корпел над налоговой декларацией, и перерыв мне вовсе не повредит. А бутоньерки найдутся готовые. Сейчас, холодильник открою и поглядим.

Спустя пять минут оба вновь вышли на улицу, и Эллисон, вне себя от счастья, еще раз оглядела огромную орхидею, приколотую к пальто.

— Просто прекрасно, Ларри! — прошептала она, крепко сжав его руку и заглянув в глаза. — Огромное тебе спасибо. Ну а теперь идем!

— Куда? Может, со стариканом, засидевшимся до часу ночи за подсчетом налогов, тебе и повезло, но больше на этом богом забытом кладбище уж точно ничего не найти.

Эллисон огляделась по сторонам.

— Дай подумать… ага, туда. Вон к тому большому старому дому. Нисколько не удивлюсь, если…

Звонко стуча высокими каблучками о мостовую в ночной тишине, она потащила Ларри вперед.

— Ладно, — с легкой улыбкой пробормотал он, — ладно, веди. Это уже интересно.

С виду огромный, угловатый дом, выбранный Эллисон, был темен и тих: сквозь глухие ставни на окнах не пробивалось наружу ни звука, ни лучика света. Каким-то чудом отыскивая путь в темноте, Эллисон быстрым шагом миновала дорожку, ведущую к парадному входу, и поднялась на крыльцо.

— Эй! — внезапно встревожившись, окликнул ее Ларри.

Однако она уверенно повернула ручку, толкнула дверь, и та распахнулась.

В глаза обоим ударил слепящий свет и волна шума, ропот множества голосов. Огромный зал за плотной занавесью оказался полон людей, и все они — мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях — толпились вокруг длинных столов, у буфетной стойки, у касс.

— Ого, — выдохнул Ларри. — Похоже, втравила ты нас… такие места не про нашу честь.

И вправду, навстречу им, заложив руки в карманы, выступили три здоровяка со зверскими физиономиями.

— Так, мистер, ты что тут забыл?

Ларри попятился к выходу.

— Понял. Уходим. Я человек не задиристый…

— Вздор! — возразила Эллисон, подхватив его под руку и удержав. Глаза ее заблестели от возбуждения. — Я давно хотела побывать в игорном притоне! Взгляни, сколько столов. Что делают там, вон за тем?

— Идем, бога ради, — в отчаянии прошептал Ларри. — Идем отсюда. Нас здесь не знают.

— Не знают, это уж точно, — прохрипел один из троицы шкафоподобных вышибал и кивнул товарищам: — Взяли!

Оба, ухватив Ларри с обеих сторон, поволокли его к двери.

Эллисон изумленно моргнула.

— Что это вы себе позволяете? Прекратите немедленно! — Сосредоточившись, она беззвучно зашевелила губами. — Дайте мне… дайте поговорить с Конни.

Трое вышибал дружно замерли и не спеша повернулись к ней:

— С кем, леди? Кто, вы сказали, вам нужен?

Эллисон лучезарно улыбнулась.

— Конни, конечно же. Кажется, я ясно выразилась. Конни. Где он? — спросила она, окинув взглядом зал. — Вон там не он ли?

Услышав собственное имя, невысокий вертлявый человечек у одного из столов раздосадованно обернулся и скривился от раздражения.

— Оставьте, леди, не надо, — поспешил вмешаться один из вышибал. — Не отвлекайте Конни, не любит он этого.

Прикрыв за Ларри с Эллисон дверь, он легонько подтолкнул обоих за занавесь, в зал.

— Входите, играйте на здоровье. Приятного вам вечера.

Ларри взглянул на спутницу и устало покачал головой:

— Мне лично не помешало бы выпить… чего покрепче.

— Прекрасно, — согласилась Эллисон, не сводя глаз с рулеточного стола. — Иди, выпей, а я начинаю играть!

Опрокинув пару бокалов изрядно крепкого виски с содовой, Ларри соскользнул с табурета, отошел от бара и двинулся к рулеточному столу посреди зала.

Стол окружала огромная толпа зрителей. Ларри обреченно прикрыл глаза: что происходит, он уже понял. Собравшись с силами, он протолкался сквозь толпу и подошел к столу.

— Что означает вот эта? — спросила Эллисон крупье, подняв над плечом голубую фишку.

На столе перед ней громоздилась целая груда фишек всевозможных цветов. Зрители оживленно шушукались, переговаривались меж собой, не сводя с Эллисон глаз.

Ларри придвинулся к девушке.

— Как успехи? Приданое еще не спустила?

— Пока что нет. Если верить этому человеку, я в выигрыше.

— Да, ему верить можно, — устало вздохнул Ларри. — Кто-кто, а он-то в этих делах разбирается.

— Хочешь тоже сыграть? — спросила Эллисон, приняв от крупье новую охапку фишек. — Бери себе эти, у меня еще много.

— Вижу, вижу, но… нет, спасибо. Играть — не мое. Идем, — сказал Ларри, увлекая ее из-за стола. — По-моему, настало нам с тобой время кое о чем поговорить. И лучше бы где потише.

— Поговорить?

— Да. Я тут подумал, и, сдается мне, все это зашло чересчур далеко.

Эллисон двинулась следом за ним. Ларри отвел ее к огромному камину в дальнем углу зала. В камине, гудя, полыхал огонь, рядом стояло несколько кресел. Плюхнувшись в одно из них, Ларри указал Эллисон на соседнее:

— Присядь.

Эллисон села, закинула ногу на ногу, поправила юбку и со вздохом откинулась на спинку кресла.

— Мило здесь, правда? Огонь и все прочее… в точности как я себе представляла, — сказала она, мечтательно прикрыв глаза.

Ларри отыскал сигареты, закурил, задумчиво пустил дым к потолку.

— Вот что, мисс Холмс…

— Эллисон! В конце концов, мы с тобой скоро поженимся.

— Ладно, пусть так. Эллисон. Вот что, Эллисон, все это полный абсурд. Сидя у бара, я поразмыслил как следует. Твои безумный теории… не может этого быть.

— Почему? — сонно, рассеянно откликнулась она.

Ларри с досадой взмахнул рукой:

— Я тебе объясню, почему. Ты утверждаешь, будто я реален только отчасти, верно? Будто вполне реальна одна только ты.

— Верно, — кивнула Эллисон. — Так и есть.

— Но вот, гляди! За всех этих… — Ларри пренебрежительно махнул рукой в сторону зала. — За всех этих людей я не поручусь. Может, насчет них ты и права. Может, они и правда только фантомы. Но я-то, я-то вовсе не призрак!

С этими словами Ларри от души грохнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Видишь? И утверждаешь, что мой кулак не совсем настоящий?

— Так ведь кресло тоже не совсем настоящее.

Ларри застонал от досады.

— Проклятье, я прожил в этом мире двадцать пять лет, а с тобой знаком всего пару часов и должен поверить, будто на самом деле я… неживой? Будто я… на самом деле не я? Будто я в твоем мире всего-навсего что-то вроде… ходячей куклы? Части пейзажа?

— Ларри, дорогой мой, у тебя тоже есть свой собственный мир. Как и у каждого. Однако этот мир достался мне, а ты существуешь в нем для меня, — ответила Эллисон, широко распахнув огромные голубые глаза. — Возможно, в твоем мире я тоже существую только самую малость, ради тебя. Понимаешь, дорогой, все наши миры пересекаются, накладываются друг на друга. В моем мире ты существуешь для меня. Вполне вероятно, и я существую в твоем для тебя. Величайшему Художнику, как всем настоящим художникам, приходится избегать расточительности, — с улыбкой пояснила она. — Поэтому многие из миров так похожи, почти одинаковы, но тем не менее каждый из них принадлежит лишь одному человеку.

— И этот достался тебе, — глубоко, шумно вздохнув, подытожил Ларри. — О’кей, детка. Раз уж весь этот бред так прочно засел в твоей голове, я тебе подыграю… да, подыграю. Поиграю с тобой в эти игры, пока не надоест, — решил он и окинул девушку в кресле напротив оценивающим взглядом. — А знаешь, выглядишь ты неплохо, очень даже неплохо.

— Спасибо за комплимент.

— Итак, допустим, я клюнул. Может, мы и вправду предназначены друг для друга. Однако тебе придется малость умерить пыл. Угомониться. Ты слишком усердно испытываешь удачу. Если уж хочешь быть со мной вместе, будь добра, сбавь обороты.

— О чем ты, Ларри?

— Обо всем этом. Скажем, об этом заведении. Что, если копы заявятся? Да и вообще. Азартные игры, безделье… Нет, так не годится. Подобная жизнь не по мне. Знаешь, что мне представляется? — Взгляд Ларри устремился куда-то вдаль, лицо озарилось внутренним светом, светом далекой мечты. — Небольшой домик, детка. За городом. Далеко за городом. Ферма среди бескрайних полей… может, в Канзасе, или там в Колорадо. Бревенчатая избушка. Колодец. Коровы.

Эллисон нахмурилась.

— Вот как?

— И знаешь что еще? Вот я, на заднем дворе. Вскапываю огород. Или… или даю корм курам. Ты когда-нибудь кормила кур? О-о! — Ларри, сияя от счастья, покачал головой. — Это ж так здорово, детка! И белки. Ты хоть раз в жизни, гуляя по парку, белок кормила? Серых таких, с пушистым длинным хвостом? Хвосты у них, знаешь, длинней самих белок!

Эллисон зевнула, вскочила на ноги и подхватила сумочку.

— По-моему, нам пора.

Ларри неторопливо поднялся с кресла.

— Ага. Похоже на то.

— Завтра нас ждет много дел. Нужно начать пораньше, — сказала Эллисон, пробираясь сквозь толпу к выходу. — Во-первых, нам, думаю, надо бы начать поиски…

— А фишки? — напомнил Ларри, придержав ее за локоть.

— Что?

— Фишки. Выигрыш твой. Сходи, обменяй.

— На что?

— На деньги… по-моему, так эти штуки теперь принято называть.

— Вот еще, возиться!

Эллисон свернула к грузному человеку за столом для блек-джека.

— Вот, — сказала она, вывалив фишки ему на колени. — Возьмите себе. Все, Ларри, идем!

* * *

Кеб затормозил у подъезда Ларри.

— Здесь ты и живешь? — спросила Эллисон, оглядывая дом. — Не слишком-то он современен…

— Это точно, — подтвердил Ларри. — И трубы водопроводные уже так себе, но… какая, к дьяволу, разница?

Распахнув дверцу, он опустил ногу на тротуар, но Эллисон придержала его за плечо.

— Постой, Ларри.

— Да?

— Ты ведь не забудешь про завтра?

— Про завтра?

— На завтра у нас запланировано множество дел. Будь добр, встань пораньше и приготовься к разъездам. Хорошо бы завтра же все и успеть.

Ларри душераздирающе зевнул. Час был поздний, вдоль улицы веяло холодом.

— Как насчет шести вечера? Достаточно рано на твой вкус?

— О нет. Я заеду за тобой в десять утра.

— В десять?! А как же работа? Мне в это время на работе быть нужно!

— Завтра не нужно. Завтрашний день принадлежит только нам.

— Но на какие шиши я, черт побери, буду жить, если меня…

Изящные тонкие ручки Эллисон обвили его шею.

— Не волнуйся, все будет в порядке. Вспомни: это же мой мир.

Притянув Ларри к себе, Эллисон поцеловала его. Губы ее оказались нежны и холодны. Крепко прижавшись к Ларри, девушка сомкнула веки.

Наконец Ларри отстранил ее и высвободился из объятий.

— Ладно, хватит уже.

Выйдя из машины, он поправил съехавший на сторону галстук.

— Значит, до завтра. А о своей старой работе не беспокойся. Спокойной ночи, дорогой.

Эллисон хлопнула дверцей. Кеб тронулся с места и умчался в ночную тьму. Ошеломленный, Ларри проводил его взглядом, пожал плечами и двинулся к подъезду.

В холле, на столике, его дожидалось письмо. Поднимаясь по лестнице, Ларри вскрыл конверт. Письмо оказалось с работы, из «Брей Иншуренс Компани». Графиком ежегодных двухнедельных отпусков, выделяемых каждому из работников от щедрот владельца. Когда начинаются его две недели, Ларри понял, даже не потрудившись отыскать в перечне собственную фамилию.

Ну да. Эллисон же сказала: не беспокойся…

С печальной улыбкой сунув письмо в карман пальто, Ларри отпер дверь квартиры. Стало быть, в десять утра? Ладно. По крайней мере, он успеет выспаться.

* * *

День выдался теплым и солнечным. В ожидании Эллисон Ларри Брюстер, присев на ступени, ведущие к двери подъезда, закурил и задумался.

Везет ей, конечно, дьявольски, что да, то да. Чего ни пожелает, все, можно сказать, само в руки валится, словно спелые сливы… так правда недолго поверить, будто весь мир принадлежит тебе! И пользуется она этим везением при любом удобном случае. Ну что ж, бывает. Бывают на свете такие, везучие. На каждом шагу им удача: в телевикторинах выигрывают, бумажники в придорожных канавах находят, на верную лошадь ставят… Бывает. Случается.

Но чтоб ей принадлежал весь мир?

Ларри усмехнулся. Очевидно, Эллисон верит в это всерьез. Интересно… Ладно, он подыграет ей еще чуточку: в конце концов, девчонка она ничего.

Автомобильный гудок отвлек его от размышлений, и Ларри поднял взгляд. Прямо перед ним, у обочины, остановился двухцветный кабриолет с опущенным верхом. Сидевшая за рулем Эллисон помахала рукой:

— Привет! Садись, едем!

Ларри поднялся и подошел ближе.

— Откуда у тебя такой?

Распахнув дверцу, он неторопливо опустился на сиденье.

— Машина? — Эллисон завела мотор, и кабриолет с ревом влился в поток транспорта. — Не помню. Кажется, подарил кто-то.

— Не помнишь? — Невольно подняв брови, Ларри взглянул на нее и откинулся на мягкую спинку кресла. — Итак? Что у нас первым в списке?

— Едем смотреть наш новый дом.

— Чей новый дом?

— Наш. Наш с тобой.

Ларри вжался в сиденье.

— Что? Но ты…

Эллисон, не снижая скорости, свернула вправо.

— Он замечательный, тебе непременно понравится. Вот у тебя квартира большая?

— Три комнаты.

Эллисон от души расхохоталась.

— А там одиннадцать. Три этажа. И участок пол-акра. По крайней мере, так мне было сказано.

— Так ты сама его еще не видела?

— Нет пока. Мой адвокат позвонил только сегодня утром.

— Твой… адвокат?

— Да. Дом — часть оставленного мне наследства.

Ларри не сразу сумел взять себя в руки. Наряженная в ярко-алый костюмчик-двойку, Эллисон блаженно взирала вперед, и ее кукольное личико лучилось безмятежным довольством.

— Погоди. Погоди-ка. Как тебя понимать? Ты этого дома в жизни не видела; адвокат позвонил тебе только с утра; дом — часть твоего наследства…

— Да, верно. От какого-то престарелого дядюшки. Я его и по имени-то не помню, а наследства от него тем более не ждала, но…

Повернувшись к Ларри, Эллисон одарила его нежной улыбкой.

— Но ведь сейчас в моей жизни настал особый момент. Сейчас все непременно должно обернуться как надо, и потому весь мой мир…

— Ага, ага. Весь твой мир. Ладно. Надеюсь, дом тебя не разочарует.

Эллисон звонко рассмеялась.

— Уверена, он мне понравится. В конце концов, он ведь существует для меня, и только для меня.

— Надо же… чистая математика, — пробормотал Ларри. — Что бы с тобой ни случилось, все к лучшему. Ты всем довольна и всему рада, следовательно, этот мир — твой. Наверное, ты просто видишь все в наилучшем свете. Сама убеждаешь себя, что происходящее тебе по вкусу.

— Вот как? С чего ты взял?

Ларри наморщил лоб, погрузился в раздумья. Кабриолет на полной скорости мчался вперед.

— Объясни-ка, — нарушив молчание, заговорил он, — откуда тебе известно об этой множественности миров? И почему ты так уверена, будто этот мир — твой?

— Сама додумалась, — с улыбкой ответила Эллисон. — Я изучала логику, философию и историю, и кое-что постоянно ставило меня в тупик. Почему такое множество жизненно важных перемен в судьбах отдельных людей и целых народов словно бы по воле провидения произошло как раз в нужный момент? Отчего у меня постоянно складывается впечатление, будто мой мир стал именно таким, каков есть, именно благодаря цепи из множества странных событий, уходящей корнями в давнее-давнее прошлое? Да, с теорией «лучшего из возможных миров» я знакома, но все ее изложения, которые мне доводилось читать, не выдерживают никакой критики. Изучала я и историю мировых религий, и научные рассуждения о существовании Создателя, но во всем этом вечно чего-то не хватало — авторы постоянно кое-что не учитывали либо просто упускали из виду.

Ларри кивнул.

— Ну да, конечно. Все проще простого: если этот мир — лучший из возможных, откуда в нем столько страданий, причем совершенно бессмысленных? Если на свете действительно, как полагали, полагают и будут еще полагать многие миллионы людей, существует Создатель, всемогущий и всеблагой, как объяснить существование зла? — с усмешкой сказал он. — А ты взяла и отыскала ответ одним махом, будто опрокинув бокал мартини?

— Ты мог бы выразиться и деликатнее, — хмыкнула Эллисон. — Что ж, ответ действительно проще простого, и додумалась до него вовсе не только я, хотя, очевидно, я единственная в этом мире…

— О’кей, — вставил Ларри, — воздержусь от возражений, пока ты не объяснишь, каким образом пришла к этому.

— Спасибо, дорогой, — кивнула Эллисон. — Видишь, ты уже кое-что понимаешь, пусть даже пока не соглашаешься со мной… хотя это наверняка оказалось бы слишком скучно, а вот потрудиться, подумать, как убедить тебя, куда забавнее. Потерпи еще чуточку, я как раз приближаюсь к сути.

— Весь внимание, — проворчал он.

— А суть проста, как фокус с яйцом, если знать, в чем секрет. Теории всеблагого Создателя и «лучшего из возможных миров» дают слабину, так как строятся на совершенно необоснованном допущении, будто этот мир — единственный в своем роде. Однако попробуем другой подход: если мы полагаем Создателя всемогущим, подобному существу, разумеется, вполне по силам сотворить бесконечное — по крайней мере, на наш взгляд — множество миров, не так ли? Стоит принять это допущение, все сразу становится ясным. Пустив в ход все возможности, Создатель сотворил собственный мир для каждого человека без исключения, и каждый из миров существует только для одного человеческого существа. Да, Он — художник, однако не чужд экономии средств, отсюда и множество повторений, сквозных тем, мотивов, событий, общих для всех миров.

— А-а, — негромко протянул Ларри, — похоже, я понимаю, к чему ты ведешь. В некоторых мирах Наполеон выиграл битву при Ватерлоо, хотя полностью на его вкус устроен только один, а в нашем ему пришлось потерпеть поражение…

— Знаешь, по-моему, здесь, в моем мире, Наполеона может вообще не существовать, — задумчиво проговорила Эллисон. — По-моему, здесь он — только имя в исторических хрониках, хотя в некоторых других мирах подобная личность действительно существует. В моем мире Гитлер проиграл войну, а Рузвельт умер — разумеется, мне его жаль, но ведь лично я его не знала, да и реален он был… скажем так, не особенно. И Рузвельт, и Гитлер — оба они только образы, занесенные сюда из миров, принадлежащих другим…

— Ладно, — согласился Ларри. — Теперь скажи, неужели у тебя вся жизнь, день за днем, складывалась просто чудесно, вплоть до мелочей? Неужели ты ни разу не болела ничем серьезным, не знала ни потерь, ни голода, ни…

— Знала, а как же, — ответила Эллисон. — И боль, и разочарования, и обиды… но ни к чему непоправимому это не привело. Вдобавок они всякий раз помогали достичь того, чего мне по-настоящему хотелось, или осознать нечто важное. Как видишь, Ларри, логика тут безупречна: все подтверждается фактами. Другого настолько же неопровержимого ответа попросту нет.

Ларри улыбнулся.

— Какая разница, что я обо всем этом думаю? Тебя ведь все равно ничем не проймешь.

* * *

Едва взглянув на дом, Ларри замер, скривился от непреодолимого отвращения.

— Это и есть… наш дом? — с запинкой пролепетал он.

Однако Эллисон, любуясь огромной усадьбой, просто сияла от счастья.

— Что, дорогой? Что ты говоришь?

Дом оказался громадной суперсовременной постройкой, последним писком архитектурной моды, изыском из тех, что, наверное, снятся кондитерам в кошмарных снах. Высоченные колонны, соединенные между собой наклонными балками и контрфорсами; комнаты, точно обувные коробки, водруженные одна на другую каждая под своим углом… и все это снизу доверху облицовано каким-то блестящим металлическим гонтом устрашающего масляно-желтого оттенка. В лучах утреннего солнца дом полыхал, сиял так, что больно было смотреть.

— А это… это что? — спросил Ларри, указав на какие-то неухоженные растения, змеями оплетавшие неровные стены особняка. — Это так и должно быть?

Эллисон, моргнув, слегка сдвинула бровки.

— Что, дорогой? А-а, ты про бугенвиллию? Большая редкость! Экзотическое растение с юга Тихого океана.

— А для чего она тут? Чтоб вся эта халабуда не развалилась?

Улыбка Эллисон разом померкла, бровь приподнялась вверх.

— Дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? Что с тобой?

Ларри двинулся назад, к машине.

— Знаешь, поехали обратно, в город. Проголодался я зверски. Пора пообедать.

— Хорошо, — согласилась Эллисон, с подозрением взглянув на него. — Хорошо, едем.

* * *

Вечером, после ужина, Ларри овладела жуткая меланхолия.

— Идем-ка в «Уинд-Ап», — внезапно сказал он. — Мне бы для разнообразия в привычной обстановке посидеть не мешало.

— То есть?

Ларри кивнул на фасад дорогого, роскошного ресторана, из которого они только что вышли.

— Понимаешь, не по нутру мне все эти заковыристые люстры… и коротышки в униформе, шепчущие прямо в ухо. Да еще и по-французски.

— Ну уж французский-то хоть немного надо бы знать, иначе как сделать заказ в ресторане? — рассерженно надувшись, буркнула Эллисон. — Послушай, Ларри, ты начинаешь меня настораживать. И возле нашего дома странно себя повел, и вещи говоришь какие-то странные…

Ларри пожал плечами:

— При виде этого дома меня постигло временное умопомрачение.

— Всей душой надеюсь, что оно вскоре пройдет.

— Мне с каждой минутой все лучше.

Вскоре они подошли к «Уинд-Ап». Эллисон двинулась внутрь, а Ларри задержался снаружи и закурил. Старый добрый «Уинд-Ап»… даже рядом, у входа, на сердце уже куда веселее! Тепло, полумрак, гомон, заштатный оркестрик в дальнем углу рвано, небрежно бренчит диксиленд…

Предвкушение мира и покоя в уютном обшарпанном баре вмиг подняло настроение. Вздохнув, Ларри толкнул дверь, переступил порог…

…и замер как вкопанный.

«Уинд-Ап» изменился до неузнаваемости. Под потолком ярко сияли лампы. Вместо старого официанта Макса по залу деловито сновали юные официантки в опрятных белых форменных платьицах. За столиками, потягивая коктейли и оживленно болтая, сидело множество элегантно одетых дамочек. Угол, где играл джаз, занял оркестр из музыкантов, ряженных под цыган, во главе с каким-то длинноволосым увальнем в невыносимо фальшивом цыганском костюме, нещадно терзающим скрипку.

Эллисон оглянулась.

— Идем же! — раздраженно прорычала она. — В дверях ты привлекаешь слишком много внимания!

Долгое время Ларри ошеломленно глядел на псевдоцыганский оркестр, на деловитых официанток, на болтающих за столами дамочек, на неоновые лампы, хитро спрятанные в потолок. Наконец он, охваченный прежней апатией, уныло поник.

— В чем дело? — сварливо шепнула Эллисон, стиснув его плечо. — Что на тебя нашло?

— Что… что здесь стряслось? — пролепетал Ларри, указав вокруг вялым взмахом руки. — Пожар?

— Ах это. Да, совсем забыла тебе рассказать. Вчера, как раз перед нашим знакомством, я имела беседу насчет всего этого с мистером О’Маллери.

— С мистером О’Маллери?

— Да. С владельцем этого здания, моим старым другом. Указала ему, насколько грязным, отталкивающим становится его заведение, и объяснила, к чему приведет парочка новшеств.

Выйдя наружу, на тротуар, Ларри растоптал каблуком сигарету и сунул руки в карманы.

Эллисон выбежала за ним. Щеки ее раскраснелись, запылали от возмущения.

— Ларри! Куда ты?

— Счастливо оставаться.

— «Счастливо оставаться»? — в изумлении переспросила Эллисон. — Что это значит?

— Я пошел.

— Пошел? Куда?

— Отсюда. Домой. Или в парк. Куда судьба заведет.

Обогнав его, Эллисон в гневе заступила ему дорогу.

— Ты в своем уме? Сам понимаешь, что говоришь?

— Еще бы. Я ухожу от тебя. Мы расстаемся. Все было здорово. Может, еще увидимся.

Красные пятна на щеках Эллисон вспыхнули, точно пара тлеющих углей.

— Минутку, мистер Брюстер. Кажется, вы кое о чем позабыли, — резко, раздраженно сказала она.

— Позабыл? О чем бы это?

— О том, что уйти… дать мне отставку… не можете. Не можете!

Ларри приподнял бровь.

— Не могу?

— По-моему, вам лучше подумать как следует. Подумать и опомниться, пока не поздно.

— Нет, не врубаюсь я в твои намеки, — зевнув, сказал он. — Пойду-ка я лучше домой, к себе, в квартирку из трех комнаток, и спать завалюсь. Устал — сил нет.

— Быть может, вы вправду забыли? — прорычала Эллисон. — Забыли, что не вполне реальны и существуете только как часть моего мира?

— О господи! Снова та же волынка…

— Уж лучше подумайте об этом, прежде чем взять и уйти. Вы, мистер Брюстер, существуете только ради моего блага. Не забывайте: этот мир мой! Возможно, в мире, принадлежащем вам, дела обстоят по-другому, но этот принадлежит мне, и здесь все происходит, как я захочу!

— Ну, все. Бывай, — только и сказал Ларри Брюстер.

— Вы… вы все же уходите?

Ларри Брюстер, на секунду задумавшись, неторопливо покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Нет, пожалуй, я передумал. От тебя как-то слишком уж много расстройства. Я остаюсь. Уходишь ты.

В тот же миг над Эллисон Холмс беззвучно сомкнулся, окутал ее величавой сияющей аурой невесть откуда взявшийся шар — сфера из ясного, лучистого света. Еще миг — и шар, с легкостью оторвав мисс Холмс от земли, устремился вверх, поднялся выше крыш и понес ее в вечернее небо.

Нисколько не удивившись, Ларри Брюстер безмятежно смотрел ей вслед. Постепенно светящийся шар с мисс Холмс внутри померк, помутнел и вскоре исчез, превратившись в крохотную, неяркую искорку на темном фоне небес. Вместе с ним исчезла, сгинула и Эллисон Холмс.

Долгое время Ларри Брюстер, машинально почесывая подбородок, в глубоких раздумьях стоял посреди улицы. Ясное дело, по Эллисон он будет скучать. В каком-то смысле она ему нравилась, а первое время с ней было даже забавно. Что ж, теперь ее унесло, а почему? Да потому что в этом мире Эллисон Холмс существовала только отчасти. Та, с кем Ларри познакомился накануне, та, кого он принимал за Эллисон Холмс, оказалась лишь видимостью, фантомом, образом, далеким от полноты.

Но тут вспомнилось еще кое-что: в тот миг, когда сияющий шар понес Эллисон ввысь, он успел мельком разглядеть за ее плечом другой мир — мир, очевидно принадлежащий одной только ей и устроенный полностью на ее вкус. Здания там уж точно казались неприятно знакомыми: пожалуй, этот жуткий особняк Ларри не забудет до конца дней…

Выходит, Эллисон все-таки была настоящей, реальной, действительно существовала в мире Ларри, пока ей не пришло время отправиться в собственный? Интересно, отыщет ли она там другого Ларри Брюстера, со всех сторон ей подходящего?

При этой мысли он невольно вздрогнул. Честно говоря, пережитое несколько выбило его из колеи.

— И ведь с чего бы? — негромко пробормотал Ларри.

Из глубин памяти сами собой всплыли другие малоприятные происшествия, которые неизменно со временем оборачивались новыми радостями: ведь не случись их, как оценить в полной мере другие, приятные, впечатления?

— А, ладно, — вздохнув, рассудил Ларри. — Что ни делается, все к лучшему.

Сунув руки в карманы, он неторопливо побрел домой, нет-нет да поднимая взгляд к небу, будто затем, чтоб окончательно, бесповоротно убедиться…