Украинские сказки

Сборник

Украинская сказка живет не в ограниченном, а в широком, поистине космическом пространстве, если под космосом понимать не только Вселенную, но и – гармонию, противостоящую хаосу – именно так трактовали слово «космос» древние. Имеется в виду не только небывалая сила героев, их волшебные возможности, общение с силами природы, с Солнцем, Луной, Ветром, но и само по себе множество волшебных сказок о животных и о природе, которых в Украине бытует как нигде более у славян.

Про богатыря Сверхдуба

Жил себе когда-то богатый мужик. И было три сына у него: двое умных, ну а третий — дурак. Самый младший — вообще-то не был дураком, а только прикидывался, напускал на себя, что, мол, из этого получится. А было у мужика еще и несколько пар волов, и однажды послал он двоих умных сыновей на три дня в степь пахать, когда младший дома остался. Когда старшие сыновья домой приехали, меньший и говорит:

— Ну что ж, тату, они вдвоём пахали, а я тогда сеять поеду.

Отец и отвечал:

— Ты, сынок, еще по свету ходить не можешь, как же ты способен хлеб сеять?

Но младший так пристал, что и уговорил отца. Взял младший три мешка пшеницы и отправился на то же самое место сеять. Посеял и возвращается домой, когда попался ему старик и спрашивает:

— Куда это ты, земляк, едешь?

— Домой, — отвечает младший сын.

— А где ж ты был?

— В степи был, пшеницу сеял.

Старик и говорит ему:

— Когда прибудешь домой, скажешь отцу, матери да братьям, что пора уже пшеницу жать.

Сел тут парубок на подводу и подумал: «Как же это так, только я её посеял, а уже и уродилось? Надо бы вернуться да поглядеть».

И поехал назад посмотреть. Смотрит и правду — поспела уже та пшеница. Сорвал несколько колосков показать дома, а пшеница уродилась такая, что и не придумаешь лучше. Вернулся домой, отцу ее показывает, чтоб тот жать ехал. Отец сидит, раздумывает.

— Что ж оно, — молвит, — сын, счастье это нам такое, или несчастье? Как же так? Поехал ты сеять, а теперь уже пшеница поспела?

Взялись они за косы, стали косить; вот люди удивляются, — ведь только посеяли, а эти уже косят, ведь дело осенью было. Покосили они пшеницу, положили, обмолотили и давай продавать. Жили сами они бедно, но как стали продавать пшеницу, тут и построили дом. Отец сыновей своих женил. Самого старшего — на крестьянской дочке, среднего сына женил на поповской, а меньшого — на генеральской.

Когда умерли отец и мать, сыновья остались одни на хозяйстве, и детей дождались. Родился у меньшого сын — уж семь лет минуло, а он ещё в люльке лежит. Ходил дурак, гулял, и стали его разные господа стыдить, что он, мол, сам-то не бедный, это точно, а дитё такое, что уж семь лет ему, а он ещё в люльке лежит! Вот идет он домой и от стыда плачет. Думает: «Господи ты, боже мой, что ж оно такое — какой-то несчастный я, что дитя у меня такое?»

Вдруг попалась ему навстречу старуха. (А сын-то у него прикидывался, Семилеток, на самом-то деле — богатырём был).

— И о чем же ты, — спрашивает его, — сын купеческой, плачешь? (А старуха ж эта тоже знала, о чем он грустит, да не признавалась.)

Стал тогда он рассказывать:

— Ну, вот дитё у меня неудалое…

Тогда она спрашивает:

— А что, хотел бы, купеческий сын, чтоб на свете его и вовсе не было?

— Да, пожалуй, хотел бы, — отвечал купеческий сын.

— Тогда ступай, — она сказала, — на базар, и семь пудов каната купи и еще железную тележку. Когда дойдёшь домой, положи подушку, да и его положи туда, возьми веревку, да потолще, и вези его, спящего, в лес.

И дальше сказала она ему:

— Когда прибудешь в лес, нужно найти толстый развесистый дуб. Выбери ветку, что не обломается, привяжи в четыре ряда свой канат (так люди люльку веревкой повязывают). Положи на него доску, а на доску положи подушку, потом положи его и покачай (ведь он сонный был, он спал, да спать залёг на семь суток); и как положишь на подушку, так сразу покачай, а потом убегай без оглядки.

Так и сделал отец — отнес сына в лес, а сам убег без оглядки. А коли б отец оглянулся, тогда б Семилеток поломал бы о него весь тот лес.

Спал он или не спал, но семь суток проспал. Если бы эти семь суток дома проспал, тогда было б ему, наверно, двадцать лет стукнуло. Тогда была б у него силушка богатырская.

Проснулся Семилеток и говорит:

— Что ж оно такое, вроде я дома спал, а сейчас в лесу?

Тут встряхнулся он, да и упал на землю, упал и погрузился в нее по самые колени. Ходит теперь и думает: «Пути домой не знаю, летать не могу». Похаживает, сам себе приговаривает. Отыскал он дуб здоровый, высокий, попробовал, чтобы не сломался (он-то хорошо уже знает, что силушка у него такая имеется, — что весь лес обхватил бы, но!..)

Взобрался он на тот дуб и стал осматриваться, не видно ли где-нибудь какого-нибудь села либо слободы. Села не заметил, а увидал в лесу двухэтажный дом, покрытый черепицей. «Вот, — думает про себя, — если слезу вниз — дорогу не найду. Летать — не могу». Стал он руками хвататься за ветки, и пошел, опираясь на верхушки деревьев, словно птица.

Прилетел он туда, к тому дому, но легко спуститься не может, поэтому упал на землю, очень ушибся. Вошёл в дом, а там нет никого, сидит только старая-престарая женщина, сидит и его спрашивает:

— С чем же ты, добрый молодец, пожаловал сюда?

Он отвечал:

— А ты, старая ведьма, сначала напои меня и накорми, а уж после и спрашивай.

Встала она живо с печки, достала кувшин с молоком, поставила на стол и положила ему булку. Он поднялся и отблагодарил бабушку.

— Спасибо, — сказал, — тебе, бабушка, за хороший обед! Ну а сейчас, бабушка, спроси, с чем я сюда явился.

Старуха спрашивает:

— Ты чьего роду и кто такой будешь?

— Я, — говорит, — Сверхдуб (это он сам себе имя придумал).

— Зачем же ты, — спрашивает, — сюда прибыл?

— Ну вот, — отвечал, — хотел бы тут век дожить, наняться к кому-нибудь.

Она ему:

— У меня двое сыновей, они в чисто поле поехали. Я ж без них ничего не решаю; вот как приедут домой, так и распорядятся.

Тогда он ей и говорит:

— А мне ничего здесь не будет, если я дожидаться стану?

Бабка отвечает:

— Есть у меня место, где могу тебя спрятать. Сыновья не узнают, а если станут догадываться и на меня сердиться, тогда я им слово промолвлю, сыны уедут с дому, так я выпущу тебя.

(Это дело нередкое, если мужик голодный, то как приедет домой, жену бранит, а корчмарь коль голоден — то идёт богу молиться.)

Вот прибыли сыновья домой; не успевают и в двери зайти, а баба булок напекла, тогда поразевали мужики рты, она им булки тычет (они — на самом деле, змеи были). Кидала, пока сытыми не стали. Потом вошли в комнату, вот самый старший и молвит:

— Фу, русская кость смердит!

А она им говорит:

— Вы, — отвечает, — по миру летали, русской кости понюхали, вот вам оно и мерещится.

И дальше продолжает:

— А вот ко мне молодец тут заходил, да такой, что лучшего и не сыщешь. Приходил наняться, говорил, что служить хочет, покамест не прогонят. (Но сам-то Сверхдуб долго служить не хотел бы.)

Сыновья ей в ответ:

— А что ж нам ты его не показала?

Тогда поднимает старуха подушку да одеяло и вытаскивает молодца. Поднялся он тогда, они с ним и здороваются:

— Здравствуй, молодец!

А он не знает, что им и ответить. Вот они его и спрашивают:

— Зачем же ты, молодец, к нам зашел: волей-неволей или своей охотой?

А тот отвечает:

— По своей воле не явился бы к вам, да вот заставила неволя, пришлось наниматься.

Тут они ему и говорят:

— Мы такого не хотим; нас братьев двое, а вот если ты будешь третьим — меньшим. Ну как? Согласен? А если не согласен, то мы тебя прямо сейчас и съедим!

Он и отвечал:

— Да, согласен!

Что ж, вручили ему ключи братья от хозяйства, где лежат овес да мука, одёжа да крупа. И стали водить его по кладовым всем и амбарам, показывать, что где лежит, отвели его в конюшню, отворили ее, увидал он — стоят в стойле двенадцать лошадей. Тут самый старший Змей и сказал:

— Будешь ухаживать, брат, за этими лошадками.

А под той же крышей была еще одна конюшня. Но молодцу ключей от нее не дали, и сказали:

— Вот тебе, брат, хозяйство наше. Где хочешь, ходи гуляй и пей, можешь на лошадях кататься, только туда нельзя заглядывать.

Побыли чуток братья дома, а потом и сказали младшему:

— Оставляем тебя на хозяйстве, а сами собираемся к дядюшке в гости.

Сели на коней и поехали. Ожидал он день за другим, пил да гулял, на лошадях ездил, а на третий день накормил коней хорошенько и сводил на водопой. Вернулся с реки, да поставил лошадей в конюшни, настелил соломы, насыпал овёс, стал ходить по конюшне, раздумывает: «Что ж оно это значит, по всему своему хозяйству меня водили, а сюда не привели и ключей не дали?» И думает себе: «Какой же с меня будет молодец, если сюда не загляну?» Отправился в дом, смотрит: та бабушка спит. Открыл шкафчик, посмотрел — лежат два ключика. Схватил он эти два ключа, пришёл туда, попробовал — подходят. Отпер молодец конюшню, стоят пара коней, один свежую пшеницу жует, а второй — золото. Подумал: «Что ж это такое? Этот пшеницу жует, а тот — золото? Надо бы этому подложить золота, пусть тоже поест».

Засучил рукава по локти, засунул он руку в золото — и вдруг стала она золотой; засунул другую — и другая золотой стала. Взялся молодец за голову, и та золотой сделалась. Натянул шапку, опустил рукава, заходит в дом и рассказывает:

— Ой, — молвит Сверхдуб, — бабушка, сильно я провинился. (А она и так об этом знает, ведь волшебница была)

Она ему и отвечала:

— Вот теперь, дитё мое милое, рада бы я была, если б ты живой остался, но как приедут, то ведь съедят по косточкам. Теперь, сыночек, бери коня да ступай, куда хочешь.

Молодец пошел, подковал лошадь, но не так, как все, а задом наперед подковы поставил, как будто ехал оттуда, чтобы след замести: туда следу нет, а сюда будет. Сел на коня и поехал. Выходит старушка и говорит Сверхдубу:

— Подожди, дам-ка тебе в дорогу гостинец. (Пожалела его потому, что он был очень собою пригож).

Вынесла ему щетку да гребень, какими коноплю чешут, и платок ещё. Спрашивает он ее:

— И как же этими вещами распоряжаться?

Она ему и говорит:

— Оседлай коня, езжай да замечай: когда будет ветер и буря шуметь, ты бросай этот гребень позади, а сам мчись что есть мочи! Чтобы проскочил!

Выезжает он со двора, и конь ему говорит:

— Сойдёшь, — говорит, — и полезай в моё правое ухо, а в левое вылезай, тогда станешь еще краше.

Выезжает молодец со двора, так и делает, как конь велел. Едет дальше и дальше, а за ним уже Змей в погоню выехал. Конь ему и молвит:

— Поезжай, не зевай, бурю не дожидайся, а посматривай: тебе за тридевять земель будет видно, как ворона полетит, тогда скажи. (Это конь ему поставил такие зоркие очи.)

Едет он и видит, как летит за тридевять земель ворона, тогда конь и спрашивает:

— Что, видано тебе что-нибудь?

— Видно: за тридевять земель ворона летит.

А конь ему:

— Возьми гребень, брось позади себя да мчись что есть мочи!

Бросает молодец гребень, сам проскакивает, и вырастает позади него такой лес, без конца и краю, и настолько высокий, что в небо верхушками упирается. Змей его перескочить хотел, но чересчур высокий и такой густой, что не пролезть, и большой — не объехать! Проехал Сверхдуб пару верст, но и Змей уже долетел до этого леса.

— Вот, — сказал, — хитрый, догадливый.

Гонял Змей да гонял по всему миру, не нашел ни конца, ни края, и в гору прыгал, но не перескочил. Нанял тогда пильщиков, чтобы дорогу ему прорезали. Пока их нанимал и пока вернулся, пока их до места доставил, Сверхдуб все дальше и дальше уходил. Пришли пильщики, проложили просеку, когда конь уже знал, что Змей снова будет за ним гнаться, и молвит хозяину:

— Езжай-ка, нельзя спать, не зевай и назад посматривай. Еще две беды могут на пути произойти; если их перетерпим, от горя избавимся.

Едет молодец, оглядывается — летит опять ворона. Конь его и говорит:

— Видишь ли что?

— Вижу, — отвечает, — но можно ехать и четыре года, пока та ворона не нагонит.

А конь ему отвечает:

— Ну, на четыре года ты не рассчитывай, а рассчитывай лишь на четыре секунды. И оглядывайся, — добавил, — почаще.

Но не успел конь и десяти шагов пройти, оглянулся Сверхдуб, а ворону уже за версту видно стало. Говорил конь:

— Ты брось щетку позади, а сам что есть мочи мчись вперед.

Кинул он щетку, и даже не успела лошадь двух шагов ступить, как позади курган огромный образовался, и такой высоты, что вершина в самое небо уперлась! Прибежал к кургану Змей:

— Эх, — молвил, — догадливый!

Бежал и бежал Змей по целому миру, так и не нашел ни конца, ни краю. И вверх прыгал — не перескочил! Вернулся назад, но пока грабарей нанял, тот пуще умчался. Прокопали те дорогу, снова Змей за ним погнался, тут конь и спросил Сверхдуба:

— Ты, — спрашивает, — спать сильно хочешь?

— Хочу, — отвечает, — очень.

— Перетерпи, — говорит, — еще одну беду, скачи на мне, не спи и почаще поглядывай!

Едет на коне, оглядывается назад, увидал ворону за три версты. Едет дальше, конь твердит:

— Махни назад платком, ведь он нас догоняет уже.

Махнул молодец назад платком — так разлилось позади него сине море на весь мир, без конца и без края, глубиной и вовсе, как глубокая бездна!

Тут подъезжает Змей к морю и говорит:

— Эх, хитрец какой нашёлся!

Перескочить море не смог — широкое.

— Может, — молвит Змей, — может, я его выпью?

Стал пить, выпить успел, а лишь дважды глотнул и лопнул.

Тогда говорит конь Сверхдубу:

— Всё, не нужен я тебе боле. (Конь ведь был не богатырский, а волшебный. А Сверхдуб в богатырском нуждался.)

— Можешь теперь пойти, куда захочешь, только меня, — говорит, — покорми, чтоб домой я добрался, а то идти сил нет.

Сверхдуб спросил у коня:

— Чем же могу тебя покормить?

Конь ему отвечал:

— Пойди-ка ты в лесок рядом, нарви дубов, наломай из них куски и сожги, пускай они горят, а я этого пепла наемся.

Сверхдуб только рад стараться: пошел быстрым шагом, нарвал дубов, наломал из них куски и зажег. И горели куски не более трех минут, потом потухли. Отправился он в степь, нашел там вола, снял шкуру с него, смастерил решето, просеял на нём угли (для коня так постарался, негоже просто было бы коню такие угли есть). Угостил его, тот и наелся.

— Вот теперь, — сказал конь, — иди куда хочешь, а я домой поскачу.

Зашел Сверхдуб в лес дремучий да лег поспать, потому, как давно не спал. Спал молодец или не спал, но проспал двенадцать суток. А как проснулся, думает: «Куда ж теперь мне ступать?»

Шел и нашёл деревню. Смотрит он, а впереди большая усадьба, богатый помещик, видать, живет. Подумал Сверхдуб: «Как бы это мне попасть туда?»

Вошёл он в усадьбу в зимних варежках и шапке летом (нельзя было ни шапку, ни рукавицы снимать, не то увидели бы золотые руки да голову). Вышел к нему барин и говорил:

— Здравствуй, молодец! Зачем пожаловал?

А тот ему отвечал:

— Да вот пришёл наниматься.

Барин и говорит:

— У меня недавно свинопас рассчитался, если хочешь, то можешь наняться свиней пасти.

— Все равно — работа, только деньги платил бы.

Так что нанялся Сверхдуб у барина за полтину рублей и хозяйскую одёжу. Завел его барин в дом, дал отобедать и, не теряя времени, отвел его в степи, где свиней надо пасти: свиньи ведь голодные. Поводил его по своим степям повсюду, показал все места и сказал:

— Это моя земля, но за эту межу не ступай, то земля Змея, а если пропустишь, Змей и тебя, и свиней съест.

Отправился барин домой.

А Сверхдуб свиней пасёт на показанном месте и остерегается, он же без всякого оружия. Пригнал вечером свиней домой и сказал барину:

— Дай-ка мне двадцать пудов пряжи да десять — сапожного вара, а я батог себе смастерю.

Барин глядит на него. «Неужели, думает, он такой груз подымет?» И долго не раздумывая (имелись у него свои конопляники) отвесил Сверхдубу двадцать пудов прядева да десять — смолы. Стал Сверхдуб плести батог да сплел его по толщине как самая толстая колесная ступица, и по длине саженей с двадцать. Сплел его, осмолил, а барин все посматривает.

— Вот теперь, — говорит, — отлей-ка мне кнутовище чугунное, да чтобы было по весу в восемнадцать пудов.

Барин ему отлил. Уселся Сверхдуб, выставив колено, да как ударит кнутовищем по колену, что кнутовище натрое расколол! (Вот это удалец! Коль бы палкой ударил, и то больно было бы.)

Как увидал это барин, задивился, что он такой малый и удалый. Говорит Сверхдуб:

— Жаль, пан, не годно оно. Сделай теперь в двадцать пять пудов и стальное.

Сделал пан ему в двадцать пять пудов и стальное. Уселся Сверхдуб так же, ноги расставив, ударил по колену — а оно лишь зазвенело.

— Хорошее, точно в меру!

Прицепил тогда кнут и стал гнать в степь свиней на пастбище, а барин подумал: «Уж забирай себе и свиней и все начисто, лишь меня не трогай». Погнал он свиней за ворота, да как щелкнул батогом, словно из двух пушек грянуло! (Да и то, ведь теперь было чем щелкнуть!) Погнал он пастись свиней, но не на показанное место, а туда, куда захотел. Знал он, где Змей, вот и погнал свиней прямиком в Змеев сад. Ну а Змей дома спал и ничего не слышал. Проснулся Змей, когда в саду такое хрюканье было, что весь сад прямо дрожал. Рассердился тогда Змей и прямо туда, думал, Сверхдуб его побоится. А тот, не раздумывая, как растянул своё кнутище, да как хлестнул Змея по шее, что голова змеиная и отлетела!

Пошел тогда Сверхдуб в дом Змея: ходил-похаживал, а никого нет, — но и не страшно ему. Вышел из дома и стал ходить по саду, приглядываться, увидал — лежит посредине сада большая каменная скала. Он и молвит: «Что ж я буду за молодец, если не рассмотрю, что ж оно такое? Тут обязательно какой-то предмет спрятан!» Поднял мизинцем скалу, смотрит — а там яма большая, а в ней три богатыря. Принялся он с ними здороваться, но они так ослабли, что не могли и голоса подать. Сверхдуб им сказал:

— Вылезайте, братцы, оттуда!

А они ему отвечали:

— Мы хоть здесь и с голоду, и с холоду пропадем, но нам не привыкать, а ты ж зачем сюда явился? Когда прилетит Змей, он и тебя съест и нас в помине.

А тот говорит:

— Не боитесь, братцы, не будет этого!

Протянул богатырям свой кнут, да и вытащил их. Завел их в дом Змея, отыскал кое-что закусить, ведь они совсем истощали. Закусили они, а Сверхдуб пошел, поймал самую жирную свинью, оборвал на ней щетину, внес её, хорошо ощипал. И была в доме том печь, он печь ту накалил да кинул в нее свинью. После вытащил, вылил воду, пшена набрал в амбаре и стал готовить ужин. Сварил хорошего кулеша, такого, как следует быть, понёс на стол, а сам отправился в подвал, достал оттуда водки бочонок. Внёс в дом, дает богатырям по два стакана водки; выпивают они и стали ужинать. Как поужинали, благодарят его.

— Ну, — говорят, — благодарны мы тебе, братец, что нас ты от неволи спас и накормил; и что бы ни было, а большему горю не бывать!

Погнал Сверхдуб свиней домой, тут богатыри ему говорят:

— Имеется у нас кольцо драгоценное, и мы тебе его отдаём за то, что нас недурно угостил.

Подцепил он то кольцо позади к кнуту и тащит. Уже темно сделалось. А барышни его барина с вечера гуляли, глядят — а по дороге словно звездочка катится. (Сказывают, что самоцвет по вечерам светится, но я не видел.) Выбежала самая младшая, самая прекрасная ему навстречу и спрашивала его:

— Что это ты приволок?

Он её отвечал:

— Да свиней гнал, ну и на дороге сыскал, даже сам понять не могу, что это такое.

Она попросила его:

— Дай-ка мне, — говорит, — эту штучку!

А он ей отвечает:

— Не дам. Если пойдешь замуж за меня, только тогда дам.

Глядит она на него, а парубок красивый, но не имеет ничего: и одежда — только что на нем, и хлеба — только что в нем. Ещё и боится его, что он такой сильный.

— Хорошо, — отвечала, — что будет, то будет, пойду.

Заходит в дом и сообщает своему отцу:

— Замуж я собралась за твоего работника, что у нас служит. Отец отвечал:

— Что ж сказать, это дело твое! Если хочешь так, только чтоб меня не трогал.

Время прошло — и свадьбу сыграли.

Но некоторое время спустя прислал старший Змей приказ барину, чтоб тот выслал младшую дочь ему на съеденье. Послал барин к государю, чтобы государь ему прислал войска — одолеть злого Змея. Вот Сверхдуб сидит за столом, чай попивает, папиросу покуривает и усмехается, ну а барин сидит и слезами обливается — жаль дочь свою. Спрашивает тогда зять своего тестя:

— Что вы плачете? Если я не плачу, а мне-то с ней жить!

Тесть отвечал:

— Разве ж мне своё дитё не жалко?

А Сверхдуб говорит:

— Что бы ни было, а большему горю не бывать!

Вот тут пришёл от самого государя приказ, что «в таком-то, месте, да над таким-то морем, войско выставлено стоит по поводу, о котором меня просил».

Прислал Змей второй раз к барину, чтоб барин дочь свою присылал обязательно да поскорее. Ещё пуще заплакал отец да велел кучеру запрячь пару коней, чтоб отвезти дочь в указанное место. Простилась она с отцом да матерью. Пришла к мужу проститься, а тот и просит:

— Неужели я тебя никогда не увижу?

Она ничего не сказала, лишь заплакала да поехала к Змею на съеденье. Тогда тесть говорит зятю:

— Бери себе, сынок, наилучшего коня, и поезжай смотреть на ее муку.

Пошел тогда Сверхдуб на конюшню, взял лучшего коня, вывел коня за ворота и кричит:

— Сороки, вороны, слетитесь на купецкое мясо!

Хватает коня за гриву, стряхнул — одна шкура в руках осталась. Свистнул богатырским свистом! Прибежал его конь, что земля дрожала, а из ноздрей пламя валило. Привёз конь всю богатырскую справу да все доспехи богатырские — и ружье, шапку, копье. Сел он на коня и выехал на указанное место. Приехал туда, смотрит — она на столбе, слезами умывается да рукавами вытирается. Приехал он таким молодцом, что она и не признала. А он тогда молвил:

— Подымалась бы ты, душенька, поискала бы мне в голове.

Она этому очень обрадовалась. Встала, стала искать у него в голове, Сверхдуб молвит:

— Когда я засну, ты возьмёшь этот молоток и стукнешь им мне по голове, я и встану.

Вот глядит она, что на море такая волна поднимается, что до берегу волна доходит. Испугалась она, доставала молоток, но не получается из кармана вытащить. Тогда стала она плакать, и покатилась слеза ему на прямо лицо. Он тогда вскочил и говорит:

— Ух, душенька, что ж ты так больно обожгла меня!

— Тебя я, — отвечает, — ничем вовсе не жгла, а это моя слеза тебе на лицо капнула.

Тут плывет Змей. Доплывает до суши и говорит ей:

— Прыгни-ка мне, — говорит, — прямо в рот!

А она села и лишь усмехается. (Но все-таки она не ведает, что здесь ее муж, думает, просто, богатырь.) А Змей сердится за это:

— Что же это за щеголь такой прискакал ко мне? Девушка эта мне на ужин приготовлена, но с тебя говядина слаще, так что на закуску будешь.

А Сверхдуб тогда отвечает:

— Ты ею одной подавишься.

Вылез Змей из воды, заревел страшным голосом, думал, Сверхдуб испугается, — и говорит грозно ему:

— Здорово, молодец!

— Здорово, здорово тебе, Змей, нечистый дух!

А Змей молвит:

— Ну что ж, добрый молодец, приехал ты биться или мириться?

Отвечал Сверхдуб:

— Не за тем едет добрый молодец, чтобы мириться, а затем, чтоб биться!

Тогда Змей и говорит:

— Дуй, готовь ток!

(Как богатыри биться собираются, так на сырой земле трудно им удержаться и они ток себе делают.)

Молодец говорит:

— Ух ты, Змей нечистый, я ж к тебе в гости приехал, так ты и дуй сначала!

Стал Змей дуть. Сделал ток железный. Как дунул Сверхдуб — сделал стальной. Дунул Змей — сделал чугунный ток. Дунул Сверхдуб — ток серебряный сделался. Змей дунул — медный сделался. Дунул богатырь — золотой сделался, и стали они биться. Сражались до кровавого пота — друг друга одолеть не могли. Сверхдуб говорит:

— Женушка моя милая, отпусти на подмогу, мне коня моего!

Та без вопросов, смотрит, насколько ему плохо, отпускает коня. Конь стал разгоняться, и прямо в голову Змея копытами! Богатырь был обрадован, что есть ему подмога, снова поднатужился, жену же не думает отдавать Змею на съеденье. Сразил он Змея да пошел себе стороной, чтоб жена не приметила. Приехала жена домой, а он улёгся на подушках таким, как и был, будто и не отлучался никуда.

Она и говорит ему:

— Хватит, душенька, притворяться.

Упала на колени перед ним и поцеловала. Поднялся Сверхдуб, стал обнимать её, целовать. И ушли они в комнаты вдвоем и принялись в отцовских комнатах пировать. Да и не так всё это дело делалось, как тут в сказке сказывается. Стали они жить, поживать да добра наживать. И я там, был, мед-пиво пил, по усам текло, но в рот не попало.