Верхом на Сером

Ульяна Бисерова

«Верхом на Сером» – удивительно добрая, волшебная книга для подростков и их родителей. История о самой обычной девочке Сашке и её путешествии по волшебной стране, куда она попадает, последовав за превращенным в коня баронетом. Сашка хочет спасти умирающую мать, и единственная возможность сделать это – найти заколдованный лабиринт и заглянуть в Зеркало Судеб. Путь девочки опасен и труден, но рядом верные друзья, которые всегда готовы прийти на помощь. Для среднего школьного возраста.

Глава II

По пути в аэропорт Сашка отмалчивалась. Мама поначалу пыталась хоть как-то разрядить обстановку, но она лишь буркала в ответ, и эти междометия можно было истолковать как угодно, но самым верным было бы, пожалуй: «Оставь меня в покое».

Обычно еще за несколько дней до намеченной даты вылета в груди Сашки зрело радостное беспокойное ожидание: уже совсем скоро, уже завтра! Словно перелетная птица, она предвкушала искрящееся счастье нового полета. И огромное здание аэропорта, в любую погоду, в любой час дня заполненного муравьиной суетой, подчиненной невидимому строгому порядку, казалось порталом в новый мир, в новую жизнь.

Но в этот раз все было иначе. Их ждало не море, а запыленный шахтерский городок, затерянный где-то в Уральских горах, чужая бабка и долгая, долгая разлука. Они обе это знали, как и то, что иначе — невозможно.

— Шуня, — Сашка вздрогнула от неожиданности: мама звала ее этим детским нелепым и ласковым именем только в исключительных случаях. — Послушай, дочка. Когда я увидела тебя там, в больнице, такую слабую, хрупкую — я так ясно осознала, что никакая потеря в мире не сравнится с той, если я потеряю тебя. Мы скоро увидимся. Ты должна пообещать, что будешь осторожна. Что не будешь не носиться очертя голову. И никаких — слышишь — ни-ка-ких! — скачек!

— Да, мама, — вяло пробубнила Сашка.

Мама сняла с пальца старинное кольцо с крупным зеленым камнем и вложила в руку дочери.

— А это тебе талисман на удачу, — сказала она.

Сашка удивленно заморгала. Все цирковые артисты суеверны до ужаса, и ни разу на ее памяти мама не расставалась с кольцом, не разрешала даже примерять его, считая, что это забирает силу талисмана. Сашка не раз видела, как в волнительные моменты — за кулисами перед выходом на манеж или во время важного разговора — мама бессознательно крутила его на пальце. Ощутив приятную тяжесть кольца в ладони, Сашка склонилась, чтобы получше его рассмотреть. Металл тускло поблескивал в приглушенном освещении салона, а камень цвета бутылочного стекла напоминал воду старого пруда. Сашка примерила кольцо и вздохнула — оно было слишком велико: даже мама обычно носила его на большом пальце левой руки. Сашка сняла с шеи кулон, продела кожаный шнурок в кольцо и спрятала под джемпером, наглухо застегнув молнию на воротнике.

— Пристегните ремни безопасности, приведите спинки кресел в вертикальное положение, наш самолет готов к взлету, — бодро протараторила заученную скороговорку стюардесса.

Сашка уткнулась носом в иллюминатор, чтобы в последний раз окинуть взглядом город, где все было таким родным и знакомым. Самолет развернулся на взлетной полосе, набрал скорость и легко взмыл в ночное небо. Мириады огней огромного города мелькнули под крылом и тут же скрылись за плотной завесой облаков. Все попытки разглядеть хоть что-то в этой клубящейся мгле были обречены, но Сашка словно прилипла к иллюминатору. В толстом стекле отражались, дробясь, ее полные слез глаза. Сама того не заметив, она уснула, измотанная тревогами последних дней, и открыла глаза, лишь когда стюардесса попросила ее поднять спинку кресла — самолет разворачивался, заходя на посадку.

Челябинск встретил их моросящим осенним дождем.

— Видишь, привезли питерскую погоду с собой, — улыбнулась мама. Даже беглого взгляда хватило, чтобы в сумерках зарождающегося дня увидеть, как она измучена — скулы заострились, а у глаз залегли грустные тени. И Сашка вдруг ясно осознала, что каждый шаг дается маме ценой невероятных усилий. Что она готова развернуться, вот прямо здесь, сейчас, бросить эту затею и улететь хоть на край света, только бы избежать неминуемой встречи с прошлым, к которому нет и не может быть возврата. Еще секунда промедления — и будет поздно. Сашка не могла допустить, чтобы мать пожертвовала своей мечтой в угоду ее интересам и — тем более — каким-то глупым страхам. С напускной небрежностью она перехватила ручку чемодана из прохладных ладоней матери и буркнула:

— Ну что, идем искать такси, что ли? Торжественной встречи с оркестром и цветами, как я поняла, ждать не стоит.

Таксист сразу же предупредил, что до Копейска в это время — двойной тариф: в обратную сторону придется пустым ехать. Заметив, что пассажирки совершенно не настроены на разговоры, он прибавил громкость радио. «Интересно, почему всегда одни и те же песни? — устало подумала Сашка. — Может, знание шансона — обязательно при устройстве таксистом?». И ей живо представилось собеседование: «Образование? Водительский стаж? Прошлое место работы? Город хорошо знаете? Так, прекрасно, а теперь главный вопрос: кто автор и исполнитель песни „Владимирский централ“? Что, молчите? Вы что, думаете, мы абы кого готовы взять? Идите вон улицы мести или лекции студентам читать, а водитель такси должен быть культурным человеком — как-никак встречает гостей города». Вообразив эту сценку, Сашка невольно улыбнулась — может быть, впервые за последнюю неделю.

«Все как-нибудь образуется. Ну не конец же света, в самом деле… Может, не такая уж она и ужасная, эта досточтимая Вера Георгиевна… Да и год когда-нибудь закончится, а там уж…», — она, как учила Анна Петровна, попыталась найти в ситуации хоть что-то хорошее.

Между тем за окном такси в рассветной дымке выступали причудливые очертания заводских труб и цехов, похожие в тумане на скелеты гигантских ископаемых. «Как они тут еще не задохнулись, в этом промышленном гетто?», — с тоской подумала Сашка, вспомнив прохладу невского простора.

— Приехали, — таксист нетерпеливо глянул на часы, давая понять, что и с места не сдвинется, чтобы помочь выгрузить багаж, и умчал, оставив хмурых пассажирок в пыльном дворе типовой пятиэтажки.

— Еще и семи нет… — взглянув на часы, пробормотала мама. — Для визитов рановато. Давай посидим немного на лавочке, отдышимся…

— Да уж, кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…

Город просыпался. Собачники с питомцами всех мастей, которые обычно просыпаются первыми, окидывали их любопытными взглядами.

— Ну ладно, сколько не оттягивай приятный момент, он все равно наступит, — сказала, наконец, мама и со вздохом поднялась со скамейки. — Я пойду, а ты пока посиди тут. Кто знает, какая нас ждет встреча… Ни шагу со двора, ясно?

Сашка кивнула и проводила взглядом хрупкую фигурку матери, пока она не скрылась в сумраке подъезда.

От скуки она стала машинально пинать пыльное колесико чемодана. Из соседнего подъезда вышел смуглый худой мальчишка, по виду — ее ровесник. Вихрастый, со сбитыми коленями, он бросил на нее быстрый взгляд и побрел к искореженной спортивной площадке. Под натиском неуемной удали местной шпаны устояла только металлическая конструкция с турником и рукоходом. Паренек, видимо, решил покрасоваться перед незнакомой девчонкой — с лету он повис на турнике, подтянулся раз десять для разминки и крутнулся солнышком. Сашка, которая искоса наблюдала за его гимнастическими этюдами, усмехнулась: нашел, чем удивить цирковую… Было заметно, что парень изо всех сил старался не ударить в грязь лицом, но в итоге именно это и произошло, причем в самом прямом смысле: при очередном перехвате его рука неожиданно соскользнула, и он нелепо брякнулся прямо в лужу, оставшуюся после ночного дождя. Вид у него был настолько обескураженный, что Сашка с трудом сдержала улыбку. Но когда она подбежала, чтобы помочь ему подняться, он только сердито глянул исподлобья и скрылся в подъезде.

Пожав плечами, Сашка вернулась на лавку. Прошло, как ей показалось, еще около часа. Она почти задремала, уронив голову на выдвижную ручку чемодана, как вдруг дверь подъезда распахнулась и оттуда выскочила заплаканная мама.

— Я все уладила… Я… Мне нужно успеть еще в пару мест, а в три — уже самолет… Долгие проводы — лишние слезы. Мы с тобой каждый день будем созваниваться по скайпу. Каждый день, слышишь, дочура? А сейчас мне нужно ехать — вон, уже и такси ждет.

Она порывисто стиснула Сашку, зарывшись мокрым лицом в ее волосы, и побежала к машине.

— Первый этаж, сразу направо, пятьдесят третья. Вера Георгиевна, не забудь. Она ждет. Все будет хорошо, — это донеслось уже из отъезжавшей машины, которая через мгновение скрылась за углом дома.

Уже отчаявшись хоть что-то понять во всей этой истории, Сашка стала затаскивать чемодан по лестнице. У двери с облезлой коричневой обивкой и латунным номерком она в нерешительности остановилась. Нажала кнопку звонка — ни звука. Сашка робко постучала — и дверь бесшумно открылась. Она оказалась в темной и тесной прихожей, потопталась в смятении и тихо позвала:

— Вера Георгиевна…

Тишина.

— Эй, есть тут кто-нибудь?..

— Ну, и чего ты тут раскричалась?! Заходи, коли уж свалилась на мою голову…, — раздался из глубин квартиры властный голос.

Сашка прошла в комнату — судя по обстановке, гостиную — и увидела в кресле у окна женский силуэт. Подойдя ближе и привыкнув к яркому солнечному свету, который заливал комнату, она рассмотрела незнакомку. Белоснежные волосы, высоко зачесанные ото лба и скрученные в тугой узел на затылке, придавали ей строгий и надменный вид. Сашка видела, что ее тоже внимательно изучают, и от волнения не знала, куда деть руки, чувствуя себя простолюдинкой на приеме у монаршей особы.

— Нда, ну, этого и следовало ожидать, — пробормотала спустя пару тягостных минут старуха, постучала высохшими длинными пальцами по подлокотнику, видимо, укоренившись в самых неприятных предчувствиях. — Ну что ж, бери свой баул и иди за мной.

В квартире, где коротала свой век Вера Георгиевна, как в музее, сохранилась обстановка советских времен. Сашке сложно было избавиться от ощущения, что она оказалась в старом фильме. На кухне в приемнике день и ночь монотонно бубнило радио, в серванте пылилась армия хрустальных ваз и разнокалиберных бокалов, а на стене в гостиной висел ковер с восточным орнаментом. Вера Георгиевна считала покупку новых вещей в своем преклонном возрасте и к тому же на скромную учительскую пенсию бессмысленным расточительством. Старенький холодильник утробно урчал и трясся, словно жадно переваривая все, что неосмотрительно в нем было оставлено на ночь, но морозил на совесть. Телевизор Вера Георгиевна включала лишь для того, чтобы посмотреть вечерние новости по первому каналу. После окончания выпуска новостей «окно в мир» занавешивалось чуть пожелтевшей от времени ажурной салфеткой. На ночь и во время грозы все электроприборы, кроме холодильника и радио, выключались.

В обстановке квартиры старой учительницы, которую сложно было заподозрить в набожности, выделялась старинная икона — совершенно потемневшая от времени, с тяжелым окладом. Спаситель смотрел грозно и испытующе, словно проникая взглядом в самые потаенные мысли, и Сашка, когда оказывалась в гостиной, не могла избавиться от тревожного чувства, что он наблюдает за каждым ее шагом.

Раз в неделю, по четвергам, к Вере Георгиевне заглядывал на чай ее старинный знакомый Илья Ильич, коллекционер всевозможных редкостей и антикварных вещей. Уже лет восемь он безуспешно уламывал Веру Георгиевну уступить икону, которую та привезла из затерянного среди карельских лесов скита. Но Вера Георгиевна, виртуозно увиливая от прямого отказа, всякий раз давала понять, что эту икону вынесут из дома, только отправляя ее саму в последний путь.

Сашка не встревала в закостеневший с годами распорядок жизни неожиданно обретенной родственницы. Пожелав спокойной ночи и погасив свет, она по-партизански засиживалась за буком до глубокой ночи, болтая с Кирой или просматривая новые фотки друзей из прошлой, питерской жизни. И еще острее ощущала свое одиночество.

…Серый дождь, который зарядил еще ночью, так и лил без передышки. Казалось, весь мир вылинял до грязно-серого цвета под бесконечной холодной моросью. Сашка уже битый час с тоской смотрела, как капли сползают по оконному стеклу. В квартире было так тихо, что можно было различить тиканье старых ходиков в гостиной. Часы простуженно тренькнули четыре раза. Вера Георгиевна, наверное, вяжет или читает. Подумать только, они живут под одной крышей почти два месяца, но за это время едва ли перекинулись и десятком слов. И Сашу это вполне устраивает: по крайней мере, не лезет с расспросами, как там в школе дела — и на том спасибо.

Да и было б что рассказывать, в самом деле! Школа как школа. Все та же ненавистная алгебра и всякие там законы Ома. В первый день, конечно, новенькая из Питера, да еще и с загипсованной рукой, произвела в классе настоящий фурор.

— Привет, меня Лена зовут. А ты навсегда переехала или на время?, — сразу же спросила ее соседка по парте.

— На год, — ответила Сашка.

— Круто, всегда мечтала побывать в Питере. Белые ночи, и все такое, — мечтательно прикрыла глаза Лена. — А с рукой что?

«Вот ведь привязалась, все-то ей интересно», — мысленно возмутилась Сашка. Ей не хотелось рассказывать новой однокласснице про занятия конным спортом и свое падение — все это было слишком личным, болезненным.

— Ой, да глупо получилось: бесились с подругами в бассейне, подскользнулась на дорожке и ка-а-ак грохнулась, — на ходу привычно сочинила Сашка.

— Да, бывает, — сочувственно вздохнула Лена, разглядывая автографы, которые на прощанье оставили Сашке на гипсе питерские друзья.

Другие одноклассники тоже приняли ее дружелюбно, но Сашка держалась обособленно и не особо стремилась завязывать с кем-то тесные отношения. По-настоящему они сдружились, пожалуй, только с Дамиром. Вспоминая, как в первую их встречу он выпендривался, пока не свалился с турника в грязь, Сашка всякий раз невольно улыбалась. Хороший парень оказался. Он был из многодетной семьи: еще четыре младших брата и сестра, хоть по росту вставай и «веселые старты» устраивай. Мать — вечно по уши в заботах о том, как накормить эту ораву и простирать гору грязного белья. Дамир, как самый старший, летом помогал отцу на стройке: таскал тачку, мешал раствор и гордо отдал матери первый заработок. Когда он в этом бедламе и гомоне умудрялся уроки делать — уму непостижимо.

В первое время Сашку удивляло, что он, молчаливый, худощавый и далеко не самый крепкий парень в классе, пользовался признанным авторитетом. Именно он чаще всего становился арбитром мальчишеских потасовок, хотя сам никогда не лез в драку без веских причин. Не сразу Сашка поняла, в чем секрет: он всегда был на стороне правого, а не сильного, не теряя ясной головы, даже когда все вокруг бесновались. И даже легкое заикание, которого он страшно стеснялся, чертовски ему шло, считала Сашка.

Наступили осенние каникулы. Накануне Сашка с Дамиром условились прогуляться в сквере у фонтана. И вот, как назло, с самого утра зарядил противный дождь. В сотый раз с тоской взглянув в небо, Сашка заметила прорехи в грязной вате облаков, через которые нехотя просачивался тусклый солнечный свет. Схватив плащ, она выскочила из дома. Дамир открыл дверь, еле передвигая ногами: на нем гроздьями висели младшие братья, вереща от восторга. Судя по их раскрасневшимся потным лицам, минуту назад здесь была замечательная куча-мала.

«Мам, я с Сашкой немного погуляю?!», — крикнул он в сторону кухни, откуда доносились шкворчание раскаленного масла и дух домашней выпечки. «Хорошо, только хлеба и молока не забудь купить!», — отозвалась мать. Дамир достали из-под лестницы в подъезде старенький велик, Сашка забралась на раму — и они помчали, разбрызгивая лужи.

У фонтана на площади Славы играло уличное радио, и под его бодрые напевы тоскливо переминались с ноги на ногу толстая продавщица воздушных шаров и сладкой ваты да еще пара девиц, присматривающих за пони и серым в яблоках конем. Конь был до того худющим и облезлым, что напоминал пыльное, поеденное молью чучело. Видимо, старый конь был смирным, так что девицы даже не потрудились привязать его — повод был просто наброшен на столбик ограды. Сердце Сашки сжалось от жалости.

— Хочешь п-прокатиться? — заметив ее пристальный взгляд, спросил Дамир.

— Кто? Я? — Сашка даже отпрянула. — Ненавижу этих покатушечников! Они и здоровую молодую лошадь за полгода превратят в разбитого инвалида. А этому пенсионеру — лет сто по человеческим меркам, если не больше, а они его под седло хоть в жару, хоть в ливень, пока замертво не свалится… Ненавижу!

Сашка спрятала озябшие руки в карманы и вдруг нащупала кусочек сахара — серый, в налипших хлебных крошках — видно, завалялся с прежних, «лошадных», времен.

Девицы, заметив подростков, сначала встрепенулись, но тут же поняли, что это не романтически настроенная парочка, и равнодушно отвернулись, изредка бросая на них косые взгляды. Сашка протянула руку, коснулась теплых и мягких ноздрей, покрытых жесткими волосками. Конь тихо втянул незнакомый запах, прянул ушами и легко переступил передними ногами. Сашка бросила быстрый взгляд на стоявших чуть поодаль девиц и незаметно угостила его сахаром. Огладила по шее, поймала взгляд опушенных длинными ресницами темных глаз — и увидела в нем такую бездонную тоску и неизбывную боль, что у самой ком встал в горле.

— Как его звать? — внезапно охрипшим голосом спросила она.

— Метеорит. Но это по паспорту. А так, по-простому — Кощей. Одному богу известно, сколько ему лет, у цыган правды не добиться. Но ты не думай, он сильный, любому молодому жеребцу фору еще даст.

— Да уж, я вижу, — пробормотала Сашка. И вдруг, сама не зная как, легко взлетела в седло, как будто подхваченная невидимой силой. Ее тело — спина, локти, колени — тут же приняло привычную, отработанную сотнями тренировок позу.

Она чуть тронула удила и послала легкий шенкель. И конь, который еще минуту назад понуро стоял, безразличный ко всему на свете, встрепенулся и взял с места в карьер. Он шел — а точнее, летел — удивительно четкой, молодой иноходью, выбивая дробь на тротуарной плитке.

Сашка слышала, как вслед ей несутся возмущенные вопли девиц. Ветер сорвал с нее шапку и растрепал волосы, а сердце переполняла искренняя, неуемная радость, словно в последние два месяца она бродила во сне и вот, наконец, — проснулась. Окрыленная, она сделала несколько кругов по скверу, и, заметив, что рядом с девицами уже собираются любопытные прохожие, остановилась, спешилась и передала поводья.

— Между прочим, мы не бесплатно катаем тут. Тысяча рублей! — зная, что в сложившейся ситуации можно не церемонится, заломила цену одна из девиц. Сашка, еще разгоряченная скачкой, в растерянности похлопала по карманам — кошелек остался дома. Она умоляюще посмотрела на Дамира. Тот вздохнул и молча протянул деньги, которые выдала на покупки мать.

— Ну, ты д-даешь! — только и сказал он, когда они с Сашкой отошли в сторону. — Могла бы хоть п-предупредить, что так здорово к-катаешься…

— Катаются только дети на карусели, — парировала Сашка. — Его спасать нужно. Срочно.

— Кого?

— Коня, разумеется. Иначе его к зиме доконают и сдадут на мясо.

— К-как — на мясо?

— А вот так. Обыкновенно. Как и всех старых лошадей. Никто их с похоронным маршем не провожает и цветы на могилку не бросает, — Сашка развернулась и быстро пошла в сторону дома. Дамир молча поплелся следом, раздумывая, сколько денег осталось в копилке и хватит ли их, чтобы умолчать дома о том, что произошло на прогулке.

С этого дня Сашка уже не могла выбросить Серого из головы. Она видела его печальные глаза, когда в задумчивости бросала взгляд в окно, скучая на уроке, а во сне подсознание дразнило ее удивительно реальными картинами спасения старого коня в лучших традициях Голливуда: с перестрелками, взрывами и бешеной погоней. И всякий раз сон заканчивался одним и тем же: конь вставал на дыбы, принимая грудью летящую в нее пулю, и вот они уже на земле — из раны, пульсируя, вытекает алая кровь, с губ слетают комья пены, а умный черный глаз, в котором дрожит отражение ее перевернутого лица, закатывается в предсмертной агонии. С криком ужаса, вся покрытая липким потом, она просыпалась и долго всматривалась в темноту, боясь снова закрыть глаза.

Спустя пару недель она набралась храбрости, подошла к девицам, извинилась за глупую выходку: «Сама не знаю, что на меня нашло вдруг» — и завязала пустячный разговор с одной лишь целью: выведать, где держат Серого. Его самого она с тех пор не видела, хотя после уроков специально делала крюк, чтобы пройти через сквер. Но в паре с пони, чьи бока украшали большие пегие пятна, тоскливо переминалась в ожидании седоков молодая гнедая кобыла.

Одна из девушек, Марина, рассказала, что с того памятного дня Кощей практически не ест и впал в полную апатию. Сердце Сашки ухнуло в темный колодец.

— А можно с ним как-то увидеться? — спросила она.

— Ну, вообще-то чужаков у нас на конюшне не жалуют, — начала было одна из девушек, но, увидев умоляющий взгляд Сашки, сдалась. — Ладно, приходи завтра, я предупрежу Серегу, чтоб он тебя впустил.

На следующий день Сашка с трудом досидела до конца уроков и сразу сорвалась в конюшню. Отыскать ее на окраине города, среди старых покосившихся деревянных домов, оказалось не так-то просто. По всему периметру конюшня была обнесена забором из профнастила высотой в человеческий рост. По обрывкам разговоров питерских конников Сашка знала, что за нарядной и праздничной вывеской веселых «покатушек» скрывается жесткий и весьма прибыльный бизнес. В старом бараке содержалось более десятка лошадей.

Вдохнув знакомый теплый запах конюшни, Сашка даже закрыла глаза — она вновь почувствовала себя дома, словно и не было этих безрадостных осенних месяцев. Она замерла в дверном проеме и отыскала глазами Серого — его денник был последним в длинном ряду. Сердце ее болезненно сжалось — конь стоял, понурившись, и медленно раскачивался, словно маятник.

— Забавно он танцует, да? — дружески толкнув ее в бок, спросил коренастый паренек и протянул руку. — Серега. Но конь «танцевал» вовсе не от радости. «Медвежья качка» — вот как это называется, вспомнила Сашка слова старого Айрата. Она поражает лошадей, которые мучаются от скуки или одиночества. Беспрерывная однообразная качка изнуряет лошадь, лишает ее сил и радости жизни, впустую изнашивает ноги. Вдруг Серый словно бы очнулся от сна, раздул ноздри, резко вскинул голову и приветственно заржал. Сашка подбежала и обняла его за шею, а он, дружески ткнувшись мордой в плечо, захрустел морковкой, которую она достала из школьного рюкзака.

— Можно я его вычищу и прогуляю? — спросила она Серегу.

— А ты умеешь? — засомневался он.

— Конечно, я в конюшне три года, — с жаром заверила Сашка.

Она зашла в стойло и умело взялась за дело. Серый стоял смирно — чувствовалось, что массаж жесткой щеткой доставляет ему огромное удовольствие. Закончив, Сашка вывела коня во двор. И вновь ее поразило, как удивительно он преображался в рыси — куда только исчезала старческая сутулость и понурый вид! Резвый, сильный и при этом послушный не только легкому натяжению корды, но и, казалось, способный предугадывать ее мысли.

На следующий день Сашка после уроков вновь пришла в конюшню. Серый уже ждал ее, нетерпеливо переминаясь. Серега хмыкнул и молча протянул ей ведро и скребок. Между ними закрепился негласный уговор: за право навещать Серого Сашка выполняла грязную работу и разные мелкие поручения, стараясь не особо мозолить глаза и не лезть с лишними расспросами. Хозяина этой богадельни, как вскоре выяснилось, звали Дмитрий Сергеевич. Лощеный и самоуверенный, он приезжал раз в неделю на белом «мерсе», чтобы забрать выручку и окинуть все приметливым хозяйским взглядом. Работники конюшни хозяина недолюбливали — в денежных делах был он прижимист и нечист на руку. Поговаривали, что он из цыганского племени, и Дмитрий Сергеевич — не настоящее имя, а потому между собой звали его «барон».

Сашка стала бывать на конюшне ежедневно. Подходя как-то раз, она увидела, что во дворе припаркован забрызганный грязью фургон для транспортировки лошадей. Все, кто был на конюшне, собрались вокруг и тихо переговаривались. Из фургона донеслось громкое ржание.

Гордость Андалузии — именно так звали закрытого в фургоне вороного красавца чистых кровей — отличался благородной статью и бешеным нравом. Первый хозяин, сын высокопоставленного чиновника из Казахстана, за немыслимые деньги купил породного жеребца на одном из европейских аукционов, но в седло конь так и не встал — ежедневно, точно развлекаясь, он изобретал все новые трюки, выматывая опытных берейторов. То понесет, закусив удила, то шваркнет со всей мочи о бортик, а то вскинется свечкой на ровном месте. Помаявшись с год, красавца сбыли с рук, и с тех пор он, как переходящий вымпел, кочевал по городам и весям. Простаки, которые не знали его биографии, с первого взгляда влюблялись в гордый изгиб шеи, а через полгода на форумах конезаводчиков вновь появлялось объявление: «Продам чистокровного жеребца. Торг уместен».

Ребята с конюшни, судя по всему, уже были наслышаны о буйном нраве вороного, а потому открывать двери фургона никто не спешил.

— Ну, что, так и будете стоять тут до вечера? — спросил барон, взбешенный возникшей заминкой. — Ты давай иди! — и он ткнул пальцем, похожим на свиную сардельку, в коренастого Серегу.

Тот втянул голову в плечи, но спорить с хозяином духу не хватило. На ватных ногах он побрел к фургону и осторожно повернул ручку. Жеребец встретил поток дневного света и свежего воздуха молодецким всхрапом, который не сулил Сереге ничего хорошего. Парень опасливо протянул руку и взял жеребца под уздцы. Гордость Андалузии, видимо, пребывал в игривом настроении, и сейчас, после долгого и тряского перегона, решил явить себя миру во всей красе. Вороной грациозно прошагал по трапу, прекрасно осознавая, какое впечатление производит его шальной вид, а едва ступив на твердую землю, тут же взвился свечкой, уронив Серегу на землю, и пустился по двору, дико взбрыкивая сильными задними ногами.

— Во, бешеный! — прошептал побелевшими губами Серега, поднимаясь из осенней жижи. Задрав хвост, жеребец навернул пару кругов лихим галопом, а затем остановился в дальнем углу двора. По лицам конюшенных ясно читалось, что ни угрозами, ни денежными посулами их не заставить подойти хотя бы на пять шагов к бешеной твари.

Барон, уже закипавший от ярости и мысленно проклинавший себя за то, что ввязался в авантюру с проклятым жеребцом, вдруг заметил, что из-за спин собравшихся вышла незнакомая девочка-подросток и медленно, словно завороженная, пошла к коню.

— Стой, Сашка, куда?! — заорал один из конюшенных, но барон крепко схватил его за плечо, и тот замолчал. Наблюдая за Сашкой, жеребец нервно прядал ушами, но не двигался с места. Все застыли в напряженном ожидании, в воздухе повисла звенящая тишина.

Сашка не сводила глаз с вороного, как если бы между ними был натянут стальной трос, и пока ее губы бормотали какую-то несусветную ласковую чушь, она привычно отмечала все движения взвинченного коня, мысленно посылая ему призыв: «Я твой друг. Я не причиню тебе зла. Спокойно». И когда их уже разделяла всего пара шагов, жеребец миролюбиво всхрапнул и потянулся мордой к ее протянутой ладони с кусочком сахара. Огладив его по сильной, лоснящейся шее, Сашка ухватилась за недоуздок и повела жеребца к конюшне.

И сразу, словно по команде «отомри», все вышли из странного транса и вновь обрели способность двигаться и разговаривать. Каждый норовил похлопать Сашку по плечу, приобнять, потормошить, точно они только сейчас разглядели ее по-настоящему.

Дмитрий Сергеевич выждал, пока первые восторги улягутся, а потом гаркнул, что всем пора заняться своими делами и взглядом пригласил Сашку в свой автомобиль.

— Ну, выкладывай, откуда ты такая взялась на моей конюшне? — без лишних предисловий спросил барон.

Сашка поерзала в кожаном кресле цвета топленого молока и затараторила заранее придуманную легенду: отец запивается, мать — медсестра, сутками на дежурстве, они с братьями рады любому заработку, она за всякой животиной ходить умеет — хоть лошадь, хоть корова… По прищуренному взгляду барона читалось, что он не верит ей ни на грош, но по одному ему ведомой причине продолжает молча выслушивать ахинею, которую самозабвенно несла Сашка.

— Так, с этим все понятно, — оборвал он ее на полуслове. — Коня как уняла?

— Так это, у меня бабка — она колдунья была. Она и меня разным заговорам и приворотам и научила, — не моргнув глазом, соврала Сашка.

Как ни странно, это нелепое объяснение убедило барона. Во всяком случае, дальнейший разговор напоминал уже не допрос, а деловые переговоры.

— Жеребец тебя принял. Через три месяца большой аукцион, поможешь парням его подготовить к смотринам?

— Можно и помочь, если деньги хорошие платят, — от волнения у Сашки перехватило горло.

— Хорошие — это сколько? — усмехнулся барон.

— А сколько сама заработаю — разрешите мне, как старшим девчонкам, малышню в парке катать. Я согласна хоть вон Кощея взять.

— От этой старой клячи никакого проку нет уже. Избавляться буду, — отрезал барон.

— А давайте я его тогда выкуплю. Отработаю, сколько потребуется — и выкуплю, — выпалила Сашка.

— Идет, — процедил цыган, поразмыслив. — Полгода за него отработаешь. Что парни скажут, то и делай, но первая забота — о вороном, ясно?

Сашка кивнула и протянула худенькую ладонь для рукопожатия, чтобы скрепить уговор. И хотя весь разговор не занял и пяти минут, вся спина у нее была мокрая от волнения, а ноги — точно ватные. В конюшне она, словно не замечая вопросительных взглядов, прошла к Серому и порывисто обняла его за шею, горячо зашептав в самое ухо:

— Я тебя выкуплю! Он согласился. Полгода всего — и ты будешь свободен!

Серый фыркнул, как от щекотки, и положил голову ей на плечо.

— Нет, ты просто с ума с-сошла! — заявил Дамир, когда она рассказала ему о том, что произошло на конюшне. — Что значит: вы договорились?! Конь — это ведь не к-котенок, его не спрячешь под кроватью. Где ты будешь его держать, чем к-кормить?! Бабушкиными п-пряниками? И как ты вообще собралась вкалывать на конюшне — к-как ты объяснишь прогулы в школе?

— Ну, с этим-то как раз все просто. Я после уроков буду все успевать. А с домашним заданием ты же меня выручишь? И с Серым что-нибудь придумаем — в конце концов, пристроим в хорошие руки. Главное — забрать его с этой адской живодерни.

И Сашка, напевая, закружилась по комнате, давая понять, что продолжать спор просто бессмысленно.

На следующий день Сашка заходила в конюшню на подгибающихся от волнения ногах. Конечно, вчера ей благодаря чертовскому везению удалось присмирить строптивого коня, но в каком-то настроении он пребывает сегодня? Как даст породистым копытом под дых — все звезды на небе пересчитаешь. Беспечно насвистывая для вида, она подошла к деннику, где стоял Гордость Андалузии, окликнула его и не повышая голоса скомандовала: «Прими!». Конь, с интересом наблюдавший за ней, поразмыслив пару секунд, посторонился, давая ей возможность пройти в денник. Войдя, она похлопала его по шее, ласково называя по имени, и угостила морковкой. И, продолжая оглаживать крутую шею, зашептала:

— Ты — самый красивый конь в этой конюшне. Да что там — в этом захолустном городишке. Тебе здесь не место. Ты достоин гораздо большего, ты рожден вызывать восхищение и восторг, гарцевать под аплодисменты и вспышки камер. Скоро аукцион, и ты должен показать себя с лучшей стороны. Доверься мне, я твой друг.

Конь, казалось, внимательно слушал ее, а затем добродушно всхрапнул.

Теперь оставалось самое сложное — накинуть недоуздок. Сашка старалась провернуть это так, словно это было самым обыденным делом — без резких движений, легко и уверенно, не давая коню возможности проявить строптивый характер и вырвать голову. Привязав жеребца к кольцу над воротцами денника, она приступила к чистке: сначала осторожно прошлась щеткой ото лба к носу, а затем жесткой скребницей вычистила шею, плечи, круп и — особенно осторожно — ноги. Челку, гриву и хвост она сначала терпеливо разобрала пальцами, а затем расчесала гребнем с редкими зубцами. Напоследок протерла жеребца влажной суконкой, отошла на шаг — и сама залюбовалась: шерсть благородно залоснилась, выгодно подчеркивая сильные мускулы.

На конюшне Сашка молча бралась за любую работу. И день за днем терпеливо стремилась завоевать доверие норовистого жеребца, исподволь подбирая ключик к его сердцу.

«Запомни дочка, лошадь — умное и гордое создание, никогда не унижай его и не пытайся силой добиться выполнения приказов — конь этого не прощает и обязательно при первом удобном случае припомнит, — наставлял ее в свое время старый Айрат. — Терпение и настойчивость. Но при этом не забывай — лошадь должна видеть в тебе вожака, лидера. Она должна осознавать, что именно ты, а не она выбирает путь и задает темп. Лишь в этом случае она будет счастлива служить тебе — не по принуждению, а из уважения».

И первым шагом на этом долгом пути было приучить Гордость Андалузии, которому, похоже, нередко крепко доставалось от прошлых хозяев, взбешенных его неукротимым нравом, доверять человеку и не ждать подвоха. От резкого звука конь мог запросто взвиться на дыбы. В первые дни на новом месте вороной лишь Сашке позволял приближаться к деннику. Старательно расчищая жеребца, она мягко и осторожно оглаживала его сильную шею, бока, постепенно приучая его спокойно относиться к прикосновениям. Затем, когда касания уже не вызывали непроизвольного подрагивания кожи, она, стремясь закрепить успех, стала то нарочно громко шуршать пакетом, прибираясь в деннике, то напевать или хлопать в ладоши, приучая его не бояться новых звуков. Когда установился прочный контакт, Сашка решилась вывести его на воздух: и тут ни в коем случае нельзя было воздействовать тычком — только мягким движением повода — и лишь до того момента, пока жеребец не поймет, что от него требуется и не уступит хотя бы на йоту. И даже самая маленькая победа заставляла сердце Сашки ликовать от восторга, она улыбалась и оглаживала умного красавца. Постепенно он привык к прогулкам на корде и послушно отправлялся в аллюр от легкого взмаха ее руки. Садиться в седло после той скачки на Сером Сашка уже не решалась — и дело даже не в запрете врача. Кости на сломанной руке срослись, а травма спины никак себя не выдавала. Но она обещала маме. Хотя ее так и подмывало вскочить в седло и шенкелем отправить коня в бешеный галоп. Она завистливым взглядом провожала Серегу или его напарника, которые по очереди выезжали вороного. Им доставался восторг скачки, ей — метла и щетки.

День за днем по шажочку завоевывая доверие вороного, Сашка ни на минуту не забывала о Сером, у которого и грива теперь была — волосок к волоску, и копыта вычищены, и глаз озорно сверкал. Облезлый доходяга, каким его все привыкли видеть, словно разом молодел, когда приходила Сашка, и безумно ревновал ее к красавцу-вороному. Задерживаясь на конюшне допоздна, Сашка вела с Серым долгие задушевные беседы. Рассказывала о Питере, маме, Анне Петровне, конной школе и заветной мечте — наступит лето, и она, наконец, улетит к маме за океан. На этом месте Сашка спотыкалась и прикусывала язык, потому что в глазах Серого явственно читался вопрос: «А как же я? Ты меня бросишь?». И Сашка поспешно начинала рассказывать о том, что было сегодня в школе и какой же все-таки придурок этот несносный Хусаинов.

«Не загадывай наперед, жизнь сама все расставит по местам», — так часто приговаривала Анна Петровна, когда Сашка делилась своими переживаниями и страхами. И в сотый раз оказывалась права.

Как-то раз, в начале февраля, прибираясь в деннике Серого, Сашка случайно услышала разговор.

— Седьмой и пятый отсек скоро освободятся. Вчера закупщик с Нагайбака приезжал, Кощея и Изабеллу сторговал, — сплюнув, сказал Серега.

— Так вроде Кощея же барон Сашке обещал. Девка из сил выбивается, — возразил ему другой конюх.

— Ты как будто не знаешь — ему никто не указ. Вороной уже присмирел, так что ему соблюдать договор выгоды нет — нагонит Сашку с конюшни и еще пинка на добрую память отвесит, — сказал Сергей.

Сашка стиснула зубы, но из глаз все равно брызнули жгучие злые слезы. Она бросила лопату и проскочила мимо примолкших конюхов.

Сашка ворвалась к Дамиру, как океанский ураган.

— Мразь, он все-таки продал Серого на мясо! — она в бешенстве металась по комнате, не находя себе места. Дамир все понял без лишних слов.

— В полицию идти бесполезно. Для них лошадь — не живая душа, а имущество: как хочешь, так и распоряжайся, хоть покатушки устраивай, хоть на колбасу, — продолжала буйствовать Сашка. Она бросилась на старенький диван, и тот затравленно скрипнул. Дамир кусал губы, напряженно обдумывая что-то.

— Ну, хорошо, давай просто уведем и спрячем его, раз другого выхода нет, — наконец произнес он.

От неожиданности — услышать такое от тихони-отличника! — Сашка резко села и пристально вгляделась в его лицо, пытаясь понять — не шутит ли? Уже через пару мгновений они горячо обсуждали детали ночной операции.

— Мама послезавтра дежурит в ночь, отец на вахте, так что я смогу тихонько улизнуть на пару часов, когда малышня угомонится, — сказал Дамир. — Я стукну, ты потихоньку в окно вылезешь — главное, не проспи!

Какой уж тут сон! Сашке казалось, что в эти два дня время ползло медленно, как мохнатая гусеница по листу лопуха. Она позвонила на конюшню и хриплым голосом сообщила, что простудилась и лежит с высоченной температурой, так что в ближайшую неделю работник из нее никакой.

В среду, после наспех проглоченного ужина Сашка ушла в свою комнату, битый час просидела над учебником по физике, раз за разом пробегая невидящим взглядом главу о силе сопротивления. А потом махнула рукой и завалилась на диван с книжкой. Она то и дело поднимала глаза на часы, но стрелка словно прилипла к циферблату.

Наконец, Вера Георгиевна тяжело прошаркала по коридору и все стихло. Сашка погасила свет, оставив только настольную лампу, и по углам комнаты залегли глубокие тени.

Когда в окно мелко поскреблись, ее сердце бешено заколотилось. Стараясь не шуметь, она растворила старую двойную раму, и в комнату ворвался студеный воздух.

— Давай скорее! — сдавленно прошипел Дамир.

Сашка достала из-под дивана спрятанные с вечера пуховик и сапоги, быстро оделась и спрыгнула в мягкий сугроб.

Лицо Дамира до самых глаз было замотано шарфом.

— Ты что, в ниндзя решил поиграть?! — не удержалась от улыбки Сашка.

Но Дамиру, похоже, было не до шуток.

— Не хочешь щеки и нос отморозить — тоже п-прячь: на велике придется г-гнать, — деловито произнес он.

К счастью, заснеженные улицы были пусты, и вскоре вконец окоченевшая Сашка и взмокший от быстрой гонки Дамир затормозили в переулке у конюшни.

Сегодня в ночную смену был Серега. Обычно он, выпроводив всех и заперев двери, уходил в подсобку и включал боевики на полную громкость, так что Сашка не опасалась. Заслышав осторожные шаги, из-под железных ворот вылез Дунай — мохнатый увалень-алабай, которого на ночь спускали с привязи. Сашка еще с ужина припасла для него котлету по-киевски, и пес приветливо лизнул ее в лицо, помахивая куцым обрубком хвоста. Сашка по-пластунски пролезла под воротами и тихо отомкнула засов железных ворот, но распахивать их не стала, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих.

Дамир укрылся за сугробом рыхлого снега. Они условились, что если к воротам кто-то приблизится, он свистнет. План был прост: пробраться в конюшню, увести Серого и постараться не наделать шума. Еще осенью, гуляя в городском парке, Сашка случайно набрела на заброшенную сторожку — на первое время спрятать коня можно там.

Сашка пробралась в теплый, пахнущий сеном и навозом сумрак конюшни. Вороной, почуяв знакомый запах, всхрапнул и со всей силы ударил копытом в деревянную перегородку. На шум из подсобки выглянул заспанный Серега — Сашка едва успела укрыться за ларем с отрубями.

Сергей обвел денники хмурым взглядом, ругнулся и снова убрался. Сашка гусиным шагом просеменила к деннику Серого и тихо приподняла щеколду. Сняла с гвоздика упряжь.

— Обойдемся сегодня без седла, Серый, некогда рассупониваться, — руки ее сноровисто надевали упряжь, а в голове уже прокручивался план побега.

Она потянула Серого к двери, но тут вороной, оскорбленный столь явным пренебрежением его высокородной особы, громко заржал и так лягнул перегородку, что едва не разнес ее в щепы. Сашка, поняв, что через секунду сторож будет здесь и прятаться уже бесполезно, птицей взлетела на Серого и пустила его в галоп. Времени, чтобы спешиться и распахнуть во дворе тяжелые железные ворота, уже не оставалось. Она лихорадочно искала спасительную лазейку: двор окружал забор едва ли не в два метра высотой — Дмитрий Сергеевич не жаловал любопытных взглядов соседей — но в дальнем углу, за сараем, как помнила Сашка, была куча слежавшегося щебня.

Времени на раздумья уже не было, она дернула левый повод и завела коня на круг.

— Давай, милый, выручай, это наш последний шанс, — шепнула она в ухо Серому, склонившись до самой гривы. Конь, словно разгадав ее сумасшедший замысел, оттолкнулся о щебень, взметнулся ввысь — и завис в воздухе, перелетая забор. Ошеломленная Сашка, упершись коленями и вся подавшись вперед, к вытянутой в струнку сильной шее, почувствовала, как он мягко приземлился и поскакал, не снижая темпа, по темной улице. Погони можно было уже не опасаться.

Кружными путями они выбрались к окраине старого парка. Сашка с трудом разыскала сторожку, почти до окон занесенную снегом. Хлипкая хибара, собранная из битого кирпича и прогнивших досок, едва выдерживала порывы ветра. Сашка разгребла, поминутно дуя на коченеющие пальцы, снег, заваливший дверь, и завела Серого.

— Это ничего, что холодно, сейчас надышим, — успокаивала она то ли его, то ли себя. Заметив, что коня бьет крупной дрожью, она мысленно чертыхнулась, стянула с шеи длинный вязанный шарф и стала быстро обтирать им еще вздымающиеся от быстрого бега бока. Холодина в сторожке стояла несусветная, но, по крайней мере, не задувал ветер и была крыша над головой. На улице повалил снег. «Вот и хорошо, следы заметет», — промелькнуло в голове Сашки.

Вернувшись домой, она тихонько прокралась на кухню и вскипятила чайник. Обхватила дымящуюся чашку озябшими ладонями и зажмурилась, почувствовав, как разливается по телу блаженное тепло. Сашку переполняла неуемная радость — невероятно, но ей все же это удалось! Был момент, когда ей казалось, что все безнадежно пропало — но сейчас все страхи и опасения отступили. Серый спасен, свободен! Нужно только передать его в добрые и заботливые руки. Оставить его хотя бы еще на пару дней в хлипкой сторожке в парке было бы просто бесчеловечно, поэтому, как бы ни хотелось Саше видеться с конем каждый день, все же придется расстаться.

Как быть, она уже придумала — в Челябинске есть ветеринар, известный зоозащитник — пару лет назад он спас искалеченного тигренка из передвижного цирка. В зубах тигренка застрял острый обломок кости, десна кровоточила и воспалилась, несчастный страдалец отощал до крайней степени. Ветеринар не только провел сложнейшую операцию, но и долгие месяцы терпеливо выхаживал тигренка, который бегал за ним, как ручной. А сегодня возмужавший Жорик живет в одном из заповедников где-то на Дальнем Востоке. Конечно, обыкновенный конь — амурскому тигру не чета, но Сашка не сомневалась: ей удастся убедить ветеринара, что Серый — совершенно особенный. Но все это потом, потом, сил уже не осталось.

Сашка повалилась на расправленный диван и блаженно потерлась щекой о прохладную подушку. И вдруг вскочила, пораженная внезапной мыслью: Дамир, наверное, не видел, как она перемахнула забор на противоположной стороне двора и скрылась в темном проулке. Он так и остался ждать ее у ворот. Она несколько раз набрала его номер, но бездушный металлический голос сообщил, что «аппарат абонента выключен».

Конец ознакомительного фрагмента.