У мира на пиру

Феликс Грек, 2017

В книге представлены стихи, опубликованные автором в 10 сборниках за последние 30 лет. В 2015 г. вышел сборник «В стихиях мира и войны», он представлен в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе в Москве. Феликс Грек – вузовский преподаватель технических дисциплин, кандидат технических наук, всю жизнь дружит с поэзией. Навсегда памятны слова Павла Антокольского: «Ваши стихи талантливы и не похожи на другие. Это главное в любом искусстве…» (1973 г.). Автор не считает эту книгу завершением творческой карьеры. Впереди – новые планы!

Это я, господи!

Молитва

Благоговею перед чудом —

Обычной явью бытия:

Что я живу заботой буден,

Что не ушёл из жизни я!

Благодарю тебя, Создатель,

За лишний день и лишний час!

Я не грущу о скорбной дате,

Что тайно поджидает нас.

Благодарю тебя за солнце,

За ночь, за таинство огня.

За то, что злополучный стронций

Злым бесом не проник в меня.

Благодарю, что я не нищий,

Что есть пока очаг и кров,

За то, что красотой насыщен

Я в этой жизни до краёв!

Благодарю за то, что с детства

Луч удивленья не погас

И что в трясине благоденствии

Я, слава Богу, не погряз!

«Мой стакан невелик, но поверь, милый друг…»

Мой стакан невелик,

но я пью из своего стакана.

Альфред Мюссе

Мой стакан невелик, но поверь, милый друг,

Зелье в нём всех бальзамов целебней, —

Там настойка из слов, возвышающих дух,

Там живая вода откровений.

Мой стакан невелик, но достанет его,

Чтобы многих спасти от напасти,

Кто от жизни не ждёт уж давно ничего —

Ни любви, ни заботы, ни счастья!

Мой стакан невелик, не питейный сосуд,

Но вино в нём особых кондиций,

Там закваска — добро, а не злой пересуд, —

Виноделу есть повод гордиться!

И хоть мал мой стакан, — уместится в ладонь,

Вы о нём не судите заране!..

Пейте всласть из него, — вспыхнет в сердце огонь,

И любовная страсть не увянет!

Не мудрствуя лукаво…

Живём, о жизни мудро рассуждая

И сравнивая с прежним бытиём:

Не кажется ли старина седая

Милее, чем теперешний содом?

У всех поживших есть единый признак —

Им по душе минувшего черты.

Скорей всего, до самой горькой тризны

Так точно будем мыслить я и ты!

Как проявленья жизни многолики:

То блеск вершин, то темь сырых низин,

То стон печали, то восторгов крики,

То на макушке славы, то в грязи!

Вопрос не прост — когда мы лучше жили?

Чем опьянил нас вольности угар?

Мои рубли в швейцарском Куршевиле

Просаживает бойкий олигарх!

Мои рубли текут в трубе на Запад,

Минуя беспардонно мой карман.

Не пахнут деньги, но особый запах

У тех, что мне достались не дарма.

И мне совсем не ясно: кто я? что я?

Ещё не бомж, уже не гражданин!

Какие-то подорваны устои…

Да были ли устойчивы они?

Но, несмотря на все мои потери,

Просчёты, и печали, и т. д.,

Как прежде, люди молятся и верят,

Как прежде, чахнут в праведном труде.

Не в силах нас стравить на потасовку

(Устал народ, пройдя девятый вал!),

Замыслил дьявол хитрую уловку —

Жизнь превратить в бессрочный карнавал!

Как дух людской подвергнуть оскопленью?

Сочинены приёмы не вчера, —

И кабаков бессчётное скопленье,

И зрелищных вертепов мишура.

Мне жаль нестойких, откровенных, юных!..

Как уберечь их от потоков лжи?

Какие в их душе затронуть струны?

Как объяснить им, что такое жизнь?

Линия жизни

Досадуй! Терзайся! Слезой сожаления брызни!

Но нет у меня — не поверите — линии жизни:

Сплошные зигзаги, изломы, — как в кардиограмме…

Такими лихая судьбина меня одарила дарами.

И я спотыкаюсь об эти корявые кочки,

Наверно, поэтому пишутся скверные строчки!

Но я не в накладе: паденья и взлёты привычны,

Я свыкся: (философ сказал: ощущенья первичны).

Как жизнь описать? Перепутаны в памяти нити,

То шёпотом буду, то криком, — уж вы извините!

Но время — всезнающий знахарь,

искуснейший лекарь, —

Всё вправит, всё сгладит, всё выправит.

Время — аптека!

И будет всё ровно — ни шатко, ни валко

(мечталось!),

И линии прямы… А всё именуется — старость!

Феофан Грек^[1]

Мой пращур — Феофан —

По фрескам был мастак!

Художник — не профан,

Но всё ему не так!!

И деисус — как стих,

На солнечном луче,

И образы святых

В трагическом ключе!

И живопись была —

Стремительней орла!..

Сияют купола

Московского Кремля!

Ищу до сего дня.

Весь в праведном труде.

Что я ему родня, —

Хоть на седьмой воде!

Причислен он навек

Почти что к божеству.

Однофамилец Грек —

Пока его зову.

Такая канитель —

Доказывать родство!

Ведь божество — не цель,

Стремленье — божество!

Опыт самоанализа

Увы! Не личность я и не субъект —

Во мне толпа людей разнообразных:

И симпатичных (скромных!), и развязных, —

И трудно цельный воссоздать портрет.

Я — образец лоскутных одеял,

Поскольку скроен из противоречий.

И догмам общепринятым перечу, —

Понятно, что отнюдь не идеал!

Но всё же есть какое-то зерно,

Которое во мне живёт и зреет:

Оно моё, оно лишь мне дано,

Оно досталось мне не в лотерею!

Но ведь зерно ещё не колосок, —

До ранга хлеба путь его неблизкий!

Вдруг упадёт оно в сухой песок, —

Как велика тогда опасность риска!

Как поступить? Что делать суждено,

Чтоб проросло заветное зерно?

«Чужой судьбы крутые вехи…»

Чужой судьбы крутые вехи

С моей стыкуются судьбой:

Есть отклик в каждом человеке, —

Но не откликнется любой.

Откликнись — не бесстрастным эхом,

А чутким отзвуком души!

Всели надежду в человека

И, сделай милость, поспеши!

Спеши, пока ещё возможно

Предотвратить напасть и скорбь,

Пока призывно и тревожно

Грохочет барабана дробь!

Спеши! Добро всегда зачтётся:

Вдруг с тем, к кому был добр я,

Нам пить из одного колодца

Придётся чашу бытия?

«Живу на стрессах, как на углях…»

Живу на стрессах, как на углях,

Как на гвоздях индийский йог!..

Сбежать бы завтра в тихий Углич, —

Там к человеку ближе Бог!

А время катит, как по рельсам, —

Без остановок, без преград…

По правде говоря, без стрессов

Как был бы скучен мой уклад.

О малой родине

Нет у меня «малой родины»

С домиком в три окошка,

С кустиком красной смородины

И лубяным лукошком.

Нет у меня «малой родины» —

С заливными лугами,

С заботами огородными,

С дремлющими стогами.

Завидовать ли наследникам

«Таджмахалов» дощатых,

Бревенчатых срубов пленникам,

Коих рой непочатый?

Увы! Деревни усталые,

Как ни крути, — фантомы!

Исчезнут «малые родины», —

Время затянет в омут!

А я ненасытен сказочно,

Мне подавай всё разом:

Юга красу загадочную,

Севера блеск алмазный!

Заснеженных гор вельможности,

Сумрачный мир таёжный…

Без этого жить возможно ли?

Кому-то и возможно!

А время ставит пародии, —

Вот только финал трагичен:

Любил я большую родину,

Как древний бард Беатриче.

Когда все дороги пройдены,

Зачем мне копить полушки?

Куплю я «малую родину»

В чахленькой деревушке!

Одинокая птица

Одинокая птица сиротливо летит в поднебесье, —

Распростилась со стаей, видно, жаждет свободы иной.

А под нею — леса, мегаполисы, реки и веси —

Всё, что кратко зовётся в человечьем наречьи страной.

Распростилась со стаей, а суровый вожак не заметил:

Он вперёд устремлён, ему важно не сбиться с пути,

Он сверяет дорогу и с Полярной звездой, и с кометой…

Удивились товарки, но наказ непреклонен: «Лети!»

Вот опустятся разом на знакомом кормящем болоте,

Друг у дружки добычу начнут вырывать под галдёж,

Стоя, будут дремать, клекотать на одной той же ноте.

И одна будет радость, и одна боязливая дрожь.

И неведомо им, что такое любить, чем гордиться…

Горделиво летит в поднебесье одинокая птица.

Откровение

Не обижу ни зелень, ни живность,

По лесам совершая вояж!..

Жёлтой иволги посвист призывный

Восприму, как торжественный марш!

Отмеряю свои километры,

А со мной, не касаясь земли,

Соревнуются лоси и ветры, —

Не догонишь, хоть Бога моли!

Километры мои, километры, —

Не уйти от любви и тревог!

На ветвях оставляю, как меты,

Строки песен — издержки дорог.

Но в пылу наступающей жатвы

Обделённым не числю себя:

Будут песни звучать, словно клятвы,

Журавли отзовутся, трубя!

Моя икона

Какому следуя закону,

Каким неписанным статьям,

Кровоточит моя икона —

Предвестье горестным страстям!

В плену высоких технологий,

Увы, никак не объяснить,

Как вихри смуты и тревоги

К иконе протянули нить.

В чём суть величия иконы?

Кто дух вселил в древесный срез?

Как, восприняв мольбы и стоны,

Она нести поможет крест?

Всезнайка скажет: «Биополе!

Поток невидимых лучей!..»

Но чья-то изменялась доля,

Когда он обращался к ней!

Я рос во времена неверья

(Точнее, веры в постулат!).

Теперь подсчитывай потери

От многочисленных утрат!

А в мире снова беспокойно —

(Наверное, фатальный год).

Кровоточит моя икона

В окладе сердца моего!

«Я заквашен на старой Таганке…»

Я заквашен на старой Таганке,

На любимовских добрых дрожжах…

Беспощадной эпохи подранки

В тесном зале от страсти дрожат.

Единение в зале — гранитно

(Верный знак благородных кровей!)

Мы сошлись на вечерней молитве,

Чтобы стать на крупицу новей!

Помню я, позабыв всё на свете,

Плыл в толпе, будто в бурной реке,

То с мольбой: «Есть ли лишний билетик?» —

То с запиской Булата в руке.

До сих пор под сердечной аортой

Ощущаешь отчётливо ты

Холодок от ночного полёта

И восторг от большой высоты!

Всё распалось, — и мир стал сиротский,

Но, как прошлого преданный страж,

Промелькнёт, улыбаясь, Высоцкий

И растает, как в небе мираж!

Мы

Мы, как мосты, разведены,

Как разделённый лик иконы —

Две горечи одной вины,

Две буквы одного закона.

Мы — недопетой песни два

Надрывно-бравые куплета —

(Не дай Бог, оборвут слова

Два выстрела одним дуплетом!).

Мы крутим колесо времён —

Две неустанные педали,

Пусть разных судеб и имён —

Две стороны одной медали.

Мы красим в разные цвета

Своих и недругов, и другов, —

И верховодит клевета,

И верх берут хула и ругань.

Кто нас сольёт в один поток?

Какой мессия нас рассудит?

Кому под силу завтра будет

Бескровно подвести итог?

«Работаю громоотводом…»

Работаю громоотводом:

Удары молний на себя

Воспринимаю год за годом,

Живую плоть свою губя!

Людские поглощаю муки,

Иду за ближнего в острог,

И горечь от чужой разлуки

Себе суммирую в итог.

Приму, как должное, укоры,

Что бьётся у меня внутри

Не сердце, а ларец Пандоры, —

Попробуй, крышку отвори!

Но я смиренью недоступен,

Поскольку знаю: клич к добру,

Прости, Господь, водица в ступе,

Когда добро без сильных рук!

Я оптимист…

Я оптимист! Не хуже вас:

Бог даст — переживу потери!..

Как надоело выживать,

Как хочется любить и верить!

Как жажду я спокойных слов

И глаз — улыбчивых и добрых!..

(В портретах старых мастеров

Подчас такой встречаешь образ!).

Как надоело враждовать

По поводу путей и судеб:

Мать или нищая вдова —

Каков удел России будет?

Как ни горюй, как ни скули,

Но время — беспощадней плахи:

Припишут лишние нули

К цене мелованной бумаги.

И я тогда спущусь к реке

Сквозь перепутанные дебри,

Чтоб хворостинкой на песке

Опять писать свои шедевры.

Я — оптимист! За то — почёт!

Но я молюсь небесным силам, —

Пусть женщина одна прочтёт

Стихи, пока вода не смыла!

Не иронизируйте заранее

Не иронизируйте заранее —

(Смех — предвестник грусти и тоски!):

У меня над головой — сияние,

Ощущаю — давит на виски!

И за что мне почести оказаны?

Этот нимб мне вроде ни к чему!

Как тут быть — печалиться иль праздновать?

Я вконец растерян, не пойму!

Всё из рук, как говорится, валится,

Лишь увижу в зеркале лицо:

Даже сквозь ушанку пробивается

Золотое светлое кольцо!

За святого не сойду — не верится —

Не признает православный люд!

Может, согрешить, — и нимб рассеется?

Я, наверно, так и поступлю!

Пройду я лечения курс…

Пройду я лечения курс —

И буду здоровым… Но так ли?

Исчерпан «системный ресурс»,

А попросту — силы иссякли!

А надо добраться бы вплавь

На тот приснопамятный берег,

Где был я отчаянно прав

И в счастье безудержно верил!

Неужто нырнуть не смогу

В кипящий котёл ощущений?

Неужто на том берегу

Лишь полузабытые тени?

Сижу, тишину стерегу,

Ругаю себя мелким трусом…

А если доплыть я смогу, —

Зачем мне лечебные курсы?

Господи! Как хочется летать!.

Господи! Как хочется летать!

Самому — без «боингов» и «илов»,

Позабыв невзгоды и лета,

Стариной тряхнуть, расправить крылья!

Кажется, что всё предрешено:

Шлем на голове, родня не против,

Робкое сомнение прошло,

Разбегусь, подпрыгну — и в полёте!

Я б на крылья руки обменял

(Обниматься можно и крылами!),

Вы б смотрели снизу на меня

Удивленно-нежными глазами.

Я парить безмолвно не смогу,

Я бы пел слова любовных гимнов,

И простил бы подлости врагу,

И поведал о мечтах интимных!

Если страсть к полёту гонит сон, —

Значит, вы из племени крылатых!

Вам податься к журавлям резон

Или к чайкам — выбор здесь богатый!

Эх, яблочко!.

Мне не этого яблочка хочется,

Что маячит на уровне глаз —

Там, вверху (подсказала пророчица),

Плод созрел для кого-то из нас.

Он горит яркой краской парадности,

Будто Солнца двойник, этот плод,

Сколько он вдохновенья и радости

Даст тому, кто его обретёт!

Ближе к Богу растёт это яблоко, —

Оттого и особая стать.

То, что ниже, — гляди, оно дрябло как,

Да к тому ж кожура нечиста!

Лезу вверх, — сучья с треском ломаются,

И в кровавых царапинах лоб…

Не один я — так многие маются.

Доберусь — не кричите мне «Стоп!!

Одиночество

Мне пророчат: будешь один!..

Незадачливое пророчество! —

Да, я сам себе господин,

Но со мною моё одиночество!

Нет причин на него пенять, —

Как любовница и невеста,

Понимает оно меня

С полуслова и полужеста!

Но людей я не сторонюсь, —

Не затворник я и не инок,

Напишу стихи и вернусь

К яви медленной и рутинной.

Я один? Это злой навет!

В тайный час, рассуждая строго,

Разговор веду тет-а-тет

Со Вселенной и даже с Богом!

Про стресс

От любви, от горя, от чудес

Человек испытывает стресс.

К славе ты идёшь или на крест,

Неизменный твой попутчик стресс!

Что же делать, если в душу влез

Этот самый пресловутый стресс?

Говорят, что волн ритмичный плеск

Будто бы с тебя снимает стресс…

Может быть, поможет винный трест

Пережить кому-то сильный стресс?

Не ослабнет к жизни интерес,

Если у меня исчезнет стресс?

Кто подскажет адрес злачных мест —

Там, где люди победили стресс?

«Продают моё детство…»

Продаётся бывший пионерский лагерь.

Из газет

Продают моё детство:

С молотка красногалстучный лагерь!..

Черноусые дядьки банкноты швыряют на стол…

Были б лишние средства, —

Всё б отдал я мальчишьей ватаге,

Чтоб бродили в сосновых лесах и играли

в футбол.

Будут в лагере скоро:

Ресторан и стриптизик фривольный,

Номера с меблировкой для очень богатых

людей.

Пацанов примет город, —

Будут мыть «мерседесы» и «вольво»

И бродить вечерами по пыльным телам

площадей.

Жизнь пойдёт по наклонной,

Будут звякать в карманах деньжонки,

И потянется к рюмке худая по-детски рука…

Быт убогих колоний,

И казённый покров одежонки,

И на воле потом жизнь, по сути, увы, не сладка!

Кто ж проявит заботу

О своей, человеческой, смене?

Их бы к морю отправить, одеть, накормить,

обласкать!

Но дороже банкноты

И блеск драгоценных каменьев,

Да по западной жизни такая печалит тоска!

Время — критик суровый,

Время судит, бывает, жестоко!

Если взялся рулить, — надо лоцию знать

назубок.

Разрушая основы,

Ну какого добьёмся мы проку?

На хромой лошадёнке — какой же ты, к чёрту,

ездок?

«Мы очень не вечные, очень…»

Мы очень не вечные, очень!

Хотя и мечтаем о том…

Уже неуютная осень

Почти дописала свой том.

И мы со своею печалью

(Грусти, мой ровесник, грусти!)

Попали в главу примечаний,

Что набрана шрифтом «петит».

Там сведений край непочатый

Для тех, кто упрям и умён…

Ах, только б среди опечаток

Не встретилось наших имён!

«Справочник квартирных телефонов…»

Справочник квартирных телефонов

За какой-то старый-старый год…

Он в почёте был во время оно,

А теперь — чулан его оплот.

Я его листаю увлечённо, —

Там фамилий именитый ряд:

Музыкант, спортсмен, поэт, учёный —

Личностей ярчайший звездопад!

С каждым были мы почти родные,

Это не опишешь парой слов,

Были времена совсем иные —

Без волнений и без катастроф.

Вот подчёркнут номер красным цветом…

Боже мой! Да это ж номер той, —

Той, что лучше не было на свете,

Когда был я парень холостой!

Скольким раньше пел я дифирамбы!

А теперь на каждом на листе

Имя абонента в чёрной рамке:

Нет на свете повести грустней!

Моё открытие

Я открытие сделал и очень надеюсь «на диво», —

Ведь над ним я трудился десятки, наверное, лет:

Люди, все как один, вы поверьте мне, очень красивы!..

Жду теперь с нетерпеньем, когда получу я патент.

Пусть ехидные скептики будут смеяться с издевкой, —

Не любому дано в мутной мгле отыскать красоту!

Что для них образец красоты? Полуголая девка!

Скудоумием тянет от них, почитай, за версту!

Не подумайте — автор отнюдь не наивный цыплёнок,

Всякой твари немало гнездится в российской стране!

Но усвоил я твёрдо, наверное, даже с пелёнок:

Тень нужна для того, чтоб прекрасное было видней!

Пусть любуются люди друг другом,

кто скромно, кто смело,

Спрятав меч из булата и снявши тяжёлый шелом!..

Чтобы чёрная тень красоту заслонить не посмела,

Мы в ночные пейзажи на службу её отошлём!

Два сюжета

Я вспоминаю это, как во сне:

Камин, подсвечники, элегия Массне,

Красивых женщин непорочный круг,

И круг мужчин, где каждый — кровный друг.

Достаток и уверенность во всём,

Где каждый взгляд загадочно весом,

И не сосёт под ложечкой тоска.

И боль не постучится у виска.

Но вдруг иной проявится сюжет:

Застолье (но стола-то, впрочем, нет!),

В Голодной степи — глиняный сарай,

Мы там сидим, жуём… Ну чем не рай!

Кто из ребят добыл отличный жмых?

Пока жара — жуём беспечно мы.

Мы — пятиклассники. Попробуй одолей

Безбрежье этих хлопковых полей!

У солнца — нрав тирана: жгуч и крут,

И будет долог наш нелёгкий труд!

В Ташкенте мамы молятся за нас,

Безмолвствует осиротелый класс.

Скорей домой! Дождаться бы конца!..

А дома — «похоронка» на отца…

Сирин и Алконост

И радость, и печаль

Туманный день принёс,

А на моих плечах —

Сирин и Алконост.

Когтями тело сжав,

Две птицы с двух сторон

Ревниво сторожат

Мой ненадёжный трон.

Я взят в почётный плен, —

На золотой поднос

Легла двойная тень —

Сирин и Алконост.

Два полюса души —

Иных оттенков нет,

Всё прочее — гроши,

А мелочь не по мне!

Устойчивый канон —

Единство двух начал:

Сирин и Алконост —

То радость, то печаль!

Осенний криминал

Я топчу красоту, — я, наверно, преступник воистину!

Осудите меня по какой-нибудь строгой статье:

Под моими ногами золотые кленовые листики, —

Я по ним каблуками! По такой красоте!

Листья кроют асфальт, и не выдумать краше орнамента, —

Перед ним побледнеет легендарный персидский ковёр!

Клёны сбросят наряд, оголяясь в азартном беспамятстве,

Не стыдясь наготы, лишь бы нам подарить свой фавор!

Вы простите меня, золотые мои, пятипалые!

Нынче в мире подлунном топтать красоту — не порок!

Может, люди черствы, может быть, они слишком усталые

Нам ходить по живому, увы, не впервой, — был бы прок!

Прочь, несносная мысль! Красота ведь не детище случая, —

Она может сгореть, но из пепла восстанет в сто крат!

Красота, скажем мудро, субстанция очень живучая, —

Клён весной нам докажет, что это простой постулат!

Сонет

В пределах лет, отпущенных судьбой,

Постигнуть жажду бытия загадки.

В насмешку надо мной (и над тобой!)

Они всю жизнь играют с нами в прятки.

Зачем живём? Кто может дать ответ?

Вот первая загадка из загадок!

Чтобы пролить, как говорится, свет,

Он должен быть необычайно ярок!

И не узнать, не разрубив узла,

Сплетенья тайн и вековой привычки:

Кто победит в борьбе добра и зла,

И как с потомством не утратить смычки?

Увы! Мои года, наверно, кратки,

Чтоб разрешить подобные загадки!

О себе

О себе говорить неудобно,

но очень хочется!

Ф. Раневская

Я, течением жизни влеком,

Много пожил. Наверное, слишком!

Не зовите меня стариком, —

Я ведь попросту старый мальчишка!

Опыт жизни — не мёртвый балласт,

Он умножит моё удивленье,

Идеал красоты не продаст,

Не погасит благое горенье!

Я с годами не скис и не сник, —

Только тени длинней и темнее.

Я такой же, как был — озорник,

Может, в чём-то ещё озорнее.

В стычках века, в сраженьях идей

Синяки набиваю и шишки…

Жду поддержки от верных людей, —

Где вы там, одногодки-мальчишки?

«Мой возраст схож с прогулкой…»

Мой возраст схож с прогулкой в минном поле:

Ногою на взрыватель, — и темно!..

Пока брожу и радуюсь приволью,

Не тороплюсь принять, что суждено!

Две темы всепогодны и расхожи:

Любовь и возраст — их не обойти!

О первой пишут до сердечной дрожи,

И со второй мне тоже по пути.

Я этих тем не стану сторониться,

Придерживаясь мысли мудреца:

У возраста очерчены границы,

Любовь была и будет без конца!

Примечания

1

Византийский и русский художник XIV–XV веков. Расписал более 40 церквей (Константинополь, Москва, Новгород, Нижний Новгород).