Записки графомана. Повесть-эссе

Федор Федорович Метлицкий, 2021

Начинающий сочинитель романтических стихов ищет не обычную реальность, которую увидел в детстве на утесе в океане. Решает писать роман, и не может выйти за «корявую изгородь обыденного сознания». Мешает недо-статок опыта и неверие в достижимость вершины сизифовой горы познания. Но был уверен, что сильные чувства находятся где-то в глубине его спящих чувств. «Чтобы усилить желание писать, нужно взглянуть в глубину трагедии существования человека». Понял, что творчество зиждется на трагедии. Во сне он беседует с шаманом.

«Каждый хочет изменить человечество,

но никто не задумывается о том,

как изменить себя».

Л. Толстой

1

Зачем я пишу эти записки? Кому они сейчас нужны? В этом мире, разделенном на нации, угрожающие одна другой ядерным оружием, на большинство и меньшинство, на олигархов, средне обеспеченных, и на болезненно раскинувшиеся по нашей стране и миру бедность и нищенство.

Одни стремятся к безопасному и комфортному существованию, опасаясь изменений, другие рискуют, включаясь в борьбу за лучший мир. Профессионалы (узкие и широкие) взваливают ответственность на себя за поддержание жизни, а прилипалы искусно маскируются около них, раздувая щеки. Чиновники способствуют засорению отходами земли, под собою не чуя страны, а общественники-экологи беспомощно машут руками, нуждаясь в уплывающих мимо носа государственных ресурсах. Семьи забаррикадировались от соседей в своих квартирах, даже на одной лестничной клетке. Дети расходятся с родителями, не понимают друг друга. И, наконец, люди, разделенные в единстве противоположностей на мужчин и женщин, перестают сохранять это единство гендерных различий, воюя за свои права, за однополые браки.

Тем более сейчас, во время бушующей пандемии вируса «икс», которая не изменила, но еще более усугубила изоляцию человеческих страт. Мир распался на культурные резервации. Положительные эмоции и смыслы существования создаются только в среде себе подобных. Они создают свой круг, отдельный от внешнего зла. И только там сердце может вздрогнуть от горя, когда узнает, что сгорел от «ковида» один из «наших». Может, где-то есть и моя страта?

Любовь к своему, ненависть к чужому. Чужие — это на самом деле наивные искренние люди, просто живущие и радующиеся жизни; или непоколебимые патриоты, или хорошо устроившиеся в новой жизни бывшие оппозиционеры в молодости, изменившие соратникам из-за того, что поддались страху от падения великой державы, поневоле сами подталкивая ее к обрыву; или большинство — униженные и оскорбленные.

Если посмотреть иначе, люди разделены на две неравные половины: застывшие во времени, еще не созревшие до знания, что есть боль и страдание, и — ощутившие бег времени и боль расставания с близкими. Одни, опасливые к переменам, живут в мире вертикальных связей и во всем видят мировой заговор, другие — в мире горизонтальных связей, где живут всеядные люди мира, без родины.

Нужно ли пытаться соединять своих и чужих во взаимопонимании и сострадании? Чтобы как в семье, где люди могут проникнуть друг в друга так, что это становится близостью и любовью. Сочувствовать и жалеть всех, растворяясь в людях, видя в них свою настоящую боль, судьбу. Родину всех. Тогда остальное — установление справедливого распределения благ, приложится.

Если разделение людей будет продолжаться, то ответственность за состояние мира в целом развалится, и будет всеобщая катастрофа.

____

Меня всегда возбуждал вопрос: что — мне? Не нейтральному, а убиваемой судьбе? Не чем-то чужим — вот в эту минуту, а чужим — всей моей судьбе. У В. Пелевина вопросы еще круче: «Кто — я?», Где — я?», «Кто — здесь?»

Откуда во мне это беспокойство, чего хочу от мира?

Почему моя жизнь оказалась такой надломленной? Может быть, причина в нынешнем состояния общества, потерявшего национальную идею и смысл существования?