Ничей ее монстр

Ульяна Соболева, 2019

Любить монстра не просто страшно, любить монстра больно и смертельно опасно. Мой монстр сделал все, чтобы меня раздавить и опустить на самое дно… Убить физически и морально. Но за все приходится платить. Мне – за безумную и грязную любовь к чудовищу, а ему – за все его грехи. И я не знаю, чья расплата станет более лютой. Моя, когда есть только одна причина жить дальше… или его, когда не осталось ни одной, а вокруг глухое одиночество и вечный мрак. Заключительная часть дилогии. В оформлении обложки использована фотография автора Volodymyr Tverdokhlib. Лицензия 135427628, Depositphotos. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Я так и сидела в кабинете, глядя на дверь и судорожно сжимая в руках скальпель, пока не повернулась ручка и я не вскочила, выставляя руку вперед, готовая напасть на любого, кто ко мне приблизится. Зашла медсестра. Та самая, что выскочила первой со своим сотовым. Она выглянула в коридор, потом посмотрела на меня и тихо сказала.

— Они тебя сейчас в палату отведут. Ты успокойся, чтоб транквилизаторами не накачали. Скальпель спрячь и веди себя адекватно. Откажись от медикаментозного, скажи — боишься, что после него что-то останется, и все равно чистить будут. Тут они ничего не сделают. Будет, как ты скажешь. Начнут готовить на завтра. Со всем соглашайся.

Я смотрела на нее и пока ничего не понимала… А она снова в коридор выглянула и опять на меня смотрит.

— Ночью тебя выведу отсюда. Позаботились о тебе. Человек один… сказал, знакомы вы.

Сердце тревожно подпрыгнуло… неужели это тот аноним, что мне писал раньше? Только он и может быть. Больше некому. А может, это Ян нашел способ? Или кто вообще осмелился у Барского под носом вот так?

— Если продолжишь скальпелем размахивать, тебя транками накачают и вычистят. Поняла?

Я кивнула и положила скальпель на поднос, тяжело дыша.

— Вот и молодец, я сейчас чай принесу с лимоном, а ты присядь на стул и успокойся. Врач вернется с санитарами, надо чтоб в адеквате тебя увидел. Скажи, бес попутал, гормоны, все дела. Опомнилась и сама готова.

Я снова кивнула… не знаю почему, но я ей поверила. Наверное, потому что больше некому. Постепенно заставила себя успокоиться, села на стул, регулируя дыхание и сжимая дрожащие руки. Когда в коридоре послышались голоса, стало страшно, что сейчас скрутят и что-то вколют, бросила взгляд на скальпель и все же сдержалась.

Врач вошел в кабинет и удивился, когда увидел меня, мирно сидящей на стуле с самым несчастным выражением лица.

— Простите… я просто испугалась. Я очень извиняюсь.

Он бросил взгляд на одного санитара, потом на другого и повернулся ко мне.

— Такое поведение совершенно недопустимо в стенах моей клиники, даже несмотря на ваши протекции.

— Я… я понимаю. Мне было очень страшно. Я не ожидала… и… не надо медикаментозно. Вдруг все сразу не выйдет, и все равно чистка. А так с наркозом, и открою глаза — уже нет ничего. Можно ведь так?

Врач кивнул санитарам, и те вышли в коридор, не забыв прихватить с собой поднос со скальпелем и инструментами.

Доктор сел за стол, у него слегка подрагивали руки. Я явно его напугала. Так ему и надо, сволочь бездушная. Циничная и мерзкая сволочь! Жаль, что сильнее его не порезала… хотя вина здесь не его, и порезать не мешало бы того… с холодными и волчьими глазами. Того, кто решил все за меня.

— Можно и так. Анализы у вас в норме. Противопоказаний для анестезии не вижу.

Выдохнул, раздув щеки. Явно успокаиваясь и чувствуя облегчение от моего согласия. И до меня с ужасом доходит, что так бы и было. Меня б скрутили, обкололи чем-то, и все сделали насильно.

— Сегодня операционная занята, поэтому уже завтра. Сегодня отдыхайте, вам дадут витамины, поставят капельницу. И ведите себя адекватно, иначе мне придется принять меры.

— Да, конечно. Простите, пожалуйста.

Когда меня увели в палату, я и сама уже чувствовала облегчение. Мозг начал постепенно работать, а боль я загнала в дальний угол и не дала этой твари прямо сейчас истязать себя. Медсестре я не дала ничего уколоть и от капельницы отказалась. Она усмехнулась, но не настаивала. Шепнула только, чтоб я была готова после двенадцати ночи. Поставила пакет в мой шкафчик. Едва она вышла, я бросилась к пакету и посмотрела, что там внутри. Увидела вещи. Значит, я смогу переодеться, так как мою сумку отобрали и переодели меня в больничную пижаму. Еще в один маленький пакет был завернут мой паспорт и билет на поезд. Сердце застучало еще сильнее, и надежда наполнила меня силами бороться дальше. Не будет, как он решил. Не будет! Я сбегу от него. Я вырвусь на свободу. Не пропаду. Я что-то придумаю и справлюсь. Ближе к двенадцати я выглянула в коридор и, прикрыв дверь, начала быстро переодеваться в какое-то неприметное простенькое платье и красную кофту. Показалось, что она слишком заметная, но потом я вспомнила, что эти кофты полгорода носит. Пригладила волосы, заплела косу и спрятала под кофту. Документы положила в карман. Было страшно, что и в этот раз не выйдет, что Барский опять узнает и догонит. Но волка бояться… Я рискну. Если это мой шанс спасти малыша, я его использую.

Ровно в двенадцать никто не пришел, и я уже начала нервничать, поглядывая на простые белые часы, висящие на стене, и на дверь. А вдруг все сорвется?

Но она пришла. Скользнула в палату и приложила палец к губам. Подошла к кровати, начала запихивать подушки под одеяло, якобы это я там лежу. Потом подала мне шапочку и халат.

— Надевай сверху на одежду и идем со мной. Если кто-то остановит, я буду говорить, а ты молчишь.

Я кивнула и послушно надела халат с шапочкой. Когда вышли вместе в коридор, сердце забилось быстрее и адреналин запульсировал в висках. Но медсестра была спокойна, она прошла со мной к лифту, нажала кнопку этажа парковки и ободряюще мне улыбнулась. В этот момент лифт остановился, и в него зашли те самые санитары, которых я видела в кабинете врача. Я отвернулась тут же к стене, а медсестра сделала шаг вперед, оттесняя меня назад.

— Что, Петров, смену закончил?

— Щаз. Я сегодня сутки пашу. Хочу в киоск сбегать, сигареты кончились. Санек со мной. Может, к нам на кофеек? И новенькую возьми.

— Отстань. Мне не до кофейка, сам знаешь, какая кукла у нас лежит, и кто о ней печется. Мне глаз да глаз.

— Да уж. Психованная какая-то. Доктора порезала. Я б на его месте…

— А что ты на его месте? Потом бы остался без работы, а может, и в морге бы оказался. Ладно. Харе болтать. Я вниз в лабораторию.

Они вышли на первом этаже, а она шумно выдохнула, и я вместе с ней. Когда вышли на парковку, повеяло сыростью.

— Дождь опять идет. Не лето, а какой-то кошмар. Я даже в отпуск из-за погоды этой не поехала.

Я промолчала, просто шла рядом, и мозги не работали совершенно. Я не знала, что будет со мной завтра, куда мне идти и как я выживу без денег. Может, там на кредитке, которая в пакете, что-то и есть, но что? И кому я обязана этим спасением?

Мы подошли к машине, судя по шашкам вверху — такси. Неприметная старенькая «семерка» синего цвета с молодым водителем за рулем. Медсестра наклонилась, постучала в окошко, и водитель опустил стекло.

— Довезешь куда надо, и чтоб без приколов. Ясно?

— Какие приколы, Ир. Ты ж меня знаешь. Все будет в лучшем виде.

— Смотри мне.

— А деньги?

Она посмотрела по сторонам и сунула руку за пазуху, достала конверт, протянула водителю.

— Вот, здесь половина суммы. Потом получишь еще. Все. Некогда болтать. Ты, — она постучала по моему плечу, — давай халат и шапку, надень капюшон.

Я протянула ей вещи и села в машину, пребывая в каком-то оцепенении. Словно я — не я и тело не мое совершенно. Я на каком-то чудовищном автопилоте. Голова абсолютно не работает.

Мы отъехали от больницы, и водитель увеличил звук радио, повернулся ко мне, постукивая пальцами по рулю.

— Жизнь дерьмо, да, сестренка?

— Дерьмо, — подтвердила я и уставилась в окно.

— Вопросов не задаю. Но ты неважно выглядишь. Как с того света. Вроде клиника хорошая. Здесь сестра моя лежала пару раз. Один раз аборт от одного придурка сделала, а во второй решила все же оставить, так какие-то проблемы полезли, и, в общем, замер он. Вот по знакомству здесь аккуратно все сделают. Ты если не против, я ее по дороге подхвачу, тебя на вокзал отвезу в город, а с ней сюда в клинику обратно. Нам просто по дороге. А потом я через мост вернусь, быстрее будет.

— Да, конечно.

Отвернулась опять к окну. Бывают состояния, когда никого жалеть особо не хочется. Потому что сама как онемела и оглохла, как будто под каким-то наркотиком, не притупляющим боль, но притупляющим все остальные эмоции и чувства.

— Я в частный сектор заверну. Это на пару минут. Мы успеваем.

Продолжаю кивать, даже не глядя на него.

— Тань, я уже подъезжаю. Выходи. Ааа, ты на остановке? С ума сошла? Дождь такой, еще простудишься. Да ладно, не говори ерунду. Давай, я скоро буду. Сумку, деньги и документы не забыла? Вот и молодец. Не реви. Все что не случается, все к лучшему.

Мы заехали куда-то, и машину беспощадно трясло и бросало из стороны в сторону. Водитель затормозил у остановки, и в кабину юркнула девушка вся мокрая от дождя.

— Блин! Вся промокла, и у меня кофты нет. И печка не пашет. Зачем рано вышла?

— Дома сидеть не хотела.

Ответила девушка, и я посмотрела на нее через зеркало — какая-то измученная, бледная. Промокла вся, с волос вода капает. И правда, жалко стало. Представила, что у нее на душе сейчас творится… каково это осознавать, что жизни внутри нет больше, и передернуло от ужаса. Я кофту сняла и ей протянула.

— Наденьте, не так холодно будет.

— Спппасибо. Я, и правда, замерзла.

Взяла кофту и закуталась в нее. Еще несколько раз спасибо сказала. А мне холодно не было, наоборот жгло. В жар швыряло.

Дождь бил в стекло, а меня опять накрыло волной боли и жуткой неизвестности. И в голове голос Барского…

«Имею. Этого не будет. Слышишь? Ты сделаешь, как я сказал, и этого отродья не станет… ЭТО уберут из тебя!».

Машину беспощадно трясло и воняло бензином. Меня начало тошнить. Вначале немного, потом все сильнее и сильнее. Пока не скрутило желудок так, что я покрылась потом.

— Остановите, — задыхаясь попросила я, — остановитеееесь. Мне плохо. Я сейчас…

Водитель чертыхнулся и резко затормозил на обочине в кромешной тьме, дождь мерзко моросит, и ни черта не видно, только фары «семерки» выхватывают из темноты кусок дороги. Я выбежала, отошла подальше, скручиваясь пополам и исторгая все содержимое желудка…

Когда это произошло, я, судорожно дыша, словно в замедленной киносъемке смотрела, как на бешеной скорости огромная фура врезается в «семерку» и как машину отшвыривает в кусты на противоположной стороне трассы, она с оглушительным грохотом падает в кювет, сносит несколько тонких осин и, перевернувшись на бок, скрепит крутящимися колесами. Меня вывернуло снова, задыхаясь и дрожа всем телом, я вытирала рот тыльной стороной ладони, не веря, что это произошло только что у меня на глазах. Фура давно скрылась в темноте, а я, шатаясь, перешла дорогу и подошла к искореженной машине. Тошнота сворачивала меня пополам мучительными спазмами и вывернула еще раз, когда я увидела, что они оба мертвы… Водитель вылетел наполовину в лобовое стекло, его… я не стала смотреть на то, что с ним стало. Весь капот кровью залило, а девушка с неестественно вывернутой головой откинулась вбок на сиденье, глядя широко раскрытыми глазами в пустоту. Я с воплем попятилась назад, обо что-то споткнулась и увидела ее сумочку. Не знаю, зачем взяла ее… но взяла, а потом почувствовала запах бензина и почему-то поняла, что надо бежать. Очень быстро бежать.

Когда раздался взрыв, меня на несколько секунд оглушило, и я закричала, срывая голос, побежала еще быстрее. Перед глазами все расплывалось, я потеряла один из своих мокасин. Носок промок насквозь, и в ступню что-то впилось или ее распороло осколком стекла. Ветки хлестали меня по лицу, по телу. Я не знала, плачу ли я или это дождь.

А впереди маячила темнота и непроглядное ничто, которое ждало меня где-то там, притаившись в кустах. И я не знала, как долго мне бежать и куда… Но в голове пульсировала только одна мысль. Я не дала им это сделать с собой… не дала им убить моего ребенка.

А потом упала на колени и, поскользнувшись на мокрой травке и чувствуя, что сил бежать уже нет, облокотилась о ствол дерева и закрыла глаза…

«Я ничего не помню и помнить не хочу. Ни с тобой, ни с кем-либо другим. Ты выдумала себе неизвестно что. Я просто тебя трахал. — от этих слов его тоже передернуло, и у меня сдавило виски, дышать стало нечем от этого выражения брезгливости и отвращения на его лице, — пару раз под настроение. И все. Ничего больше. Ты мне неинтересна. Ты никто. Ты пустое место. С тобой и поговорить не о чем. Ты что о себе возомнила?»

Холод забирается даже в кости, и мне страшно, что меня здесь никто не найдет, и я заблудилась в какой-то лесополосе в кромешной тьме совсем одна. И голосовать на дороге, чтобы найти помощь, совсем не вариант… я попаду прямо в лапы Барского. И вдруг в голове болезненной и ослепительной до дикой боли молнией-вспышкой:

«Если ты продолжишь и дальше лезть ко мне и вешаться на меня, я избавлюсь от тебя, я тебя просто уничтожу».

Меня снова выворачивает пустым желудком куда-то в траву… и жуткое озарение вызывает дрожь агонии по всему телу — это он послал фуру. Он приказал меня уничтожить, чтоб я не портила его жизнь. Больше никто бы не решился: ни дать мне возможности сбежать… ни вот так лишить жизни на мокрой дороге и уехать с места преступления, не боясь, что постигнет страшная кара… и это означало только одно — ОН ОТ МЕНЯ ИЗБАВИЛСЯ!

Будь проклят Барский, но я никогда ему этого не прощу! Никогда! Пусть горит в Аду! А я выживу! Я смогу! МЫ сможем!