Ни слова правды

У. Гарный, 2015

Пить надо меньше! Эту простую истину молодой москвич Владимир испытал на собственной шкуре. Семидневный загул в компании закадычного друга закончился для Владимира… попаданием в древнерусский город Славен. Едва придя в себя после тяжелого похмелья, Владимир сразу окунулся в вихрь головокружительных приключений. Тем более, как выяснилось, он очень неплох в кулачном бою. По крайней мере, славенский воевода Осетр оценил это умение по достоинству. Странному пришельцу из нашего мира не хватало лишь некоторых боевых навыков. А овладевать ими пришлось буквально на ходу. Ведь на город Славен неумолимо надвигалось войско мрассу – беспощадных степняков из далекой Шории…

Глава 2

Славен будь, синий путь

А потом бац — вроде свет резкий как от хирургической лампы и вроде как лучше мне стало, чувствую только: фарш точно метну^[10]. Только опереться бы обо что или хоть на бок лечь. Повернулся, а ведь я на траве лежу. Парк, что ли, какой. Получше вроде стало — отлегло. Так все ничо, только трава зеленая, а с Витькой мы на кухне были в ноябре, причем живем не на юге, потому очень часто смотрим на вьюги. Конечно, приходилось слышать фразу типа: сели Новый год отмечать, встали из-за стола: за окном — весна; но я думал это так, скорее о быстротечности бытия, а вот гляди ты.

Ну думаю, Вован, все бывает в первый раз, хоть ты и не Вечный жид, а вставать и идти надо. Поднялся, огляделся: место незнакомое, но признаки разгара лета налицо: бабочки, цветочки — идиллия, а главное, атмосфера — в воздухе разлито могучее ощущение отсутствия холода, и кажется, что это навсегда. Я внезапно понял, почему люди покупают теплую одежду, только когда белые мухи начинают летать, — им не хочется верить, что наступит зима. Так же и коммунальщики, просто им веры не хватает, а не предусмотрительности. Все вокруг их критикуют, дескать, они же знают, что зима придет, а чинить все подряд и к зиме готовиться, зимой и начинают. Они просто среди тепла и красоты не верят в зиму — и точка. А то, что деньги украли и перед лицом неумолимой зимы надеются на субсидии из бюджета, — вранье. Это все не про них, у коммунальщиков просто ежегодное обострение кризиса веры — вот так.

А вот что Христа две тысячи лет назад распяли, а он потом воскрес через три дня, тоже все знают, но не все верят — то-то. Но вернемся к бабочкам, им-то чо — порхают, и хорошо им. Народу вокруг ни души. Вот, кстати, интересно, почему не говорят: вокруг ни тела. Да потому, что все же верующие мы, вот почему. Пусто, но в парке этом, довольно заросшем, есть тропинки, и где-то журчит вода, а вода, как объяснялось выше, человеку, только что из командировки прибывшему, просто необходима. Иду по тропинке на звук воды, смотрю — не поверите, — мишка пьет из ручья, да самый обычный мишка, только медвежонок, наверное, — маленький какой-то, c овчарку размером. Я в ладоши хлопнул и тут же подумал: дурак ты, щас мамаша прибежит. Но обошлось, посмотрел на меня мишка с недоверием, и — наутек. Присел я возле ручья, пью и пить хочется, вода холодными шариками внутрь катится — красота. Только тут как будто воду перекрыли: был ручей — стал ручеек, после и вовсе — струйка. Поднялся я да потопал, вода в брюхе булькает, пить все равно хочется — жара, одно счастье — комаров нет. Шаг за шагом — опушка, там дорожка к селению, что-то вроде кремля белокаменного — Суздаль, что ли.

Ну, думаю, занесло. Иду насвистываю, по карманам роюсь — чего с деньгами выяснить. Денег нету ни копья, а одежда на мне странная: порты холщовые, косоворотка. А главное — борода, длинная, окладистая, темно-рыжая, так что я, если что, брюнет. Понял я, что ничего не понял, но некоторые и этого не поняли.^[11] И тут что-то у меня с перспективой произошло: вот стали стены каменные и дома увеличиваться, а потом опять уменьшаться, а иду ведь, не останавливаюсь. Потом понял, когда поближе подошел, что это детский городок: домишки мне по грудь, стена чуть выше головы. Потом собаки выкатились — и под ноги, болонки мохнатые мелкие, укусят — что щипнут. Хотя, если по-честному, собак я боюсь, а они меня не любят: всегда на меня лают.

Но эти уж больно мелкие, иду, внимания не обращаю, потом гляжу: карлик смотрит на меня, голову задрал и орет:

— Погляди, какой мужик здоровый!

Ну думаю, тоже мне Бред Питт^[12] выискался, хотя росту во мне два метра ровно, Витька, тот чуть повыше будет. Мы когда с ним по улице идем, толпы на голову выше.

А потом у меня прозрение случилось — это не карлик: мужик взрослый смотрит на меня, голову закинул, а росту во мне не два, а все шесть метров.

И тут я понял: допился я — это бред. А в бреду все можно: подхватил я крышу дома — как пушинка отлетела — и на часовню нахлобучил: от я каков. Тут вокруг крик — шум, народишко набежал, — смотрю местные милиционеры поспешают с копьями. Ну, думаю, щас пойдет потеха, возьму за ручку и закину за тучку^[13]. Как тут опять чего-то с миром сделалось, и стал я стремительно уменьшаться, упс — и я опять чуть выше остальных людей, только мало того, что в балахоне холщовом путаюсь, еще и вода из меня как из брандспойта хлещет во все стороны, жаль, пожара нет, а то бы залил.

Тут старшой из местной стражи и спрашивает:

— Ты чего, добрый молодец, паскудишь как басурман Тавазский? Вроде нашинских кровей, а ведешь себя как собака Каджикская или, того хуже, Мрассовец или Чих какой.

И тут вот честно, стыдно мне стало, и даже очень, вот вроде вокруг сон, а ведь свои же это.

Ну то, что они свои, они мне сразу и дали понять: заломили руки и давай бока древками копий охаживать, а старшой руками вовсю доказывать, что свой просто в доску.

Ну, я первое время терпел, власть все-таки, хоть и бредовая, а потом и делать ничего не мог: они меня балахоном скрутили и веревками, потянули куда-то: ну, знамо дело, на разбор.

Только в процессе воспитания мне стало очень больно, и понял я, что если это бред, то я его воспринимаю как действительность, и надо его воспринимать так, и воспринимать до выяснения: ни больше ни меньше.

А в отношениях с властью главное — покорность. Я жалобно так, самого чуть на слезу не пробило, говорю:

— Ребята, я сам пойду, не волоките, а.

Старшой обернулся, сбавил шаг и буркнул что-то вроде:

— Оклемался, дурилка.

Бодро тащившие меня стражи порядка тащить стали потише, я даже смог ногами перебирать. Так мы до кремля дотопали, через открытые ворота внутрь вошли и к самому большому каменному дому, тоже со стеной, направились. Мне припомнилось: детинец вроде это называется.

— Что, ребята, к князю, на прави́ло?

Старшой оглянулся, посмотрел прямо в глаза и сказал:

— Не велика птица — к князю, воевода решит, а на прави́ло^[14] отправишься, когда в светлице княгини застанут, за непотребством.

Стражи загоготали, и понял я, что язык на привязи держать надо, пока не разберусь, какое слово что означает, семантика, мать их ети. Еще подумалось, что «непотребство» — слово неудачное для того, что они хотели им определить, коитус — вещь, скорее относящаяся к естественным потребностям, просто если нарушаешь какие-то правила при этом, то можешь отправиться на прави́ло. Вернее было бы назвать это незаконством или нарушенством. Но впрочем, где вы видели стражей, которые объясняются на чистом литературном языке и знают слово «семантика».

Прошли мы в детинец, и я поймал себя на этой мысли. Вот ведь надо же — «мы». Я и люди, которые меня избили, волокут с неясными мотивами и, возможно, вообще убьют. И при этом, непостижимым образом, мы — общность.

И в этом было нечто настолько глубоко христианское, что я почувствовал готовность жертвовать во имя чего-то чистого и светлого. И эти чувства настолько захватили меня, что я испытал острую необходимость перекреститься. И тут веревки затрещали, и я снова вошел в старый (или новый) размер. Стражи смотрели на меня, разинув рот. А старшой заорал:

— Самострелы к бою!

Вот тут, как в мультике про Шрэка^[15], на стенах, откуда ни возьмись, должны были появиться арбалетчики и напугать супостата до усеру. Но здесь надо понимать, что стрелки на стенах были наши ребятушки, не какие-нибудь, прости господи, англосаксы, а самые что ни на есть от сохи. Поэтому на бравую команду отозвался только один самострельщик: вылез из-за зубца стены с заспанной мордой и вопросом «Чего орешь?». Увидев, что происходит, исчез, распространяя вокруг неприятный запах и удаляющийся звук топота босых пяток.

Старшой не растерялся, давай командовать:

— Ко мне. В линию.

Все три стражника встали перед ним и выставили копья, что выглядело угрожающе, особенно если учитывать, что я стоял перед ними в одной рубашке, без порток. Хорошо, что рубашка была длинная, а то бы я чувствовал себя абсолютно беззащитным.

Но с высоты моего роста они все равно казались мне немного ненастоящими, как солдатики из детского набора.

Вот тут мне вспомнилось недавнее мое состояние общей с ними судьбы, и я устыдился:

— Вы это, того, ребятки, не подумайте плохого, я, это, осознал.

Старшой посмотрел на меня с недоверием, спросил по существу:

— Готов следовать?

И только я собрался согласиться, как услышал громогласный окрик:

— Стоять!!!

Вот сейчас все было четко: по стенам стрелки, на проходе закованный в железо квадрат пехотинцев длинными копьями ощетинился, что твой дикобраз, на улице вооруженные всадники замелькали. А главное, поверх этой суеты и во главе стояли двое богатырей (вот правильное слово) одного со мной роста, а может, и повыше, с ног до головы — в броне.

— Ты чего, Прошка, в кандалы его не засунул?! — рыкнул один из них так, что в ушах зазвенело, и сразу стало ясно, что «стоять» тоже он исполнял.

Крикун был в годах, седой, но видно еще о-го-го, про таких говорят: поперек себя шире. Второй молодой: лицо безусое, смотрел без улыбки, но видно по глазам, что сдерживается. Когда мы взглядами встретились, подмигнул слегка: мол, не дрейфь.

У седого щита не было, но меч на поясе, и булава с руки свисает на ремешке. Молодой со щитом, копьем, на боку сабля. Ну в целом понятно, чем дело пахнет, когда против тебя вот так, а ты в одной холщовой рубахе и без порток.

Плетью обуха не перешибешь, волк медведя не задерет, с сильным не борись, с богатым не судись и прочая лабуда, которой неудачники себя успокаивают, да и раньше я не особо хорохорился, но шалишь! — вот тут, надо полагать, бес меня и попутал, откуда он взялся только, хвостатое чудовище, на святой земле русской, не иначе из чьей-то командировки сбежал.

— Мертвые сраму не имут! — вдруг завопил я страшным голосом и кинулся на все это воинство, откуда только клич этот вывернулся, не иначе из самых глубин загадочной русской души.

Надо сказать, что когда ты большой и сильный, то маленьким и слабым всегда не везет.

Я за копья хвать — опа! — и они у меня в пригоршне, как траву рвешь, некоторые с корешками-пехотинцами, и по стенам этим пучком — на, держи, самострельщики за стеной попрятались, но в грудь пару раз кольнуло, и в ногу — раз, видать, разрядиться все-таки успели.

Тут старый снова голос подал:

— Не стрелять — Лех!

Молодой бросил копье и щит на землю, шлем снял и кольчужные перчатки. Навстречу мне шагнул, поклонился. Ну я тоже — копья наземь, кой-где с их хозяевами. Шагнул вперед и тоже кланяться. Только витязь ждать, когда я поклонюсь, не стал, распрямился и справа, сбоку «по-деревенски» ка-ак даст. Только я его тоже удивил маленько, есть навыки какие-никакие.

Я еще ниже на ногах просел, и такую же оплеуху слева ему — на, держи! — прямо в правое ухо. Он, видать, такой прыти не ожидал от меня, провалился вслед за рукой, но тоже парень не лыком шит: плечом ухо закрыть успел, но на ногах не удержался, на стену крепостную оперся, только зубья каменные — какие во двор, какие наружу — посыпались.

— А ну хорош!!! — громыхнул все тот же бас.

Седой копье молодого с земли поднял и в мою сторону наставил: сдавайся, мол, и столько в его позе было уверенности и силы, что я понял: если даже я в землю зароюсь до самого центра, копье это все равно меня поразит.

А молодой сзади меня руками обхватил — держит. Я его затылком боднуть хотел, да тут свет и погас.

И темень эта как в прошлый раз, и снова голос этот: «И под Сфинксом с целой мордой находится космический корабль, который представляет из себя прибор по усилению психических и творческих способностей. Если в него заходит избранный или бессмертный, он взлетает и садит корабль на вершину пирамиды Хеопса, то временно получает некоторые способности Планетарного Логоса, и нет для него ничего невозможного, все происходит по мысли его. Корабль этот является, по сути, оружием, и последний раз был использован женщиной из Белоруссии для нейтрализации вторжения мистера Серого^[16]. Женщина эта, в возрасте двадцати пяти лет, смогла включить корабль, водрузила его на пирамиду и помыслила о том, что все инопланетяне, прибывая на Землю, страдают неизлечимым поносом и хотят вернуться домой. Мистер Серый и его сотоварищи использовали все мыслимые и немыслимые способы борьбы с недугом, в том числе прятались в телах землян, но и оттуда их выдавливали жидкие каловые массы. Тогда мистер Серый и его соплеменники Землю покинули, но теперь другие безвредные и дружественные гости с иных планет на Земле надолго не задерживаются, что не может не оказывать негативного влияния на развитие…»

Примечания

10

Метать фарш — блевать (жарг.).

11

Перефразированное известное выражение Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю, но другие и этого не знают».

12

Слова Микки из фильма «Большой куш» Г. Ричи.

13

Слова мишки из фильма «Варвара-краса, длинная коса» А. Роу.

14

Правило — в данном случае кол.

15

Шрэк — голливудский зеленомордый урод. Что у них там другого цвета не бывает? Или это реклама валюты?

16

Мистер Серый — мистер Грей из «Ловца снов» Стивена Кинга. Вот она истинная причина спасения Земли, а вовсе не гомосексуальный акт мистера Грея с мистером Дадицом.