Ты есть, но тебя нет

Фаина Богданова

Инна выросла на юге Казахстана. Здесь она встретила первую любовь, но затем познакомилась с «русским немцем», и он перевернул ее жизнь: здесь были и измены, и разочарования, и бесконечные переезды – сперва по России, а затем – эмиграция в Германию, где она и спустя годы не сможет избавиться от ностальгии… а еще – от острого сожаления о первой любви, которую она потеряла.Ее история переплетается с судьбами двух других героинь, и решения, которые они принимают, часто неожиданны для них самих.

Часть II. Инна

Инна распахнула дверь времянки и зажмурилась от солнца. Свет упал на копну ее золотистых волос. Инна поправила сползшую с плеча лямочку сарафана, еще больше обнажившую ее светлую кожу.

Год назад, двадцатилетние, они с Виктором сыграли свадьбу и поселились в этой маленькой двухкомнатной времянке. Времянка находилась во дворе большого свежевыбеленного дома ее свекрови Гильды. Стекла в голубых оконных рамах блестели на солнце. Да, солнца в Душанбе много, а дожди даже осенью редкость. Зима — она только на календарных листочках — декабрь, январь, февраль… Снег выпадает редко, на один-два часа, но сразу тает, и на небе снова сияет солнце.

Инна оглядела двор. Тут росли три гранатовых дерева. Плоды граната напились солнца, скоро их можно будет рвать. Тот, кто когда-то жил здесь, посадил виноградную лозу и смастерил шпалеры, по которым она тянулась вверх. Теперь зеленый навес закрывал часть двора от солнца.

Стояла осень, виноградные листья уже начали желтеть, а между ними виднелись черные и зеленые гроздья. Инне захотелось винограда, и она поспешила в сарай за лестницей.

Открыв дверь, она увидела Гельмута, мужа свекрови, — он стоял, согнувшись, около полки с коробками. Его поседевшая голова лежала на согнутой руке, плечи тряслись. Он плакал навзрыд, но беззвучно, чтобы никто не услышал. Как мужчина, которого унизила любимая женщина.

— Что случилось? — спросила Инна.

Гельмут поднял голову — его покрасневшие глаза были полны слез.

— Гильда снова выгоняет меня, — сдавленно произнес он.

— Почему? Что случилось?

Впрочем, ответ она знала — ничего не случилось, просто свекрови надоел ее муж. Она помнила, как Эмиль, отец Виктора, приехал на их свадьбу. Отец все-таки. За день до свадьбы Гельмут исчез.

— А где он? — поинтересовалась Инна у свекрови.

— А я его выгнала, — сказала свекровь. — Нечего ему сейчас здесь делать!

Инна удивлялась поступкам свекрови. Гильда вела себя так, как было удобно ей; она не задумывалась о том, что чувствует человек, которого выгоняют из дома.

На следующий день после свадьбы свекровь зашла к ним во времянку и спросила Виктора:

— Твой отец хочет тут остаться жить, что скажешь?

— А как же Гельмут? — удивился Виктор.

— Я найду как от него избавиться, — ответила свекровь.

Инна ужаснулась: как так можно? Даже собак не выгоняют, а здесь человек! Но Гельмуту повезло — после скандала с Гильдой Эмиль уехал в Талас. И Гельмут вновь появился в доме, счастливый.

И вот теперь происходит то же самое. Что свекровь задумала на этот раз?..

***

Инна пыталась успокоить Гельмута, но он не слушал ее. Иногда человека нужно просто оставить одного, чтобы он мог выплакать обиду и принять решение.

Инна вышла из сарая. Рвать виноград ей расхотелось. Она вернулась во времянку, села на край кресла, где лежал клубочком кот Кеша. Кеша приоткрыл зеленые глаза, потянулся и продолжил смотреть свои кошачьи сны. Инна, поглаживая его по голове, размышляла над ситуацией. Следовало дождаться Виктора с работы и поговорить с ним.

Она встала и подошла к окну. Солнце шло на закат. Из времянки был виден весь дом Гильды. Оконные стекла поблескивали в лучах заходящего солнца. Крыльцо перед входной дверью Гельмут недавно выкрасил в коричневый цвет.

Похожие дома были у этнических немцев в ее родном городе Талды-Кургане в Казахстане.

***

В Казахстан, Киргизию и прочие азиатские республики СССР «русских немцев» занесло во время Великой Отечественной, куда их высылали ввиду войны, там они и осели — те, кто не попал в трудармию, из которой мало кто вернулся живым. Казались они какими-то… другими. Их дома, и те были «особенными»: побеленные и свежевыкрашенные, с ухоженными дворами. Перед домами в летнее время немцы в обязательном порядке высаживали цветы.

Цветы можно было увидеть возле любого дома в Талды-Кургане, но у немцев они росли как-то по-особенному. Это как борщ у разных хозяек — продукты одни и те же, а вкус разный.

Мама Инны каждый год высаживала розы, и когда они расцветали, все вокруг благоухало. А еще весной цвели красные пионы и два куста сирени: у двери росла белая, а позади дома — сиреневая. Инна вдыхала этот запах по утрам, отправляясь в школу, а когда начинались экзамены, искала сиреневый цветочек с пятью лепестками: а вдруг поможет.

В Душанбе Инна скучала по дому — вспоминала глубокое синее небо родного городка, на которое вдруг набегала грозовая туча и проливалась огромными упругими каплями, превращавшимися в струи, резко сходившие на нет и оставлявшие после себя огромные зеркала луж и неповторимый запах свежести.

Да, это было в другой жизни: залитый солнцем Талды-Курган и на его окраине — дом на двух хозяев с огородиком. Вход утопает в сирени, и из окна видно, как ветер колышет цветы «золотые шары». Жарко, можно ходить в сарафанчике и валяться на поляне неподалеку от дома — разглядывать жучков, затерявшихся в траве. Только в темноте возвращаешься домой и, когда засыпаешь, слышишь, как вдалеке журчит арык, перекатывая мелкие камушки.

А зимой — снег: легкий, пушистый. Он шел стеной, но, как только похолодает, из него уже ничего нельзя было слепить, и Инна сидела дома, разглядывая узоры на окнах — в них можно было увидеть целый мир… Крутилась виниловая пластинка — Инна слушала песни и мурлыкала слова, в смысл которых даже не вдумывалась. И запах угля, который она никогда не забудет. Она прибегала с мороза, прижималась к печке, из которой подмигивали горячие угольки. Мама приносила высохшее на морозе постельное белье, стоявшее колом, — они развешивали его в доме на веревках, и ткань начинала потихоньку оттаивать, рождая запах морозной свежести, который тоже остался с ней навсегда. Инна опускала лицо в этот морозный пододеяльник и вдыхала его аромат…

Весной просыпался арык — вода в нем бежала, мешаясь с кашицей подтаявшего снега, которая к вечеру покрывалась ледяной узорчатой паутинкой.

Паутинки, только уже другие, невесомые, летали в воздухе осенью. Погреб набивался провизией: деревянные бочки наполняли помидорами, огурцами, которые перекладывались вишневыми и дубовыми листьями, пересыпались солью. В погребе всегда было прохладно — там хранилась картошка, стояли стеклянные банки с вишневым компотом.

В середине осени улетали журавли — сначала бродили по полям, ждали своего часа, а потом поднимались в воздух с протяжным прощальным криком и летели клином прочь, к теплу.

По утрам отец отводил Инну в садик и бежал на работу. Инна оставалась в облаке детского гомона и сладковатого запаха манной каши. После обеда их отводили на прохладную, лишь слегка утепленную веранду, и дети, устраиваясь на тихий час, старались быстрее нырнуть под одеяло, чтобы согреться. Ослепительно белое белье приятно пахло крахмалом.

Первое сентября тоже имело свой запах — запах астр. Была школьная форма с белым фартуком, и мама рядом.

Мама заставляла дочерей Инну и Надю натягивать бежевые хлопковые чулочки на резинке и рейтузы, доходившие до колен. Перед уроками девочки бежали в школьный туалет, стягивали с себя рейтузы и засовывали их в портфель.

С начала войны этнические немцы составляли основное население Талды-Кургана — их переселили из Поволжья. В классе у Инны немцев было 26 из 32-х учащихся. Они говорили на русском, а вот переселенцы постарше общались между собой на немецком языке — и Инна иной раз думала, идя по улице и улавливая их говор: как же режет слух! Да еще давало себя знать отторжение из-за фильмов о войне. Многие считали местных немцев причастными к ней. И далеко не все осознавали, что ведь и трудармия унесла тысячи жизней.

В Казахстане немало колхозов было почти полностью немецкими. Оказавшись в таком, с трудом верилось, что это Казахстан: все было ухожено, повсюду росли цветы: немцы привезли с собой свою любовь к чистоте и порядку. Женились они в основном на своих, и, наверно, правильно делали — им было потом легче уезжать в Германию «кланами».

Вообще, Казахстан тогда был похож на некую малую Россию. Казахов можно было увидеть, пожалуй, только на автовокзале, перебегающими с автобуса на автобус в своих «деревенских» одеждах: длинных платьях, жилетках. В школах наряду с немцами учились русские, встречались корейцы. Инна не видела ни одной казахской семьи в своем окружении. Лишь позже, когда немцы начали эмигрировать в Германию, а русское население — переселяться в Россию, городок стали заполнять казахи, переезжавшие из аулов.

В Душанбе Инна иногда вспоминала детство. Время комсомольских строек и первомайских демонстраций с транспарантами и портретами вождей. И как она, новоиспеченная пионерка, возвращалась домой — дошла до перекрестка и долго стояла, показывая всему миру свой красный галстук…

Что до Первого мая, то этот день был для Инны особым: проснувшись, она каждый год обнаруживала у кровати новые сандалики. Запах их кожи был навсегда связан для нее с детством. А еще на стуле в этот день висело новое платье. Мама умудрялась покупать им с сестрой обновки к празднику, откладывая на них по копеечке.

***

В восьмом классе подобралась у Инны компания: Коля, увлекавшийся фотографией и творивший волшебство в комнатке с красным светом, Пашка и Оля — обычно собирались на лавочке возле ее дома.

Ох уж эти лавочки… Они были особенным местом: стояли практически возле каждого частного дома и на них обсуждалось все — как в большой деревне. Разве что с декабря по февраль (зима в В Южном Казахстане короткая) они пустовали, а в остальное время на них сплетничали тетки и бабульки. С наступлением сумерек приходило время молодежи — на этих лавочках ребята пели песни под гитару, целовались и мечтали, вдыхая запахи вишни, яблони, сирени…

В один из вечеров, когда они всей компанией разглядывали новенький Колькин фотоаппарат, на перекрестке появился Сашка. Он подошел к ним своей неторопливой походкой — рыжеватые коротко стриженные волосы, одна рука в кармане. Инну сразу что-то в нем зацепило. Бросилась в глаза его серая водолазка с рисунком — сверстники одевались просто и таких не носили. Брюки на нем сидели как влитые, — а ведь другие ребята донашивали вещи братьев, и тут уж как повезет. Как потом выяснилось, отец Сашки, таксист, неплохо зарабатывал. Но Саша этим не бравировал.

Инна грезила, что как-нибудь вечером они останутся вдвоем, будет звучать «Последний желтый лист» модного в те времена Ободзинского, и Саша поцелует ее, — но наедине они так ни разу и не остались.

Эту любовь, как хрустальную вазу, они донесли до окончания школы. В сервантах в те времена у всех стояла хрустальная посуда, которую доставали только по праздникам. А у Инны с Сашей праздника не случилось — «ваза» так и осталась в «серванте». Саша побоялся сделать шаг, чтобы не обидеть свою «тургеневскую девушку». Так и ушел в армию.

А Инна уехала в Душанбе, где поступила в институт. Сашка слал ей из армии письма и раскрывался в них по-новому — теперь он писал и о любви, и об их общем будущем. Инна исправно отвечала на них, но уже была влюблена в Виктора и мечтала о свадьбе.

— А как же Сашка? — спросила ее сестра Надя, когда они говорили по телефону.

Инне стало неловко: она так и не решилась написать письмо и расставить точки над i. И Надя это знала.

Она оставалась для Инны путеводной звездой — единственным человеком, которому Инна доверяла свои тайны.

У самой же Нади жизнь складывалась непросто — подруги завидовали ее красоте и даже неохотно знакомили ее со своими ухажерами… одна даже захлопнула перед ней дверь, сказав, что у нее гости. Надя успела заметить в дверном проеме симпатичных офицеров.

В студенчестве произошло в жизни Нади событие, перевернувшее всю ее жизнь. Училась она в Семипалатинске в медицинском училище — дорога поездом занимала двое суток. В купе вместе с ней ехал молодой парень — он оказался интересным собеседником до такой степени, что Надя влюбилась в него на несколько лет. Он женился, у него родилось двое детей, а она все грезила о нем — чего он так никогда и не узнал.

Надя напомнила Инне о Сашке, но не сказала больше ничего. Видимо, уж такая большая любовь, раз Инна собралась замуж… и как же это странно — даже в Душанбе она встретила немца!

***

Инна ждала Виктора и вспоминала, с чего началась их история.

В школе она мечтала о факультете журналистики. Писала в дневник стихи. Тогда была мода на дневники — их украшали вырезками красивых лиц из журналов. Девчонки покупали в киосках фотографии известных актеров и актрис, развешивали по стенам и мечтали быть похожими на них. Они ждали, что однажды выпорхнут из родительского гнезда и, подкрасив губки, побегут по коридору института к своей мечте.

Но увы, мама Инны не разделяла грез дочери — ослушаться и не поступать в Политехнический институт в Душанбе Инна не могла. Там, в Душанбе жила мамина подруга, которой было поручено «последить» за Инной.

Так Инна впервые оказалась в другой республике — Таджикистане.

В аэропорту Душанбе Инну встретила тетя Рая, полноватая женщина с гладко зачесанными темными волосами. Поехали к ней домой на маршрутке — из-за духоты были открыты окна.

Совсем другой мир! Вроде бы та же Средняя Азия, а все здесь было по-другому. Oтовсюду доносилась таджикская музыка. По улицам сновали женщины в ярких национальных костюмах с орнаментом: платьях и шароварах, доходящих до щиколоток, сшитых из местного шелка или атласа; на головах у них были тюбетеечки, из-под которых свисали косички.

— А что за праздник сегодня? — спросила Инна.

— У нас обычный день, — ответила тётя Рая. — Просто таджики очень музыкальный народ!

Инна вертела головой — все было так интересно! На улице стояли большие казаны с пловом. В воздухе витал запах свежеиспеченных лепешек. Эти лепешки пеклись в печах-тандырах: кусочки теста раскатывались, посыпались зирой, и при помощи ковша и крюка с длинной рукояткой закидывались в печь, чтобы прилипнуть к стенкам. В тандырах готовили и самсу — пирожки с начинками.

Квартира у тети Раи оказалась самая обыкновенная: «двушка» с двумя смежными комнатами, скромно обставленная. Тетя Рая жила с маленьким сыном Костей.

— Будешь спать здесь, — указала она на диван в проходной комнате.

***

Через пару дней Инна с тетей Рaей отправились на базар. Издалека слышался гул голосов — продавцы и покупатели торговались. Повсюду чувствовался запах шашлыков и вкуснейшего плова. Шёл август и прилавки ломились от овощей и фруктов. Ничего подобного Инна еще не видела. Попробовала хурму и решила, что это сорт помидоров. Был здесь и любимый виноград — дома, в Талды-Кургане, отец тоже его выращивал. Он любил срезать кисточки винограда и угощать домочадцев. Тогда это было в порядке вещей, они не думали о том, что это когда-нибудь закончится и ничего уже не будет — ни винограда, с заботой выращенного отцом, ни его самого…

А здесь, на душанбинском базаре, Инна увидела — нет, не кисточки, а — огромные кисти винограда, по килограмму каждая. Пропитанный солнцем, виноград вызревал янтарным и необыкновенно сладким. Арбузы и длинные дыни лежали горами, смешивая свои ароматы.

Здесь же располагалась чайхана. На деревянном полу лежала скатерть, вокруг нее на матрасиках-курпачах мужчины, полулежа, пили зеленый чай и вели беседы. Ансамбль из Узбекистана «Ялла» сложил песню о чайхане. Красивая!

В перерывах между поеданием самсы и фруктов Инна готовилась к вступительным экзаменам. На них оказалось много таджиков. Как же они поступят, — удивлялась она, — если на вопросы преподавателей отвечают «Я плохо понимай по-русски»?

На экзамене по математике она никак не могла решить уравнение. Впереди за партой сидел паренек, симпатичный, голубоглазый. Он решил все задачки и все оглядывался на Инну. Он и помог ей.

Первого сентября всех собрали в актовом зале. Инна искала глазами того паренька, но так и не увидела его, как и многих других ребят славянской внешности. Среди поступивших в основном были таджики и узбеки — черноволосые, с карими глазами. Девушек на курсе было четверо, — видимо, их взяли просто «для разнообразия».

Инне стало жаль того паренька, какая, все же, несправедливость!

***

Инна подружилась с двумя девочками — Людой и Риммой. Оторванные от дома, они старались проводить свободное время вместе.

Инна не спрашивала у тети Раи, где отец маленького Костика, но однажды, подвыпив, тетя Рая обмолвилась, что отец ее сына благополучно проживает в другом городе со своей семьей. Как-то она ездила в командировку в этот город, а вернулась домой уже беременной.

Двухлетний Костик рос капризным и требующим внимания ребенком. Инна словно попала в западню, где ее без конца контролировали. Конфликт произошел неожиданно, можно сказать, на ровном месте.

— Ты возвращаешься с учебы раньше меня, — сказала она. — Забирай, пожалуйста, Костика из сада. И готовь ужин к моему приходу.

Инне пришлось согласиться.

Так прошел месяц. Девчонки звали ее после занятий погулять или в кино, но Инна бежала в детский сад за Костиком.

— Слушай, это же ненормально, — как-то сказала ей Люда. — Такое впечатление, что ты замужем… А давайте снимем квартиру! Будем жить втроем — Римма как раз ищет жилье, — и ты избавишься от всего этого!

Квартиру они нашли быстро — причем, недалеко от института, лишний час утром можно поспать. Тетя Рая подняла шум и грозила позвонить родителям.

— Я сама им скажу! — бросила Инна, достала чемодан из-под кровати и начала собирать вещи.

Как же ей хотелось почувствовать вкус настоящей студенческой жизни!

***

И он пришел нежданно-негаданно, этот вкус, в тот же день. Инна с чемоданом и сумкой с книгами вышла на остановку. Присев на лавочку, она разглядывала ожидавших автобус людей. Тут она заметила парня, которого уже видела в институте.

Он выгодно выделялся среди других парней — высокий, голубоглазый, со слегка раскачивающейся походкой. Он знал, что интересен, — это было видно по тому, как он с легким прищуром посматривал на девчонок, словно оценивая их.

Он, улыбнувшись, подошел к Инне.

— Ты же с параллельного потока? Уезжаешь? Не будешь учиться? — забросал он Инну вопросами.

— Нет, я просто переезжаю, — ответила Инна.

— Давай помогу! Как тебя зовут?

Парня звали Виктор.

— Какое у тебя красивое имя, — улыбнулся.

Сладкая волна поднялась у нее внутри. Ей нравилось в нем все — и голос, высокий, приглушенный, и его серая куртка, и расклешенные по моде того времени брюки в полоску.

Виктор помог ей донести вещи до квартиры, где уже собрались девочки. И оказалось, что он жил неподалеку…

Потекли студенческие дни — без тети Раи и крикливого Костика. Но из головы у Инны не выходил Виктор — в институте она постоянно искала его глазами. Он был в центре внимания — вечно что-то рассказывал собравшимся вокруг студентам.

Вскоре они столкнулись в коридоре института — оба бежали на лекцию. Виктор бросил на ходу:

— А давай в кино сходим? Сегодня показывают мой любимый фильм — «В бой идут одни старики»!

В кинотеатре они сидели на последнем ряду и весь фильм целовались.

***

Так началась любовь, которая изменила всю ее жизнь. Инна почти забыла про Сашку, которого обещала дождаться из армии.

Виктор был одним из немногих ребят с европейской внешностью, кому удалось поступить в институт. Видимо, его, отличника, оказалось сложно завалить на вступительных.

Они часто ходили в кино и на танцы в летнем парке. В Таджикистане октябрь и ноябрь теплые, поэтому танцплощадки не закрывались почти до самой середины ноября.

Обнявшись, они кружили по улицам со спидолой в руке — болтали о студенческой жизни. Осень набирала силу, желтые листья кружились в воздухе и падали на землю. На душе у Инны было спокойно…

— Пойдем ко мне? — предложил Виктор. — Мама штрудли сварила.

— А что такое штрудли? — спросила Инна.

— Вот как раз и попробуешь! Мама на работе! — улыбнулся Виктор.

Инне стало интересно, что это за еда такая. Студенческая жизнь была без разносолов — стипендии хватало только на то, чтобы заплатить за квартирку из двух крохотных комнат.

В первой комнате стояла печь, которую надо было топить в зимнее время, и столик — девчонки и обедали за ним, и готовились к занятиям, и праздники устраивали. Во второй комнате находилась кровать, спали на ней втроем. Когда до стипендии не хватало денег, девушки переходили только на рыбешку мойву — она стоила двадцать копеек за килограмм. Жарили ее на чадившей сковороде, но мойва была вкусная и сытная.

Инна согласилась попробовать незнакомое блюдо. Виктор жил в большом доме. У двери лежал чистый коврик, стены были выбеленны. Прошли на кухню: стол, покрытый светлой клеенкой, четыре стула, в углу — газовая плита, белые шкафы для посуды. Виктор разогрел штрудли — блюдо из мяса, кислой капусты и кусочков теста.

Едва сели за стол, как в кухню вошла женщина — на вид лет сорока, с хорошей фигурой, в ситцевом цветастом платье и бежевой кофточке. Волосы были собраны в пучок и заколоты шпильками.

— Мам, ты что так рано?

— Сломалась моя швейная машинка, и я ушла пораньше, — ответила мать Виктора.

— Мам, познакомься — это Инна!

— Здрасьте! — мать Виктора бегло оглядела Инну, что-то резко сказала по-немецки и вышла.

«Не понравилась я ей», подумала Инна.

***

Спустя неделю, гуляя с Инной по знакомым улицам, Виктор вдруг сказал, смеясь:

— А у нас гости! Мама пригласила знакомую с дочкой, все ищет мне невесту-немку!

У Инны все внутри похолодело.

— Так что же ты не остался?

— Мне кроме тебя никто не нужен, — ответил Виктор и прижал Инну к себе.

«Какой он честный и надежный!» — Инна отозвалась на его поцелуй.

***

У Люды и Риммы тоже появились мальчики. Все вместе они собирались в их квартирке, пели песни под гитару…

Приближались летние каникулы. Инна так ждала их! Скорее бы сдать сессию — и вперед, в родной Талды-Курган! Она очень скучала по родителям, подругам и своему городу. Но после сессии студентов собрали в актовом зале, и декан сообщил, что каникул не будет: их курс повезут «на практику» — на заводы Таджикистана. Возмущаться было бесполезно…

Конец ознакомительного фрагмента.