Отель «Синяя Птица»

Федот Атрепьев, 2022

Представь себе глубокоуважаемый и мудрый читатель, отправился ты на остров, отдохнуть, нервишки подлечить, познать истоки счастья, но все время тебя терзают смутные сомненья и бесконечные вопросы – «Есть ли идеал? Настоящий идеал, идеал для всех, идеал без изъяна? Вероятно. А есть ли идеал, обрамлённый грубой материей, оставшийся тем идеалом первичным? Возможно. Можно ли его пощупать руками? А есть ли счастье? Оно вероятно? Возможно? И как его измерить?». Точно есть Идея. Видят ее не все, только те, кому она позволяет видеть себя.

Гора

Иван оказался на горе в состоянии задумчивой растерянности.

Сначала он подумал, что идти в отель нет смысла, так как поужинать можно в любое время, об этом его предупредили дважды Козинаки и Адель. «Вы можете совершено не беспокоится, гуляйте, принимайте солнечные ванны, водные процедуры, а также воздушные. А, как проголодаетесь, вуаля, кушать подано». Особенно запомнились последние три слова, эдакая смесь французского и русского. Есть не хотелось, воду он взял в холодильнике, что стоял при выходе с пляжа.

Пляж перетекал в сеть тропинок, те, в свою очередь, впадали в полудикий газон, а он — в брусчатые дорожки, курсировавшие между кустами роз и других неизвестных Ивану цветов, пальм и южных хвойных деревьев, все мягко заканчивалось оазисом, в котором утопал отель.

Сделав несколько глотков прохладной пресной воды и облив ею лицо, он зашагал вдоль моря по тропинке, ведущей в гору, не высокую, но очень живописную. С одной стороны скалистая ее часть уходила в море, попирая его, преграждая ему путь дальше. Волны в свою очередь не сдавались, бились бесконечно о камень, точа его, и кое-где достигли небольших результатов, но до победы еще было далеко. С другой стороны лесная борода простиралась ввысь, к другим горам. Прекрасное сочетание. Борьба и покой.

Иван шел быстро и через пять минут оказался на поляне когда-то культурно-обустроенной, но сейчас заросшей, будто садовник забыл про нее и не посещал ее несколько месяцев, а может, и пару лет.

Иван огляделся, поляна — почти правильный четырехугольник, одна сторона, по левую руку, смотрит на морской обрыв, прямо встали скалы, и тропа меж скал убегала к вершине, по правую руку, полулес, полон сказок и чудес, с пеньем птиц и с запахом цветастых кустов. За спиной остался отель, утопающий в роскошной зелени и море, облизывающее пляж.

«Вот это виды, завтра приду с фотоаппаратом, все надо запечатлеть», — решил Иван и сделал несколько шагов к обрыву. Травяной ковер спутывал ноги, предлагая лечь на него. Иван, повинуясь, рухнул на колени и плашмя упал в душистую траву. Перевернулся на спину и глубоко вдохнул. Что может быть приятнее запаха только что помятой травы.

«А вот и птицы» — Иван посмотрел на голубое небо, в нем сновали в несчетном количестве ласточки, чижи и другие мошкоеды, сорвал травинку, засунул в рот и задумался.

Задумчивая растерянность. Состояние, за которое не стыдно перед другими, но сам ты, конечно, понимаешь, что это банальная отключка. Просто поток мыслей течет через тебя, ты же никак к нему не относишься, не контролируешь, всего лишь прочищаешь голову, неизвестно от чего, неизвестно чем, но помогает. По крайней мере, Ивану помогало забыть кое-что, иногда, наоборот, вспомнить что-то, отдохнуть, снять напряжение или сосредоточиться. Средство одно — полезностей масса.

Щебетанье птиц, стрекот насекомых, шум прибоя, ветер в скалах. Иногда звуки природы пытаются упорядочить нервную систему, расшатанную цивилизацией. Наслаждения ими иной раз перекрывают самые сильные удовольствия. Иван приподнялся, сев, опершись руками о землю со стороны спины, и стал вглядываться в морской горизонт. Бесконечность бытия. Как мелок человек в нем, и как много он о себе думает. Думает, что все это для него. Ошибочно. Убийственная красота повсюду. Иван, конечно, все это знал, но каждый раз наступал на красивые грабли, причем сознательно. Может, в каждом человеке есть это качество — производство сознательных ошибок. Он закрыл глаза и начал представлять запечатленную красоту внутри себя.

Щелк, потом опять щелк. «Что за звуки?» — подумал Иван. Но глаза не открыл, уверенность в безопасности — иногда лишнее чувство, после которого многие жалели, что обладали им. Щелк, щелк — подряд пять раз, знакомый звук, но не живой. Легкие мурашки с холодными лапками пробежали по Ивану. Он открыл глаза.

В лучах предзакатного солнца, когда свет еще желтый, но уже не светлый и еще не красный, а золотой, примерно за час до этого, до заката. Да, именно золотой, и в нем развеваются русые пряди, золотые паутинки. Иван сфокусировался. В пяти шагах от него стояла девушка приятной наружностью. Высокая, хорошо сложена, фигура спортивная, ухоженная. Волосы длинные прямые играли на легком ветерке, так что ей приходилось одной рукой их придерживать, и это движение придавало ей скрытую сексуальность. Одета она была в нелепое полупрозрачное платье из тюльки, которое также развевалось на ветру, почти как у Монро, и совсем не годилось для прогулок по горам и полям. Лицо. Лицо, как известно, зеркало души. Может быть. В данном случае оно было правильным, все пропорции соблюдены. Глаза большие серые, лоб на треть лица, нос прямой, не маленький, губы больше среднего, очень чувствительные, как говорят, к поцелуям зовущие, и подбородок не придраться. Шея Клеопатры, плечи женственные и грудь… Грудь — мечта поэта, хотя почему поэта, скорее всего, всех мужчин. Большая, массивная, гордо выступающая, с крупными сосками, не обрамленная лифчиком. Она нависала в пространстве, и все, глядя на нее, забывали о времени. Ниже этих прелестей размещался черным пятном дорогой фотоаппарат — неземное счастье многих любителей переносить реальность на бумагу, так сказать, копировать образы.

— Простите, не смогла удержаться, такой ракурс, Ваше лицо излучало девственное счастье, за которым я охочусь почти год, его так трудно найти, но я знала, что найду и нашла.

Иван мысленно согласился с тезисом «девственное счастье» и даже счел это за комплимент.

— Здесь очень красиво и спокойно, не находите? — Иван встал и сделал шаг вперед. — Иван, — быстро представился он, — я только сегодня прилетел.

Иван явно заволновался из-за столь интересного и внезапного поворота событий. Он, конечно, хотел побыть один, подумать ни о чем, повитать в облаках, но встреча с прекрасной незнакомкой, да и еще пошедшей на контакт, да еще и в таком месте — эдеме, да еще и еще — даже в далеко идущих грезах, он не мог поверить в реальность этого события.

Незнакомка тоже сделала шаг и протянула руку.

— Наташа.

Иван спешно протянул руку вперед, сначала промелькнуло желание поцеловать ухоженную ручку девушки, но спазм стеснения, волнения и неуверенности позволил лишь пожать ее. Нежная кожа маленькой руки крепко обхватила руку Ивану и на мгновение зафиксировала пожатие.

— Иван, — еще раз он назвал свое имя.

Наташа улыбнулась мило по-русски. Без зубов, просто губы растянулись, щечки поднялись, все лицо излучилось светом, стало еще приятнее.

— Странно так встретить в таком уединенном месте кого-либо. Прогуляемся? Я люблю одиночество, а Вы? — она взяла за руку Ивана и потянула вперед по тропинке в гору.

— Есть в одиночестве свои прелести, — ответил Иван, слегка удивленный неожиданным контактом.

— Например, — игриво спросила Наташа.

— Никто не мешает создавать свой мир. Идеальный. Где все лежит на своем месте. Где цвета разложены не как в радуге, а так как тебе угодно.

— Чем же Вас не устраивает радуга? По мне так она прекрасна. Особенно в поле, когда пшеница колосится, и воздух после дождя чист и свеж, будто вымыт, — поэтично выразилась Наташа.

— Я не имею ничего против радуги, это была аллегория. Иносказание.

— Я поняла, — Наташа отпустила руку Ивана.

— Я просто идеалист, — произнес, выдавив из себя Иван.

— Говорите всем, что читаете Платона и полностью с ним согласны, — выпалила она и опять мило, глупо и быстро улыбнулась, как бы извиняясь за возможно обидно сказанное.

— Конечно, Платон мой друг, но я имел в виду другое, я идеалист, потому что люблю идеальное и стараюсь достичь его.

— Перфекционист, — отрезала фотограф.

— Не совсем. Перфекционизм, скорей всего, это чужие шаблоны совершенства. И не всегда подходят для твоей идеальности вещей и явлений.

— А, узкопрофильный перфекционизм, — поправилась девушка.

— Я не стал бы приклеиваться к уважаемым перфекционистам, там больше стремления. Я же исповедую поиск, но стремление тоже необходимо, без него поиск почти невозможен, остается чистая случайность, но она может никогда не прийти.

— Вот как! Я подозреваю, Вы считаете свой путь более возвышенным и особенным, доступным к пониманию не всем.

— Я стараюсь не классифицировать такие вещи, надо быть толерантным. У каждого свой путь. Если, конечно, это путь не насилия.

— Вы боитесь насилия? — удивилась Наташа.

— Боюсь? — Переспросил Иван.

— Да, боитесь. Я читала, что слабые люди придумали теорию мира без насилия, из-за того, что не способны проявить волю и силу.

— Глупости. Это аксиома жизни — жизнь и любовь всегда лучше смерти и насилия. И чем бы насилие ни прикрывалось — разными благими намерениями, эволюцией цивилизации, — ничто не дает ему право на существование.

— А как же защита.

— Обычное заблуждение. Отсутствие насилия исключает нападение, следовательно, необходимость в защите.

— Значит, сила не нужна?

— Только для любви, поиска и созидания.

— А воля?

— Это здесь совсем не при чем, воля вещь мало изученная.

— А у Вас есть воля?

— Есть, но она не всегда моя.

Девушка в изумлении выпучила глаза и слегка наклонила голову.

— А чья же?

— Да кто ее знает.

— Вы успели ознакомиться с отелем? — Наташа резко сменила тему.

Иван даже обрадовался этому. Всегда, когда красивые и сексуальные женщины начинали умничать, у Ивана пропадал интерес к ним. Делать скидку на красоту он не любил. Прощать глупость лишь за то, что природа слепила твое тело лучше других, просто смешно.

— Нет, не довелось еще.

— Он прекрасен, здесь все на своем месте, — она мило улыбнулась, — вам понравится.

— Мне уже нравится.

— Хотите, я покажу место, от которого дух захватывает? — Наташа прищурилась, словно вглядываясь вдаль.

— С удовольствием, а Вы здесь давно? — спросил Иван.

— Мне кажется, всю жизнь, так здесь мило, — ответила девушка и засмеялась, оголив большие ровные зубы.

Некоторое время они шли молча. Тропинка сузилась так, что пришлось идти гуськом. Наташа как ведущая впереди, Иван за ней. Полупрозрачное платьице выдавала свою хозяйку, как говорят, с потрохами. Белые кружевные трусики — это все, что было под ним. В какой-то момент Ивану показалась, что он видит поры на коже, гладкой и нежной. Икры играли сами собой, перемалывая воздух, ноги крепкие и стройные, уверенно шагали.

— Скоро будем на месте, я хожу сюда каждый день зарядиться энергией и красотой.

Тропинка вывела на своеобразный балкон-опушку. С одной стороны скала отвесная, с другой обрыв, внизу море. Иван привык за день к красотам, окружающим его, но, ради приличия, и чтобы не обидеть Наташу, принялся петь дифирамбы:

— Какая красота, словами не описать. Истинно говорят, красивый человек любит все красивое, и нет в нем изъяна ни в чем.

— Вам, правда, нравится? — немного смущено спросила Наташа.

— Разумеется. Даже слепой и бесчувственный болван восторгался бы этим местом.

— Я тоже так думаю, идемте сюда, — она потянула Ивана за руку.

В стене оказалась ниша, не то рукотворна, не то выгрызенная ветрами или волнами за миллионы лет. Внутри стояла скамейка. Наташа села, сжав ноги, как школьница, Иван устроился рядом.

— Возьмемся за руки и закроем глаза. Слушаем звуки моря, ветра, всей природы, и, конечно, сердца своего, — промолвила девушка.

Детская наивность, с четвертым размером без лифчика и в прозрачном платье, выглядела неестественно и даже пугающе. Но эта неестественная и пугающая действительность, нашедшая свое отображение в реальности, еще больше притягивала и заставляла биться кровь в висках.

Ветер завывал в углублении, залетая в него и ища выход, пел колыбельную теплым и мягким голосом. Спокойствие и расслабление, умиротворение и благодать наполняли Ивана.

— Невозможно, чтоб это было реальностью. Словно мечта, о которой ты даже боялся думать, пришла к тебе сама и попросила взять ее к себе навсегда, — прошептал Иван и продолжил с желанием удивить своим интеллектом, — несмотря на то, что реальность…

— Реальность не поддается систематизации, все субъективно, и критерий субъективен, каждый сам себе представляет грани морали, нормы права, если в нем нет границ, значит, ничьи границы он не увидит, лишь созерцание через субъективное, — неожиданно выдала Наташа.

Иван ошарашено посмотрел на девушку.

— Вы озвучили мою мысль, как это возможно? Вы телепат?

— Разве это имеет значение, тем более, что эта мысль одного немецкого философа. А здесь все мысли общие. Это место такое, волшебное. Хотите, я Вас заколдую?

— Конечно, да.

— Тогда закроем глаза и будем слушать поток впечатлений. Главное, ничего не упустить.

Иван повиновался. Что-то мягкое и влажное коснулось его губ. Через полчаса они уже были на «ты».

***

После того как познал совершенство, некоторое время я жил воспоминаниями о нем. Была возможность продолжения, но я испугался того, что это была иллюзия, и, на самом деле, я ошибся. В то время я испытывал кризис и разочарование жизненным процессом. Я увлекся мимолетным бизнесом и забросил университет. Меня отчислили, и бизнес развалился, как все слабое и плохо организованное. Друзья-сокурсники стали врагами. Военкомат преследовал, пытаясь забрить мои волнистые кудри. Я бежал домой и прятался в квартире Дяди. Грустное и темное время. Дешевая водочка и квашеная капуста помогали коротать вечера. В такие моменты иногда, если повезет, и приходит нежданное совершенство. Дает себя попробовать и вкусить незаслуженное счастье. Пытается прикрутить тебе крылья и научить летать.

Совершенное тело приходило ко мне еще несколько раз, но я больше не посмел прикоснуться к нему. Я был жалок и не достоин его внимания. Мне нечего было ему дать, и не было сил за него сражаться. Но главное, чего я боялся — это то, что иллюзия совершенства могла раствориться после повтора. А мне так хотелось его запомнить именно таким — идеальным и прекрасным, неповторимым. Только первое покорение вершины — самое яркое явление в жизни. Все последующие уже обыденность, критическое исследование и поиск изъянов. Тогда была необходимость отпечатать в голове именно идеальную картинку и оставить ее там навсегда, как Маяк, как единственный путь, как произведение искусства, как икону. Для сопоставления с будущими объектами. Отнести в палату мер и весом. Знать, с кем сравнивать, стремиться к идеалу и утопать в бесконечном поиске.

Да, совсем забыл сказать, речь идет, конечно, о совершенном женском теле.

***

Огромный красный шар собирался нырнуть в море. Природа затихала. Птицы перестали щебетать. Море успокоилось, и, словно готовясь ко сну, стелило само себе бирюзовую гладь, уходящую вдаль горизонта.

Иван поднялся, оглядываясь. Вокруг помятая трава — следствие соития двух тел. Наташи нигде не было. Идеально для мимолетного и приятного времяпрепровождения. Шикарная женщина сама исчезает, не заставляет тебя бесконечно благодарить и источать комплименты. Можно помолчать, переварить неожиданную случайность. Иван в первый раз попал в такую ситуацию. Женщина интересная во всех отношениях сама проявила инициативу. И не просто жалкий флирт, а прямое совокупление. «Может, это голод с ее стороны? Вряд ли. У таких женщин всегда есть множество вариантов и поинтереснее меня, — подумал Иван, — или здесь больше нет мужчин? Не с Козинаки же». Иван сел на лавочку, где все и началось. Показалось, что она еще хранит тепло разгоряченных тел. Захотелось курить. Иван заметил пачку тонких сигарет и коробок спичек на краю скамейки. «Наверное, Наташа оставила, замечательная женщина, — он достал сигарету и прикурил, — какая кожа нежная, а запах сладкий и терпкий одновременно. Неповторимый. Я раньше ничего подобного не ощущал. Почти идеально. Все так, как я хотел, как я мечтал. Голова кругом идет от того, что произошло».

Докурив, Иван бросил бычок в море и направился по тропинке вниз к отелю. «А Серов? — Иван вспомнил художника. — Но он с подругой. Стоп, его подруга фотограф, — Ивана встряхнуло, — Наташа — фотограф и, скорей всего, подруга Серова! Вот это да! Точно! Наташа — подруга Серова!» Иван ускорил шаг и довольно быстро оказался у парка, из которого выбежал на пляж. Когда он ступил на коричневую дорогу, солнце уже скрылось в пучине морской, и на его место заступило другое небесное тело, отражающее тень света. Важность луны никто не оспаривает, она светит, но, к сожалению, не греет. Зато притягивает и очень возбуждает и побуждает.

В парке вдоль дорожки горели фонари, напоминающие растения, вьющиеся и замершие в неожиданных позах, слегка неестественных. Они свисали над дорогой, желая поцеловать путника в макушку. Или высосать мозг из головы.