Нейромифология. Что мы действительно знаем о мозге и чего мы не знаем о нем
Все занимаются исследованиями мозга. Едва ли найдется научная дисциплина, которая откажется «модернизировать» себя, добавив «нейро» к названию. Детища этого стремления – нейротеология, нейроэкономика, нейроправо и нейроэстетика. Жертва его – наш мир, который пытаются представить в категориях из области исследований мозга. Я – это мой мозг? Или только биоавтомат? Эта книга ставит под сомнение значимость нейроисследований. Нить доказательств автора ведет к постулату: дидактический апломб нейронаук непропорционален их фактической познавательной способности; громкие прогнозы и теории балансируют на весьма тонкой основе надежных эмпирических данных, и только разрастающаяся масса вольно истрактованных результатов не дает им рухнуть. И особенно опасны методы, которые современная медицина предлагает для лечения психических заболеваний, в частности депрессивных расстройств. Феликс Хаслер – к. м. н., фармаколог, исследователь в Школе сознания и мозга при Берлинском университете имени Гумбольдта, приглашенный исследователь в Институте когнитивных и нейронаук им. Макса Планка в Лейпциге; в прошлом – сотрудник психиатрической клиники при Цюрихском университете. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Оглавление
- Предисловие
- Глава первая. Нейроэнтузиазм. Все изучают мозг
- Глава вторая. Нейродоказательные машины
- Глава третья. Нейроэссенциализм
- Глава четвертая. Нейрофилософия. Попробовать догадаться может каждый
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Нейромифология. Что мы действительно знаем о мозге и чего мы не знаем о нем предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава первая
Нейроэнтузиазм
Все изучают мозг
Жизнь в формирующемся нейрообществе будет столь же далека от нашего нынешнего существования, как далека эпоха Возрождения от каменного века[4].
Нейропророк выглядит как Альберт Гор, зовется Заком Линчем и происходит из Калифорнии. Основатель Neurotechnology Industry Organization, Всемирной ассоциации индустрии исследований мозга, абсолютно уверен: мы являемся свидетелями «грандиозной исторической неизбежности»[5]. Во введении к своей недавно вышедшей книге «Нейрореволюция» Линч обещает отличные вещи. Наше превращение в нейрообщество, ожидаемое в скором времени, не только «неизбежно и уже запущено», но и «не менее радикально, чем превращение гусеницы в бабочку»[6]. Мы должны ожидать не что иное, как «рождение новой цивилизации». У принесшего весть о нейроспасении есть и четкий временной график. Чтобы нейротехнологии привели нас в постиндустриальное и постинформационное общество «нейросоциальности», потребуется 30 лет.
Нейроэнтузиаст Линч с его предсказаниями находится в хорошей компании. Если оценивать плоды трудов нейроученых, в опасности сегодня оказалась даже пресловутая британская сдержанность. Необычно революционные заявления исходят в том числе от профессионалов, несколько лет назад занимавшихся будущим исследований мозга от имени Ее Величества. Уважаемое лондонское Бюро науки и техники считается серьезным исследовательским центром, когда речь заходит о научном предсказании социально значимых событий. Сэр Дэвид Кинг, бывший глава Бюро и руководитель проекта Foresight, в рамках которого проводились работы по «изучению мозга, зависимости и наркотиков»[7], в заключительном отчете проведенного исследования осмелился на почти невероятное пророчество: «Наибольших изменений, ожидаемых в XXI веке, можно достичь путем развития нашего понимания работы мозга. ‹…› Будущие события, возможно, перенесут нас в мир, где мы будем употреблять препараты, помогающие нам учиться, быстрее думать, расслабляться, более эффективно спать или даже деликатно настраивать наше настроение на настроение наших друзей. Это будет иметь последствия для каждого отдельного человека и может привести к фундаментальным изменениям в нашем поведении и обществе»[8]. Похоже, что в эпоху нейронаук отделам психофармакологии фармацевтических лабораторий будет доверена даже самая точная настройка эмоционального состояния человека[9].
Уже давно нейролихорадка захватила и Германию. Перед лицом результатов изучения мозга, кардинально меняющих представления о человеке, известный исследователь мозга Вольф Зингер призывает к «утопии смирения»: «Человек должен снова осмыслить себя как поверженное существо, которое во многом условно и сильно ограничено в познаниях. В этом случае мы могли бы сделать нашу жизнь скромнее и относиться друг к другу снисходительнее. Такая утопия смирения, культура взаимной солидарности смогла бы намного превзойти обросшие мифами гуманистические утопии прошлого»[10].
Очевидно, что обыкновенные ранее исследования мозга переросли в настоящую нейроэйфорию. Что же произошло? Еще несколько лет назад нейробиологи изучали, как мозг реагирует на раздражение органов чувств и распознает язык, или выясняли, что лежит в основе телодвижений. Эти, без сомнения, важные и необходимые, хотя и недостаточно эффектные фундаментальные исследования по-прежнему практикуются сегодня во многих, если не в большинстве, институтах исследования мозга в мире.
Мозг пациентов, умерших от инсульта, разрезали, сопоставляя места повреждения и функциональные нарушения, спровоцированные инсультом. Культуры нервных клеток обрабатывали всеми видами фармакологически активных веществ и смотрели, как реагируют ионные каналы в клеточной мембране. Или же делали электроэнцефалограммы испытуемых, решавших арифметические задачи. Такие базовые исследования редко привлекали внимание широкой общественности. Выводы имели в основном академическую ценность, и даже самые заинтересованные научные журналисты с трудом могли сделать увлекательную историю из открытия новой «кортикостриальной петли».
Сегодня, разумеется, все выглядит совершенно по-другому. При исследовании отдела научной литературы неплохого книжного магазина вам бросятся в глаза книги с названиями совсем иного калибра: «Мозг, я, свобода»[11], «Нейропитание»[12], «Место происшествия — мозг»[13], «Нейролидерство: результаты изучения мозга для управления сотрудниками»[14], «Счастливый мозг»[15] и даже «Мозг Будды — прикладная нейронаука счастья, любви и мудрости»[16]. Позаботились даже о самых маленьких: «Изучение мозга для детей — Феликс и Фелина изучают мозг»[17].
Похожая ситуация сложилась и в журналистике. Почти ни одна неделя не проходит без сенсационного сообщения в СМИ о значимости нейронаучных исследований. Не только для медицины, но и вообще для жизни. Исследователи мозга объясняют журналистам, что дети должны учиться по-другому[18], доказывают, почему мы являемся оптимистами или пессимистами[19], сводят феномен романтической любви к нейронной основе[20] и комментируют, что интуитивно воспринимаемая свобода нашей воли — всего лишь иллюзия[21].
Вполне естественно, что средства массовой информации давно стали рупором передовых энтузиастов-нейроученых. В конце концов, предсказания вызывают читательский интерес и увеличивают спрос на издания. Научные редакции всегда рады новым утопиям и антиутопиям, которые можно выстроить на основании предполагаемых результатов исследований мозга.
В нейропоезд уже запрыгнула и развлекательная бытовая электроника. «Используйте все возможности префронтальной коры головного мозга»: такой слоган для рекламы своей мозговой тренировки Age of Brain использует, в частности, фирма Nintendo[22]. На сайте фирмы показаны результаты сканирования активности мозга при решении когнитивных задач. Не менее важно, что появились целые сообщества, которые призывают познать возможности своего мозга. Например, появились адепты практики «нейроаскетизма». Под ней понимается своего рода «мозговая самодисциплина», которая «направлена на максимизацию производительности мозга»[23]. Это быстро развивающееся нейроэзотерическое движение меняет программы по самопомощи и мозговому фитнесу. Вы выполняете нейробики в виртуальных мозговых тренажерных залах и поглощаете витамины и «нейроцевтики» для идеальной работы мозга.
Кажется, что тот из исследователей XXI века, кто действительно хочет сказать что-то существенное о природе и образе жизни человека, должен заглянуть в его мозг. Так, ученые, дисциплины которых не имеют никакого отношения к исследованиям мозга, давно открыли для себя нейронауки. В поисках участков мозга, ответственных за принятие экономических решений, нравственное поведение или преступные замыслы экономисты, социологи и юристы подталкивают своих испытуемых к магнитно-резонансным томографам. Именно поэтому термин «новые науки о мозге» распространен уже несколько лет[24]. Нельзя игнорировать ситуацию: нейропоезд движется вперед. Вряд ли существует какая-нибудь исследовательская дисциплина, которую нельзя модернизировать с помощью приставки «нейро-» и облагородить с помощью ореола мнимой экспериментальной доказуемости. Все исследуют мозг.
На 2012 год можно констатировать существование следующих нейронаук (и это вряд ли полный перечень): нейрофилософия и нейроэпистемология, нейросоциология, нейротеология, нейроэтика, нейроэкономика, нейродидактика, нейромаркетинг, нейроюриспруденция, нейрокриминология и нейрокриминалистика, нейрофинансовые науки, нейроэтология и нейроантропология. Для особенно искушенных исследователей существуют также нейроэстетика, нейрокинематография, нейроискусствоведение, нейромузыковедение, нейрогерманистика, нейросемиотика[25], нейрополитология, нейроархитектура, нейропсихоанализ и нейроэргономика. Не говоря уже о социальных нейронауках[26].
Темная сторона власти порождает нейровойны, подпитываемые многомиллиардными научными исследованиями. Каждый новый отдел науки доказывает свое право на существование, заявляя о реформировании исходной дисциплины с помощью «последних результатов исследований мозга». Или, как резюмировал научный журналист Мартин Шрамм: «Все больше нейродисциплин внушают нам, что следуют строго научным путем, чтобы объяснить чудо человеческого существования»[27].
Некоторые из этих нейродисциплин до сих пор остаются частным явлением с несколькими адептами. Другие, например нейроискусствоведение или нейрогерманистика, появились ненадолго и сегодня уже близки к исчезновению. Тем не менее большая часть новейших нейропредметов получили законный статус и превращены в профессии. Со своими конференциями, профсоюзами, интернет-порталами, научными журналами и университетскими кафедрами. Так, в Сан-Диего находится Академия нейронаук для нужд архитектуры, в Берлине проводятся конференции по нейропсихоанализу, а нейроэкономисты организовали Общество нейроэкономики. К слову, их сайт подкупает очень удачным логотипом: несколько стилизованных нейронов, нервные окончания которых образуют знак доллара[28].
Повинен в нейролихорадке и Джордж Буш. Не сын, а отец: «Я, Джордж Буш, президент Соединенных Штатов Америки, настоящим объявляю новое десятилетие, которое начинается 1 января 1990 года, десятилетием мозга»[29]. Этим президентским обращением, а также соответствующим финансовым обеспечением и исследовательскими программами, Джордж Буш-старший дал старт беспрецедентному триумфальному маршу нейронаук 20 лет назад. То, что сам американский президент также был захвачен нейроэйфорией, показывает фрагмент из его речи: «Человеческий мозг, трехфунтовая масса связанных друг с другом нервных клеток, контролирующих наши действия. Это одно из самых волшебных и загадочных чудес творения. Вместилище человеческого интеллекта, толкователь наших чувств и контролер наших движений, этот невероятный орган одинаково вдохновляет и ученых, и неспециалистов»[30].
Одной из целей объявления Конгрессом США «десятилетия мозга» было повышение информированности общественности о пользе исследований мозга. То, что эта цель была достигнута, сомнений не вызывает. Кампания президента Буша привела к настоящему буму освещения нейронаучных проектов в СМИ, и в результате исследования мозга приобрели огромную наглядность. Свой вклад в это внесли и такие специальные программы, как «Недели познания мозга», которые проводятся до сих пор.
Кроме того, во второй половине 1990-х годов были основаны такие важные центры исследования мозга, как лондонская Лаборатория функциональной визуализации Wellcome[31] или Институт когнитивной нейронауки. В то время ожидания познавательных и объяснительных возможностей нейронаук резко возросли. Внезапно показалось, что все перешло в область понятного и научно доказуемого. От устройства сознания и местоположения нервных клеток, отвечающих за нравственность, до молекулярной основы психических расстройств. Представлялось, что ответ нейронаук на четвертый вопрос Канта «Что такое человек?»[32] является лишь вопросом времени.
В 1990-х годах число ученых, считавших себя нейроучеными, стремительно росло. Их профессиональная ассоциация, Общество нейронаук, ежегодно приветствовала в своих рядах более тысячи новых членов. С 1970 года количество членов Общества нейронаук увеличилось более чем в 40 раз. Многие ученые пришли сюда из молекулярной биологии и компьютерной инженерии — двух исследовательских дисциплин, которые до «десятилетия мозга» не были связаны с исследованиями мозга.
Это, в свою очередь, привело к тому, что новые исследовательские методы, в частности функциональная визуализация или методы молекулярной генетики, распространились далеко за пределы изначального нейронаучного применения. Общество нейронаук также смогло собрать наибольшее количество научных сотрудников в одном месте за все времена. На ежегодный симпозиум в 2005 году в Вашингтон приехали 35 000 нейроученых. Это был мировой рекорд. По количеству участников Neuroscience-2005 стал крупнейшим научным конгрессом из когда-либо проводившихся[33]. Это также продемонстрировало, насколько популярны в XXI веке исследования мозга. Резкое увеличение количества нейроученых, очевидно, способствовало тому, что в последние годы резко возросло количество нейронаучных публикаций. Джоэлл Аби-Рейчед из Лондонской школы экономики постаралась произвести подсчеты[34]. В 1968 году было опубликовано всего 2020 статей о строении и работе мозга. В 1988 году прилежный врач и философ насчитала уже 11 770 публикаций. А в 2008 году, лишь 20 лет спустя, свет увидели 26 500 нейронаучных публикаций.
Что привело к огромному увеличению производительности исследований мозга? Николас Роуз и Джоэлл Аби-Рейчед проследили исторические истоки «новых наук о мозге»[35]. Оба пришли к выводу, что решающие перемены произошли в США в 1960-х годах. И они привели к гносеологическому перелому. В течение нескольких лет утвердился новый стиль мышления, названный Роузом и Аби-Рейчед «нейромолекулярным восприятием»: «Восприятие, которое было поглощено зарождавшимися молекулярными подходами в биологии, химии и биофизике. Это восприятие было перенесено в область нейробиологии»[36].
Подход, популярный до сегодняшнего дня, а именно желание постичь сложность мозга с помощью редукционистских нейромолекулярных методов, был культивирован уже в конце 1950-х — начале 1960-х годов[37]. Однако вездесущее сегодня понятие «нейронауки» появилось удивительно поздно, а именно в 1962 году благодаря американскому биологу Фрэнсису О. Шмитту[38]. Пионер электронной микроскопии и профессор физиологии Массачусетского технологического института использовал этот термин в рамках инициированной им «Нейронаучной исследовательской программы».
Удивительно, но слово «нейронаука» не было первым вариантом термина, придуманным Шмиттом. Сначала, чтобы охарактеризовать свою новую междисциплинарную исследовательскую программу, он обратился к таким составным понятиям, как «ментальная биофизика» и «биофизика сознания». Шмитт не только ввел понятие «нейронаука», но и дал старт междисциплинарному сотрудничеству в исследованиях мозга. Речь по случаю первой годовщины его «Нейронаучной исследовательской программы» в 1963 году продемонстрировала визионерский образ мыслей Шмитта. Нейро-пионер считал себя миссионером: «Нужно сделать качественный рывок в понимании разума. Не просто как академическое упражнение в рамках научных исследований. Не просто, чтобы понять и облегчить психические заболевания… Не просто, чтобы с помощью улучшенного диалога создать совершенно новый вид науки, преодолеть нынешний кризис и сделать новый качественный рывок в эволюции человека. А чтобы через понимание разума узнать больше о природе нашего собственного существования»[39].
Интересно, что в своей речи Шмитт не использовал понятие «мозг». Его целью было понимание человеческого разума, и для достижения этой цели понимание мозга казалось ему само собой разумеющимся. Шмитт стимулировал ведущих ученых своего времени на совместные исследования мозга. Среди них были выдающиеся нейрофизиологи, нейроанатомы, нейрохимики, психологи, психиатры, неврологи, а также классические физики и химики. На конференциях «Нейронаучной исследовательской программы», проводившихся с 1962 по 1982 год, рассматривались фундаментальные проблемы исследований мозга того времени. Обсуждались структура и функция синапсов[40], суть нейротрансмиттеров, ранние достижения молекулярной генетики, созревание мозга и его адаптивная пластичность.
«Нейронаучная исследовательская программа» с ее институционализированным обменом между ведущими учеными из различных дисциплин стала важной предшественницей современного нейробизнеса. Логично, что первым научным журналом, в названии которого появилось понятие «нейронаука» (англ. neuroscience), оказался основанный в 1963 году Neurosciences Research Program Bulletin. Сегодня, 50 лет спустя, существует более 100 журналов со словом «нейронаука» в названии. Среди них такие экзотические, как Bangladesh Journal of Neuroscience, Journal of Nanoneuroscience или NeuroQuantology: An Interdisciplinary Journal of Neuroscience and Quantum Physics.
«Десятилетие мозга», несомненно, привело к важным достижениям в понимании мозга[41]. Генетические исследования выявили генетическую основу таких заболеваний, как болезнь Гентингтона[42] и другие неврологические расстройства. Старая догма о том, что взрослый мозг не способен производить новые нервные клетки, была опровергнута. Были открыты основные принципы развития мозга, динамической пластичности мозга («нейропластичности») и мнемических процессов, обеспечивающих запоминание. Однако наибольший успех нейронаук 1990-х годов — это новые технологии визуализационной диагностики. Эпоха нейровизуализации только началась. Такие радиоизотопные медицинские методы, как «позитронно-эмиссионная томография» (ПЭТ) и «однофотонная эмиссионная компьютерная томография» (ОФЭКТ или ОЭКТ), были хорошо отработаны и впервые обеспечили доступ к живому человеческому мозгу на молекулярном уровне[43]. «Функциональная магнитно-резонансная томография» (фМРТ), о которой будет много сказано в этой книге, впоследствии вызвала настоящий бум в исследованиях мозга.
Захватывающие новые методы обещали глубокое погружение не только в анатомию и биохимию головного мозга, но и в его функционирование. Все надеялись очень скоро получить революционные сведения по биологии познания, эмоций и поведения. Ранее для поиска участков мозга, ответственных за определенные его функции, в случае необходимости прибегали к стимуляции электродами открытого мозга при нейрохирургических вмешательствах. Теперь же методы визуализации позволили ученым неинвазивным способом исследовать мозг в тот же самый момент, когда он мыслит и чувствует. Вдруг стало возможным заняться поиском нейронных коррелятов любовной тоски[44]. Или выслеживать в живом мозге следы многолетних медитаций[45] или психопатической структуры личности[46]. «Функциональные изображения мозга похожи на визуальные диагнозы, которые говорят нам, почему мы такие, какие мы есть»[47].
Герхард Рот, нейробиолог и директор Института исследований мозга в Бременском университете, видит в методах нейровизуализации революционное начало, поскольку «эти новые возможности значительно расширили область научного анализа нейронаук и позволили им захватить те области, которые раньше были прерогативой психологии, психиатрии, вплоть до философии»[48]. Качественный рывок не только для исследователей мозга, но и для СМИ и общественности: «Сведения, вряд понятные и интересные кому-то в прошлом, внезапно привлекли внимание благодаря своей наглядности. Ведь теперь их в некотором роде можно увидеть»[49]. Марта Фара из Пенсильванского университета пошла еще дальше: «Функциональные изображения мозга — это научные иконы нашего времени, которые в качестве символа науки заменили боровскую модель атома»[50].
Психология в последние десятилетия также трансформировалась в нейронауку и теперь рассматривается как когнитивная нейробиология, которая изучает, как наш мозг контролирует мысли, ощущения и поведение. Другие разделы психологии, например психология личности, психология развития или социальная психология, в свою очередь, становятся все менее популярны. А уже не очень новой «организационной и производственной психологии» угрожает нейромодернизация путем переименования в «организационную когнитивную нейронауку»[51].
Тем не менее именно из рядов психологов исходит также резкая критика процесса перетягивания на себя нейронауками исконного предмета изучения психологии — человеческой психики. В своей книге «Нейромания» когнитивные психологи Паоло Легренци и Карло Умилта сожалеют, что теперь «знания, накопленные за многие десятилетия психологических и нейропсихологических наблюдений, предлагаются под новыми именами как новейшие»[52]. Далее тон книги становится еще более раздраженным: «Психические функции исследуют психологи, а не экономисты или нейроученые. Понятие „нейроэкономика“ более или менее явно подразумевает исключение из процесса психологов. ‹…› Если нейроученые и экономисты намерены забрать у психологов изучение психических функций, не овладев при этом необходимыми специальными знаниями, нейроэкономика уйдет недалеко»[53].
Увлеченные новыми возможностями нейровизуализации, многие социологи и экономисты также запрыгнули на многообещающий нейропоезд. Эта тенденция актуальна и сегодня, о чем говорит Мэтью Кроуфорд, научный сотрудник виргинского Института перспективных исследований в области культуры: «В настоящее время множество ученых-гуманитариев стремятся добиться влияния, осваивая нейронауки, которые обеспечивают нас соответствующими возможностями нейровыступлений. Этот тип выступлений часто сопровождается функциональными изображениями мозга, этими быстродействующими растворителями критических точек зрения»[54].
Нейропсихолог Лутц Янке из Цюрихского университета также заявляет, что исследования мозга все чаще проводятся не нейроучеными: «Примечательно… что представители дисциплин, изначально не связанных с исследованиями мозга, открывают для себя нейронауку. Вероятно, уже можно сделать печальное заключение, что прошли времена, когда исследователи мозга, чтобы заниматься своим предметом, все еще учились ему и должны были получить образование в области нейроанатомии, нейрофизиологии или фармакологии. Сегодня же создается впечатление, что любой, кто проводит или умеет проводить визуализационную диагностику, уже является исследователем мозга или, по крайней мере, приближается к этому»[55].
Некоторые критики даже утверждают, что нынешняя нейрошумиха представляет собой крайнюю форму сциентизма, ранее не замеченную. Вместе с Юргеном Хабермасом они подразумевают под сциентизмом такое понимание науки, когда исключаются другие не менее законные способы получения знаний[56]. Отличительной чертой нейросциентизма является натянутое применение определенных научных объяснений или моделей к областям, в которых эти объяснения выглядят малоубедительно. Такова критика нейроскептика Мэтью Кроуфорда из Виргинского университета[57]. Именно подобная крайняя форма перехода границ снова и снова встречается в последние годы. Можно вспомнить, например, общеизвестную проблемную зону под названием «свободная воля» (см. главу 7) и тот факт, что относящиеся сюда предполагаемые результаты исследований мозга подчас даже не обсуждаются. Так, авторы книги «Место происшествия — мозг» Ханс Маркович и Вернер Зифер дают понять своему читателю, что многие сведения, вероятно, просто до сих пор не выяснены: «Так же, как расширяются познания представителей технически оснащенных светских обществ развитых стран, следует ожидать, что информация об обусловленности человеческого существования найдет свой путь в широкие слои общества»[58].
Как далеко может зайти восторг перед нейровизуализацией, показано в знаменательной статье в New York Times от 11 ноября 2007 года. Нейроученые из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и сотрудники нейромаркетинговой фирмы FKF Applied Research сообщили читателям популярной газеты, что может доложить о предстоящих президентских выборах в США нейронаука[59]. Группу из 20 не определившихся окончательно избирателей попросили указать в анкете свою симпатию или отвращение к различным кандидатам в президенты. Затем им показывали фотографии и видеообращения Хиллари Клинтон, Руди Джулиани, Джона Маккейна и других претендентов на президентство и с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии фиксировали активность их мозга.
Что же обнаружили исследователи? У избирателей, которые указали, что они не симпатизируют сенатору из Нью-Йорка, Хиллари Клинтон активировала переднюю часть поясной извилины коры головного мозга. Ученые трактовали это как внутреннюю борьбу с неосознаваемым импульсом признать кандидата от демократов. «Показал потенциал» и республиканец Митт Ромни. Как-никак, его отрепетированные речи вызвали «самую высокую активность мозга». Хотя при показе его фотографий заметная тревога избирателей проявлялась в активации миндалины головного мозга, эта активация ослабевала, когда испытуемые слышали речи Ромни на видео. Джон Эдвардс, в свою очередь, оживлял островковую долю коры головного мозга тех избирателей, которым он не нравился. По мнению исследователей, эта активность была явным признаком «отвращения и других негативных чувств»[60]. Должны были «поработать» и Барак Обама с Джоном Маккейном. Фотографии и видеоролики не вызвали у испытуемых никаких сильных реакций — ни положительных, ни отрицательных. Обаме все еще нужно было постараться, чтобы произвести впечатление на нерешительных избирателей. И, как мы теперь знаем, это у него неплохо получилось.
Исследования такого рода позволяют сделать два вывода. Первый — в наши дни, похоже, недостаточно просто устно опрашивать людей. Второй — исследования, проведенные таким образом, вряд ли когда-либо попадут в научные журналы (и это успокаивает!). Описанное выше исследование еще и не пережило пересмотра коллегами-учеными. Они заподозрили слишком плохое исследование мозга. В любом случае, просканированные американские избиратели не появились на страницах специальной литературы. Статья в New York Times спровоцировала многих экспертов. 14 ноября эта же газета напечатала письмо, в котором 17 американских и европейских нейроученых и исследователей процессов восприятия коллективно выразили свое негодование[61]. Их основной претензией была грубая ненаучность. По словам инициатора письма Рассела Полдрака, речь шла «скорее об астрологии, чем о науке»[62]. Ведь одни и те же области мозга обычно активируются при разных психических состояниях, поэтому однозначное соотнесение конкретного участка мозга с определенным состоянием человеческой психики вообще невозможно. Марко Якобони, один из критиковавшихся ученых, был удивлен резким отзывом коллег. Он обвинил авторов письма в публичном лицемерии — в конце концов, большинство критиков и сами делали выводы о психических состояниях на основе активации мозга.
Разумеется, люди беспокоятся о хорошей репутации визуализационной диагностики. В опубликованной немногим позже передовице Nature говорилось, что текст в New York Times «явно повествует о коммерческом продукте, который производит впечатление научного исследования»[63]. Предположение вполне обоснованно, так как, в конце концов, в качестве авторов исследования выступили три сотрудника нейромаркетинговой компании FKF Applied Research. В конце своего ответа редакторы Nature задавали очевидный вопрос: «Разве кому-то нужен сканер стоимостью 3 миллиона долларов, чтобы сделать вывод, что ради поддержки неопределившихся избирателей Хиллари должна поработать?»[64]
Была ли исчерпана тема «политики и мозга» в СМИ и научном сообществе после этой легендарной статьи в New York Times и острой на нее реакции? Нет, ни в коем случае. Во всех новых исследованиях с тех пор отстаивалось убеждение, что поведение избирателей и политические настроения не обусловлены (только) социокультурными факторами, но изначально предопределены нейробиологически. В апреле 2011 года довольно далеко в нейронаучном редукционизме замахнулась берлинская газета Der Tagesspiegel. «Социал-либералы более чувствительны», — так называлась статья об английском исследовании средствами структурной магнитно-резонансной томографии лиц с разными политическими взглядами[65]. «У консерваторов центр беспокойства больше — это показывают результаты исследований Лондонского университета», — говорилось в газете. Правая мозжечковая миндалина консерваторов имеет «выраженно больший объем», — цитировались британские ученые[66]. С другой стороны, у социал-либералов «необычно объемная передняя часть поясной извилины. Эта область мозга влияет на такие эмоции, как сострадание и способность к сопереживанию», — продолжала Der Tagesspiegel. Если в случае с Хиллари Клинтон активация передней части поясной извилины еще интерпретировалась как «внутренняя борьба с неосознаваемым импульсом», то для лево-либералов ее работа оказалась связана с жалостью и чуткостью. В нейрополитологии возможно все. Der Tagesspiegel, конечно, не сомневалась в этом и смело подвела итог: «Мозг социал-либералов отличается от мозга консерваторов»[67].
Так или иначе, в отличие от сильно раскритикованного нейрополитического исследования американцев, британское исследование было опубликовано в известном журнале[68]. Ученые из лондонского Института когнитивных нейронаук измерили структурные особенности мозга и трактовали его работу не как обычно. Правда, нейрополитологов можно было бы уличить в «киберфренологии». Под ней понимается стремление с помощью современных методов изучения мозга связать свойства личности с физиогномическими признаками. Именно этот подход в конце XVIII века использовал Франц Йозеф Галль. В своем «учении о черепе» (или френологии) врач из Швабена постулировал, что характер человека можно определить по форме его головы.
Термин «киберфренология» восходит к Михаэлю Хагнеру, профессору Швейцарской высшей технической школы в Цюрихе. В интервью историкам искусства Габриэле Вернер и Хорсту Бредекампу Хагнер поясняет, что он подразумевает под новой «физиогномикой ума»: «По моему мнению, никакая нейровизуализация сама по себе не способна сформировать представление об интеллектуальной жизни человека. Тем не менее новая картина современных исследований мозга необычайно выразительна, и не в последнюю очередь потому, что нейроученые обращаются не только к визуальным формам и сюжетам, но и к тезисам, восходящим к XIX веку. Для этого я не смог подобрать термина лучше, чем киберфренология. Он просто указывает на то, что образы мозга, полученные с помощью новых методов визуализации, сочетаются с физиогномическим подходом, работающим в соответствии с девизом: покажи мне свой мозг, и я скажу, кто ты или, по крайней мере, что ты думаешь»[69].
Некоторые современники резко критиковали еще френологию Франца Йозефа Галля. Так, философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель считал, что «череп — это столь безликий и простой предмет, что в нем нельзя увидеть ничего, кроме него самого»[70]. Французский физиолог Жан-Пьер Флуранс также не принимал всерьез френологию Галля. Для Флуранса учение Галля сводилось к двум основным предположениям. Во-первых, что «интеллект» находится только в мозге, а во-вторых, что каждая из его областей имеет свой «собственный мозговой орган»[71]. Первое предположение для Флуранса не содержало в себе ничего нового, а второе — «вероятно, ничего правдивого»[72]. Точно так же многие наши современники высказываются о броской киберфренологии эпохи визуализации.
Несмотря на широкое распространение, соединение методов нейровизуализации с психическими процессами не является беспроблемным. В этом типе эксперимента логически предполагается, что за разные функции сознания отвечают разные, отделенные друг от друга области мозга, или функциональные модули. Вот что пишет в своей книге «Как работает разум» гарвардский психолог Стивен Пинкер: «Сознание поделено на модули, или ментальные органы, каждый со своей особой структурой, что делает их экспертами в области взаимодействия с миром»[73]. Только эта точка зрения может оправдать попытку систематизации сознания в соответствии с его биологическими основами.
Но даже подобная логическая предпосылка вызывает много споров среди профессионалов. Такие критики, как психолог Уильям Уттал из Университета штата Аризона, еще десять лет назад выражали озабоченность тем, что модульное мышление в отношении когнитивных функций восходит к исторически обусловленному произвольному мышлению категориями[74]. «Распознавание образцов», «направленное внимание», «оперативная память», «зрительная память» — все это концептуализации когнитивных психологов. И поиск в мозге реальной биологической основы когнитивно-психологических понятий является, несомненно, сомнительным предприятием. Похожим образом видит ситуацию критик Стивен Фо, психолог из Университета Дрейка. На самом верху его личного списка хитов сомнительных нейропсихологических умозаключений о мозге находятся «исполнительные функции»: «Настоящий фаворит — измерение „центрального исполнительного органа“. Что бы это могло быть?»[75] Тот же вопрос можно задать в отношении «системы избегания потерь», популярной среди нейроэкономистов[76]. Может, речь о специфической сети в мозге, которая начинает работать только при финансовой угрозе?
Разумеется, мышление когнитивными модулями удобно для будней исследователя: «Предположение о ментальной модульности представляется особенно привлекательным прежде всего потому, что оно практично при его обсуждении и осмыслении и… при планировании экспериментов»[77].
В статье «Границы нейровыступлений» Мэтью Кроуфорд из Института перспективных исследований в области культуры размышляет о том, что такие концептуальные упрощения не просто сомнительны с точки зрения науки и гносеологии, но и имеют вполне значимые социальные последствия: «Такого рода упрощения не безвредны. Они позволяют завоевывать доверие таким компаниям, как No Lie MRI[78]. Это, в свою очередь, может привести к оправданию принудительных мер со стороны гражданских властей»[79]. Методы визуализации могут использоваться и в политических целях, что демонстрирует пример Общества горящих свечей. Эта некоммерческая американская организация объявила войну упадку моральных ценностей среди соотечественников. С помощью функциональной магнитно-резонансной томографии Общество собирается доказать, что порнография вызывает привыкание и поэтому должна быть запрещена[80]. Успех исследования может привести к принятию правовых мер против порноиндустрии.
Ввиду псевдосурового научного характера нейроисследований в последнее время снова могут обрести актуальность тезисы, бывшие какое-то время непопулярными. Например, о том, что женщины и мужчины очень разные. И эта разница — обычно в ущерб женщине — тесно связана с особенностями их мозга. Для этой особой формы нейроавторитаризма уже принят термин «нейросексизм». Обвинение: древние гендерные предрассудки обретут новое звучание благодаря «МРТ-пятнологии» и красочным изображениям мозга. Клише «эмоциональная женщина — рациональный мужчина» снова вошло в употребление. В частности, психолог Саймон Барон-Коэн из Кембриджского университета уверенно отстаивает точку зрения, что женский мозг рассчитан на эмоциональный анализ, а мужской — на понимание систем[81]. Корделия Файн, когнитивный психолог, критикующая нейронауки с точки зрения феминизма, говорит в своей книге «Гендерное безумие»[82] об «огромных интеллектуальных скачках», сделанных в нейроисследованиях для перехода от «анализа сомнительных характеристик мозга» к утверждениям о гендерно-типичном поведении.
Принцип стар, новы лишь методы. Происхождение нейросексизма автор возводит к XIX веку. Анатомия мозга использовалась в политике еще 100 лет назад для ограничения женщин в праве получения высшего образования и праве голоса. Файн повествует об известном американском неврологе Чарльзе Дейне, который в 1915 году на основании шести различий центральной нервной системы мужчин и женщин доказывал, что женщины не имеют необходимого интеллекта для работы в правительстве и занятий политикой[83]. Далее психолог задается вопросом, так ли существенно то, что происходит сегодня, отличается от утверждений ученых викторианской эпохи. Тот факт, что грубые исследовательские методы заменены современными сканерами мозга, не означает, что интерпретация результатов стала более достоверной. Несомненно лишь то, что сексизм, замаскированный под науку, остается признан обществом.
В чисто календарном смысле «десятилетие мозга» давно закончилось. Но даже через десятилетие после «десятилетия мозга» нейронаучный бум едва ли подошел к своему завершению. На научных конференциях весь XXI век уже провозглашен «столетием мозга»[84]. Подобно «гену», ставшему «центральной организующей темой биологии XX века»[85], в нашем веке соответствующее положение, по-видимому, займет мозг. Исследования мозга уже давно стали ключевой наукой, и нередко слышны утверждения, что другие дисциплины должны ориентироваться на их естественнонаучные результаты. Почему все произошло именно так, кратко суммируют Эва Хесс и Хеннрик Йокейт в эссе «Нейрокапитализм»: «Основа, импульс и обещание этого притязания [нейронауки] — это их основной принцип, что все человеческое поведение регулируется закономерностями активности нервных клеток и способом их организации в мозге»[86].
Можно говорить даже о настоящем нейровысокомерии, когда, скажем, психолог Ханс Маркович и научный журналист Вернер Зифер заявляют о своей способности точно различать настоящую и ненастоящую науку. В своей ставшей классикой книге «Место происшествия — мозг», посвященной нейрокриминалистике, они сообщают читателю: «Конечно, вы можете игнорировать результаты естественнонаучных исследований и рассматривать право и исследования мозга как самостоятельные дисциплины. Судопроизводство основано на суевериях, а также, в крайних случаях, на житейской психологии»[87]. Многим юристам, читавшим книгу, скорее всего, было неприятно увидеть себя поднявшимися чуть выше уровня психологии домохозяек. В то время как нейронауки разрываются от самонадеянности и охотно культивируют свою мировоззренческую значимость[88], гуманитарные науки, по-видимому, больше, чем когда-либо, страдают от неуверенности в себе.
Гуманитарная наука уже давно не достигала статуса ведущей. Последний раз это удалось социологии в 1970-х годах. Подобно сегодняшнему появлению разных «нейродисциплин», в то время возникло множество новых социологических наук: экономическая социология, спортивная социология, медицинская социология, медиасоциология, этносоциология, социолингвистика и т. д. Сегодня якобы точное эмпирическое исследование мозга торжествует над якобы спекулятивными и основанными на теориях гуманитарными науками.
Несмотря на растущую критику реального значения результатов нейронаучных исследований, нейроиндустрия процветает сегодня как никогда. Долгое время глобализированная нейроотрасль промышленности формировалась влиятельным лобби. В своем эссе «Влияние новых наук о мозге» Джоэлл Аби-Рейчед из Лондонской школы экономики задает интересный вопрос: «Является ли проведение нейронаучных исследований демократическим процессом или в нем замешаны определенные группы с политическими, экономическими или другими интересами?»[89]
Нейроиндустрия нашего времени — плотно сплетенный конгломерат частных компаний, государственных учреждений и заинтересованных групп. Ключевыми игроками являются крупные фармацевтические концерны, фирмы-производители исследовательского и терапевтического оборудования (такие как Siemens, Hitachi или GE Healthcare), университетские институты и частные исследовательские организации, разрешительные органы и комиссии по этике, поставщики финансовых услуг, профсоюзы врачей и нейроученых, частные и государственные спонсоры исследований, а также нейронауные журналы.
О том, что «нейропредприятие»[90] стало важной хозяйственной отраслью, свидетельствует наличие у него собственного биржевого индекса: NeuroInsights Neurotech Index биржи NASDAQ («NASDAQ NERV»). Neurotech Index был создан нью-йоркской биржей совместно с Neurotechnology Industry Organization Зака Линча. Сейчас индекс набрал большую стоимость. В день, когда я это пишу, NASDAQ NERV опустился чуть ниже четырех пунктов по отношению к достигнутой ранее рекордной отметке.
Одно лишь существование собственного финансового индекса дает потенциальным инвесторам четкий сигнал: на рынке нейротехнологий можно заработать. Пока это касается прежде всего компаний, производящих оборудование для нейроисследований, так как сегодня оно пользуется большим спросом. Однако, по мнению нейролоббистов, «революционные результаты исследований мозга» рано или поздно приведут к появлению большого количества коммерчески интересных продуктов — это лишь вопрос времени. Подобно биотехнологической промышленности, находившейся на пике популярности несколько лет назад, «нейропредприятие» также делает большие обещания. Вскоре будут постигнуты все тайны мозга, так что он станет объектом целенаправленного манипулирования. Многообразие всевозможных способов влияния представляется безграничным. Неврологические, нейродегенеративные и психические расстройства будут целенаправленно излечиваться с помощью лекарств, стимуляторов мозговой активности и нейропротезов. Мозговые сканеры — детекторы лжи смогут найти применение в аэропортах и залах судебных заседаний. Не имеющие существенных побочных эффектов психотропные препараты помогут нам для регуляции собственного образа жизни. Не говоря уже о невообразимых возможностях для индустрии развлечений, которые появятся с развитием нейрокомпьютерного интерфейса.
В некотором смысле все это уже знакомо. Мы помним: от проекта «Геном человека» (Human Genome Project), запущенного в 1990-х годах, ожидалось не больше и не меньше чем «прочтение Книги Жизни», открывающее двери революционным методам лечения. Рак, кистозный фиброз, сердечно-сосудистые заболевания — все эти бичи человечества могли стать излечимыми после понимания генетических основ болезней. Именно такие громкие медицинские обещания убедили политиков в необходимости проекта «Геном человека»: «Настойчиво подчеркивалась возможность генной терапии, особенно замены дефектных генов, хотя именно в этой сфере в 1990-х годах имели место серьезные и отрезвляющие неудачи»[91]. При этом обещания пошли намного дальше. В конце 1980-х биолог и научный редактор Дэниел Кошланд обнадеживал, что проект «Геном человека» способен помочь решить такие социальные проблемы, как наркомания, беспризорность и насильственные преступления[92].
Тем временем полное секвенирование генома человека состоялось уже целых десять лет назад, и в нашу постгеномную эпоху наступило общее отрезвление. Оказалось, что человеческий геном можно расшифровать полностью. Удивительное научное достижение, учитывая, что менее чем за 15 лет удалось определить 3 миллиарда базовых пар нуклеотидов человеческого генома. К сожалению, биологическое значение генетического кода для организма осталось непонятным или, по крайней мере, было осмыслено лишь частично. С увеличением количества доступных генетических данных ситуация не стала проще, как предполагалось. Напротив, молекулярные биологи обнаружили, что генетическая регуляция наших клеток значительно сложнее, чем считалось ранее. Вскоре стало ясно, например, что «…разговоры о „гене этого“ и „гене того“ в контексте эволюционной биологии скорее вводят в заблуждение, чем что-то проясняют»[93].
Историки науки Стаффан Мюллер-Вилле и Ханс-Йорг Райнбергер сегодня убеждены, что «научной карьере генной концепции способствовал даже не ее объяснительный потенциал, а, скорее, структура и динамика ее исследовательского потенциала»[94]. Но несмотря на огромные государственные и частные вливания средств и выделение миллиардных венчурных капиталов бесчисленным стартапам в области биотехнологий генная терапия до сих пор не нашла терапевтического применения. Сегодня ни один ее метод так и не попал в клиники.
В интервью журналу Der Spiegel немецкий специалист по этике медицины и философ Урбан Визинг спрашивает, где же потерялась провозглашенная «генетическая революция»: «Предсказывали… что через 15–20 лет медицина в основном будет состоять из генной терапии. Тем не менее в настоящее время мне не известно ни одной научной работы, которая бы рассматривала генную терапию в связи с терапевтической полезностью и широким применением. Одним словом, перед лицом новых открытий в области генетики были сделаны прогнозы, оказавшиеся сильно натянутыми»[95].
Просто нужно еще подождать? Возможно. В конце концов, сейчас проводятся разные клинические исследования. Продвигаются вперед биоинформатика и системная биология. А «ENCODE-Project»[96], призванный идентифицировать и охарактеризовать все функциональные элементы генома человека, в один прекрасный день может продвинуть развитие генной терапии. С другой стороны, 40 лет исследований — это немало. О первой попытке генной терапии человека были объявлено еще в 1971 году[97].
Разумеется, генетическая регуляция биологических процессов крайне сложна и, естественно, имеет фундаментальное значение для мозга. Мозг же, в свою очередь, представляется еще более сложным для изучения. Уже только поэтому кажется крайне маловероятным, что великое будущее, обещанное нейролоббистами наших дней, осуществится хотя бы отчасти. После того, как в генетике в качестве залога терапевтического пути спасения видели выявление «транскриптома» и «протеома»[98], теперь их сменили функциональные нейроизображения.
Поскольку традиционные МРТ-исследования психических расстройств не дали ничего для клинической практики, большие ожидания связываются с проектом Human Connectome. О нем говорится на соответствующем сайте американских Национальных институтов здравоохранения: «Проект Human Connectome — это амбициозная попытка отобразить нейронные проводящие пути, лежащие в основе функционирования мозга. Общая цель проекта — собирать и делиться данными о структурной и функциональной связности человеческого мозга. ‹…› В целом проект Human Connectome приведет к важным результатам в нашем понимании того, что делает людей уникальными, и создаст предпосылки для будущего изучения проблемных нейронных сетей при многих неврологических и психических расстройствах»[99].
Относительно области охвата, ожидаемого многообразия возможных способов применения и влияния на гносеологию сегодняшние нейронауки не уступают генетике 1990-х годов. В генетике большие обещания давно поставлены под сомнение. С другой стороны, спустя десять лет после «десятилетия мозга» в нейронауках по-прежнему сохраняется вера в объяснительные возможности исследований мозга и в их революционное воздействие на человека и общество.
Лучшим примером этого является монументальный проект «Мозг человека» (Human Brain Project), руководитель которого Генри Маркрам пытается привлечь миллиардное целевое финансирование со стороны ЕС[100]. Известный нейроученый из Федеральной политехнической школы Лозанны возглавил международную команду ученых, поставивших перед собой амбициозную цель: за десять лет воссоздать мозг человека средствами компьютерного моделирования.
С воспроизведением человеческого мозга in silico должны стать понятны причины болезни Альцгеймера и Паркинсона, ожидается появление «биологически реалистичной» модели шизофрении и депрессии, включая тестовую платформу для новых лекарств. В конечном счете предполагается достичь не меньшего результата, чем постижение самого сознания. В качестве побочного эффекта должны появиться идеи для создания совершенно новых компьютеров и роботов. Снова с подозрением вспомним о проекте «Геном человека» (Human Genome Project). Не только потому, что названия проектов отличаются одним словом, но и из-за масштабов обещаний. Грубая сила суперкомпьютеров поможет разгадать все загадки мозга — таков очевидный рецепт консорциума проекта «Мозг человека».
Исследователи работают уже давно. До недавнего времени проект назывался Blue Brain Project и был гораздо скромнее. Идея состояла в том, чтобы смоделировать на компьютере кортикальную колонку примерно из десяти тысяч нейронов. С этой целью IBM, партнер Института мозга и сознания Маркрама, в 2005 году уже установила в лаборатории суперкомпьютер. Модель одного из этих элементарных модулей коры головного мозга была фактически получена междисциплинарной исследовательской группой в 2006 году.
К чему это привело? Очевидно, ни к чему революционному. Судя по сайту Blue Brain Project, два года спустя в издании Human Frontier Science Program Journal появилась специальная статья[101]. Кроме того, некоторые технические новости публиковались в журналах по нейроинформатике и кибернетике. И еще через год была написана глава в учебнике «Методы компьютерного моделирования для нейроученых»[102]. Но с миллиардным финансированием, на которое можно надеяться в рамках программы ЕС «Будущие и возникающие технологии» (Future & Emerging Technologies) (а также с еще более мощным компьютером IBM Blue Gene) точно будет сделан большой перерыв — таковы скрытые ожидания от проекта, балансирующего на грани мании величия.
Между тем остаются нерешенными даже самые основные вопросы. Например, как вообще сотни тысяч появляющихся нейронаучных сведений самого разного характера — от сведений о молекулярных структурах до системных данных, которые еще и часто противоречат друг другу, будут объединяться в единую виртуальную модель мозга. Не представляя, куда бежать, придется бежать все быстрее и быстрее.
Блестящая репутация исследований мозга и непоколебимая вера в научную природу и практическую значимость нейробиологических исследований уже сегодня позволяют неплохо зарабатывать. Особенно на целевой аудитории, которая, естественно, плохо разбирается в сути вопроса и поэтому не может критически оценить, насколько значим фактический результат активации мозга того или иного рода. Возьмем, например, рекламодателей и маркетологов. Показательным примером желания использовать нейронауки в коммерческих целях является индустрия нейромаркетинга, существующая примерно с 2002 года. Используя нейронаучные методы, прежде всего функциональную магнитно-резонансную томографию, вкусы и предпочтения потребителей предлагается выяснять на нейробиологическом уровне. На основании полученных результатов якобы можно прогнозировать поведение покупателей. И гораздо надежнее, чем это возможно при таких обычных маркетинговых исследованиях, как анкетирование или опросы. По крайней мере, об этом в собственной рекламе заявляют такие американские нейромаркетинговые фирмы, как SalesBrain или Lucid Systems. На своем сайте компания Lucid Systems заявляет, что она может предоставить «объективные научные данные», которые выходят за рамки устного ответа и «показывают, как люди на самом деле — неявно и автоматически — реагируют на… бренды, продукты и новости»[103].
«Потребитель» всегда считался психологами и маркетологами непредсказуемым, непонятным и даже невежественным. Почему потребители в опросах ясно высказываются за новый дизайн продукта, а потом его не покупают? Поиски объективных методов измерения уровня спроса, дремлющего глубоко в бессознательном потребителя, проводились уже с 1950-х годов. Сигналы, демонстрирующие эмоциональный отклик на рекламное сообщение, предполагалось уловить при анализе регистра и модуляции голоса. То же самое ожидалось от измерения диаметра зрачка. Допускалось, что расширение зрачка покупателя при виде новой упаковки продукта связано с интересом к товару и желанием его приобрести. Однако это ни к чему не привело. Даже анализ голоса и размера зрачка не сделал поведение потребителя более предсказуемым.
Однако теперь все должно быть по-другому. Нейромаркетинговая реклама внушает, что нейронауки помогут точно расшифровать «тайную истину», скрытую в мозге субъекта. Например, это можно сделать, когда во время магнитно-резонансной томографии тестируемый потребитель просматривает различные рекламные лозунги или презентации товаров. То, что нейромаркетинговые компании «кормят» целевую аудиторию подобными нереалистичными обещаниями, объясняется лишь фактом, что общество все еще находится под обаянием нейрогламура.
При этом вряд ли сообщается, насколько сильно ограничены и заведомо ненадежны нейронаучные данные для прогнозирования человеческого поведения. Цветные пятна на томограммах мозга вообще не позволяют предсказывать будущий образ действий (покупателя). В связи с методами диагностической визуализации любят говорить об «эффекте рождественской елки». Красочные томограммы впечатляют прежде всего непрофессионалов. По этой причине демонстрация в суде результатов медицинской визуализации запрещена во многих штатах США. Имеются опасения, что присяжные могут подпасть под слишком сильное впечатление от этих пестрых образов. Жертвами «эффекта рождественской елки», похоже, стали даже Intel, MacDonald’s, Givaudan или Unilever. В любом случае, эти компании прибегают к рекламным услугам Neurosense, первой и в настоящее время наиболее признанной нейромаркетинговой компании.
Нидерландский философ науки Илья Масо считает, что при исследовании наивысшее значение имеет такой научный подход, который основан на материалистических, механистических и редукционистских предположениях. «В эту сферу стекается большая часть денег, здесь достигаются самые броские результаты, и здесь ожидается увидеть самые умные головы»[104].
Анализ Масо идеально сочетается с нейронауками, репутация которых в обществе и научном мире прекрасна и по сей день. Кроме того, изучение нашего главного органа воспринимается как особенно важное. Наконец, мы ожидаем решения множества проблем, касающихся всего человечества. От понимания психических расстройств и прогнозирования поведения до эффективного обучения, минимизации негативных сторон полового созревания и счастливой старости. Как надеются многие, нейронауки приведут нас, в конечном счете, в лучший мир.
Хесс и Йокейт в своем эссе «Нейрокапитализм» называют другие важные причины успеха исследований мозга: «Нейронауки имеют принципиальные преимущества из-за их методологического закрепления среди естественных наук, а также благодаря их этической легитимности как медицинской дисциплины. С помощью государственной поддержки и особенно из-за грандиозных инвестиций со стороны фармацевтической промышленности нейронауки также исключительно хорошо обеспечены финансами»[105].
Фактически в последние годы для исследований мозга были доступны почти бесконечные суммы денег. Даже социологи и экономисты давно уже признали, что шансы на финансирование исследований значительно увеличиваются, если в заявке на исследование появляется «что-то с нейро» — обычно нейровизуализация.
Как это может выглядеть на практике, поясняет в швейцарском журнале Du исследователь культуры и юрист Ханс Буркерт: «…Все больше коллег сообщали, что было крайне сложно получить заказ на исследование, если к работе не привлекался нейроученый или хотя бы не предполагался учет результатов исследований мозга. Так, небезызвестного социолога фактически отправили восвояси с заявкой на исследование депривации молодежи в пригородах Берлина. Комментарий был таков: „Будет ли исследование подкреплено нейронаучно?“ Теперь он научен опытом и проверяет свою работу на предмет того, как часто в нее можно включить „что-то неврологическое“»[106].
То же самое относится к возможности публикации результатов собственных исследований в хорошо дотируемом специальном журнале. С обозревателями научных журналов приставка «нейро-» может творить особые чудеса. Даже если неясно, почему решение того или иного вопроса дополнительно потребовало привлечения результатов магнитно-резонансной томографии или каков смысл визуализационного исследования с теоретико-познавательной точки зрения. Обстоятельство, которое много лет назад могло побудить стэнфордского когнитивного психолога Стивена Косслина задать широко цитируемый сегодня вопрос: «Если нейровизуализация — это ответ, где же тогда вопрос?»[107]
Оглавление
- Предисловие
- Глава первая. Нейроэнтузиазм. Все изучают мозг
- Глава вторая. Нейродоказательные машины
- Глава третья. Нейроэссенциализм
- Глава четвертая. Нейрофилософия. Попробовать догадаться может каждый
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Нейромифология. Что мы действительно знаем о мозге и чего мы не знаем о нем предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
13
Markowitsch H.J., Siefer W. «Tatort Gehirn. Auf der Suche nach dem Ursprung des Verbrechens» (2009).
16
Hanson R., Mendius R. «Das Gehirn eines Buddha. Die angewandte Neurowissenschaft von Glück, Liebe und Weisheit» (2010).
17
Huther G., Michels I. «Gehirnforschung für Kinder — Felix und Feline entdecken das Gehirn» (2009).
19
«Zentren des Optimismus im Gehirn lokalisiert», Science ORF, 24.10.2007; http://sciencev1.orf.at/news/149886.html.
23
Ortega F., Vidal F., Revista Eletronica de Comunicaçao, Informaçao e Inovaçao em Saude (2007). С. 257.
25
Нейросемиотика исследует нейробиологические процессы, лежащие в основе использования знаков (и их систем) и в целом человеческого общения. — Прим. перев.
31
В этом институте был, например, разработан важный статистический метод («статистически-параметрическое картирование») для анализа данных при визуализационной диагностике.
32
Не менее важны три других вопроса Канта: «Что я могу знать?», «Что я должен делать?» и «На что я могу надеяться?».
33
На рекордное число участников мог повлиять и тот факт, что на конгрессе со вступительным словом на тему нейронаук и медитации выступил Далай-лама. Ожидавшееся появление духовного лидера тибетцев заранее привело к протестам среди нейроученых. Люди опасались пагубного смешения науки, политики и религии.
37
Важный вклад в это внес ЛСД. То, что некое вещество в количестве нескольких микрограмм может привести к столь фундаментальным изменениям в восприятии, процессе познания, эмоциях и поведении, было воспринято как доказательство наличия точно соответствующих специфических мест в мозге, связанных с раздражителями.
39
Worden F.G., Swazey J.P. et al. The Neurosciences: Paths of Discovery (1975). С. 529; цитируется в: Abi-Rached J, Rose N., History of the Human Sciences (2010). С. 23.
40
Контактные точки двух нервных клеток. В синапсах происходит передача возбуждения от одной клетки к другой.
42
Болезнь Гентингтона (хорея, «виттова пляска») — наследственное прогрессирующее заболевание головного мозга с тяжелыми нарушениями в движениях и психическими симптомами.
43
С помощью конкретных радиоактивных маркирующих субстанций до сегодняшнего дня исследуются анатомическое распределение и биохимические свойства рецепторов, транспортеров и т. п. Визуализируя патологические метаболические процессы, эти методы позволяют, например, дифференцировать диагнозы при болезнях Паркинсона, Альцгеймера или при новообразованиях.
47
Ortega F., Vidal F., Revista Eletronica de Comunicaçao, Informaçao e Inovaçao em Saude (2007). С. 257.
58
Markowitsch H.J., Siefer W. (2009) «Tatort Gehirn. Auf der Suche nach dem Ursprung des Verbrechens». С. 227.
60
Активация островковой доли коры головного мозга совсем не всегда связана с отвращением. Эта доля активна также, например, при тяге к наркотикам, при потреблении шоколада или во время оргазма (ср.: Nature Editorial [2007] «Mind games»).
66
Вопрос, почему у консерваторов не увеличена левая мозжечковая миндалина, остается в оригинальной публикации без ответа (согласно первоначальной гипотезе авторов, должны быть увеличены обе миндалины); ср. Kanai R., Feilden T. et al. (2011) Current Biology.
70
Hegel GWF (2009) «Phänomenologie des Geistes» от 1807. С. 124. Тут же Гегель объясняет, как бороться со сторонниками френологии, а именно переубеждать их: «Итак, когда о человеке говорят следующее: ты (твое нутро) таково, так как так устроен твой череп, это значит только одно: я считаю череп твоей сущностью. Требуемый физиогномикой ответ на такое заявление в виде пощечины принижает значение и положение мягких частей тела и лишь показывает, что не в них кроется настоящая сущность и реальность духа; здесь возражение должно зайти так далеко, чтобы разбить череп заявителю — это докажет столь же основательно, сколь основательна его мудрость, что сама по себе кость для человека ничего собой не представляет, а тем более не является его истинной сутью». (Там же. С. 127.)
78
No Lie MRI — компания по выявлению лжи на основании результатов функциональной магнитно-резонансной томографии.
79
Crawford M. B. (2008) The New Atlantis. С. 71. Больше о выявлении лжи с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии см. главу 9.
83
Цит. в: Herbert W. (2010) Washington Post. В XIX веке имели место также социальные интерпретации различий мужского и женского мозга. Например, французские антропологи утверждали, что женский мозг очевидно будет сохранять меньший размер (и следовательно, оставаться менее развитым), пока женщины не начнут получать надлежащего школьного образования (Hecht J. M. [2003] «The end of the soul»).
88
Этот термин (weltbildgebender Auftritt) заимствован у философа Петры Геринг, ср.: Gehring P. (2004) Philosophische Rundschau.
90
Насколько мне известно, термин neuro-Enterprise был введен историками науки Фернандо Видалем и Франсиско Ортегой.
96
Проект «Энциклопедия элементов ДНК», реализуемый с 2003 года международным исследовательским консорциумом.
