У входа в Шахрай

Ураз Баева, 2022

Аян Монке, старший сын Министра покоя подземного города Шахрай, как и все его жители, даже не подозревал, что на поверхности есть жизнь. Сотни лет, проведенные под землей, убедили шахрайцев: кроме выжженной земли и отравленного воздуха там ничего нет.Но проснувшись в степи в окружении гор, Аян поменял свое мнение. Деревни выживших, древние заброшенные города и племена мутантов-кочевников – все это доказало молодому Монке, что от Шахрая прячут огромный мир свободы, полный приключений. Но кто это делает и зачем? И не связано ли это с таинственным попаданием Аяна на поверхность?

Глава 2

Солнце поднялось высоко и золотило застывший пейзаж, утопающий в зное. Аян решил идти к горам — он надеялся найти там вход в город. Или, на худой конец, тень и воду. Он страдал от жажды, голова раскалывалась. Каждый вдох обжигал легкие, открытые участки кожи покрылись волдырями и ему все время приходилось щуриться из-за яркого света, к которому глаза еще не привыкли.

Идти было тяжело не только из-за жары и жажды. Участки сухой земли перемежались с островками колючек со звенящими корзинками-колокольчиками. Они цеплялись за брючины и позвякивали, когда Аян проходил мимо. Он попробовал раскусить одну такую корзинку и тут же выплюнул, морщась и оплевываясь.

В голове у Аяна не укладывалось, как он мог оказаться на Поверхности. Было странное ощущение, что картине в его памяти не хватает важного элемента. Он брел по выжженной степи, пока мозг прокручивал разрозненные фрагменты вчерашнего вечера.

«А что, если это было не вчера?» Возникшая из ниоткуда мысль заставила Аяна остановиться. «Может, меня держали где-то несколько дней? Может, пытали? А потом решили избавиться от свидетеля.» Он поплелся дальше. Очередная колючка потянулась за штаниной, пожелав прокатиться за его счет, но у Аяна не было сил ее отдирать. Колючка оторвалась от куста и повисла на брюках. «Но что им было нужно? И почему я ничего не помню? Ох! Сволочи, пробили мне голову!»

Далеко впереди опустилась и снова взмыла птица. Аян уже видел ее часом раньше. Теперь он не удивился, хотя в первый раз его охватил ужас. Тогда птица долго планировала над ним, и Аян боялся, что она нападет и выколет ему глаза. Но, посчитав его несоблазнительной добычей, птица улетела. Теперь она, видимо, передумала и решила вернуться. А может, это была ее сестра — такой же мутант, переживший Великую Вакцинацию благодаря своему уродству. Аяну оставалась надеяться, что вкусы этой птицы такие же, как у ее товарки. Он пошел дальше, шаг за шагом уходя все дальше от того пустыря, на котором очнулся.

«Почему меня принесли сюда? И как они смогли это сделать? Все входы и выходы на Поверхность были затеряны еще при Первом Губернаторе? И кто эти самые они? Неужели Эрны?»

Аян смотрел под ноги, открыв глаза ровно на столько, чтобы видеть, как движется под ним земля. «Точно! Рому был вне себя от гнева. А когда он узнал об отставке отца, это должно было взбесить его еще больше. Но как он… Что это еще?!»

Он услышал незнакомый ритмичный звук и вскинул голову. К нему мчался всадник.

***

Шахрайские городские лифты, в отличии от социальных, работали на славу. Упругие тросы терлись друг о друга, сплетались стальными жилами и гудели, поднимая и опуская вечно спешащих куда-то горожан. Вверх-вниз, вверх-вниз. Аян смотрел сквозь стеклянную дверь лифта, как медленно сменяются этажи Шахрая, в то время как Мирас спорил с отцом.

— Сын, тебе пора определиться с профессией. Что ты думаешь о работе в Совете? Или заняться скотоводством, как родственники твоей матери. — Сейт так прямо держал голову, будто в воротник его пиджака были вставлены иглы, и он боялся уколоться.

— Отец, я бы хотел работать в Министерстве…

«Плохая идея, — подумал Аян. — Сейчас отец заведет любимую песню про предназначение».

И правда, Сейт тут же ответил:

— Мирас, Министерством Покоя целиком и полностью будет руководить Аян. Выше него ты не прыгнешь, а мой сын не должен быть на вторых ролях, даже если на первой — другой мой сын. В Совете ты построишь отличную карьеру. Завтра же замолвлю за тебя слово…

Аян перестал слушать. Он облокотился на стеклянную стену и задрал голову вверх. Мосты и улицы закрывали весь вид, однако Аян все же доставал взглядом до начала рабочего района. «Вряд ли Миру понравится часто там бывать», — заключил он.

Квартиры там были куда меньше и скромнее домов в нижней части города, а люди не представляли себя работниками Министерств. Они проживали свои короткие жизни на фермах или заводах. Первые включали в себя разведение птиц и овец, обеспечивая Шахрай мясом, молоком и шерстью. Для любителей шелка в городе разводили бабочек-шелкопрядов — дело трудоемкое, но высоко ценимое городскими модницами. В шахрайских теплицах росло множество растений, но самым важным продуктом оставался картофель, возведенный в ранг главной пищи любого стола. Где-то наверху даже стоял памятник этому корнеплоду.

Аян сморгнул. Перед ним проплывал этаж культурного центра Шахрая. Новый Театр заслуженного артиста Бисека Шанно ослеплял белоснежными стенами. Будучи подростком Аян посещал спектакли и с тех пор решил, что ему не нравится кривляние актеров на сцене. Особенно, когда нужно проявлять творческий взгляд и видеть в располневшей уважаемой матроне молодую героиню любовной трагедии.

Театр скрылся где-то наверху и показалась Гимназия Губернатора Зинура Второго, одна из немногих заполненных школ в городе. В ней, как и везде, преподавали религию, основы семейных традиций и базовые знания, такие как арифметика и чтение. В заведение попадали дети из привилегированных семей и нередко ученики с высшими баллами из других школ — Министерство Науки тщательно отбирало будущие таланты.

— Аян, стань ближе, — попросил Сейт, когда лифт остановился напротив улицы дорогих частных домов.

Стеклянная дверь двинулась в сторону и в лифт вошел шарообразный мужчина с лоснящимися жиром щеками и плешивой бородой. Круглая, размером с куриное яйцо, пуговица на отливающем зеленью бархатном жилете вот-вот готова была издать предсмертный стон и выстрелить Аяну в лоб. Он посторонился и сжался в угол рядом с Мирасом.

— Монке! Дорогой, здравствуй! К Губернатору? — Толстяк пожал руки Сейту и юношам, заняв в лифте столько же места, как и все семейство.

— Аман, рад приветствовать, — вежливо ответил Сейт. — Да, ты ведь тоже приглашен?

— Коне-е-ечно, ну а как же! Вот только заскочу в Совет, — ответил толстяк перед тем, как лифт тронулся вновь. — Ох, Шанша, ненавижу лифты! — Он промокнул гигантским, как скатерть, платком вспотевший лоб.

Перед лифтом прошествовал ряд заведений, баров и ресторанов. В некоторых из них проводили «вечера знакомств». На них, под чутким наблюдением кумушек молодые, не обремененные брачными контрактами люди знакомились с не менее молодыми приятными людьми. Такие вечера были поставлены на поток и приносили немало денег организаторам. Аян знал, что иногда представители девушки (а нередко и парня) могли внести щедрые пожертвования в «вечера», только бы их дитя попало именно на тот, где будет отдыхать холостой отпрыск хорошей семьи.

— Моя бы воля, я бы эти проклятые будки! Ну да ладно, нам некогда разъезжать: работы как всегда, сам знаешь. В Министерстве Экономики снова какой-то переполох, вечно у них что-то не сходится! А нам в Совете приходится разгребать их отчетность! Даже сегодня. К чему такая срочность? — Он недовольно надул губы и покосился на Сейта. — А ты рано, Монке. Боишься опоздать?

— У нас с Губернатором есть некие… дела, которые хотелось бы решить до начала праздника, — ответил Сейт.

«Будут обсуждать наш контракт» — догадался Аян. Аман, однако, пришел к своему выводу.

— Дела? Хм, хм… Монке…

Не имея возможности развернуться, толстяк искоса посмотрел на братьев и будто бы что-то вспомнил. В черных поросячьих глазках загорелась идея.

— Монке, а сыновья у тебя ведь никем не окольцованы? Моя внучка, помнишь, ты видел ее на юбилее…

— Адель?

— Да, Адель! Ей ведь скоро тринадцать, можно бы обсудить женитьбу одного из твоих красавцев на моей единственной внучке. Наша семья, как ты знаешь, известна плодородием!

— Да, это так, — коротко ответил Сейт.

Аян посмотрел на брата — Мирас округлил глаза. «Ну что, посмотрю, как ты будешь радоваться свадьбе с толстушкой Адель!» — ехидно подумал Аян и подмигнул брату.

— О, ваша остановка! — объявил Аман, когда лифт в очередной раз остановился.

Семейство попрощалось с толстяком и кое-как протиснулось наружу. Стеклянные двери выплюнули их прямо на площади Благодетели Сулу, перед домом Губернатора. С верхних этажей можно было увидеть, что он имел форму овала, однако Аяну, стоявшему перед зданием, всегда казалось, что оно круглое. Сложенный из белого мрамора дом, которому больше подходило слово «дворец», светился изнутри. Он привлекал к себе внимание не только проходящих мимо горожан — жилище потомков Шанша был местом поклонения, к которому привозили школьников и делегации рабочих с целью поднятия патриотических настроений. Над белоснежными колоннами блестела золотом лепнина высотой в два человеческих роста: венок раскидистых картофельных листьев обрамлял суровое, но притягательное лицо мужчины, которым мог быть только Шанша. Под лепниной расположился девиз семьи: «ВЕРА В ШАХРАЙ — ДЕЛО ЧЕСТИ, СЛАВЫ, ДОБЛЕСТИ И ГЕРОЙСТВА.»

По табличкам и выстроенным вокруг него бюстов прежних Губернаторов с кратким описанием их заслуг можно было изучить историю Шахрая. Был здесь и Губернатор Самат Пятый, которого в народе прозвали Умным, и Губернатор Рашид Первый (он же единственный), чей период правления отличился самым низким уровнем рождаемости за всю историю города-государства. Последним в ряду блестел под городскими фонарями бюст Старого Губернатора, отца нынешнего правителя.

Проходя мимо бюста, Аян посмотрел на суровое, высеченное из гранита лицо. Высокий лоб и выступающий подбородок говорили о целеустремленности и тяжелом характере их обладателя. Широкие изогнутые брови подчеркивали строгий взгляд раскосых глаз, запрятанных глубоко под нависшими веками. Бюст был совсем новым — его поставили два года назад, когда после нескольких лет борьбы со старостью Старый Губернатор издал последний вздох.

Монке подошли к дому. По лестнице уже поднималось несколько гостей, таких же пунктуальных, как Сейт Монке. Аян надеялся, что весть о смене Рому Эрна в качестве жениха еще не достигла общественных масс и судя по отсутствию любопытных взглядов так оно и было. Пока. Сразу на входе их приветствовали люди из охраны — в основном, служащие Министерства Покоя. В народе их называли покойцами. Подобные мероприятия обязывали их присутствие. Они были одеты в парадную ярко-голубую форму с золотыми аксельбантами и синим кармашком на левой груди. Такого же цвета нашивка на плече изображала герб Шахрая — трапециевидный щит со светящейся аркой внутри.

Один из охранников, молодой парень — по виду ровесник Аяна, открыл рот от восторга, увидев Сейта.

— Господин Министр, позвольте приветствовать! — Он вытянулся по струнке, отсалютовав семейству.

— Поправь кепку, сынок, — коротко ответил Сейт, однако по морщинкам в уголках его глаз, Аян понял, что отец доволен своим подчиненным.

Парень покраснел и тут же кинулся к зеркалу.

— Он от счастья тут же отправится к Шанша, если ты решишь пойти на службу, а? — шепнул брату Аян, когда они двинулись в глубь дома.

Мирас ухмыльнулся.

— Представь меня в форме. Отец на следующий же день сам прикажет меня уволить.

Они рассмеялись, но сразу умолкли, когда к ним повернулся отец. Сейт объявил, что отправится на поиски Губернатора «для решения важных вопросов» (Аян поджал губы на этой фразе), а сыновьям позволил осмотреть дом без него. Стараясь не показывать виду, братья облегченно вздохнули.

— Когда это Молодой Губернатор успел стать самым богатым из рода Шанша? — спустя полчаса спросил у Аяна Мирас, разглядывая гостевой зал Губернаторского дома.

— Похоже, он провел с пользой время, что отлынивал от работы в Совете. С тех пор, как я был здесь в последний раз — кажется, еще когда Старый Губернатор был жив, над домом хорошо потрудились. Эй, ты глянь! Это изумруд в полу?!

Просторное помещение вмещало в себя не меньше двух сотен гостей. Каждый угол, на который падал взгляд, искрился золотом и драгоценными камнями. Гости заполняли пространство, раскрашивая его в густые цвета шелковых тканей. На сцене напротив входа уже развлекал гостей музыкальный коллектив. Певица в узком платье с длинным шлейфом и высоким остроконечным воротом изгибалась под звуки электродомбры, словно впадая в транс. Низкий тембр ее голоса звучал в ушах даже в те моменты, как она замолкала и заставлял что-то в животе сжиматься, когда она затягивала следующую песню, слов которой Аян не мог разобрать. Наполовину горловые звуки с мурчащей подпевкой складывался, по его мнению, в тарабарщину. Однако Мирас зажмурил глаза, по всей видимости получая величайшее наслаждение от музыки.

Витые мраморные колонны хороводом окружали гостей и уходили в «небо» — изображенную на потолке неоново-фиолетовую синь с пушистыми облаками ваты. Свет, отраженный от него, делал лица болезненно серыми. Синева опускалась на стены и размывала границы, «небо» казалось бесконечным. Его нарисовали специально для этого вечера, и некоторые гости нервно поглядывали на потолок, вжимая головы в плечи. Аяну тоже хотелось куда-нибудь спрятаться от этой тяжелой синей массы и, когда Мирас дослушал очередную песню-медитацию, повел брата вглубь зала. Там в тени колонн открывался лучший вид на гостей и под изобилием угощений ломились высокие круглые столы.

–Мир, по тому, как ты оделся, можно подумать, что у нас траур, — заметил Аян, пока брат выбирал между тарталетками с томлеными грибами и аппетитными закусками из вяленой баранины.

Сам он оделся в ярко-синий пиджак, рубашку с нитями серебристых вкраплений и длинные бордовые брюки. Единственным украшением, помимо сдерживающей волосы золотой заколки, были крошечные металлические запонки.

— Скажи спасибо, что обул что-то яркое вместо белых тапочек. А чего мне наряжаться? — отмахнулся Мирас. Он остановил выбор на тарталетках и засучил рукава серого, в самом деле траурного вида, пиджака.

— Наверное ты прав — это ведь не тебя отдают на заклание, как барашка, которых в давние времена забивали в угоду языческих богов, — съязвил Аян.

— Такое правда было? — Для молодого шахрайца жестокое убийство животного, без цели насытиться им, казалось ужасающим, кощунственным преступлением.

Пока брат ел, Аян высматривал Ранию. Он, конечно, никогда не видел невесту, но предполагал, что не спутает именинницу с другими гостями. У него возникла мысль что, если он поговорит с ней до помолвки и объяснит, что не желает целыми днями проводить с будущей супругой, это будет честно. Ведь если Рания надеется на уютное семейное гнездышко, ее ждет разочарование.

Аян указывал брату на разных молодых девиц, а тот отрицательно мотал головой, поглощая одно кушанье за другим, когда за спиной у них раздался тихий напряженный голос.

— А вот и виновник моей одинокой старости! Монке!

Аян развернулся, уже зная, кому принадлежит этот голос.

— Рому Эрн.

Чего-чего, а о претензиях со стороны Эрна Аян не подумал. Перед ним стоял коренастый молодой мужчина с грубо вылепленным лицом — именно так выглядел отпрыск одного из богатейших домов Шахрая, сын Министра Ресурсов. Эрны занимали свой пост не так долго, как Монке, но вовсю пользовались его привилегиями. Гидростанции, рудники, заводы — всем, что подпитывало город энергией, заведовали они. С Эрнами нужно было считаться, если ты хотел занять тепленькое место на арене событий Шахрая. Однако, сейчас Рому выглядел не как представитель высокопоставленного семейства. Его пиджак куда-то подевался, полу расстегнутая рубашка взмокла, он еле-еле стоял на ногах. Судя по всему, бокал с картофельным вином у него в руках был далеко не первым за вечер.

— Как так, Монке? Мой отец… — Рому икнул. — Это должна быть моя помолвка! Чем ты заслужил такую честь? Мой дом оскорблен, отец решил не появляться в этом рассаднике… — Он кивнул и слова оскорбления потонули в вине, которым Эрн запил икоту.

Аяна напрягли металлические нотки в голосе Рому и одновременно удивили его слова. Неужели Рому не знает, что его отец в опале и находится на волоске от того, чтобы потерять пост? Он постарался подобрать слова и замешкался, но Мирас опередил его. Он подошел к Рому и положил руку тому на плечо.

— Рому, так бывает. Тебе подыщут другую девушку, да будет плодороден ваш брак, и…

Тот скинул руку с плеча и плюнул на пол. В темных глазах горела такая неприкрытая, редкая для Шахрая ненависть, что Мирас отпрянул.

— Это должна быть моя помолвка! Все знали! Теперь люди будут гадать, что заставило Губернатора променять Эрнов на патрульщиков с дубинками! Чем я плох?

Он был прав. Слухи о том, что Ранию пообещали Эрнам, разошлись давно, и помолвка была лишь делом времени. Аян понимал, что Рому придется еще хуже, когда объявят об отставке отца, но не мог промолчать, когда Эрн продолжил оскорблять Монке.

— Держи язык за зубами, Эрн, а то как бы эти дубинки не прошлись по твоим бокам!

Мирас ахнул.

— Аян, он не в себе, — успокаивал он невольных соперников. — Рому, так решил Губернатор. А ты — иди домой.

— Ну уж нет. — Рому подскочил к Аяну и дыхнул на него картофельным перегаром. Аян поморщился. — Не вам, Монке, мне приказывать. Твой отец решил подмазаться к Губернатору, забыв, что ваша работа — обслуга, вы ничего не производите, в то время как сам Губернатор повис на титьке нашего Министерства. Ты знаешь, какие дела он ведет с отцом? Не-е-е-ет, Монке, вас в жизни не допустят к таким важным вопросам…

Аян не выдержал. Он схватил Рому за грудки, державшаяся на честном слове рубашка треснула где-то сбоку. Противник уперся руками в плечи Аяна, скаля зубы. С лица его стекал пот, в глазах не осталось и следа опьянения. Послышались испуганные возгласы — только теперь гости обратили на них внимание. Краем глаза Аян увидел, как испуг на лицах ближайших свидетелей смешался с любопытством и жаждой зрелища. Не каждый день в Шахрае увидишь стычку.

— Не приписывай себе чужие заслуги, — процедил он, притянув лицо Рому так близко к своему, что почувствовал кислый запах его пота. Мирас отбросил идею успокоить соперников и теперь стоял рядом, готовый в любой момент прийти брату на помощь. — Ты в жизни не работал и дня. Вали отсюда, пока тебя не вышвырнула охрана и твоему отцу не пришлось извиняться за сыночка-хулигана.

— Да что ты…

— Что здесь происходит? — Голос Сейта раздался так близко и, хотя он был спокойным и тихим, Аян вздрогнул. Рому, вопреки своей браваде, тоже.

Они отступили друг от друга. Несколько мужчин и женщин с интересом разглядывали представление. Аян узнал одну из них — старуху с разукрашенным лицом, высокой прической и в таком узком платье, что оно обтягивало все ее унылые прелести, проигравшие борьбу с силой притяжения. Завсегдатай всех сплетнических сборищ (он был уверен, что такие существуют) и его дальняя родственница со стороны матери — все в Шахрае так или иначе были друг другу родственниками. Аян не сомневался, что с подачи этой матроны весть о стычке в ближайшие минуты достигнет противоположного конца зала. По ее довольному выражению лица он понял, что прав. Выражение лица Сейта говорило о другом.

У главы семейства Монке была одна из редчайших родительских черт характера. В ситуациях, когда его сыновья шалили (а случалось это нередко и, в основном, с Аяном), Сейт не высказывал неодобрение прилюдно. Дома следовал разговор с разбором событий и подробное объяснение, почему не стоит поступать так или иначе и какие последствия может принести проступок. Никаких оскорблений и ругани, никакого рукоприкладства и наказаний, чем, насколько знал Аян, не брезгуют другие отцы даже в отношении своих взрослых сыновей. Однако, в этот момент Аян не был уверен, что вечером на его мягком месте не появится пара пылающих розовых отметин.

Лицо Сейта было бледным и еще более непроницаемым, чем обычно. Он стиснул челюсти и практически не моргал. Аяну показалось, что еще чуть-чуть и у отца остановится сердце, так сильно вздулась у того на лбу вена. Он решил объясниться, прежде чем отец придет к своим выводам.

— Отец…

— Рому, думаю, вам лучше охладиться на улице и следить за мероприятием где-нибудь в другом конце зала. Так будет спокойнее тем, кто сегодня отвечает за порядок, — как раз после этих слов к месту событий подоспели покойцы. У того, что приветствовал их на входе, куда-то подевалось все радушие и выглядел он устрашающе, когда подошел к Рому и коснулся его локтя.

Эрн криво улыбнулся, но решил последовать совету. Он повернулся к Аяну и напоследок выплюнул:

— Я дождусь, когда Губернатор объявит, что отныне Эрны на вторых ролях. Хочу сам это услышать.

Пошатываясь, он поплелся в другой конец зала, будто не замечая эскорта из двух крепких охранников. Что-то в его походке насторожило Аяна — он понял, что после объявления помолвки Эрн разговор продолжится.

— Отец, Аян не виноват, этот пьянчуга сам его завел, чего он только не говорил… — Мирас стал защищать брата раньше, чем тот сам успел что-либо объяснить. К удивлению сыновей, Сейт отмахнулся — непривычный для него жест.

— Да-да, Сейт, дорогой, я все видела своими глазами! — вдруг решила выступить старуха-родственница. «Кажется, ее зовут Жания» — вспомнил Аян. — Этот мальчишка, Эрн, накинулся на твоих ребят. Интересно, с чего бы это?

— Жания, все хорошо, здесь нечего обсуждать. Пойди собирать сплетни в другом месте, — буркнул Сейт, не поворачиваясь к ней.

Братья переглянулись: такая грубость была совсем не в духе Сейта Монке, вежливого и холодного Министра Покоя. Даже свидетели происшествия начали перешептываться. Жания, что-то обиженно ответив, задрала нос и проплыла в зал, смешно перебирая ногами в узкой юбке. Аян представил, как обрастет подробностями в ее пересказе их с Рому стычка. Но похоже, Сейта не беспокоили будущие сплетни: он взял обоих сыновей под руки и провел за колонны, в небольшую нишу, которую забыли — или не захотели — украсить. По стене спускалась тяжелая бордовая портьера, а вдоль нее стояли маленькие пуфы. Мирас сел на один из них.

— Похоже, в придачу с Ранией дают не полцарства, а кровного врага, — сказал он, поглядывая на отца снизу вверх.

— У Эрна поехала крыша, отец. — Аян пожал плечами. — Чего он добивался — что я откажусь от невесты? Он обратился не в ту инстанцию. — Он растягивал карманы брюк в ожидании хоть какого-нибудь комментария от отца.

Однако, тот не спешил говорить. Сейт был озабочен чем-то, и это явно не касалось инцидента в зале. Наконец, убедившись, что их не слушают (хотя это было маловероятно в людном помещении, наполненном любителями сплетен), он пригнулся и тихо заговорил:

— Аян, на месте Рому ты поступил бы не лучше, мы знаем твой характер. Но сейчас это не важно.

— Вы не утвердили контракт? — с надеждой спросил Аян.

Сейт пригладил волосы на висках и сел рядом с Мирасом.

— Утвердили. И… — Он тяжело вздохнул и поднял взгляд на Аяна. К своему удивлению, тот обнаружил на лице отца робкую улыбку. — Договор заключен, помолвке и браку быть.

Аян нахмурился.

— Тогда что тебя взволновало? Разве ты не ждал, что так и будет? Губернатор ведь сам предложил.

— Да-да, все верно. И все же… у меня были причины сомневаться в его окончательном решении.

Аян непонимающе уставился на отца, а затем перевел взгляд на брата. Мирас, в отличии от него не был удивлен, однако почему-то помрачнел.

Сейт тряхнул головой и улыбнулся, уже во весь рот, чему Аян поразился еще больше. Да что это происходит с его родственниками?

— Что же… Сыновья! — Он поднялся и положил руки на плечи обоим. — Сейчас вы будете представлены Губернатору, а после, Аян, о твоей помолвке с госпожой Ранией узнает весь город!

После этих слов у Аяна засосало под ложечкой. В то время, пока отец разглаживал несуществующие складки на пиджаке Мираса, он выискивал глазами Губернатора. И увидел того возле сцены, однако никакой девушки рядом с ним не было. Что же, значит, его ждет сюрприз.

Губернатор был полноватым мужчиной среднего роста с лысеющей рыжей макушкой, блестящей от пота. Он мало походил на своего отца как по натуре, так и внешне. Одутловатое лицо, покрытое россыпью выпуклых родинок, давно растеряло свои контуры и ничем не выражало статность или твердость характера. Однако, глубоко в золотисто-карих глазах сквозил острый ум, находчивость и что-то еще, отличающее облеченных властью людей.

— Мой будущий зять! Отличный парень, лучшая кандидатура! — Радушно приветствовал Аяна Губернатор, когда семейство Монке, справившись с невидимыми складками в случае Сейта, и участившимся сердцебиением в случае Аяна, наконец подошли к сцене.

Губернатор пожал руки будущим родственникам. Ладонь была пухлой и влажной. Аян незаметно вытер руку о пиджак и заметил, что Мирас сделал то же самое.

— Мы с вашим отцом замечательно все устроили! Какая хорошая выйдет пара, какой замечательный дуэт. И все так удачно, я и не ожидал, просто судьбоносное событие! — Губернатор довольно закивал головой.

— Губернатор, это большая честь для нас — породниться с семьей Шанша, — откланялся Аян.

— Тебя хорошо воспитали, сынок, — одобрительно заметил Губернатор. — Однако, ты должен помнить, что брак — это не честь, а обязанность! Наша обязанность перед Богом и его пророками Шанша и Сулу, в чьей любви и семейном уважении родился Шахрай! Ведь каждая новая жизнь, каждое семя, упавшее в благодатную почву — наша дань предкам! Так, кажется, я начал свою речь слишком рано! Сегодня просто замечательный вечер, столько планов! — Он многозначительно подмигнул и, пока Аян хлопал по спине вдруг подавившегося Мираса, подбоченился и принял деловитый вид. — Думаю, пора завлечь внимание и остальных наших гостей!

Сразу после этих слов, будто ожидая приказа, музыканты сошли со сцены. Певица, откинув в сторону длинный шлейф платья, учтиво склонила голову перед Губернатором, и Аяну показалось, что во взгляде примы было не только уважение. Однако, он не заметил, чтобы Губернатор как-то особенно нежно ответил певице. По всей вероятности, сейчас любовные перипетии не стояли во главе угла его интересов. Или Губернатор и вовсе подходил к отношениям мужчины и женщины лишь с религиозной стороны. Таких подробностей Аян не мог знать, но увидел, как угасла улыбка певицы, когда правитель помог ей спуститься со сцены и тут же отнял руку.

Мирас прошел глубже в толпу, напоследок подбадривающе хлопнув Аяна по плечу. Он показался Аяну немного взволнованным своим первым званным вечером, но Аян был слишком озабочен своими переживаниями, чтобы поддержать брата. Он стоял вместе с отцом у сцены — Губернатор предупредил, что после объявления помолвки им тоже придется подняться. От этой идеи у Аяна скрутило в животе, и он порадовался, что не разделил с Мирасом закуски. Тем временем Губернатор промокнул взмокший лоб, облизнул губы и занял место музыкантов. Свет во всем зале тут же притушили, направив оставшиеся софиты на Губернатора. Все взоры тут же обратились к нему.

— Дорогие гости! — В наступившей тишине голос хозяина дома звучал неожиданно громко и твердо. — Я рад видеть здесь каждого. Наш город, наше государство, переплетает тонкая сеть родственных связей. Все мы, наш отважный и стойкий народ — семья. Каждый ребенок, каждый мужчина и старик — мой брат, племянник и дядя, с которым я готов разделить кров, пищу и последнюю рубаху! И я рад, что в этот день, — он обвел рукой зал. — На этом скромном празднике, нас окружают родные люди. Сегодня моей старшей дочери Рание исполняется пятнадцать лет. Рания, девочка, подойди к мне, ну же! — Губернатор кивнул в противоположный от Аяна край сцены, и тот наконец-то впервые увидел свою невесту.

«Невыразительная» — первое слово, пришедшее Аяну на ум. Действительно, невысокая худенькая девушка, одетая в розовато-персиковое платье, казалась прозрачной на фоне окружающей роскоши. Тусклые волосы, слабо обещавшие завиться, были уложены в модную прическу. Раскосые глаза на треугольном лице смотрели в пол, в руках ни к месту болталась блестящая сумочка. Шею закрывал широкий воротник платья, но худенькие плечи торчали из проймы, отчего казалось, что платье было больше девушки на размер-другой.

Рания вышла на сцену и встала рядом с отцом. Тот обхватил ее за плечи, отчего девушку пошатнуло. Под ярким светом софитов кожа ее казалась еще более пугающе-бледной и такой тонкой, словно была готова прорваться при резком движении. Только на щеках неравномерными пунцовыми пятнами проступало смущение. Гости неистово аплодировали, некоторые даже выкрикивали поздравления, показавшиеся Аяну чересчур пылкими. Кто-то положил на край сцену букет зеленых цветов. Губернатор подождал, когда толпа утихнет, затем еще раз дернул девушку.

— Рания, дочь, поблагодари гостей!

Еле слышно Рания ответила, любуясь носками своих туфель. Один из тонких локонов выпал из прически, не выдержав пристального внимания. Однако, это сыграло девушке на руку — ее лицо, уже совершенно пунцовое, хотя бы немного скрылось. Губернатор произнес еще несколько слов о том, как быстро растут дети, затем понизил голос. Он сделался неожиданно серьезным.

— Прежде чем продолжить, я хочу напомнить нам всем о важности единства, уважения и веры Богу. Не веры в Бога, вы правильно услышали. А веры Создателю, в его деяния и умысел. Ведь именно недоверие людей в правильность посылаемых Богом событий уничтожило тот мир, что описывает в своей книге Шанша.

До Великой Вакцинации люди ожесточились, их жадность и гордость взяла верх над силой любви и уважения. Друг убивал друга, враги насиловали и съедали детей своих врагов, — кто-то в толпе ахнул. — Люди взрывали бомбы, уничтожали леса и океаны, крушили все на своем пути! И плодились. Плодились как овцы, по двадцать детей на семью, лишая друг друга пищи, воды и воздуха. Ресурсов отчаянно стало не хватать, человечество уничтожало само себя. И тогда Бог принес им спасение: вирус, спасший стариков и больных от голодной смерти, ускорив их возвращение в божье лоно.

Но древние люди возгордились: они хотели сами решать свой путь, морить голодом и жаждой детей, заставлять несчастных больных гнить заживо, а стариков мучиться от побоев и издевательств. И создали Вакцину! — Гости отпрянули, женщина в конце зала потеряла сознание. Когда все улеглось, Губернатор продолжил. — Человечество хотело уничтожить Божье послание, покрутить кулаком перед носом Создателя. Но стало лишь хуже — Вакцина превратилась в чуму. Люди стали умирать с огромной скоростью, у здоровых отнимались конечности, у больных кровь становилась пеплом. Младенцы мутировали в материнских утробах!

Однако, были и те, кто видел свет. Они отказались принимать Вакцину. Но гордость застилала глаза власть имущих, желающих стать равными Богу, нет — превзойти его! И тогда жадные правители приняли смертоносное решение — отравить Вакциной воздух. Воду. Землю! Ни осталось ни глотка, ни шага, ни вздоха, не пропитанного Ядом. Мы зовем это Великой Вакцинацией! — Губернатор произнес это слово с отвращением и сплюнул на сцену. Его лицо покрылось испариной, он дрожал и раскачивался в такт своих слов.

— А после наступила война. Третья из серии самых страшным войн древнего Мира. Самая жестокая и зверская. Сумасшедшие правители, слепые глупцы, наперебой стали угрожать друг другу взрывом сверхмощных бомб. И когда это произошло — не известно, была ли одна страна виновником произошедшего, либо все они, как обезумевшие псы, сорвались с цепей, — но вещества в этих бомбах смешались с вакцинным воздухом. И начался мор, которого не видел Мир ни до, ни после. Таков был конец.

Уродства взяли верх над человеческой сущностью, землю заполонили мутанты. На поверхности не осталось еды и воды, которую можно было употребить. Закончился кислород. Из ста человек, населявших поверхность, выжили единицы. Уничтожение человеческого рода было не за горами.

Но пришли они, — Губернатор сделал паузу. — Великие Копатели Шанша и Сулу. Бог призвал Шанша и сказал ему: «Ты станешь отцом нового народа». Бог поцеловал Сулу и наказал ей стать матерью нового народа. Бог показал Копателям место, которое Он осветил и избавил от ядовитой Вакцины. «Там воздух слаще вина, а вода чище детской слезы!» — говорил Он Копателям. И построили Копатели город для всех и каждого, кто искал спасение. Город в сердце каменного титана, новый Ковчег глубоко под отравленной Поверхностью. А имя тому городу дали Шахрай.

Святые Копатели взяли за руку выживших и провели сквозь темноту людской гордыни ко свету Божьей любви! Шанша спас наши тела, Сулу освятила души. Предки получили шанс искупить свою вину перед Богом за неповиновение и глупость. Копатели завещали нам главное: не повторять ошибок, умерить свою гордость и не совершать насилия. Человек не Бог и никогда творение не станет равным Творцу.

Мы живем в замечательное время! Шахрай процветает, — на эти слова гости отреагировали чересчур активными кивками. — Но есть лишь одно, что тревожит меня по ночам — рождаемость! Мы все еще отвечаем за проступки наших предков! Каждый младенец дается Шахраю все с тем же трудом, что и сотни лет назад, а гибель взрослого, полного сил человека — великая утрата, которую так тяжело восполнить! Чтобы вернуть баланс, установленный Создателем, Сулу благословила шахрайцев на брачную систему, которую мы поддерживаем и сейчас. Только благодаря ей мы и продолжаем существовать.

Губернатор откашлялся и попросил воды. У Аяна затекла шея смотреть на сцену так долго. Он бросил взгляд на отца — тот опустил голову вниз, слушая речь Губернатора и кивая в кульминационные моменты пылкой речи. Аян оглядел зал — позвонки в шее при этом хрустнули с пугающим звуком, — гости завороженно смотрели на сцену. Возможно, кто-то из них вспомнил поговорку «Кровь — не вода», так умело правитель очаровал зрителей. Когда-то и отец его славился страстными речами.

— А теперь ближе к делу, — продолжил Губернатор. Гости, очарованные его проповедью, оживились. Женщина в конце зала пришла в себя и растерянно озиралась по сторонам. — Сегодня я хочу поведать еще одну новость, о которой, возможно, многие из вас слышали. Она прямиком исходит из благословения Сулу. Это объявление первой брачной договоренности Рании! Позвольте представить моего будущего зятя, Аяна Монке и его отца, уважаемого Министра Покоя — Сейта Монке!

Первой реакцией толпы были радостные аплодисменты. Спустя мгновения они стали сбивчивыми, потеряли ритм. Послышались удивленные голоса, гости переспрашивали друг друга, сомневаясь в услышанном. «Монке? Я правильно поняла?», «А разве…», «А что с Эрнами?», «Министр покоя?», «Аян?» — эти и другие вопросы гостей заполнили зал. Губернатору пришлось пару раз хлопнуть в ладоши, чтобы обратить на себя внимание, когда Сейт с сыном поднялись на сцену. Аян чувствовал на себе десятки любопытных взглядов, но старался не показывать вида и держаться непринужденно. Отец произнес речь о том, какая это большая честь для его семьи, а Губернатор еще раз поблагодарил гостей и благословил их на продолжение веселья. Рания все это время стояла молча, вставляя реплики лишь в моменты, когда того требовал отец.

Когда пришло время уходить со сцены, Аян дождался, пока спустятся отец и Губернатор, а потом помог девушке. Сжимая в руке ее безжизненную ладонь, он притянул девушку к себе чуть ближе и тихо произнес:

— Поздравляю вас с днем рождения. И, конечно, с помолвкой. Я рад наконец лично с вами…

— Спасибо, но я была бы счастлива, если бы помолвка не состоялась.

Аян раскрыл рот от неожиданности.

— Простите? — Он решил, что ослышался.

Конечно, девушка не могла сказать ничего подобного. Но она сделала это. И повторила, подняв на него удивительные глаза цвета озера в доме Монке.

— Я была бы рада не выходить за вас замуж, господин Монке.

Она выдернула свою руку и прошла в зал, где ее поглотила толпа гостей, желающих лично поздравить именинницу. Ошеломленный Аян остался стоять на ступеньке перед сценой.