Невеста для Хана

Ульяна Соболева, 2019

Когда в первую брачную ночь вместо любимого ко мне в спальню вошел жуткий незнакомец и заявил, что теперь я принадлежу ему, я еще долго не могла поверить в шокирующую правду – меня проиграл в карты мой собственный муж и отдал на 30 дней в рабство ужасному человеку по кличке Хан. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Так и стою на коленях, не в силах справиться с дрожью и с паникой и посмотреть на него снова. Мне страшно. А он отвел с моего лица волосы, погладил их. Медленно, перебирая пряди, опускаясь к затылку. И это не успокаивает, а наоборот, заставляет затаиться, очень тяжело дыша.

— Зачем? — едва шевеля губами. — Зачем я вам?

Мне жутко услышать ответ, а он и не торопится отвечать. Все еще гладит мой затылок, потом вдруг сжимает волосы в кулак и сильно подтягивает к себе, наклоняя над своим пахом и расстегивая ширинку. Попыталась отпрянуть, но его рука огромная, сильная, как будто железная, от ощущения, что он, и правда, сломает мне шею, темнеет перед глазами.

— Вот за этим, — ткнул меня еще ниже, — за тем, что ты должна делать молча и покорно. Будешь послушная — не пострадаешь! Поняла?

Я смотрела, как пальцы чуть приспускают штаны, он слегка тряхнул меня, выводя из оцепенения и требуя реакции.

— Поняла? — в голосе сталь, и тон не терпит возражений.

— Ддда, поняла.

Подняла на него глаза полные слез, но наткнулась на абсолютное, холодное равнодушие. Ни одной эмоции. Мрак. Без единого проблеска света. Он психопат или маньяк, а может, просто зверина. И он может сделать со мной что угодно.

Протянул руку и распахнул полы халата так, что стала видна моя грудь, колыхающаяся от движения машины. Хан смотрел на нее остановившимся взглядом, потом протянул руку и потрогал мои соски. Покрутил сначала один, потом другой. Что-то пробормотал себе под нос. А я бросила взгляд на переднее сиденье, но между нами и водителем была затемненная перегородка.

— Подвинься ближе ко мне, — подалась вперед, опираясь на руки и не понимая, чего он хочет. А потом задохнулась, когда увидела, как его смуглые пальцы извлекают член. Он еще не стоит, и Хан сжимает его у основания рукой, и нагибает меня так, чтоб моя грудь коснулась его органа, который слегка дергается, когда соски скользят по головке. Он трется им о мою грудь, по самым кончикам. Пока не рычит недовольно:

— Покрути свои соски — они не стоят.

На автомате трогаю свою грудь, сжимаю пальцами, пощипываю.

— Сильнее крути, чтоб встали.

Отбросил мою руку и сдавил сосок так, что я тихо всхлипнула и почувствовала, как он запульсировал и заныл.

— Вот так, наклонись ниже, — теперь его член скользил между моих грудей и цеплял головкой соски, я видела сильное запястье, вены, вздувающиеся в такт сжимающемуся кулаку, и это орудие пытки, которым он чуть не разорвал меня ночью. Сейчас оно казалось мне еще больше и толще, чем несколько часов назад. Каждая вена добавляет объем, а отсутствие крайней плоти обнажает адскую мощь. Внутри словно в ответ снова засаднило и стало страшно, что там все разорвалось. Наклоняет меня ниже, и я чувствую, как усиливается мускусный запах.

— Возьми его в рот.

Нет. Только не это. Пожалуйста, не это. Он не поместится, и я не умею. Я задохнусь. Меня стошнит… и это чудовище убьет за это.

— Я не могу…

Пальцы на затылке стали жестче, и он наклонил меня над самым органом, почти касаясь головкой моих губ.

— Это никого не волнует, — и вдруг приподнял мое лицо, заставляя смотреть на себя, — послушай, как тебя там, Вера, хватит ломаться и играть в какую-то сопливую игру. Тебе заплатили за твою целку, за твой рот и за все дырки на твоем теле, которые я собираюсь оттрахать, как захочу и когда захочу. Поэтому открывай рот и соси так, чтоб мне понравилось. Мне хорошо — тебе хорошо. Поняла? Иначе просто порву.

— Вы меня с кем-то перепутали… я не… мне не платили. Я… на шоу пришла. Я за Па…шу, — и слезы при одном упоминании его имени на глаза навернулись, — замуж вышла… мне не платили…

— Открой рот. — чуть раздраженно, совершенно меня не слушая.

Почему? Что я говорю или делаю не так? Это же насилие… человека нельзя вот так выкрасть, нельзя вот так использовать. Я не вещь!

— Я не шлюха… слышите? Не шлюха!

— Мне плевать, кто ты. Я заплатил. Для меня шлюха. Соси.

Тычком вниз, так, что горячая головка ткнулась в подбородок, я невольно хотела схватить глоток воздуха, и в ту же секунду ощутила, как его член погрузился так глубоко, что я рефлекторно дернулась вверх, чтобы избавиться от вторжения, но огромная ладонь удержала меня за затылок, наклоняя еще ниже. Услышала тихий гортанный стон и слово на чужом языке. Тело Хана чуть выгнулось навстречу ко мне. От солоноватого вкуса рот наполнился слюной, а от осознания, что его орган у меня во рту, ощутила легкий спазм тошноты в горле. Наклонил еще ниже, толкаясь глубже, и я чуть не подавилась, из глаз потекли слезы, а горло вспыхнуло болью, руки хаотично шарили по сиденью, по его паху в инстинктивных попытках оттолкнуть, и с каждым толчком я впадала в панику все сильнее, крутилась, задыхаясь, захлёбываясь. Пока не начала отталкивать его изо всех сил, ничего не видя из-за слез, давясь и выгибаясь из-за судорожных позывов.

Хан сжал мои волосы и потянул наверх, выходя из моего рта и пристально глядя мне в глаза.

— Где они тебя откопали, бл*дь? В какой глуши? Ты бездарна настолько, насколько красива. Не стоишь таких денег.

— Отпустите… пожалуйста… я никому ничего не скажу.

Судорожно сглатывая, смотрю на него и мысленно умоляю, чтоб все это прекратилось. Пусть отпустит. Я же бездарная, не такая. Пусть отпустит меня. О Божеее, пуууусть.

— Бери руками. Давай. Не зли меня. Я хочу кончить.

Обхватила толстый ствол двумя ладонями.

— Трись об него грудью. Она мне нравится.

Я старалась, терлась изо всех сил, скользила по члену сосками, пыталась сжать его между грудей. Когда-то видела такое в интернете. Мужчина задышал чаще, глядя на мои руки, на свой член, скользящий по моей коже, протянул руки и сдавил его моей грудью сам, начал толкаться, приподнимая бедра, хватаясь то за соски, то за сами полушария. А я смотрела на его лицо. Вблизи оно было еще более устрашающим. Тяжелые веки то закрывались, то открывались, обнажая этот дьявольский взгляд. Он дышал все чаще, давил на мою грудь сильнее, и его красный красивый рот открывался все шире по мере того, как он ускорял свои движения.

— Красивый птичка, — акцент усилился от возбуждения, он двигался яростней, жестче, и я вижу, как налилась головка его члена, как стала багрово-красной, и на самой вершине показалась мутноватая капля. Это сейчас закончится… На каком-то подсознательном уровне… про себя. Я точно знала, что закончится.

Хан выдохнул рычанием какое-то длинное слово еще раз, и на мою грудь брызнула белая струя. Пока он кончал, я продолжала смотреть на его лицо… Какой же он жуткий, огромный и дикий. Не человек. Животное, не брезгующее сырым мясом и кровью. А по венам разливалось облегчение… В ближайшие несколько часов он меня не тронет.

Хан откинулся на спинку сиденья и посмотрел на меня осоловевшими глазами.

— Еще раз попытаешься сбежать — выдеру, как последнюю суку.

— Вы…вы меня отпустите?

Он прикрыл глаза, потом швырнул мне салфетки.

— Вытрись и замолчи.

На мой вопрос так и не ответил, и я очень тихо задала его снова.

— Когда вы меня отпустите?

— Через тридцать дней, если не насточертеешь мне раньше.

— Куда мы едем?

Он не ответил, закрыл глаза и расслабился, а я забилась в другой угол сиденья. Я должна попытаться выжить, продержаться. Это не может продолжаться долго. Тетя будет меня искать… наверное. И тут же понимание, что нет, не будет. Никто не будет. Для всех меня нет на тридцать дней… А за это время он меня уничтожит.

Джип подъехал к огромному дому в три этажа. Он напоминал старинный особняк, какие рисуют на картинах или показывают в кино. Гротескное здание черного цвета, окруженное косматым, разросшимся садом. Широкие окна, разбитые на узкие секторы, сверкают начищенными до зеркального блеска стеклами, отражая блики фонарей. Которые горят повсюду, возвышаясь на витых столбах, они освещают здание и придают ему еще большей мрачности. Хан идет впереди меня своей тяжелой поступью, его иссиня-черные волосы так же отливают в свете фонарей. Костюм сидит на нем, как влитой, и широкая спина заслоняет от меня центральный вход, который маячит далеко впереди. Я плетусь сзади все так же босиком в махровом халате из отеля. По сравнению с ним и с этим огромным домом я кажусь себе маленькой молью, с оборванными крылышками. Повсюду царит тишина. Справа между деревьями виднеется искусственный пруд, а слева — два огромных вольера, и в них мечутся туда-сюда черные тигры. Их желтые глаза сверкают и светятся фосфором в полумраке. Мускулистые, сильные, смертоносные твари казались игрушечно смешными по сравнению с тем, кто шел впереди меня. И я ни секунды не сомневалась, что стоит ему на них взглянуть, и они подожмут хвосты.

Где-то вдалеке раздается странное поскрипывание, присмотрелась — там раскачивается детская качеля. Это она издает отвратительный скрип.

Когда мы вошли внутрь здания, Хан молча отдал пиджак немому слуге, который склонился перед ним в поклоне и не поднимал головы, пока хозяин дома не прошел мимо и не бросил.

— Как всегда.

Слегка обернулся на меня.

— Ко мне ее отведи, — посмотрел мне в глаза своими мёртвыми глазами, — будь послушной и жди меня в комнате.

Ничего другого я делать и не собиралась. Если и было что-то страшнее этого человека, так это его ужасный дом, похожий на чудовище, заглотившее меня в свое чрево и собирающееся сожрать.

— Голая жди, — и добавил ещё что-то на непонятном мне языке, затем свернул в узкий темный коридор, а я пошла следом за немым слугой в странных черных одеяниях, расшитых вышивкой по краю длинной рубахи, подпоясанной широким поясом. Я не могла определить, на каком языке он говорит, откуда он. Не грузин, не азербайджанец точно. И с теми, и другими мы жили по соседству, и я даже кое-что знала на их языке. И эти узкие глаза…

Я поднималась по широкой лестнице, разглядывая черные головы тигров на лакированных перилах. Со стен смотрят картины в черных рамках с завитками, на них изображены хищные звери, холодное оружие на шкурах животных, украшенное сухими ветками. Жуткие композиции из перьев и сухих цветов. Мы прошли мимо огромной библиотеки со стеллажами книг до самого потолка и мимо домашнего кинотеатра с экраном на всю стену и кожаными креслами, стоящими полукругом и блестящими черной кожей при свете красноватых рамп.

Меня провели на второй этаж, распахнули двустворчатую дверь с массивными ручками, пропуская вперед.

Судорожно сглотнув, я вошла в спальню и тут же задохнулась от ужаса, увидев огромную, занимающую полкомнаты постель, застеленную черным покрывалом, ноги тут же утонули в ковре. Я прошла по комнате и села на краешек постели, тяжело дыша и сложив руки замком. Где я? Кто этот человек? Что я вообще о нем знаю или могу узнать?

А если он психически болен и нападет на меня, будет истязать? Несколько минут я сидела и не двигалась. Потом оцепенение начало отступать. Время шло, а он не приходил, и я все же встала с постели, прошлась по комнате, разглядывая вычурную мебель. Постояла у зеркала величиной во всю стену, подняла голову и увидела полностью зеркальный потолок, и я вся отражаюсь в нем. Жалкая и маленькая.

Опустила голову и посмотрела на шкафчик, стоящий ближе к окну. На нем красовалась свежая газета. Протянула руку и взяла ее, поднесла к лицу.

«Тамерлан Дугур-Намаев, известный всем, как Хан, был выпущен под залог из тюрьмы. Вопреки всем слухам о его смерти.

Каким образом судья дал добро на его освобождение, остаётся загадкой. Человек, который не ставит чужую жизнь ни во что, который сам лично ломает людям хребты и черепа, как яичную скорлупу, избивает, доводит до состояния комы, нарушая все правила, не должен возвращаться в цивилизованное общество.

Помешанный на грязи, извращенном сексе, состоящий в монгольской группировке, кровожадный и беспринципный зверь, должен был сидеть за решеткой до конца своих дней. Но все знают, что в нашем мире всё решают связи, деньги, власть и мафия…»

Я опустила взгляд на снимок — на нем Хан стоял голой татуированной спиной к фотографу, его кулаки были сжаты и обмотаны кровавыми тряпками. Судорожно сглотнула и опустила газету. Монгол… Вот что это за язык. Монгольский. И показалось, что я где-то уже слышала его имя. Но где?

Меня обуял ужас. Зачем я ему? Такой человек наверняка мог купить себе любую женщину. И это имя… я повторила его про себя несколько раз. Красивое. Конечно же, знакомое и громкое. Но оно вызывало такой же страх, как и его хозяин.

Я вернулась на постель. Так и сидела на краешке в ожидании. Не раздеваясь. Мне надо было осмыслить, понять, что именно со мной произошло и как с этим жить дальше…, а точнее, как среди всего этого выжить. О Паше вспоминать больно, так больно, что внутри все обрывается… Он ведь действительно меня продал. А я, а я была ослеплена своей дурацкой любовью настолько, что ничего не замечала…

Прилегла на краю, подобралась вся, обняла колени руками и закрыла глаза. Я не собиралась спать, но меня отключило мгновенно. Я была слишком уставшей, потрясенной и выжатой эмоционально. Проснулась от ощущения чьего-то присутствия, тут же все тело окаменело от напряжения. Хан находился в комнате. Он был раздет до пояса и стоял возле камина, в котором потрескивали дрова. Огонь отбрасывал блики на темные стены, отсвечивал на контуре его сильного тела. Мне было видно его лицо сбоку. Четко вырезанный профиль, подсвеченный оранжевым. И от этого все черты казались еще более резкими, грубыми.

Влажные черные волосы лоснились и блестели. Узкие глаза сощурены, и отблески пламени пляшут в черных безднах. Он меня как будто не слышал и не видел. Не шевелился, погруженный в какой-то транс. Каменная глыба, жуткое изваяние, вросшее в пол. Все мое тело сковывало суеверным страхом рядом с ним. Какая-то невозможно мощная первобытная сила скрывалась в этом человеке, бугрилась у него под кожей, растворялась в ауре, наполняя воздух искрящейся насыщенностью. И я, как и в нашу первую встречу, ощущала дрожь во всем теле.

Хотелось сорваться с места и бежать как можно дальше, выпрыгнуть в окно, скатиться по лестнице. Но я, как и на свадьбе, смотрела на него и не могла отвести взгляд, как завороженная, как под гипнозом. Я не знаю, зачем встала с постели и сделала несколько шагов по направлению к нему. Совершенно неожиданно Хан обернулся, схватил меня за горло, поднял на вытянутой руке и силой тряхнул. Бездна сверкнула огненной магмой, обожгла до мяса, вызвав панический ужас. Он пронес меня через всю комнату и опрокинул на постель навзничь. Скованная страхом, не понимающая, чем сейчас вызвала такую ярость, я молча смотрела ему в глаза.

— Никогда не подходи ко мне сзади!

Совершенно спокойным голосом, хрипловато-тихим. И жуткие глаза, кажется, совершенно без зрачков. От них становится так холодно и так тоскливо. В них появляется какое-то безумие… он смотрит, и, кажется, я умру только от одного этого взгляда.

Смотрел-смотрел. Склоняя голову то к одному плечу, то к другому, и вдруг схватил меня за волосы, заставив запрокинуть голову.

— Сука! Я же убил тебя! Ты еще живая?

Дернулась, пытаясь вырваться, но его пальцы сдавили мое тело так сильно, что мне стало страшно пошевелиться. Рука сжала горло с такой силой, что казалось он меня сейчас раздавит. Я все же начала вырываться, и из глаз потекли непроизвольно слезы.

— Не… надо… вы… обещали… не убивать…

Смотрит остекленевшим взглядом, сдавливая, обездвижив сильными ногами, зажав мое тело между ними. И мне жутко от того, что он не в себе. Я это вижу.

— Сукаааа! Продажная, грязная сука!

Вот и все. Я сейчас умру. Он меня раздавит или задушит.

— Ос…та…но..ви…тесь…. Та…мер…лан!

Не знаю, что его остановило. Не знаю, что заставило разжать руки и не сломать мне шею. Возможно, его собственное имя. Голова зверя дернулась, и взгляд вдруг начал меняться, становиться осмысленным. Волосы, упавшие ему на влажный лоб, прилипли к коже, а губы дрожали. Руки на моей шее начали постепенно разжиматься, а я закашлялась до истерики, согнулась пополам, отползая от него в сторону, глядя, как он опустился обессиленно на пол и обхватил огромными руками голову.

Потом вдруг встал и вышел из спальни, дверь захлопнулась, а я стояла по другую сторону постели и дрожала всем телом, обхватив шею руками, пытаясь отдышаться и все еще ощущая его руки на своем горле.