Казаки. История «вольных людей» от Запорожской Сечи до коммунистической России

Уильям Крессон, 2022

Уникальное исследование этнографа Уильяма Крессона посвящено истории казачества. Опираясь на труды историков, казачьи песни, сказания и легенды, автор рассматривает концепции возникновения этого русскоязычного субэтноса в донских и приднепровских степях, описывает быт, культуру, особенности несения службы в Донском и приграничных войсках. Отдельная глава посвяшена Запорожской Сечи и ее вольнолюбивому братству. Автор мастерски передает историю написания запорожцами письма турецкому султану, послужившую сюжетом для знаменитой картины И. Е. Репина, и приводит само письмо – яркий образчик самобытного казачьего творчества. Повествование дополняют исторические портреты казачьих лидеров: покорителя Сибири Ермака, гетманов Богдана Хмельницкого и Ивана Мазепы, бунтовшика Емельяна Пугачева и героического атамана М. И. Платова. Особый интерес представляют очерки, посвященные казакам приграничья: кубанцам, терцам, гребенцам, астраханцам, уральцам и оренбуржцам. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 1

Как появились «вольные люди»

Обширные равнины и степи Южной России были известны с античных времен как широкий путь для приливов и отливов каждой новой волны завоеваний или миграции народов между Азией и Европой. Легионы Рима и Восточной Римской империи (Византии) обнаруживали, что эту территорию невозможно покорить военным путем, как открытое море^[2]. Малоизвестная (для западноевропейского читателя) история «Скифии» от древних времен до XIII века христианской эры дает запутанную картину жизни варварских племен, совершавших набеги друг на друга. При этом более сильный вытеснял слабейшего с самых богатых пастбищ и охотничьих угодий. Часто, добровольно или силой, победитель включал покоренного в свою собственную «более высокую» (более сильную) цивилизацию. Можно назвать множество причин, отчего сейчас сложно или совсем невозможно с достаточной степенью достоверности отследить историю тех народов. «Их давным-давно забытые раздоры, смешение и отделение друг от друга, а также постоянная смена названий и традиций привели к тому, что изучать их историю потеряло смысл» (Лесюр. История казаков).

Отсутствие знаний о переменах, политических и экономических, что постоянно имело место вдоль аморфных границ расселения народов Восточной Европы, характерно и для нашего времени. Однако через определенные интервалы времени славянские приграничные земли, что отделяют Запад от Востока, становились ареной настолько бурных политических потрясений, что их последствия потрясали сами основы существования европейской цивилизации.

Великое татарское нашествие, которое в XIII столетии выплеснулось из Азии и распространилось через степи Южной России вплоть до Центральной Европы, было событием такого размаха, что его отзвуки дошли до самых отдаленных европейских государств. Прибытие спасавшихся от татар племен куманов (половцев), черных булгар и других народов диких степей ко двору короля Венгрии Белы IV (позже, в 1241 г., совершенно разгромленного монголо-татарами) сначала ввергло всех в состояние ужаса перед лицом новых захватчиков. Из рассказов тех беженцев христианские правители Европы с тревогой узнали о той судьбе, что за короткое время, всего за несколько месяцев (зимой 1237/38 г.), постигла самые сильные княжества Северо-Восточной Руси. Позже, в 1239–1240 гг., была разгромлена Южная Русь с Киевом. Даже поляки, чье воинственное государство служило своего рода бастионом^[3], отделявшим «варваров» древней степной Скифии от народов Европы, были вынуждены принять условия захватчиков: им пришлось уплатить унизительную дань.

Теперь европейские державы увидели у границ собственных империй намного более страшного врага, чем «неверные» сарацины, против которых они привыкли подниматься на священные Крестовые походы. Попрощавшись с мечтой спасти «гроб Господень», император Священной Римской империи Фридрих II Гогентауфен приложил все силы и влияние для создания союза европейских князей против татаро-монголов. Римский понтифик, опасаясь за судьбу христианской религии, дал свое благословение на начало священной войны. Французский король Людовик IX Святой лично готовил поход против «варваров».

«Вся цивилизованная Европа была охвачена беспокойством и мрачными предчувствиями. Татар представляли монстрами, пожирающими человеческую плоть. […]

Даже самые рассудительные верили, что вот-вот придет конец света. Народы Гога и Магога, подвластные Антихристу, вот-вот должны были уничтожить вселенную»^[4]. Неожиданно, будто сговорившись или получив команду свыше, разбросанные по обширным территориям орды всадников вновь повернули на восток, а затем наконец стали обустраиваться в плодородных степях у берегов Волги. В этом необъяснимом шаге, таком же таинственном, как и внезапное появление этих народов из глубин Азии, авторы хроник того времени видели перст Божественного провидения. Карающий гнев Божий прошел стороной явно не без помощи служителей церкви и христианских святых.

И все же полному господству татар не суждено было продлиться более столетия^[5]. Как это обычно происходит с деспотиями на Востоке, они сами несли внутри себя семена собственного разрушения. Первыми всходами этих семян стало восстание ногайских племен против правителей Золотой Орды, а затем и исчезновение грубой иерархической системы, построенной татарскими правителями, при которой они осуществляли контроль над «старыми» народами, населявшими степи. Последние стали вновь отвоевывать свою самостоятельность. Группы беженцев из Скифии, хазары, куманы (половцы) и «козаки» стали покидать дельты крупных рек, таких как Дон и Днепр, где они прежде нашли себе убежище. Теперь же они седлали украденных у татар лошадей и возвращались в места своего традиционного проживания. Царившее повсюду ужасающее опустошение характеризовало установившийся «татарский мир». О том, как полностью истреблялись целые племена и места их поселения со всеми обитателями, которым довелось попасть под ураганные удары татарской конницы, свидетельствуют монастырские хроники, составленные прежними поколениями. Описывается, как путешественники (например, Рубрук в 1253–1255 гг. по пути в столицу Монгольского государства Каракорум) проехали «более трехсот лиг» (следовательно, порядка 1500 км) через обширную территорию, усеянную белеющими костями, что были «единственными признаками, напоминавшими о том, что когда-то в этих степях жили люди».

Войны татарских правителей с восставшими ногайцами, а позже — их борьба против русских дали возможность жалким остаткам древних хозяев Скифии вспомнить о том, что когда-то они владели этими дикими пустынными степными равнинами. Поскольку эти рассеянные на больших территориях племена превратились в самых искусных воинов пустыни, то и русские, и татары время от времени заключали с ними союз, чтобы с помощью этих плохо вооруженных всадников разрешить собственные противоречия. Но собранные в военные лагеря или «слободы» в моменты, когда они не вели кочевой образ жизни, эти «вооруженные банды» включали в себя беглецов и преступников, невзирая на их происхождение, и являлись постоянной угрозой для приграничных территорий своих более цивилизованных соседей. Они пиратствовали на больших реках, с одинаковой яростью нападали на караваны русских и татарских купцов, не делая для себя никаких различий в том, кого атаковать. В довольно рискованном существовании таких разбойников мы можем отследить первые признаки пограничной «цивилизации» казаков^[6].

Тот ряд противоречивых предпосылок, что привели к зарождению казачьего народа, вовсе не обусловлен историческими событиями в России. Сейчас считается, что под влиянием географических и климатических условий, сложившихся в степи, произошел перелом в сознании и характере людей и племен (зачастую абсолютно чуждого происхождения), которые постепенно заселили древние земли Скифии. Это и было основным фактором зарождения данного народа. Кровное родство и близость взаимоотношений, по-видимому, играют здесь менее значительную роль, чем тот набор условий, при которых стала развиваться типичная казачья цивилизация.

Русское слово «казак», от которого произошел и английский термин «Cossack», все еще переводится с некоторых наречий степных народностей как «наездник», «свободный, вольный человек», «путешественник, бродяга» или «разбойник». По вполне естественным причинам и ассоциациям данный термин в разные времена применялся для обозначения кочевых племен степей. Однако зачастую предпринимаемые попытки напрямую увязать названия данных племен со знаменитыми казаками современной России основаны на довольно искусственных исторических аналогиях. В современном мире уже существуют примеры, когда по ошибке межплеменные отношения пытаются связать с чистой номенклатурой. Неподалеку от Тифлиса, на границе с Арменией, автор посетил территорию, населенную потомками татар, которые до сих пор называют себя «казаками». Свидетельство мастерства этой народности в ткацком деле можно обнаружить на любом базаре, где продают их превосходно сотканные ковры, которые носят то же название, что и данная народность. Однако понятно, что ни с точки зрения истории, ни этнографии эти представители кочевых народов не имеют никакого отношения к казакам нынешней России.

В знаменитом произведении Кларка «Путешествие по Украине» развивается остроумная теория о существовании страны под названием «Казакия», упомянутой еще императором Константином Багрянородным, земли, откуда произошли современные русские «племена», получившие общее название «казаков» или «козаков». Однако относительная незначительность этих народов привела к тому, что они затерялись на фоне своих могучих соседей, чья история дошла до наших дней, что является одним из самых сильных контраргументов против такой версии. Более того, как мы уже указывали, в анналах степных народов сохранилось не одно упоминание данного названия, которое время от времени приобретало важное значение.

Вплоть до второй половины XV столетия, когда наступил отлив нашествия татар, которые в течение почти двух столетий удерживали за собой богатейшие земли великой Русской равнины, люди не рисковали селиться в богатых черноземом степях. В течение этого долгого периода порабощенный русский народ был лишен своего богатейшего наследства^[7].

Расселившийся среди угро-финских племен великих северных лесов, на легендарных землях «киммерийцев, живущих в постоянной темноте», где, по словам Геродота, жители «половину жизни проводили во сне», народ Руси сумел сохранить веру своих предков, одновременно усваивая уроки долготерпения и спокойствия. Так и получилось, что многие из старинных центров святой Руси сегодня находятся в самых неплодородных и непривлекательных частях великой Русской равнины.

Как только степи Украины, то есть «окраинных земель», перестали быть охотничьими угодьями банд кочевников (благодаря налаженной русскими обороне) и азиатские орды отвели свои стада к югу^[8], крестьянское население Северной России охватила неутолимая лихорадочная жажда к переселению. Из темноты хвойных лесов на юг потянулись толпы первопроходцев, которых привлекал яркий солнечный свет степных просторов. Так поселенцы, в жилах которых текла истинная русская кровь, вновь начали заселять опустошенные территории Скифии, где наградой за смелость были свободные земли и, что еще более ценно, личная свобода.

Пока страх перед захватчиками и голод держали таких людей в Центральной и Северной России вокруг укрепленных центров (городов, монастырей и др.), не нужны были никакие законы, приковывающие их к обрабатываемым землям. Неволя начала насаждаться в России тогда, когда в Европе феодальная система уже сложилась. Это происходило оттого, что там, где князья и знать северных княжеств имели свои уделы, эти земли и огромные лесные территории приходили в упадок после бегства оттуда сельских тружеников. В связи с этим были приняты законы, чтобы сохранить «права» феодалов. В указах Ивана Грозного и Бориса Годунова можно найти отзвуки того великого переселения на юг. Однако, несмотря на ужасные наказания и принятые суровые законы, чтобы удержать крестьян от бегства, мужики продолжали уходить на юг и присоединяться к остаткам диких племен и не менее диким «козакам» одного с ними происхождения, что вели жизнь бродячих ватаг там, где проходили границы шедшего на убыль влияния татар.

Может показаться, что именно в это время термин «козак» или «казак» стал использоваться применительно к «человеку, над которым не было хозяина», к тому, что перестал идентифицировать себя с крепостным крестьянином. Тем же словом ранее, после завоевания Руси, татары обозначали людей, отказавшихся от жизни в городах или поселениях, предпочитая продолжать полную приключений кочевую жизнь, как это делали их предки. Данным термином стали также обозначать и солдат-наемников из степных банд, которые пусть и придерживались традиций кочевой жизни, однако отказывались пополнять ряды дружинников великих бояр или идти на службу в постоянном войске, которое формировали цари со времен Ивана IV Грозного.

Характерные черты, оставившие глубокий след на способах правления и политике царской империи, можно считать наследием татарского владычества. Многие русские историки признают глубину и силу этого влияния. Изначально демократичные в своих идеалах и личных отношениях русские (будучи славянами) после долгого давления татар усвоили науку подчинения, а в дальнейшем (вместе с теми принципами, что были впоследствии позаимствованы Петром Великим у немцев) их цари (и их наместники) взяли на вооружение модель правления, для которой характерны грубый деспотизм и автократия. Даже те эксцессы революции, что имели место, говорят о том, насколько глубоко въелось в Русское государство пагубное иноземное влияние.

Под безжалостными сабельными ударами войск Ивана III, Василия III и Ивана IV Грозного началось возведение грандиозного здания современного Русского государства, в своем постепенном росте ликвидировавшего свободы меньших князей, а также буржуазию лесных «городских республик». Такая судьба постигла в 1471–1478 гг. Господин Великий Новгород с его огромными по площади землями, а затем и Псков (в 1510).

А в это время на обширных южных равнинах во главе с лишенными земель боярами, перебежчиками из числа польской знати, турецких янычар, а иногда даже с забредшими в эти дали авантюристами французского или немецкого происхождения постоянно росли и укреплялись казачьи сообщества, составившие особую культуру. Набранные из числа крепких телом и духом бродяг самого разного происхождения, похищенной (но сбежавшей) молодежи, вооруженные тем, что сумели вывести из России, или тем, что отбили у своих татарских соседей, они сражались за право на существование, за то, чтобы оставаться свободными, и постепенно отстояли эти права.

Учитывая географическую важность равнин, где поселились те люди, теперь становится необходимым подробнее остановиться на феноменальных особенностях, что характерны для южнорусских степей. Народы, для кого те плодородные, откровенно дикие земли стали постоянным домом, все как один обладали схожими навыками и умениями. Их жизнь проходила верхом на лошади, а существование зависело от умения ухаживать за полудиким скотом, быть охотником и воином. В данном случае вряд ли можно считать преувеличением греческую легенду о кентаврах. На равнинах столь обширных, что здесь было практически невозможно организовать обороняемые границы, важнейшими для мужчин стали навыки в любой момент уметь защитить занимаемую территорию в противостоянии лицом к лицу с постоянно перемещающимся неприятелем. Торговые пути и коммуникации постоянно менялись, поскольку здесь отсутствовали любые естественные препятствия, и открытие новых путей к морю происходило с завидной легкостью. Поэтому стратегия степных войн отличалась от стратегии боя на пересеченной местности, в горах, лесах, поселениях. Изучая очередную военную кампанию на Украине, мы должны всегда быть готовы проводить параллели в большей степени с морскими сражениями, чем с сухопутными.

Местность, известная как Украина, где возникла и развилась особая казачья цивилизация, как это видно по названию, означает «приграничная территория». Ее нельзя считать полностью европейской или азиатской. В обширных степях Причерноморского бассейна даже климат характерен тем, что здесь заметно влияние как севера, так и юга. То есть в короткие летние месяцы здесь преобладает настоящая летняя погода, но возвращение зимы несет с собой почти субарктические морозы.

В знаменитых черноземных районах близ Киева и Полтавы короткое время сбора урожая представляет собой настоящее чудо, которое дарит людям земля. Под лучами почти тропического солнца обширные поля пшеницы меняют свой серебристый цвет на цвет темного золота, и это происходит в течение даже не недель, а дней. Но с приходом следующего времени года здесь начинают дуть пронизывающие арктические ветры прямо с полярных морей, не встречая на своем пути препятствий в виде горных хребтов. Они быстро захватывают всю территорию Новороссии. Снова солнечные степи попадают в стальные объятия царства Севера. Здесь не может идти речи о более мягком характере, обладающем меньшей силой сопротивления, что свойственно для русского характера обитателей этой территории. Внешне и по характеру загорелые среднего роста жители Украины представляют собой характерный тип южанина. Пусть они и имеют общие корни, но отличаются от белокурых жителей Севера так же, как француз из Прованса отличается от голубоглазого жителя Нормандии. Недолгое южное лето добавило славянскому характеру воображение, способность бурно радоваться, чего явно не хватает или, по крайней мере, не так заметно в русских из «Московии» (Центральной России).

Прежде чем попасть под крестьянский плуг, равнины Украины были повсеместно покрыты высокими колышущимися травами, подобно исчезнувшим прериям на американском Западе или «вегам» в Южной Андалусии. Часто травяной покров был столь густым, что всадник на лошади с трудом мог проложить себе путь, а полудикий скот почти полностью исчезал из виду, скрываясь с головой, на богатых пастбищах. Ровную линию горизонта не нарушали ни деревья, ни кустарники. Извиваясь по широкой дуге, когда часто невозможно даже понять, что они все же текут с севера на юг, самые важные географические свойства этих равнинных территорий формируют четыре реки: Днепр, Дон и далее к востоку могучая «матушка Волга» и ее меньший собрат Урал. «Эти реки, — писал Рамбо, — являются единственными помощниками человека в борьбе с главным врагом в России — расстояниями». Зимой их замерзшая поверхность, а летом — широкое течение представляют собой основные пути из одной части страны в другую.

Именно на берегах великой реки Днепр, издревле известной под названием Борисфен, были основаны первые постоянные казачьи поселения.

Постепенно под возрастающим влиянием мигрирующих с севера русских крестьян (которые несли с собой православную религию и развившиеся среди северных лесов зачатки цивилизации) из быта казаков стали исчезать временно закрепившиеся родоплеменные и азиатские черты. В начале XVI века они настолько укрепили свои опорные пункты на обширных территориях между Днепром и Доном, что для описания их поселений употребляются выражения «вольное казачество» или даже «Донская республика».

Однако условия жизни в таких кочевых казачьих сообществах на раннем этапе были предметом презрения даже со стороны их ближайших соседей-татар. В условиях постоянных набегов семейная жизнь и общественная организация были просто невозможны. Некоторые из тех степных банд (как мы позже увидим на примере «братства» запорожских казаков, поселившихся на берегах и на островах Днепра) даже запрещали присутствие в своих лагерях женщин.

Как утверждал П. Шевалье, в растущих казачьих селениях или слободах имели право жить лишь самые крепкие дети. В качестве подготовки к жизни, наполненной борьбой с силами степей, матери по обычаю «должны были положить их сразу же после рождения либо в снежный сугроб, либо в соляной раствор».

Было непозволительно тратить скудные запасы общины на неженок или тех, кто по физическим данным имел мало шансов выжить. Едва ребенок начинал ходить, как его сажали на лошадь, и вскоре он уже умел верхом переплывать широкие реки. В раннем возрасте им позволяли есть лишь тогда, когда благодаря владению луком и стрелами они без посторонней помощи добывали дичь в общий семейный котел. Одежды первых казаков шились из овчины или шкур диких зверей. Только вожди высокого ранга могли позволить себе украшения из грубой ткани, раскрашенной яркими красками. В случае болезни казак лечился тем, что забирался на коня и, проскакав по степи достаточное расстояние, чтобы и лошадь и всадник выбились из сил, вскрывал лошади малую вену и пил теплую кровь животного. Похожий обычай описывает англичанин Кларк в своем труде «Путешествие по Украине», написанном в конце XVIII века.

По мере того как на богатых пастбищах бурно множилось поголовье скота, в бывших «татарских пустынях» возникла характерная степная культура. В Малороссии мы можем наблюдать следы прежних обычаев и традиций, характерных для старой казачьей вольницы. Более того, по мере того как росла способность казаков противостоять посягательствам тирании русских бояр^[9], вольные казаки пользовались любой возможностью, чтобы восстановить связи со своими сородичами за границей (между Русским государством и Речью Посполитой). Их объединяла общая ненависть к туркам и татарам, что заставляло тянуться к родственным христианским народам Польши и Руси. Однако в Польше, принадлежавшей землевладельцам-феодалам, этом государстве, где заправляла шляхта, не было места для вольных людей, не принадлежавших к знати. А на Руси условия жизни крепостных заставляли казаков держаться подальше от тех угроз, что нес в себе тесный союз с царем.

Для того чтобы заручиться военной помощью казаков, польские короли были вынуждены составить «реестры», или списки, «свободных воинов», на которых шляхта и феодалы-землевладельцы не могли бы наложить руку. Однако польские шляхтичи постоянно претендовали на владение землями, принадлежавшими казакам, и никогда не признавали право казачьего сословия на свободу. Это, как мы увидим позднее, послужило причиной крупного восстания, закончившегося отделением казачьей Украины от польской короны.

Несмотря, однако, на эти различия, восточные степи, где проживали казаки, вскоре после падения власти татар стали рассматриваться и поляками, и русскими как оборонительные рубежи обоих государств. Воины-казаки польской Украины, несмотря на то что они упорно держались за свои свободы и не признавали власти ни одного правительства, часто нанимались на службу в феодальные военизированные дружины польской знати в качестве добровольцев или наемников. В то же время восточнее польско-русской границы их собратья поступали на службу к русскому царю.

Важнейший оплот татар в России — город Казань — был взят Иваном Грозным после осады (с 23 августа), окончившейся штурмом 2 октября 1552 г. Стоит обратить внимание, что среди войск, участвовавших в этой операции, фигурируют казаки. Они вместе с мощной артиллерией и недавно сформированными регулярными войсками, которые назывались стрельцами, сыграли значительную роль в штурме крепости. В 1556 г. Иван IV присоединил Астраханское ханство с Астраханью на Волге близ впадения ее в Каспийское море. Восхищение казаков подвигами царя в борьбе с общим врагом и, возможно, осознание в некоторой степени факта, что его войска теперь контролируют подступы к их «республике», заставило казаков, проживавших на берегах реки Дон, отдать себя под защиту русского царя. В то же время казаки на нижнем Днепре оставались на содержании Польши. Так впервые произошло великое разделение свободного союза «вольных товарищей степи».

Вскоре после подчинения «вольного донского казачества» русские цари начали использовать их непревзойденное умение вести приграничную войну. Взаимовыгодное сотрудничество получило дальнейшее развитие, и казаки стали основой пограничной системы, охранявшей степи от крымских татар. Несмотря на то что русские крестьяне были довольно смелыми и (что особенно важно) дисциплинированными пешими солдатами, их использование в кавалерии было весьма ограниченным. До того как в этой роли стали использоваться казаки, считалось необходимым ежегодно мобилизовать войска численностью до 65 тыс. человек. Первые патрули ополченцев были выставлены на берегах реки Оки, а потому эта ежегодная служба получила название «береговой». На ранних этапах она осуществлялась силами феодального войска из «детей боярских» (вотчинников) и дворян, и их крепостные крестьяне воспринимали эти обязанности с неохотой, так как очень часто призыв осуществлялся во время полевых работ (а именно этот период обычно выбирали татары для своих набегов), что было очень неудобно для крестьян. Начиная с 1571 г. один из русских бояр, князь Воротынский, начал применять систему смешанных казачьих и ополченских разъездов (патрулей), что не очень сильно отличалось от военных поселений казачьего войска более поздних времен под названием «станицы». В менее благоприятное для татарских набегов время проводились лишь оборонительные мероприятия. Они получили название «караульная и почтовая служба». Такую службу несли казаки, проживавшие в легких укрытиях, связанных друг с другом системой небольших укрепленных лагерей. Однако тот первый оборонительный рубеж предназначался скорее для того, чтобы воспрепятствовать свободному проходу татар во время набега и предупредить о внезапном нападении, чем для того, чтобы оказать им серьезное сопротивление.

Мобильные разъезды в составе двух, четырех или шести всадников, каждому из которых назначался дневной маршрут, обычно высылались из казачьих поселений или военных лагерей, организованных, как правило, на возвышенностях, обеспечивающих хороший обзор на равнинной местности. В таких лагерях имелись уже готовые оседланные лошади с тем, чтобы с появлением подозрительных признаков в виде отдаленных темных точек на желтом фоне степи, выдающих разведчиков врага, или клубов пыли, которую неизбежно поднимают их лошади, немедленно передать эту новость в ближайшую крепость.

Важность этой службы становится понятной, если учесть факт, описанный англичанином Флетчером, который в 1588–1589 гг. был послан английским правительством в Россию по делам английской торговой компании, а по возвращении опубликовал сочинение «О государстве Русском». Он писал, что крымские татары обычно нападали значительными силами на приграничные территории Русского государства один или два раза в году.

Иногда такие набеги осуществлялись на Троицын день, но чаще это происходило в сезон уборки урожая. Зимние рейды обычно предпринимались тогда, когда замерзали болота и реки, что облегчало долгие марши, на которые были способны лишь выносливые маленькие татарские лошади. Будучи хорошо знакомыми с русскими приграничными землями, постоянно перемещаясь в степях, татары прекрасно умели читать следы, знали дороги и, что было наиболее важным, места, где можно было легче раздобыть богатые трофеи. «Избегая речных переправ и прокладывая себе путь по равнине так, чтобы не оставлять следов, они умели настолько запутать московитские разъезды в степи, что неожиданно их компактное войско вторгалось в какой-нибудь густо населенный район на расстоянии примерно сто верст. Затем, двигаясь вперед по намеченному пути, они выбрасывали направо и налево от основной армии на значительные расстояния небольшие отряды, что напоминало полет стаи диких гусей, и начисто сметали все, что лежало на их пути»^[10].

В Кафе (Феодосии) в Крыму находился самый большой невольничий рынок, где для дальнейшей перепродажи на рынках Турции (Османской империи) предлагались рабы-славяне, захваченные во время набегов: мужчины, женщины и дети (последних с предосторожностями перевозили в корзинах).

Защищая русские земли от невыносимых бедствий, вызванных такими набегами, казаки стали бесценным подспорьем царской армии. Когда же татары перестали представлять собой такую угрозу, как прежде (в связи со строительством все новых оборонительных линий), новое поле деятельности открыла для казаков наступившая эпоха Великих географических открытий. В России это произошло после того, как московские великие князья и цари, покорив восточного соседа Руси, Казанское ханство, и ограничив масштабы набегов крымских татар строительством оборонительных линий, направили свой взор на Восток и начали свою мощную экспансию в Азию и далее — в Новый Свет (северо-запад Северной Америки). В таких экспедициях главную роль играли именно казаки. Их вожди-первооткрыватели, среди которых был и возглавивший поход атаман Ермак, прошли всю Сибирь в поисках новых земель. Малограмотный казак Семен Дежнев, родившийся на Русском Севере, в 1648 г. стал первым европейцем, прошедшим со своими товарищами через пролив между Азией и Америкой из Северного Ледовитого в Тихий океан^[11].

Примечания

2

Римские легионы сюда не заходили, ограничиваясь контролем побережья Северного Причерноморья до устья Днепра, а также Крыма и Боспорского царства! По-настоящему масштабная агрессия в этот регион была предпринята армией персидского царя Дария I летом 512 г. до н. э. Большое войско персов, мидян и подвластных им народов перешло Дунай (тогда Истр) по построенному мосту западнее дельты и двинулось в глубь Скифии. Форсировав много рек, включая Днепр (тогда Борисфен), войско Дария I, преследуя уклонявшихся от решительного сражения скифов, продвинулась далеко на северо-восток через междуречье Северского Донца и Дона (тогда Танаис), достигнув Окско-Донской равнины (района современного Тамбова). Однако затем, осознав бесплодность попыток разбить скифов, персы и их союзники начали отход, причем все еще преследуя неуловимого врага, который наводил войско Дария I на земли племен, не поддержавших скифов в начале персидского вторжения. Отступая, персы и иже с ними прошли через земли меланхленов (где находятся современные Курск и Конотоп) и невров (Киев и Житомир) и уже отсюда к своей переправе через Истр (Дунай). В дальнейшем на территории выясняли отношения только с завоевателями из степей Центральной Азии (сарматами, разбившими скифов, гуннами, тюрками, монголами). Исключение — прорыв арабского войска Мерваны в 737 г. через перевалы Большого Кавказа. Разбив войско Хазарского каганата, Мерван достиг района Дона, откуда увел в халифат 24 тысячи славянских семей. — Ред.

3

«Бастионом» на пути степных кочевников вплоть до XIII века была Русь, а не Польша. Ранее, в начале X века, в Центральную Европу прорвались мадьяры (венгры) из Приуралья, позже в район Нижнего Дуная и южнее накатывали печенеги и половцы. Поляки были в 1241 г., как и венгры, совершенно разбиты монголо-татарами. — Ред.

4

Мемуары Жуанвиля, французского писателя, историка-хрониста (1224–1317).

5

Монголо-татарское иго начало слабеть только во второй половине XIV в. В 1380 г. произошла великая Куликовская битва, в которой победили русские. Но затем, с разной степенью интенсивности, осколки Золотой Орды паразитировали на теле Руси до 1480 г. (стояние на Угре) и позже. Только в 1552 г. было ликвидировано Казанское ханство, войска которого в XVI в. совместно с войсками Крымского ханства грабили все и вся вплоть до Москвы, Рязани и Великого Устюга. Только во второй половине XVIII века прекратились набеги войск Крымского ханства (ликвидированного в 1783 г.). — Ред.

6

Слишком много было «хозяев», сменявших и часто полностью вырезавших либо изгонявших предыдущих. Этому способствовало и то, что зачастую новая волна «хозяев» совершенно отличалась от предыдущих насельников степи в этническом и отчасти расовом отношении. Но даже достаточно близкие по происхождению ираноязычные скифы вырезали или изгнали своих предшественников киммерийцев в VIII–VII вв. до н. э. А скифов в III–II вв. до н. э. сильно потеснили ираноязычные же сарматы. Затем, во II–III вв. н. э. в степях и лесостепях «Скифии» доминирует германское племя — готы (добившие в середине III в. Скифское государство в Крыму). А с 375 г., когда, перейдя Дон, на эти земли ворвались гунны, настало время тюрок, которые волнами накатывались с востока, сменяя и вырезая друг друга вплоть до прихода монголо-татар, надолго ставших хозяевами этих земель — до того времени, пока их не вытеснили отсюда, медленно, столетиями, русские. — Ред.

7

Реально освоение черноземных земель началось в конце XVI — в XVII вв. под защитой оборонительных линий на юге Русского государства, все дальше продвигавшихся в сторону Крымского ханства, лишая его возможности проводить набеги (с целью грабежа и захвата людей для последующей продажи в рабство). — Ред.

8

Где в конце концов также вошли в состав Российской империи. — Ред.

9

Очевидно, воевод, отвечавших за порядок на данной территории. — Ред.

10

Далеко не всегда набеги крымских татар заканчивались для них удачно. Зачастую лишь небольшая часть налетчиков живыми возвращалась на родину. — Ред.

11

А еще раньше, в 1639 г., русские землепроходцы (около 30 человек) во главе с томским казаком Иваном Московитиным вышли к Тихому океану (побережье Охотского моря). — Ред.