Луна и Смерть

Федерико Гарсиа Лорка

«Он приходил, зачаровывал, и наступало счастье» – так вспоминал Пабло Неруда о самом знаменитом поэте Испании Федерико Гарсиа Лорке. Его легкокрылая поэзия казалась бесконечно далекой от сумбуров и катастроф двадцатого столетия. Даже в поздних сюрреалистичных стихах Лорка представал как бы жителем другой планеты. Однако в его благозвучных сказочных песнях подспудно звучали печальные голоса современности, к которым автор не мог оставаться равнодушным. И трагическая смерть поэта под пулями франкистских солдат, возможно, была предсказана в его стихах: «Есть корабли, что только и ждут неосторожного взгляда, чтобы спокойно уйти под воду». В настоящее издание вошли самые известные стихотворения Федерико Гарсиа Лорки в лучших переводах. Часть из них печатаются на русском языке впервые. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Поэма о Канте Хондо

Балладилья о трех реках

Сальвадору Кинтеро

Перевод Виктора Андреева

Струится Гвадалквивир

среди садов апельсинных.

Текут две реки Гранады

со снежных вершин к долине.

Ах, любовь,

ты исчезла ныне!

Струится Гвадалквивир,

струи — под цвет граната.

Словно слезы и словно кровь —

текут две реки Гранады.

Ах, любовь,

ты ушла без возврата!

Парусники в Севилье

белеют над гладью синей;

а над водой Гранады

одни только вздохи стынут.

Ах, любовь,

ты исчезла ныне!

Гвадалквивир… Хиральда,

апельсинных садов прохлада.

Хениль и Дарро… Руины

башен, высоких когда-то.

Ах, любовь,

ты ушла без возврата!

Зачем уносить воде

крики и вздохи унынья?

Ах, любовь,

ты исчезла ныне!

Уносит в море река

цветы апельсинного сада.

Ах, любовь,

ты ушла без возврата!

Поэма о цыганской сигирийе

Пейзаж

Перевод Марины Цветаевой

Масличная равнина

распахивает веер,

запахивает веер.

Над порослью масличной

склонилось небо низко,

и льются темным ливнем

холодные светила.

На берегу канала

дрожат тростник и сумрак,

а третий — серый ветер.

Полным-полны маслины

тоскливых птичьих криков.

О, бедных пленниц стая!

Играет тьма ночная

их длинными хвостами.

Гитара

Перевод Марины Цветаевой

Начинается

плач гитары.

Разбивается

чаша утра.

Начинается

плач гитары.

О, не жди от нее

молчанья,

не проси у нее

молчанья!

Неустанно

гитара плачет,

как вода по каналам — плачет,

как ветра над снегами — плачет,

не моли ее о молчанье!

Так плачет закат о рассвете,

так плачет стрела без цели,

так песок раскаленный плачет

о прохладной красе камелий.

Так прощается с жизнью птица

под угрозой змеиного жала.

О, гитара,

бедная жертва

пяти проворных кинжалов!

Крик

Перевод Бориса Дубина

Крик полукружьем

от склона

до склона пролег.

Черною радугой

стянут

сиреневый вечер.

Ай!

По струнам ветров

полоснул

исполинский смычок.

Ай!

(Цыгане в пещерах

затеплили свечи.)

Ай!

Тишина

Перевод Анатолия Гелескула

Слушай, сын, тишину —

эту мертвую зыбь тишины,

где идут отголоски ко дну.

Тишину,

где немеют сердца,

где не смеют

поднять лица.

Поступь сигирийи

Перевод Анатолия Гелескула

Бьется о смуглые плечи

бабочек черная стая.

Белые змеи тумана

след заметают.

И небо земное

над млечной землею.

Идет она пленницей ритма,

который настичь невозможно,

с тоскою в серебряном сердце,

с кинжалом в серебряных ножнах.

Куда ты несешь, сигирийя,

агонию певчего тела?

Какой ты луне завещала

печаль олеандров и мела?

И небо земное

над млечной землею.

Вослед шествию сигирийи

Перевод Виктора Андреева

Дети глядят

на дальний закат.

Свечи погасли,

и слепые юницы

к луне обращают лица,

и возносятся ветром

спирали печали.

Горы глядят

на дальний закат.

А потом…

Перевод Марины Цветаевой

Прорытые временем

лабиринты —

исчезли.

Пустыня —

осталась.

Немолчное сердце —

источник желаний —

иссякло.

Пустыня —

осталась.

Закатное марево

и поцелуи —

пропали.

Пустыня —

осталась.

Умолкло, заглохло,

остыло, иссякло,

исчезло.

Пустыня —

осталась.

Поэма о солеа

«Земля сухая…»

Перевод Виктора Андреева

Земля сухая,

земля немая

в ночи

без края.

(Ветер в садах,

ветер в горах.)

Земля —

старей

страдания

и свечей.

Земля

глубинной мглы.

Земля

безглазой смерти,

каленой стрелы.

(Ветер полей.

Дрожь тополей.)

Селенье

Перевод Марины Цветаевой

На темени горном,

на темени голом —

часовня.

В жемчужные воды

столетние никнут

маслины.

Расходятся люди в плащах,

а на башне

вращается флюгер.

Вращается денно,

вращается нощно,

вращается вечно.

О, где-то затерянное селенье

в моей Андалузии

слезной…

Кинжал

Перевод Виктора Андреева

Кинжал,

в жилах кровь леденя,

входит в сердце — как плуг,

взрезающий землю.

Нет.

Не вонзайте его в меня.

Нет.

Кинжал —

словно луч раскаленного дня

пламенит

глубины ущелий.

Нет

Не вонзайте его в меня.

Нет.

Перекресток

Перевод Виктора Андреева

Вечер, фонарь,

ветра шквал,

и — в сердце

кинжал.

Улица —

как струна,

дрожит в напряженье она,

дрожит,

от жалящей боли черна.

Всюду,

что бы ни увидал,

вижу: в сердце

кинжал.

Ай!

Перевод Виктора Андреева

Крик расстилает по ветру

Тень кипариса.

(Один я хочу остаться

и разрыдаться.)

Все порушено в мире.

Осталось только безмолвие.

(Один я хочу остаться

и разрыдаться.)

А ночной горизонт

искусан кострами.

(Я ведь сказал: один

я хочу остаться

и разрыдаться.)

Неожиданное

Перевод Виктора Андреева

Мертвый, на улице он лежал,

с кинжалом в груди.

Никто из прохожих его не знал.

Как дрожит фонарь на ветру,

Боже!

Никак не может унять он

дрожи.

Холод рассвета скользнул по лицу.

Но никто не решился

закрыть глаза мертвецу.

Мертвый, на улице он лежал,

да, с кинжалом в груди,

нет, никто из прохожих его не знал.

Солеа

Перевод Анатолия Гелескула

Под покрывалом темным

ей кажется мир ничтожным,

а сердце — таким огромным.

Под покрывалом темным.

Ей кажется безответным

и вздох и крик, унесенный

неумолимым ветром.

Под покрывалом темным.

Балкон распахнулся в дали,

и небеса балконом

текли и в зарю впадали.

Ай айяйяй,

под покрывалом темным!

Пещера

Перевод Анатолия Гелескула

Протяжны рыдания

в гулкой пещере.

(Свинцовое

тонет в багряном.)

Цыган вспоминает

дороги кочевий.

(Зубцы крепостей

за туманом.)

А звуки и веки —

что вскрытые вены.

(Черное

тонет в багряном.)

И в золоте слёз

расплываются стены.

(И золото

тонет в багряном.)

Встреча

Перевод Виктора Андреева

Ни ты и ни я, право слово,

не жаждали

встретиться снова.

Ты… почему, ты знаешь сама.

Я… я страстно влюбился в другую.

Одолевай

дорогу крутую.

Остались следы от гвоздей

на ладонях моих.

Неужели же ты

не увидела их?

Никогда не смотри назад,

тревожить покой твой не стану;

лучше, как я,

святому молись Каэтану,

чтобы ни ты и ни я, право слово,

не жаждали

встретиться снова.

Заря

Перевод Виктора Андреева

Звон колокольный

в рассветной прохладе, —

слышен и в Кордове он,

и в Гранаде.

Светлые слезы Андалусии, —

видят их девушки

в утренней сини.

И среди гор,

и у моря

в низине.

Юбки мелькают,

стучат каблучки,

ритм солеа́, —

улица светом

вся залита.

Звон колокольный

в рассветной прохладе, —

слышен и в Кордове он,

и в Гранаде.

Поэма о саэте

Перевод Анатолия Гелескула

Лучники

Дорогами глухими

идут они в Севилью.

К тебе, Гвадалквивир.

Плащи за их плечами —

как сломанные крылья.

О, мой Гвадалквивир!

Из дальних стран печали

идут они веками.

К тебе, Гвадалквивир.

И входят в лабиринты

любви, стекла и камня.

О, мой Гвадалквивир!

Ночь

Светляк и фонарик,

свеча и лампада…

Окно золотистое

в сумерках сада

колышет

крестов силуэты.

Светляк и фонарик,

свеча и лампада.

Созвездье

севильской саэты.

Севилья

Севилья — башенка

в зазубренной короне.

Севилья ранит.

Ко́рдова хоронит.

Севилья ловит медленные ритмы,

и, раздробясь о каменные грани,

свиваются они, как лабиринты,

как лозы на костре.

Севилья ранит.

Ее равнина, звонкая от зноя,

как тетива натянутая, стонет

под вечно улетающей стрелою

Гвадалквивира.

Ко́рдова хоронит.

Она смешала, пьяная от далей,

в узорной чаше каждого фонтана

мед Диониса,

горечь Дон Хуана.

Севилья ранит.

Вечна эта рана.

Процессия

Идут единороги.

Не лес ли колдовской за поворотом?

Приблизились,

но каждый по дороге

внезапно обернулся звездочетом.

И в митрах из серебряной бумаги

идут мерлины, сказочные маги,

и вслед волхвам, кудесникам и грандам —

Сын Человеческий

с неистовым Роландом.

Шествие

Мадонна в ожерельях,

мадонна Соледад,

по морю городскому

ты в лодке проплыла:

сама — цветок тюльпана,

а свечи — вымпела.

Минуя перекаты

неистовых рулад,

от уличных излучин

и звезд из янтаря,

мадонна всех печалей,

мадонна Соледад,

в моря ты уплываешь,

в далекие моря.

Саэта

Спешите, спешите скорее!

Христос темноликий

от лилий родной Галилеи

пришел за испанской гвоздикой.

Спешите скорее!

Испания.

В матовом небе

светло и пустынно.

Усталые реки,

сухая и звонкая глина.

Христос остроскулый и смуглый

идет мимо башен,

обуглены пряди,

и белый зрачок его страшен.

Спешите, спешите за Господом нашим!

Балкон

Лола

поет саэты.

Тореро встали

у парапета.

И брадобрей

оставил бритву

и головою

вторит ритму.

Среди гераней

и горицвета

поет саэты

та самая Лола,

та непоседа,

что вечно глядится

в воду бассейна.

Рассвет

Певцы саэт,

вы слепы,

как любовь.

В ночи зеленой

стрелами саэт

пробит каленый

ирисовый след.

Уходит месяц

парусом косым.

Полны колчаны

утренней росы.

Но слепы лучники —

ах, слепы,

как любовь!

Силуэт Петенеры

Перевод Виктора Андреева

Колокол

Зачин

На желтой

башне

колокол гудит.

Над желтым

ветром

гул его летит.

На желтой

башне

колокол молчит.

А пыль по ветру

сребристым парусом летит.

Дорога

Едут сто всадников в черном

не по родным полям —

над рощами апельсинными,

по небесам.

Ни в Кордову, ни в Севилью

им не войти.

И не будет Гранады

на их пути.

Задремавшие кони

их довезут

до лабиринта с крестами,

в котором их песни ждут.

Вскрикнув семь раз перед смертью,

не по родным полям —

едут сто андалусцев

по небесам.

Танец

В саду Петенеры

Под ветвями сада

в темноте ночной

шесть цыганок танец

начинают свой.

Под ветвями сада…

их волосы украшены —

красное на черном —

розами бумажными.

Под ветвями сада…

сумрачный покров

обожжен цыганским

жемчугом зубов.

Под ветвями сада…

тени их длинны,

в страстном танце тянутся

до луны.

De profundis^[1]

Сном вечным под землею

уснули сто влюбленных,

безмолвная поникла

листва дерев зеленых.

Красны, длинны дороги

среди просторов знойных.

А Кордовы оливы —

как память о покойных.

Сном вечным под землею

уснули сто влюбленных.

Погребальный звон

На желтых

башнях

колокола гудят.

Над желтым

ветром

гулы их летят.

А по дороге

смерть не спеша идет,

венком цветов увядших

ее венчал народ.

И вот уже запела,

рыдая,

виуэла.

На желтых башнях

колокола молчат.

А пыли облачка по ветру

сребристым парусом летят.

Две девушки

Перевод Виктора Андреева

Лола

В тени апельсинных деревьев

Лола пеленки стирала;

глаза у нее — зеленые,

голос — цвета фиалок.

Цветущий сад

до чего же хорош для любовных услад!

Вода по саду струится,

жарким солнцем согрета;

воробышек зачирикал

среди оливковых веток.

Цветущий сад

до чего же хорош для любовных услад!

Когда истончится мыло

и Лола закончит стирать,

придут сыновья-торерильо.

Цветущий сад

до чего же хорош для любовных услад!

Ампаро

Ампаро,

ты в доме сейчас одна,

в платье белом и длинном.

(В саду у окна

нард с жасмином.)

Ты слушаешь, глядя в окно,

садовых фонтанов струенье

и, желтое в свете заката,

кенара пенье.

Ты видишь дрожь кипариса —

на ветках его птичья стая.

О чем задумалась ты,

узор по канве вышивая?

Ампаро,

ты в доме сейчас одна.

Что за жестокая кара —

хочу и не в силах сказать:

тебя я люблю,

Ампаро!

Виньетки с фламенко

Перевод Виктора Андреева

Кафе и песня

Сияние ламп

и отблеск зеркал зеленый.

На сцене Паррала ведет

разговор напряженный

со смертью.

Ее зовет.

Но пока что не слышен

смерти приход.

Зовет ее снова и снова.

Сидящий в кафе народ

замер, едва не рыдая. А в зеркалах,

что зеленым светом мерцают,

длинные змеи шелка

мелькают.

Заклинаю

Вздрогнувшая рука,

словно медуза,

ослепила болезненный глаз

кадила.

Трефовый туз.

Ножницы крестом.

Над ладанным белым дымком —

нечто, похожее

на крота

и на мотылька.

Трефовый туз.

Ножницы крестом.

Сердце незримо сжато.

Ты это видишь?

Сердце,

что ветром отражено.

Трефовый туз.

Ножницы крестом.

Memento^[2]

Когда я умру,

похороните меня с гитарой

в песчаном яру.

Когда я умру —

в апельсиновой роще,

омытой дождем поутру.

Когда я умру —

во флюгерной башенке,

стынущей на ветру.

Когда я умру!

Три города

Перевод Анатолия Гелескула

Малагенья

Смерть вошла

и ушла

из таверны.

Черные кони

и темные души

в ущельях гитары

бродят.

Запахли солью

и женской кровью

соцветия зыби

нервной.

А смерть

все выходит и входит,

выходит и входит…

А смерть

все уходит

и все не уйдет из таверны.

Квартал Кордовы

Местный ноктюрн

Ночь как вода в запруде.

За четырьмя стенами

от звезд схоронились люди.

У девушки мертвой,

девушки в белом платье,

алая роза зарылась

в темные пряди.

Плачут за окнами

три соловьиных пары.

И вторит мужскому вздоху

открытая грудь гитары.

Танец

Танцует в Севилье Ка́рмен

у стен, голубых от мела,

и жарки зрачки у Кармен,

а волосы снежно-белы.

Невесты,

закройте ставни!

Змея в волосах желтеет,

и словно из дали дальней,

танцуя, встает былое

и бредит любовью давней.

Невесты,

закройте ставни!

Пустынны дворы Севильи,

и в их глубине вечерней

сердцам андалусским снятся

следы позабытых терний.

Невесты,

закройте ставни!

Сцена с подполковником жандармерии

Знаменный зал.

Подполковник. Я подполковник жандармерии.

Сержант. Так точно.

Подполковник. И никто мне не смей перечить.

Сержант. Никак нет.

Подполковник. Меня приветствует архиепископ в мантии. Одних кистей двадцать четыре, и все лиловые.

Сержант. Так точно.

Подполковник. Я — подполковник. Под-полковник. Я — подполковник жандармерии.

Ромео и Джульетта — лазурь, белизна и золото — обнимаются в табачных кущах сигарной коробки. Карабинер гладит ружейный ствол, полный подводной мглой.

Голос (снаружи).

Полнолунье, полнолуньев пору сбора винограда. Лунно светится Касорла, тенью кроется Кесада.

Полнолунье, полнолунье. На луне тоскует кочет. Полнолунье, мой алькальд, ваших дочек заморочит.

Подполковник. Что это?

Сержант. Цыган.

Взглядом молодого мула цыган затеняет и ширит щелки подполковничьих глаз.

Подполковник. Я подполковник жандармерии.

Цыган. Вижу.

Подполковник. А ты кто такой?

Цыган. Цыган.

Подполковник. Что значит цыган?

Цыган. Что придется.

Подполковник. Как тебя зовут?

Цыган. Попросту.

Подполковник. Говори толком!

Цыган. Цыган.

Сержант. Я встретил его, и я его задержал.

Подполковник. Где ты был?

Цыган. На мосту.

Подполковник. Так. Через какую реку?

Цыган. Через любую.

Подполковник. И… что же ты там замышлял?

Цыган. Сахарную башню.

Подполковник. Сержант!

Сержант. Я, господин жандармский подполковник!

Цыган. Я придумал крылья и летал. Мак и сера на моих губах.

Подполковник. Ай!

Цыган. Что мне крылья! Я и так летаю. Талисманы и тучи в моей крови.

Подполковник. Айй!

Цыган. В январе цветут мои апельсины.

Подполковник. Аййй!

Цыган. И в метели зреют.

Подполковник. Айййй! Пум, пим, пам. (Падает мертвый.)

Его табачная душа цвета кофе с молоком улетает в окно.

Сержант. Караул!

Во дворе казармы четверо конвоиров избивают цыгана.

ПЕСНЯ ИЗБИТОГО ЦЫГАНА

Двадцать и два удара.

Двадцать и три с размаху.

Меня обряди ты, мама,

в серебряную бумагу.

Воды, господа гвардейцы!

За каплю вознаградится!

Воды, где весло и солнце!

Воды мне, воды, водицы!

Ай, полицейский начальник

там наверху на диване!

Таких платков не найдется,

чтоб эту кровь посмывали.

Сцена с Амарго

Пустошь.

Голос.

Амарго.

Вербная горечь марта.

Сердце — миндалинкой горькой.

Амарго.

Входят трое юношей в широкополых шляпах.

Первый юноша. Запоздали.

Второй. Ночь настигает.

Первый. А где этот?

Второй. Отстал?

Первый (громко). Амарго!

Амарго (издалека). Иду!

Второй (кричит). Амарго!

Амарго (тихо). Иду.

Первый юноша. Как хороши оливы!

Второй. Да.

Долгое молчание.

Первый. Не люблю идти ночью.

Второй. Я тоже.

Первый. Ночь для того, чтобы спать.

Второй. Верно.

Лягушки и цикады засевают пустырь андалусского лета. Амарго — руки на поясе — бредет по дороге.

Амарго.

А-а-а-ай…

Я спрашивал мою смерть…

А-а-а-ай…

Горловой крик его песни сжимает обручем сердца тех, кто слышит.

Первый юноша (уже издалека). Амарго!

Второй (еле слышно). Амарго-о-о!

Молчание.

Амарго один посреди дороги. Прикрыв большие зеленые глаза, он стягивает вокруг пояса вельветовую куртку. Его обступают высокие горы. Слышно, как с каждым шагом гулко звенят в кармане серебряные часы. Во весь опор его нагоняет всадник.

Всадник (останавливает коня). Доброй вам ночи!

Амарго. С Богом.

Всадник. В Гранаду идете?

Амарго. В Гранаду.

Всадник. Выходит, нам по дороге.

Амарго. Выходит.

Всадник. Что ж вы не садитесь ко мне на лошадь?

Амарго. Я на ноги не жалуюсь.

Всадник. Еду из Малаги.

Амарго. В добрый час.

Всадник. У меня там братья.

Амарго (угрюмо). Много?

Всадник. Трое. У них выгодное дело. Торгуют ножами.

Амарго. На здоровье.

Всадник. Золотыми и серебряными.

Амарго. Достаточно, чтобы нож был ножом.

Всадник. Вы ничего не смыслите.

Амарго. Спасибо.

Всадник. Ножи из золота сами входят в сердце. А серебряные рассекают горло, как соломинку.

Амарго. Значит, ими не хлеб режут?

Всадник. Мужчины ломают хлеб руками.

Амарго. Это так.

Конь начинает горячиться.

Всадник. Стой!

Амарго. Ночь…

Горбатая дорога змеит лошадиную тень.

Всадник. Хочешь нож?

Амарго. Нет.

Всадник. Я ведь дарю.

Амарго. Да, но я не беру.

Всадник. Смотри, другого случая не будет.

Амарго. Как знать.

Всадник. Другие ножи не годятся. Другие ножи — неженки и пугаются крови. Наши — как лед. Понял? Входя, они отыскивают самое жаркое место и там остаются.

Амарго смолкает. Его правая рука леденеет, словно стиснула слиток золота.

Всадник. Красавец-нож!

Амарго. И дорого стоит?

Всадник. А хочешь такой? (Вытаскивает золотой нож, острие загорается, как пламя свечи.)

Амарго. Я же сказал, нет.

Всадник. Парень, садись на круп!

Амарго. Я не устал.

Конь опять испуганно шарахается.

Всадник. Да что это за конь!

Амарго. Темень…

Пауза.

Всадник. Как я уж говорил тебе, в Малаге у меня три брата. Вот как надо торговать! Один только собор закупил две тысячи ножей, чтобы украсить все алтари и увенчать колокольню. А на клинках написали имена кораблей. Рыбаки, что победнее, ночью ловят при свете, который отбрасывают эти лезвия.

Амарго. Красиво.

Всадник. Кто спорит!

Ночь густеет, как столетнее вино. Тяжелая змея южного неба открывает глаза на восходе, и спящих заполняет неодолимое желание броситься с балкона в гибельную магию запахов и далей.

Амарго. Кажется, мы сбились с дороги.

Всадник (придерживая коня). Да?

Амарго. За разговором.

Всадник. Это не огни Гранады?

Амарго. Не знаю.

Всадник. Мир велик.

Амарго. Точно вымер!

Всадник. Твои слова!

Амарго. Такая вдруг тоска смертная!

Всадник. Оттого что скоро придешь. А что тебе там делать?

Амарго. Что делать?..

Всадник. И когда ты на месте, на что оно тебе?

Амарго. На что?..

Всадник. Я вот еду на коне и продаю ножи, а не делай я этого — что изменится?

Амарго. Что изменится?..

Всадник. Добрались до Гранады.

Амарго. Разве?

Всадник. Смотри, как горят окна!

Амарго. Да, действительно…

Всадник. Уж теперь-то ты не откажешься сесть на коня.

Амарго. Еще немного…

Всадник. Да садись же! Скорей! Надо поспеть, пока не рассвело… И бери этот нож. Дарю!

Амарго. А-аа-ай!

Двое на одной лошади спускаются в Гранаду.

Горы в глубине порастают цикутой и крапивой.

ПЕСНЯ МАТЕРИ АМАРГО

Руки мои в жасмины

запеленали сына.

Лезвие золотое.

Август. Двадцать шестое.

Крест. И ступайте с миром.

Смуглым он был и сирым.

Душно, соседки, жарко, —

где поминальная чарка?

Крест. И не смейте плакать.

Он на луне, мой Амарго.

Примечания

1

Из глубины (лат.) — начало заупокойной католической молитвы.

2

Помни 〈о смерти〉 (лат.).