Маяк Свана

Фиби Роу (2023)

1913. Старик по имени Сильвестр Сван посвятил свою жизнь уходу за маяком, который долгие годы приносил кораблям, терпящим бедствие, свет надежды. Но скоро он погаснет: на содержание Маяка Свана нет денег, и ближайший шторм сотрет его с лица земли. Никто не слышит смотрителя, и он оказывается перед лицом бури в одиночестве. Кажется, спасения нет… 2014. Морской археолог Мари Адамс находит деньги для финансирования поисков печально известного парохода «Калифорниец», но для этого она должна поднять со дна останки Маяка Свана, который, по слухам, рухнул в море сто лет назад. Она объединяется с капитаном Джулианом Генри, и они обнаруживают совсем не то, что ожидали. К тому же их начинают преследовать охотники за сокровищами. Поиски правды о гибели маяка становятся опасными. Когда прошлое и настоящее сталкиваются, тайны, похороненные на дне океана, начинают всплывать на поверхность. Сможет ли Мари найти ответы — и какой ценой?

Сван

1913 год

Сван отправился в путь сразу после того, как уехали Питер и Уилл, пока у него окончательно не сдали нервы. Раз уж однообразный ход вещей сегодня и так нарушился, рассудил он, можно добавить к этому и конфронтацию со всем семейством Норман, а завтра уже начать новый день как полагается — тихо и мирно.

Сван ненавидел конфронтации. Грейс часто в шутку говорила, что он даже перед ветром извиняется за то, что встает у него на пути. А Сван в ответ поддразнивал ее, мол, она-то, наоборот, заставляет ветер извиняться за то, что он встает на пути у нее. Однако Питер все-таки подкинул хорошую идею. Если уж надо выбирать, с кем иметь дело, с Абигайл или ее внуками, он, Сван, конечно же, не задумываясь выберет внука и того, что подобрее, то есть Лу.

Старая лошадь неторопливо тащила повозку к городу; Стой довольно сопел, свернувшись у ног Свана. Они ехали вниз по ухабистому, изрезанному узловатыми корнями деревьев и изрытому кроличьими норами склону среди зарослей высокой, до пояса, желтеющей травы. Неприятно пахло гниющими лесными ягодами и застоявшейся дождевой водой. Показалась заброшенная каменоломня, теперь похожая на обычный холм, затем потянулся пустырь — полоса темной, более ровной земли, а вскоре они проехали мимо перевернутой желтой плоскодонки, отмечавшей городскую черту Норман-Клиффе. Сам городок ютился в чашеобразной низменности, накрененной к морю; домики были разбросаны по каменистой черной почве среди свернутых парусов и натянутых повсюду веревок с выстиранным бельем. Скалы высились слева от него, и на самой большой притулился маяк, издали совсем маленький и одинокий, опасно застывший над обрывом.

У Свана перехватило горло, когда они приблизились к дому его детства. Он остановил повозку и слез на дорогу.

В памяти у него этот дом до сих пор хранился таким, каким был когда-то. Сван помнил каждый его дюйм, теплый сырой воздух, пропитанный запахом хвои и морской воды, и свою мать, Изабель Сван, готовившую на кухне то треску, то бульон из говядины, то густую похлебку с солониной, и все, что она приносила домой из своей бакалейной лавки. В комнатах с выкрашенными желтой краской стенами всегда было шумно — здесь играли Нико и Сильви, часто приходили в гости Софи с Питером. Поиграть можно было и на переднем дворе, забравшись в рыбацкую плоскодонку; Нико машинально хватал Сильви за руку всякий раз, когда тот слишком низко перегибался через борт. Шло время, и вместо плоскодонки Нико и Питер стали ходить в море на настоящих кораблях, а Сильви и Софи — работать на пристани, в красных будках, где они потрошили, промывали и сушили рыбу для местных рыбаков, приходивших в гавань с уловом из океана. Софи нравилась портовая суета, а Сильви всегда больше занимала сама работа, подносы и треугольные сушилки для рыбы рядом с будками, где они развешивали тушки вялиться на солнце.

Но больше всего оба любили огромные шхуны — эти морские неповоротливые звери покидали гавань пустыми и шли за сотни миль от берега, к Большой Ньюфаундлендской банке, а возвращались с трюмами, битком набитыми рыбой, под дружные крики «Идут!», от которых весь порт начинал дрожать, едва лишь паруса огибавших скалы шхун показывались в поле зрения. И только поэтому Сильви никогда не хотел оказаться на месте морехода Нико — потому, что не океан он любил всей душой, а миг возвращения домой из океана.

— Ты пилигрим? — прозвучал снизу тонкий голосок.

Сван, опустив взгляд, увидел между прутьями изгороди своего старого дома любопытное личико и присел на корточки, несмотря на резкую боль в коленях, чтобы заглянуть крошечному созданию в глаза:

— Как-как ты меня назвала?

— Пилигрим, — вежливо повторило крошечное создание. — Странник и скиталец.

— Роуз-Олив Купер! — окликнула пожилая женщина с порога дома, и внучка, обернувшись, резво поскакала к бабушке. — Прости, Сильви, мы на этой неделе учим новые слова. — Прислонившись к притолоке, женщина оглядела его с головы до ног. — Давненько тебя не видно было в городе.

— Стой оказал мне любезность и сам сюда сгонял, — отозвался Сван; пес тотчас поднял голову, услышав свое имя. — Девчушка-то растет.

Роуз-Олив одарила его улыбкой, в которой не хватало молочного зуба, а Софи Меттл-Купер обняла внучку за плечи:

— Растет егоза. Мы скучаем по тебе, Сильви. Хорошо бы ты почаще к нам заглядывал.

— Как только маяк научится зажигать себя сам, так сразу, — отозвался Сван, и Софи улыбнулась. Это была их привычная шутка, но сейчас Свану стало грустно. Он залез обратно в повозку и, помахав на прощание Софи и Роуз-Олив, продолжил путь.

Следующей остановкой была «Бакалея Изабель», в которой за долгие годы ничего не изменилось — всё те же розовые стены, ряды пирожков и горы рыбы, как было в те времена, когда лавка принадлежала его матери.

— Доброе утро, мистер Сван! — пропела Гвенни за прилавком.

Он выбрал дюжину рыбин, прихватил кости для Стоя и положил все в ящик со льдом на повозке. С покупками было покончено — дело нехитрое.

Затем Сван отправился в банк.

Белокаменные стены «Банка Норманов» слегка обветшали за долгие годы, и все здание производило впечатление уютного вместилища мудрости, доброты и стабильности. Но Сван слишком хорошо знал его обитателей, чтобы в это верить. Из того же камня был построен и маяк, но в банке он смотрелся как-то иначе — более грубым, шершавым, что ли. Сван подошел к высокой дубовой двери, сделал глубокий вдох, обернулся бросить взгляд на скалы, чтобы набраться сил, и открыл створку.

В приемном помещении было пусто, за конторкой сидел один-единственный клерк. В высокие узкие окна с трудом протискивался свет, образуя причудливые тени. В дальнем конце был коридор, ведущий внутрь здания, но Сван устремил взгляд на дверь с табличкой: «КАБИНЕТ КОРТНИ И ЛУИСА РОЛАНДОВ», пересек приемную и постучал.

Он не ожидал, что дверь откроет Абигайл Норман, хотя, наверное, не стоило удивляться.

А она уж точно удивилась — светлые глаза расширились, затем сузились, потом лицо расслабилось. Но Абигайл не двинулась с места — так и стояла на пороге.

— Сильвестр. Чем могу быть полезна?

Сван растерялся. Он попытался припомнить, когда в последний раз видел ее так близко. Кажется, на похоронах, когда пепел корабля еще носили волны в гавани. При мысли об этом его ноги сделались тяжелыми и неуклюжими.

Абигайл, молча дожидаясь ответа, вскинула бровь.

— Мне нужен Лу, — произнес Сван. — Он здесь?

Абигайл заулыбалась:

— Лу здесь нет, но мы будем рады с тобой потолковать. — Она отступила в сторону, раскрыв дверь пошире — Сван увидел в кабинете Корта Роланда и какого-то незнакомого господина с соломенными волосами и мальчишеским лицом, веснушчатым и румяным, совсем не вязавшимся с телом взрослого мужчины. Блондин при виде Свана широко осклабился.

— Гейбл Штраус, — представила его Абигайл. — А это Сильвестр Сван, смотритель маяка.

— Мое почтение, мистер Сван, — сипловато и немного в нос произнес Гейбл Штраус с заметным акцентом американского Юга.

— Сван, если бы я утром знал, что вы собираетесь в город, непременно предложил бы вас подвезти, — сказал Корт Роланд.

У Свана противно взмокла шея. Только этой толпы ему здесь не хватало… Он мысленно представил себе свою кухню — с желтыми стенами, уютную, безопасную.

— Если не возражаете, я вернусь, когда здесь будет Лу. — Он знал, что не вернется. Пусть уж лучше мальчишка сам к нему заглянет. Так и надо было сразу поступить — послать Стоя в город с просьбой младшему Роланду наведаться на маяк, как раньше Сван позвал его брата. И пусть придет один.

Но не успел он сделать и пары шагов к выходу, как Абигайл снова заговорила:

— Мы все на одной стороне, Сильвестр. У тебя есть то, что нужно мне, и наоборот, так что я не вижу, почему бы нам не помочь друг другу.

«Можно мне посмотреть на твои чашечки, Софи? Пожалуйста».

— Что ты имеешь в виду? — спросил Сван. — Что именно тебе нужно?

Абигайл уселась за стол и подняла на него взгляд:

— Мне нужна дарственная Нико.

— Дарственная на земельный участок в Нью-Йорке, — пояснил Корт, обращаясь к Гейблу Штраусу. — Бабушкино приданое. Обстоятельства тогда были совсем иные. — Несмотря на непринужденный тон, чувствовалось, что сейчас он нервничает больше, чем утром в доме Свана. Более того, старик заметил, что они оба были напряжены — и Корт, и Абигайл, — как будто вместо Гейбла Штрауса в кабинете находилась гигантская змея. Американец, в свою очередь, выглядел так, как будто происходящее его забавляет, и внимательно следил за всеми участниками разговора.

— Утром я уже сказал, что понятия не имею о судьбе этой дарственной. — Сван устремил взгляд на банкира. — Вы у Софи Меттл не спрашивали? Она сейчас живет в нашем старом доме.

— Спрашивали, — кивнул Корт. — Она никаких документов там не находила.

— Что ж, на нет и суда нет, — пожал плечами Сван. — Мне жаль. Но должен ведь быть другой способ…

— Закавыка в том, — прервал его Корт, — что у Софи Меттл нет причин что-либо скрывать от нас.

Сван уставился на него с удивлением:

— А у меня, по-вашему, есть?

— Софи была настолько любезна, что позволила нам осмотреть ее вещи, чтобы окончательно удостовериться в отсутствии дарственной, — сказала Абигайл. — А ты подобной любезности не проявил.

— С какой стати я позволю кому-то рыться в моих вещах? — возмущенно бросил Сван. Как мог он кого-то допустить на маяк, к старым письмам от Грейс? Ему вспомнилось, как беспокойно Корт сегодня шарил взглядом по его дому, ни на чем долго не задерживаясь, но все подмечая. — Я сказал: у меня нет дарственной. Этого достаточно.

— Нет, не достаточно, — отрезал Корт.

Гейбл Штраус наслаждался происходящим.

— Сван, — опять вмешалась Абигайл, и ее внук прикусил язык. — Эта дарственная — единственное, что «Банк Норманов» готов принять в качестве платы за перемещение маяка. И последний ее владелец — ты. Если хочешь спасти маяк, тебе придется поискать пропажу поусерднее.

— Вот видите? — снова обратился Корт к Гейблу Штраусу. Тот кивнул, и Сван вдруг почувствовал себя марионеткой в детском кукольном спектакле, выполняющей роль, которую он не успел прочитать. — По закону нам даже не надо оформлять какие-то бумаги на возврат этой дарственной — я просто должен был унаследовать ее от деда, вот и все. Но как я уже сказал, обстоятельства тогда были совсем иные.

Абигайл все это время смотрела на Свана.

— Корт прав, — тихо сказала она ему, пока Гейбл Штраус что-то громко рассказывал ее внуку о правах собственности. — Дарственная принадлежит нам. Нико этого хотел бы. Корт — тоже его семья.

Свану показалось, что у него из легких выбили одним ударом весь воздух.

— Не смей говорить мне о том, чего хотел бы Нико, — процедил он. Остальные слова застряли у него в горле. Это были всего лишь слова, но он не мог их произнести. Не мог изречь неизреченное, ни разу не прозвучавшее вслух за последние шестьдесят пять лет: «И не говори мне, что твоя девочка была дочерью Нико, ведь мы оба знаем, что это неправда».

Абигайл все еще улыбалась, и Сван вдруг поразился, какими старыми они стали. Как много лет оба прожили и как мало за эти годы изменились.

А еще больше его поразило то, что им почти нечего сказать друг другу.