В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945
В первые годы Второй мировой войны обер-ефрейтор Феликс Хартлауб служил в заградительном батальоне в Рурской области. Во время оккупации Парижа он работал в архивной комиссии иностранных дел, а затем оказался в ставке Гитлера. Здесь, в охраняемой от всего мира секретной зоне, Хартлауб вел официальный журнал боевых действий и втайне в своем дневнике делал записи личных наблюдений за повседневной жизнью главного штаба фюрера. Его свидетельства дают возможность взглянуть на события с неожиданного ракурса, представляя картину ведения тотальной войны из тайной ставки Гитлера. В мае 1945 г., когда ведение журнала боевых действий потеряло какой-либо смысл, обер-ефрейтор был направлен в пехотный полк для участия в боях за Берлин, но по пути к месту назначения пропал без вести. В 1955 г. дневник был опубликован семьей автора. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Оглавление
- Предисловие
- Часть первая. Германия. 1939–1940 годы. (В качестве солдата противовоздушной обороны в заградительных частях воздушных...
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть первая
Германия. 1939–1940 годы
(В качестве солдата противовоздушной обороны в заградительных частях воздушных аэростатов.)
Устье Одера, сентябрь 1939 года
Гряда холмов возле Одера. По утрам выпадает обильная роса и довольно холодно. Провинциальные газеты пестрят первыми сообщениями с фронта. Время от времени в воздухе появляются возвращающиеся одиночные самолеты, держа курс на запад.
В армию забрали всех мужчин и увели лошадей. На полях, засеянных табаком, часами напролет трудятся сгорбившиеся женщины с маленькими детьми. Земля как шлак, и везде торчат одни только стебли табака без листьев. На них остались лишь верхние венцы, которые по утрам освещаются солнцем.
Женщины в помощь крестьянкам прибыли из города. Причем две из них, насквозь пропотевшие, одеты в светло-рыжие рабочие комбинезоны, которые им явно велики. На ногах у них сандалии. Другие же, исхудавшие, с платками на поседевших волосах, стараются засунуть руки поглубже в карманы.
Место: старые табачные хранилища, фахверковые дома из обожженного кирпича с деревянными балками и многочисленными окнами со створками. Надо всем этим возвышается замок маркграфа, а прямо по полям тянутся каштановые аллеи. Парк: близко друг к другу растущие старые серебристые тополя, обвязанные проволокой. Свист ветра, дующего с табачных полей, становится слышен, только когда он достигает парковых деревьев. Тополя беспрестанно шумят. Попытка спать под ними, укрывшись одеялом.
Виднеется поле, засеянное морковью. Ботва торчит из земли дружными и плотными рядами. Неподалеку стоит домик лесничего, в котором солдаты бреются. Рядом с ним растут сливовые деревья, охраняемые молодой дружелюбной охотничьей собакой. Доносятся обрывки радио из Грауденца[1] и Кракова.
Ноймарк. Город со средневековыми кирпичными башнями возле ворот, облюбованными голубями. Ветви фруктовых деревьев свисают прямо над дорогой, по которой проносятся колонны грузовиков. На востоке, где находится Кюстрин[2], сгущаются сумерки. Прямо на мостах расположились зенитные батареи, и машинам приходится ехать среди орудийных позиций. Оттуда доносятся окрики. Быстро темнеет. Это первый затемненный город, который мы наблюдаем. Стоит теплый сентябрьский вечер, и все люди высыпали на улицу. Колонну автомашин буквально бомбардируют маленькие груши. В сумерках возле воды проступают очертания старых бастионов, на которых стоят зенитные орудия. Видны также мосты через Одер и казарменные улицы. Погрузка на машины продолжается до двух часов ночи. А над ними висит усеянное звездами небо. Светят также дуговые лампы, с которых сняли защитные экраны.
Первый вечер. Работали до глубокой ночи — сказывалось отсутствие какого-нибудь планирования. У всех промокли ноги, и мы окоченели. Над нами висит звездное небо, а каштановые аллеи на табачных полях подсвечиваются бесчисленными карманными фонариками. Уверенные в своей безопасности рядовые солдаты поодиночке бредут на ночлег в места постоя. А вот и парковый ресторан «Монплезир».
Обслуживающий персонал все еще на ногах. На кухне, куда ведут все пути, наблюдается большое оживление. Всех встречает жизнерадостный хозяин заведения — товарищ по оружию и фронтовик. На кухне с печальным лицом суетится пышнотелая дама в белой рабочей блузе, а в зале — тощая и косоглазая официантка.
На втором этаже расположены три маленькие отдельные комнаты. Мебель из них вынесли, а полы застелили соломой. При этом из бесчисленных небольших окошек сильно дует.
«Он»[3] мучается от бессонницы, тогда как вокруг стены буквально сотрясаются от храпа. Так ему впервые стало понятно, что на войне не бывает настоящего сна. Сапоги, недавно доставленные со складов, еще воняют краской для кожи. У каждого второго ноги распухли, и все помогали друг другу их стянуть. Невдалеке расположился бывший владелец лавки колониальных бакалейных товаров из Бабельсберга. Его полное лицо смотрит прямо в потолок, а сам он, лежа на спине, глубоко засунул руки в карманы шинели, вытянув голые ноги. На округлом животике поблескивают пришитые в два ряда пуговицы.
Главной темой разговоров всегда является еда. Пока еще можно что-то себе заказать, например, белокочанную капусту со свининой. А вот канонир Энге проглотил сразу четыре порции котлет, запив их лимонадом с неприятным привкусом, который можно налить из бака, стоящего у стены.
Последние плитки молочного шоколада. Столики в саду и неумолкающий громкоговоритель на дереве, из которого после каждого выпуска новостей раздается уже опостылевший всем «Марш немцев в Польше». Голос диктора новостей и комментарии Фрича[4] — политический обзор газет, содержание которого заранее известно. Между тем громкоговоритель никак не хочет падать с дерева.
Воскресное утро. Каркасное сооружение — туалет с облаком мух. У туалета «он» повстречал радиста Эртера — пожилого женатого человека с большими, широко распахнутыми жизнерадостными глазами, который огорошил его известием — Англия объявила нам войну. Эту новость остальные узнали только вечером.
Ясное воскресенье, ветер перегоняет массы теплого воздуха. Прогуливающиеся по воскресеньям рабочие пьют вместе со многими солдатами приготовленное на огне кофе.
Два дня спустя. Утро. «Он» попытался после ночного дежурства заснуть, зарывшись в солому. Куда там! Поступила команда всем строиться и собирать вещи для смены позиции — англичане произвели бомбардировку городов Куксхафен и Вильгельмсхафен.
Канал имени кайзера Вильгельма, сентябрь 1939 года
Небольшие замаскированные строения на дамбе вблизи групп вековых деревьев. Прожектора и орудия, расчеты которых составляют 8—10 солдат морской пехоты. Все пожилые резервисты, по большей части из близлежащих местностей. Часть из них до сих пор не переодета в военную форму. В рабочих комбинезонах с желтыми нарукавными повязками, они несут патрульную службу вдоль канала.
В трактире возле переправы расположилось одно из их отделений, состоящее по большей части из ветеранов Первой мировой войны. Все они полны решимости устроить свою жизнь как можно удобнее и превратить свое пребывание здесь в своеобразный отпуск, в котором на самом деле находится добрая их половина, в основном из Гамбурга. Некоторые даже пригласили к себе жен, и теперь они вместе с детьми проживают либо в гостинице, либо снимают комнаты в небольших одноэтажных кирпичных домиках возле канала.
Женщины вместе с детьми часто сидят за столиками в общем зале трактира. У одной из них, с мощным подбородком и довольно толстой, платье грозит разойтись по швам.
Жены вместе с мужьями часто поют песни. При этом одна из них, повязав передник, помогает трактирщику по хозяйству. Супружеские пары в одиночку и часто тесно прижавшись друг к другу, совершают прогулки по дамбе, где постоянно дует ветер. Мужчины, в невероятно плохо подогнанной форме резервиста и грубых солдатских сапогах, весьма комично смотрятся на фоне по-городскому разряженных дам в туфлях на шпильках. Не чувствуется ни настоящего расставания, ни подлинной радости от встречи после разлуки. Какое-то бессмысленное ожидание.
Происходящее воспринимается не совсем серьезно: «Скорее бы прикрыли всю эту лавочку». К рождественским праздникам, а то и раньше, когда хорошая погода закончится, все намереваются быть уже дома. О войне в Польше предпочитают не говорить, но просматривается явное желание отрезать Восток от остального мира. Всем все ясно. В общем, почти все с нетерпением ждут дальнейшего развития событий.
Один старик, на которого пришла бумага об освобождении его от военной службы, начал пить с утра до вечера и приставать к на все согласной и, между прочим, уже помолвленной дочери хозяина. Ее жених Юпп служит в Киле. Сама она собирается унаследовать все хозяйство отца с примыкающим к нему магазином и уже во всем ведет себя как хозяйка.
Луга покрыты коровьим навозом, чья толщина с каждым днем становится все больше. Канавы, которые крестьянин ежедневно чистит. Чибисы и удоды. Скачущие по лугам лошади с жеребятами. По ночам, овеянные всеми ветрами и тяжело дыша, они возвращаются.
Коровы постоянно съедают всю маскировку. Некоторые из них по ночам кашляют — сказывается прошлогодняя эпидемия. Нагнув голову, они внимательно наблюдают за поднимающимися и опускающимися аэростатами. В палатку то и дело просовывают свое рыло огромные, покрытые черными пятнами свиньи.
Над ямами проложено слишком мало досок, и нужно знать, где они лежат. Обер-лейтенант немногословен. Лошадь с серой головой во время грозы угодила в наполненную дождевой водой яму и до утренних сумерек стояла по шею в воде, безуспешно пытаясь выбраться из нее. Надо было видеть ее глаза, которыми она с тихим ржанием смотрела на проходивших мимо солдат. Вытащить ее удалось лишь десяти крестьянам и солдатам. Оба академика считают, что животное искало в яме спасения от грозы.
Иногда по ночам сгущается сильный туман, а по утрам выпадает иней, покрывая собой каждую травинку. Начались осенние ветра, которые гонят по небу свинцовые тучи. Возникающие порой синие разрывы в облаках быстро исчезают при очередном порыве ветра. Солнце скрывается, и сразу становится холодно.
Создается впечатление, что военные катера, которые постоянно медленно проходят по каналу, плывут непосредственно по лугам. Появляются также переоборудованные под плавучие госпитали большие пароходы спортивно-туристской организации «Сила через радость», окрашенные в белый цвет с громадными красными крестами, но и с пушками на заколоченных дощатых прогулочных палубах.
Ветки тополей на крестьянском подворье никак не успокоятся от ветра. На самом же дворе темно, хоть глаз выколи. Весь огород усеян падалицей. Кажется, что рассвет никогда не наступит. В темноте слышатся голоса, зовущие коров на дойку и кур на кормежку. Только что, как всегда строго по расписанию, прокричали петухи. На дороге же стали появляться первые тусклые лучи фар велосипедов, развозящих бидоны с молоком.
Смена каждое утро встречает молодую крестьянку, едущую на велосипеде в населенный пункт с двумя тяжелыми молочными бидонами.
Маленькие, по большей части крытые соломой кирпичные дома, в которых оконные рамы и двери зачастую окрашены в синий цвет. Ранний час, и солдаты начинают стучать в окна. Школьницы сгребают граблями опавшие листья у памятника павшим воинам. Лучшая ученица с высоким лбом и давно не мытыми волосами. Учитель, почти беззубый, маленький, проворный, седовласый, но еще очень молодой человечек, с широкой улыбкой смотрит на солдат, издавая звуки, похожие на смех.
Мимо широко расставленных рук солдат противовоздушной обороны, прибывших из Берлина, проносятся стайки белокурых детей. Они не очень любят, когда до них дотрагиваются и пытаются взять на руки. Вырвавшись же, возвращаются не скоро. Их беспомощные светлые глаза не носят отпечатка печали.
Все очень банально. Солдаты часто шутят: «Неужели мы все еще в Германии? Почему не в Дании или Голландии? Там, где Германия заканчивает, настоящие германцы только начинают!»
Мы перешли через канал, проследовали Виндберген, мимо колокольни Мельдорфа, вблизи городка Вессельбурен, пройдя по поросшим дроком и вереском небольшим возвышенностям. Ветряные мельницы протянули свои крылья к небу. В ясную погоду виден большой высокий мост через канал.
На восток следуют одиночные корабли и целые флотилии, направляясь в спокойное Балтийское море. Но их экипажи находятся на боевых местах. Проследовала одиночная подводная лодка. Торговых и транспортных средств не наблюдается. Появляются только отдельные нейтральные скандинавские суда с большим числом флагов и надписей на бортах. Виден также снующий взад и вперед громко трещащий рыболовный катер.
Деревья возле школы усеяны скворцами. А вот и пекарша, дела которой ввиду введения карточной системы безнадежно ухудшились. Ее походка изо дня в день становится все более безрадостной. Появился также хозяин гостиницы, с лживыми водянистыми глазами и бычьим затылком, вынашивающий планы поживиться на сельскохозяйственном поприще и выдающий себя за «инспектора». Его письменный стол в общем зале завален бумагами.
В гостиной, где на помосте стоит барабан вместе с литаврами, для солдат постелили солому.
По хозяйству постоянно хлопочет жена хозяина гостиницы — рослая и полная пожилая женщина со старомодной датской прической и живыми блестящими глазами на пышущем здоровьем округлом лице. Она старше и выше, чем ее муж.
На кухне работают в основном девушки-подростки и незамужние деревенские женщины с размалеванными лицами, которые, крепко привязав своих маленьких детей к коляскам, занимаются подсобными работами. Там же всегда толпятся солдаты с торопливыми улыбками, у которых всегда много дел и нет ни минуты времени.
Полы в доме моет жена столяра — рыжеватая блондинка. То она с босыми ногами протирает мокрый кафель, то в сером халате, напоминающем мужскую рубашку, доит корову. У нее красивое лицо с тонкими морщинками на лбу. Солдаты замечают ее медлительную походку, когда ей приходится надевать свои деревянные башмаки. Она говорит на диалекте, который парни из Берлина совсем не понимают.
Солдат она угощает падалицей с фруктовых деревьев, доверху набив ею ведра, и всегда подает почти остывшую кофейную гущу в фаянсовом кувшине. Ей помогает низкорослая девушка-подросток с испещренным оспинками личиком, с которой многие солдаты с удовольствием полежали бы в придорожной канаве. Когда обе дамы находятся вместе, то предпочитают молчать.
По ночам солдаты начинают призывать малышку свистом, но вместо нее в окошке появляется жена хозяина, а сам он, притаившись за дверью, немедленно гасит внешнее освещение.
Здесь же находится и маленький ребенок с жуткими выцветшими голубыми глазами, а также мужчина, один из немногих, кого не призвали в армию. По ночам он должен нести дежурство в пожарной команде.
Напротив гостиницы расположены два крестьянских хозяйства — одно бедное, а другое богатое. Причем бедняк ведет себя как-то странно, когда замерзшие солдаты утром, как сонные мухи, выбираются из своих палаток, их встречают его плоские шуточки.
Совсем иное можно сказать о богатом крестьянском дворе, где, по слухам, раньше стояла развалюха с соломенной крышей. Теперь же на ее месте возвышается современное здание, крытое железом. Его хозяином является сухощавый пожилой мужичок с розовым свежим лицом, на длинных ногах которого всегда надеты резиновые сапоги.
Во время Первой мировой войны он воевал и едва не погиб.
— На моем лугу собрались все правительства, ну и я с дубиной вдобавок. В результате на следующий день наступил мир, — любит говаривать он.
У него нет радио, и с ним можно поговорить, но по отношению к солдатам, он так же, как и его сын со снохой, держится несколько замкнуто.
Сын — розовощекий блондин — служит в войсках ПВО, но почти каждую ночь проводит дома. В одной рубашке без кителя и в тщательно вычищенных летных брюках, затянутых ремнем, с тугими подтяжками, этот молодой человек частенько в вечерних сумерках бывает вместе со своей женой во фруктовом саду, наблюдая оттуда за бегающими взад и вперед солдатами. И хотя работы по хозяйству хоть отбавляй, трудиться он не любит. Его отличает высокий голос и какая-то беспомощная улыбка.
Он женат на блеклой блондинке с мужским телосложением и ломкими тусклыми волосами уже пять лет, но детей у них нет. В семье остро ощущается нехватка рабочей силы, а денег на наем батраков не хватает. Им помогает из чисто дружеских чувств лишь слабоумная дочка продавца молока. Ее характеризует несколько одутловатое, слегка загорелое детское лицо и всегда полуоткрытый рот.
Обычно видна только ее спина, ведь она постоянно занята прополкой сорняков или мытьем молочной посуды. При этом голова у нее всегда повернута в сторону солдат. Однако говорить с ней практически не о чем. Когда солдаты приходят на сверкающую от чистоты кухню побриться, она постоянно смотрит широко раскрытыми от испуга глазами на их грязные шеи. Как-то раз мы видели ее на улице в развевающемся на ветру длинном красном шелковом платье, но танцевать с ней никто не решился.
В провинциальных газетах появились первые некрологи павших, которых наградили Железным крестом. Среди них и высокий чин — фюрер СА этой местности. При этом сообщение о его гибели жители прочитали с явным удовлетворением.
Мы сидим с обрывками газет на лугу и читаем: польский город Кутно полностью разрушен, а его гарнизон окружен и уничтожен… Клещи сжимаются… Противник откатывается назад… Бои за Варшаву… В общем, все в таком духе. Затем совсем неожиданно следует новая информация о готовящейся блокаде Англии, список королевских контрагентов, корабельные сплетни и всевозможный давно устаревший словесный хлам. А рядом напечатаны местные новости — быка убило при соприкосновении с оборвавшимся электрическим проводом высокого напряжения, пожилая женщина стала жертвой переехавшего ее мотоцикла и так далее.
Внезапно раздается чей-то голос: «Послушайте, это все же война!» Констатацией того, что началось нечто ужасное, заканчивается в принципе и каждое газетное сообщение, и тогда всем становится окончательно ясно: это действительно война, настоящая война!
Молчаливый крестьянский дом, перед которым стоит наполовину выгруженная машина. Тем временем начали прибывать другие грузовики. Из кузовов солдаты стали спрыгивать на землю, чтобы начать разгрузку. При этом они повалили одну секцию забора, образовав дыру.
Одна машина застряла на лугу и, буксуя, стала увязать в мягком грунте все глубже. К тому времени весь луг покрылся бороздами. В надежде засыпать ямы, наполненные водой, в них стали бросать ветки кустарника и солому, взятую из стога возле дома.
Внезапно появился и сам хозяин дома и стал бегать туда-сюда, стремясь спасти свое добро и отвлечь от него солдат. Затем он принялся помогать выталкивать увязший грузовик, косясь на проделанную брешь в заборе. На просьбы принести лопаты и доски он, смущенно улыбнувшись, бросился обратно во двор и, посмотрев на свои инструменты, констатировал, что они исчезают с непостижимой скоростью. При этом он заметил, что солдаты, сплошь городские жители, все делают неумело.
Тем временем через проделанную дыру в заборе на дорогу вырвались коровы, и некоторые солдаты, закурив сигареты, нерешительно пошли за ними, чтобы загнать их обратно.
За происходящим из кухонного оконца внимательно наблюдали женщины. Тут на кухне появился солдат и попросил молока. Другой же принялся очищать свои сапоги от налипшей грязи, а еще один начал с ними торговаться, желая купить петуха, чтобы затем отправить его себе домой. Четвертый стал накачивать шины велосипеда, намереваясь сгонять на нем к ручью.
Не обращая внимания на наносимую ими грязь, комками падавшую с сапог на пол, солдаты, засунув руки в карманы и с высоко поднятыми воротниками шинелей, один за другим стали протискиваться в низкую дверь, ведущую на кухню, громыхая коваными сапогами по половицам. Женщины же покорились судьбе и с каменными лицами принесли им желаемое, вымученными улыбками отвечая на плоские солдатские шутки.
Вошедший вместе с ними крестьянин хотел было сделать им замечание, но вместо этого принялся давать советы и разъяснения. При этом соседские дети и соседи, с которыми у него отношения явно не сложились, наблюдали за происходящим, столпившись на улице.
Все солдаты оказались простодушными берлинцами — в прошлом это были рассыльные, служащие и даже академики. Однако за последние пару недель они уже успели понюхать пороха. Эти люди уже научились одним взглядом оценивать крестьянские дворы, вычленять наличие в них коров, кур и плодовых деревьев и под защитой военной формы реквизировать все, что попадалось им под руку, словно предчувствуя грядущие голодные годы. Они уже успели привыкнуть есть все, что шевелится, и забирать все приглянувшееся для своих нужд.
Вот и сейчас одни из них начали валить столбы, в то время как другие, закурив, уселись на ящики. В это время на дороге остановилась легковушка, и унтер-офицер рысцой побежал к ней. Показалась лейтенантская фуражка с серебряным шнуром, и была развернута карта. Затем машина уехала, а унтер-офицер понуро медленно двинулся назад. Оказалось, что позиция выбрана не в том месте. Поэтому солдатам надлежало все загрузить обратно, занять места в грузовике и следовать в назначенный пункт.
Рурская область, октябрь 1939 года
Жалкие и грязные луга, жнивье, бедно засеянные и наполовину затопленные поля. Кругом полно камней и везде валяются английские листовки, отпечатанные на хорошей бумаге.
Виднеются остатки букового леса, окрасившегося в осенние краски. В нем вырублена большая площадь под строительство аэродрома. На заднем плане, словно кулисы для съемки фильма, торчат трубы доменной печи, завода по производству ядовитых газов с наклонной нависающей крышей, похожего на гигантскую хижину. Перед каждой из шести огромных дымовых труб рядами посажены тополя. При этом откуда-то изнутри вырываются красные языки пламени. По ночам кажется, что они блуждают, медленно растворяясь в небе, чтобы затем показаться вновь.
От предприятия во все стороны тянутся высоковольтные линии, а над низкими домиками рабочего поселка протянута подвесная канатная дорога. И над всем этим стоит густой многоцветный дым, соединяющийся с облаками и разносимый ветрами в разном направлении, по которому часто можно легко определить направление течения воздушных масс. Причем порой этот дым занимает добрую четверть всего неба.
Здесь не бывает ясной погоды, и часто отмечаются длительные осадки в виде сажи, смешанной с туманом и дождем. Всю эту грязь с крыш домов поселка приходится соскребать при помощи лопат.
Повсюду виднеются горы бурого угля и огромные экскаваторы. При этом стальной каркас горного предприятия возвышается над лесом. Под ним непрерывным потоком идут нагруженные доверху вагонетки. По ночам же постоянно слышен скрежет и стук, а также свистки ползущих по узкоколейке паровозов.
Работы ведутся открытым способом, и поэтому здесь образовался огромный многоярусный и постоянно расширяющийся котлован. Если встать на его краю среди деревьев, то будут видны их обнаженные корни, свешивающиеся в пустоту.
Часть котлована залита водой, в которой по ночам отражается свет ламп и звезд. А по узкоколейке, с которой постоянно доносятся пронзительные звуки, неутомимо снуют паровозы, выпуская облака пара при подъеме наверх. Эти облака нехотя поднимаются к небу и постепенно растворяются в воздухе. В середине дня гремят взрывы, вздыбливая огромные массы рыхлого грунта.
Солнцу довольно трудно пробиться через толщу пара и дыма. Поэтому здесь царят бесконечные сумерки.
Под моросящим дождем в полной темноте на проселке стоит солдат. К нему приближается множество мерцающих в ночи огоньков — это рабочая смена по мокрой дороге едет на работу. Свет от фар велосипедов рабочих то и дело отражается от каски и пришитых в ряд пуговиц на солдатской шинели. При этом не слышно никаких звуковых сигналов и разговоров. Многие едут вообще без света.
Часть рабочих приветствует солдата. Навстречу им бьет луч от фар мотоцикла, предупреждающего велосипедистов, которые едут на своих дребезжащих развалюхах, о приближении устремившихся на запад загруженных гравием грузовиков вермахта.
Богобоязненные средневековые представления о том, что шахт не хватает, не соответствуют действительности. К тому же католицизм, с его проповедями о положении рабочих промышленных предприятий, берлинцам просто чужд.
Первые впечатления рабочих — священник и мальчик, поющий на клиросе. Последнее соборование в маленьком деревянном черном домике, монашки, опекающие детей рабочих и водящие с ними хоровод, распятия во время крестного хода, церкви и школы, являющиеся государственными строениями.
Поселок, состоящий сплошь из низких домов рабочих, крытых черным шифером, и вечная сырость. Кованые сапоги и длинные ноги, растущие чуть ли не из живота солдат, доступные девушки.
После начала войны должны состояться первые воскресные танцы, и поэтому молодые работницы понесли свои деньги в парикмахерские. У девушек, идущих на исповедь, сплошь польские и югославские имена.
Воскресенье! Солдат из батальона воздушных аэростатов окружила толпа праздно шатающихся пешеходов. Не поддающиеся описанию крестьянские мальчишки в коротеньких штанишках, приехавшие на велосипедах из деревень позади леса. Потные прихожане, вытянутые бархатные школьные фуражки. Запомнились два блеклых, опухших и прыщавых школьника из Кёльна, снисходительно расспрашивавших солдат об их оружии. Ведь они знают все — и то, что на западе вот-вот начнется, и то, что с англичанами практически покончено, и то, что у нас есть секретное новое оружие и так далее.
Рабочие с военных заводов, мечтающие о снятии с них брони, чтобы записаться добровольцами в армию. Только они еще не определились, где хотят служить — в летных войсках или на подводных лодках. Однако один ефрейтор их разочаровал, заявив, что они физически к этому не готовы и поэтому, чтобы поправить свою физическую форму, должны принести солдатам печенье от пекаря. Тогда возмущенные таким заявлением рабочие уселись на свои велосипеды и скрылись за углом, чтобы подкатить с нескромным предложением к какой-нибудь шустрой девушке.
Вокруг много стаек девушек-подростков на велосипедах, которые, остановившись на обочине и болтая разный вздор, только и ждут, чтобы им кто-нибудь подмигнул, а затем с хохотом нажать на педали.
Пехотинцы, побывавшие в Польше и теперь находящиеся здесь на отдыхе. Среди них выделяется молодой альпийский стрелок с невинным взглядом подручного мясника. На его еще безусом и полном лице ничего не отражается. Появился также пожилой санитар, держа за руки детей хозяина квартиры, в которой он остановился на постой.
Прогуливаются и инженеры, шествующие под ручку со своими вторыми половинами и щеголяющие своими гражданскими костюмами, муфтами, меховыми шапками и зонтиками.
Иногда, когда ветер разгоняет висящий над поселком смог, становятся видны башни Кёльнского собора, а сквозь разрывы облаков проступают очертания двух вышек высоковольтных линий электропередач и двух фабричных труб.
По Варшаве звонят колокола. Начались ранние сумерки, и дети на велосипедах тоже со звоном разъехались пить кофе.
Четырехугольная глубиной в один метр яма, засыпанная соломой, а поверх нее — палатка. Прилипающая ко всему влажная глинистая почва. Яма постепенно наполняется дождевой водой. Однако это не мешало двадцатидвухлетнему ефрейтору спать на мокрой соломе глубоким, сладким детским сном. «Он» просыпается, клацая зубами от холода, понимает, что, судя по всему, простудился, но мгновенно вновь засыпает.
Ему вообще всегда хочется спать. Поэтому после смены позиций, не обращая внимания на нестерпимый жар, исходящий от громадной кафельной печи, «он» спит, расположившись рядом с ней в комнате, до носа натянув на себя одеяло.
Затем «он» встает и начинает листать похищенную у библиотекарши богато иллюстрированную книжку под названием «Женщины у первобытных народов». Перед ним фотография готтентотки[6], надорвавшейся от работы негритянки с высохшей и отвислой грудью. За ней следует фото похожей на мальчишку берберской[7] девушки из Самоа с венком на голове. Будучи верным женихом, «он» с испугом читает о болезненных обрядах посвящения и операциях над вступающими в зрелый возраст юношами. Ведь его история обручения с дочерью начальника гарнизона в маленьком городке проста и прямолинейна — «он» сразу же отправился к ее отцу, пожилому ветерану Первой мировой войны, переговорил с ним, получил согласие и отправил короткую телеграмму своей матери, в которой значилось: «В воскресенье приезжаю с невестой».
В гарнизонном городе «он» был всего лишь неуверенным новобранцем, парнишкой из саксонской рабочей семьи, длинноногим и широким в кости, с выражением внутренней жесткости на лице. Сейчас же при написании письма невесте «он», высоко подняв брови и наморщив лоб, подыскивает слова, которые характеризовали бы его как настоящего вояку.
Ему довелось провести полгода в парашютном полку Германа Геринга, и теперь, командуя резервистами, которые намного старше его, «он» неустанно старается не ударить в грязь лицом, надев на него непроницаемую маску. Порой, правда, ему приходится делать все самому, но зачастую «он» все же командует, «не снимая перчаток».
На поле перед промышленным предприятием была выкопана большая яма для орудия, а затем бруствер аккуратно выложили дерном. Рядом же из досок соорудили будку для отдыха расчета, провели в нее свет, натаскали воду. Будку построила заводская строительная команда.
На водонапорных и других башнях предприятия расположили легкие зенитные установки, защищенные от ветра деревянными парапетными стенками. Они часто исчезают в облаках густого дыма. И теперь по ночам там можно увидеть фигуры солдат, которые в отблесках окрашивающих небо в розовый цвет огней, вырывающихся из гигантских труб доменных печей, превращаются в какие-то фантастические образы.
Солдаты принимают душ вместе с горняками в помывочной с синими окошками. Это стало возможным после того, как командир взвода поселился у вахтера. Теперь вдоволь наевшись, но до конца не выспавшись, эти двое вместе присутствуют на пересменке и совместно изучают последствия от многочисленных взрывов в пластах предприятия Германа Геринга[8]. А поскольку мы находимся в «районе операций», то эти господа ежедневно получают по две сигары и частенько шнапс.
Горняки должны теперь работать по восемь часов. Время на дорогу до предприятия и обратно, естественно, не учитывается. Многие же дети на велосипедах и роликовых коньках или просто бегающие в деревянных башмаках постоянно заняты выполнением солдатских поручений. При этом маленькие девочки беспрерывно носятся по территории завода. В результате жены горняков вынуждены постоянно штопать и стирать их одежду. Причем чем больше детей в семье, тем больше им приходится возиться с бельем.
Солдаты, расположившиеся на позициях в охранной зоне завода, требуют приносить им пиво ящиками. При своем последнем посещении позиций лейтенант оставил пять марок. И надо сказать, что этот визит всех полностью удовлетворил. После этого, хорошо подгуляв, солдаты стали стрелять по зайцам на полях сахарной свеклы и тетеревам, а также сворачивать шеи домашним гусям. Кроме того, они начали водить в свой бункер девиц, а одну из них раздели догола и покрасили как зебру.
За такое безобразие их лишили отпуска всего лишь на три дня.
Позиция расположена рядом с бараком для многодетных семей горнорабочих. Сплошь польские фамилии. Отцов не видно. Часть из них призвали в армию, а других не тронули. На одного такого счастливчика дети указали, когда он на велосипеде ехал на свою смену.
Десятки ребятишек слоняются без дела возле палатки, и солдат зовет их войти. Дети его слышали, что-то напевая про себя, но виду не подавали. Когда же он заснул, читая газету, они все-таки решились прокрасться внутрь палатки. Проснувшись от производимого ими шума, он стал с ними играть, сажая себе на закорки и позволяя трогать свое оружие, а также звонить по телефону.
Затем внезапно солдат с окриком оборвал игру и стряхнул детишек с себя, сопровождая это легкими подзатыльниками. Видимо, он заметил подходящего к палатке начальника или сослуживца, который в свободное от службы время прогуливался возле палатки с какой-то девушкой.
Дети, ничуть не обидевшись, сначала бросились врассыпную, но затем появились вновь и стали с шумом бороться за место в палатке. Ведь они сразу же почувствовали добродушие этого «солдата поневоле». Поэтому ребятишки предупредили его о приближении унтер-офицера и, незаметно спрятавшись в близлежащих кустах, тихонько хихикая, наблюдали, как он, спотыкаясь, выбрался из палатки и начал ему докладывать по полной форме, убрав служебный свисток в свою вместительную сумку.
Некоторое время дети в палатке не появлялись, и в следующий раз из озорства они все же позволили унтер-офицеру незаметно подойти к ней и застать врасплох клевавшего носом солдата за чтением газеты.
Когда «разнос» закончился и проверяющий удалился, четверо нечесаных парнишек с одинаково крепкими и округлыми головами вернулись. При этом они принялись барахтаться в палатке на уже по-осеннему холодной земле, с жадностью пытаясь отнять у младшего черствый кусок покрытого плесенью хлеба. Причем старший из них постоянно оглядывался на слегка сбитого с толку, но все еще доброжелательного солдата.
Как видно, старшему, самому худому и бледному мальчику, было поручено приглядывать за младшими, и ему чаще всего доставалось от взрослых «на орехи». Этого парнишку, с торчащими ушами и с тревогой смотрящими на мир светлыми глазами, зовут Эгон. Оглядев разорванные штанины своих братьев, он с трудом подавил начавшую подниматься у него злость. От подзатыльников их спасла вовремя подошедшая сестричка, чтобы позвать мальчишек домой.
Эта слезливая и тихая девочка чувствовала себя в палатке неуютно и стремилась скорее вновь оказаться дома. Однако ее братья не обращали на нее никакого внимания, как будто бы ее и не было вовсе.
Тем временем возле палатки с компрессом на шее и признаками отклонения в умственном развитии появилась девчушка лет семи-восьми с широким лицом. Она явно недавно плакала, отчего на ее немытых щеках остались борозды от слез. Другие же маленькие девочки, игравшие неподалеку, с громкими криками бросились ей навстречу, схватили ее и стали таскать за обе руки по лугу.
За ними со стороны с чувством собственного превосходства наблюдал какой-то более прилично одетый сопляк. Его родители временно тоже проживали в бараке, платя за жилье шесть марок в месяц. Мать поручила ему принести солдату печенье, молоко и яйца. Мальчик прекрасно знает местность и все новости, выполняя самые ответственные поручения. У него — светлое интеллигентное лицо, на котором написана готовность оказать любую услугу. Он старше своих сестер и каждый день снабжает солдат известиями обо всем происшедшем в округе. Звучит это примерно так: «К счастью для горняков, в одной из штолен начался пожар».
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Предисловие
- Часть первая. Германия. 1939–1940 годы. (В качестве солдата противовоздушной обороны в заградительных частях воздушных...
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
2
Кюстрин — ныне приграничный город в Западной Польше, на правом берегу Одера у места впадения Варты.
3
Как уже отмечалось в предисловии, дневник ведется от третьего лица. Поэтому для лучшего понимания, что слово «он» относится к самому автору, в тексте оно берется в кавычки.
4
Имеется в виду Ганс Фриче, который был более всего известен как радиокомментатор, выступавший еженедельно с обзором текущих событий в своей собственной передаче «Ганс Фриче говорит». Он начал выступать по радио с сентября 1932 г. и в том же году был назначен руководителем отдела известий на радио, представлявшего собой государственное имперское агентство.
6
Готтентоты — древнейшее племя в Южной Африке. Название его происходит от нидерландского слова «заика» и было дано за особый щелкающий вид произношения звуков.
