Красный рассвет

Федор Березин, 2005

Тридцатый год нового тысячелетия, но в деле по-прежнему старые джокеры… Суперармады Соединенных Штатов. Летающие и плавучие арсеналы. Авианосцы длиной в милю. Они хотят искромсать весь мир, но сейчас направляются в никому не нужную Африку. Никому не нужную? Похоже, там уже готовы их встретить. В том числе и люди из далекой северной страны под названием Россия, которая вроде бы здесь абсолютно ни при чем. Но эти люди долго готовились…

7

Твердый грунт

Это было подлое оружие. Любое оружие не подарок, но такие подлые виды попадаются все же нечасто. Вот атомная бомба при всем ее ужасе все-таки штука прямолинейная. Нет в ней эдакой подковырки. Рушит, ломает, выжигает. Вот ее разновидность — нейтронная… Тут подлость уже прощупывается. Так же подловаты некоторые виды химии. Нервно-паралитические, от которых сразу в «ящик», те как-то сходны с атомом — раз, и все. Вот другие, те что долгие часы душат или палят внутренности, те — да! Есть, конечно, еще яды… Как-то глубоко в истории и разбавлено романтизмом, так что не из этой оперы. К тому же, что нейтронные боеголовки, что бинарная химия, тут все — оружие коллективного пользования, да и без индивидуального посыла. Есть в них что-то от сил природы. Как ураган — переворачивает все вверх дном, уносит к черту на кулички — никто конкретно не виноват. Очень большое сходство. Не видно тут особенной личности, которая за этим стоит. Кого винить? Оппенгеймера с Сахаровым? Или сразу Эйнштейна? Да хоть всех скопом! Как-то все это несерьезно.

Ну а здесь была подлость в индивидуальном пользовании. А что можно еще сказать о лазерной винтовке, предназначенной для ослепления? Нет, понятно, для чего ее изобрели. Хоть и действует она в зоне прямой видимости, и хорошая снайперская сравнима в дальности поражения, но… Вначале научись с той снайперской попадать! Тут всяческие помехи — ветер, собственное движение цели, ствол нужно хранить в определенном диапазоне температур — не нагрей, не охлади, баллистические таблицы для феноменов памяти. К тому же разве она сработает против танкового наводчика? сквозь броню? А здесь — прямо в глаз, через извилину перископа. Конечно, если брать в расчет только войну механизмов, то все в ажуре. Вывод из строя фотокамер, прицельных приспособлений, ночных видеоскопов. Но все знают, не это главные цели. Зрачковые щели двуногих, разумных млекопитающих — вот что на мушке, и вот для чего изобретено.

И вот что интересно. В будущем далеке, когда программируемый робот окончательно сменит на поле боя человека, подлость применения улетучится не только из-за отсутствия биообъектов. Кибернетический разум, использующий лазерную «слепилку», не обладая воображением, абсолютно не будет представлять, что он конкретно делает. А человек? Здесь при самом скромном образовании, при самом жутком сужении коридора мышления — все, что происходит, однозначно представимо. За километр цель или за три-пять — разницы никакой. Даже если не видишь и никогда не узнаешь, как корчится, визжит или тихо раскачивается, молясь, лишившийся глазастости организм, все равно страшно. Ибо ужасная это штука — потеря зрения вмиг. Кто не верит, спросите у тех, кто давно бродит по миру с собакой-поводырем.

Потому, чтобы эффективно пользоваться световой винтовкой, нужно иметь черную-черную душу. По всем признакам, у Матиаса Соранцо верховодило внутри что-то очень подходящее. Или по мере общения друг с другом человек и техническое средство ведения войны перенимали друг у друга привычки, как часто случается у хозяев и их домашних питомцев. И уже не разберешь, стала ли собака постепенно походить на хозяина либо он сам выбрал для себя упрощенную живую копию. Здесь был прибор — «слепилка», штука из железа, пластика и прошедшего сверхтонкую обработку стекла. Механизм не мог менять свою структуру. Но вот сам итальянец Соранцо? Он явно уже перенял что-то от своего технологического кошмара. Например, с некоторых пор никто не любил встречаться с ним взглядом. Похоже, включалось подсознательное программирование: где-то там, в голове, каждый представлял, что именно эти глаза ищут жертву через прицел перед нажатием гашетки; причем ни мгновения запаздывания на полет пули. Триста тысяч километров в секунду! Здравствуйте, госпожа Луна, туда и обратно — три секунды на полет!

Так что Матиаса Соранцо в отряде не любили. Возможно, про себя он считал, что это от засилья славян. Но то было его личное, никем не разделенное мнение. Переняв от своей световой винтовки прямолинейность, он часто ляпал свои домыслы в глаза:

— Эти русские. Откуда их понабралось? У меня в Кальяре и то, куда ни ткнись. В каждом кабаке. Официантами, я имею в виду.

— А где это — Кальяр? — интересовался Герман, уводя глаза с нити прицеливания.

— Сардиния, — механически прямолинейно чеканил Матиас Соранцо и спохватывался: — Ты, я надеюсь, ничего не слышал. — По принятой традиции, и на всякий случай, наемники скрывали свои выходные данные.

— Конечно, не слышал, — кивал Герман и тоже на всякий случай маскировал зрачки веками. — А как там, на этой вашей Сардинии? Сардин много?

— Чего? — Глаза Матиаса искали цели, буравили сомкнутые ресницы собеседника. — Вообще-то у нас бедно. Скоплю денег, перееду в Неаполь. В Генуе, правда, еще богаче, но там север — не люблю.

— Генуя — север? — переспрашивал Герман, вспоминая сугробы Амурского гарнизона. — Холодно, что ли?

— Да как-то не то. Французов всяких навалом. Не люблю.

«А я их даже с итальянцами не различаю, — думал Герман. — И никого-то, ты Матиас Соранцо — если, конечно, тебя так действительно зовут — не любишь. Ни французов, ни русских. Любишь только палить людям по глазам, выжигать дно глазных яблок, причем все едино кому, хоть неграм, хоть белым. Нехорошее это хобби, и не завидую я тебе, если ты случайно угодишь кому-нибудь в плен». Обычно воюющие люди не любят тех, кто намеренно стреляет в зрачки. Сильно не любят, так же сильно, как когда-то раньше, в период избытка топлива, ненавидели огнеметчиков.