Поле зрения

Тэйлор Адамс, 2014

Рутинный быт, взаимная холодность, неудачные попытки завести ребенка, пожар… Супруги Элль и Джеймс Эверсман решили постараться изменить жизнь и спасти свой брак, переехав в другой город. Однако в безлюдной пустыне Мохаве их автомобиль и еще одна проезжавшая мимо машина, полная пассажиров, внезапно стали игрушками безжалостного маньяка-снайпера. Пули летят, словно из ниоткуда. Связи нет, вызвать помощь невозможно! А стрелок прекрасно подготовлен и будто бы забавляется, расстреливая безоружных, растерянных, испуганных людей, как мишени в тире. Но кто он? Зачем методично, с садистской жестокостью убивает незнакомцев? И главное, как его остановить?..

Глава 6

Вскоре двадцатидвухлетняя Сара потеряла сознание и умерла.

Не думай о ней!

Ее уход не был драматичным, зрелищным или эффектным. Она в очередной раз незаметно вздохнула и больше не дышала. Какие бы жуткие вещи Сара ни наговорила матери, ее слова бесследно канули в Лету. Вот так-то.

Теперь ты не можешь ничем ей помочь.

По прикидкам Джеймса, Сара словила пулю час назад. Его язык прилип к нёбу, словно на застежке-липучке. Лицо и шея на ощупь были огненно-горячими, и болезненное воображение рисовало, как кожа от солнца постепенно трескается и покрывается волдырями. Слезает, как старая краска с дома. А на более рациональном уровне Джеймс сознавал, что упавшие с обнаженных частей тела капли пота назад не вернуть. Через несколько часов солнце зайдет, но потом вернется. Снайпер же, надо полагать, устроился на куче еды, питья и патронов, снабженный всем необходимым, чтобы их пересидеть. Через день-другой в пустыне пуля покажется им самым легким выходом.

Это ответ на его вопрос: убийца не будет менять позицию, поскольку в этом нет необходимости. Через несколько заходов и восходов они медленно умрут от обезвоживания или, доведенные до отчаяния, покинут укрытие и совершат тщетную попытку добежать до северной стены кратера. Им придется преодолеть сотни и сотни ярдов, и мерзавец получит удовольствие, расстреливая их одного за другим.

Джеймс не знал, какая смерть лучше. Хотя в их случае не могло быть «лучше» или «хуже», а только «дерьмово» и еще «дерьмовее». Пока он об этом размышлял, Эль пошевелилась, прижалась, обняла мужа за плечи, уткнулась лицом в его грязную белую рубашку. Снова шмыгнула носом. Джеймс понимал: ей нельзя здесь находиться. У Эль тяжелая жизнь: выкидыши, неудачная карьера, потеря двух горячо любимых домашних питомцев. Он должен любой ценой вытащить ее отсюда. Он взял себя в руки, стараясь свести непомерность кошмара к чему-то меньшему, более простому, поддающемуся восприятию, управляемому.

Считай происходящее головоломкой.

В детстве Джеймс любил головоломки. У него была их целая книга — небольших отдельных ситуационных загадок размером меньше одной-двух страниц. Определялось место, набор предметов, несколько базовых правил и предлагалось сконструировать решение. Во многих ставилась задача выбраться из помещения, откуда не было выхода, или раскрыть нераскрываемое убийство. Они нравились Джеймсу. Ни братьев, ни сестер у него не было, друзьями он не обзавелся, а вот головоломки всегда оставались с ним. Даже после смерти отца, хотя нет — особенно после его смерти.

«Ты скрючился за машиной, — мрачно думал он. — Снайпер в миле на противоположной стороне долины следит за тобой в оптический прицел. Ты устал, хочется пить. Жара ужасная, а у вас всего две бутылки воды на четверых. Мобильник не принимает сигнал сети. Вокруг на сотни ярдов открытая прерия, где не за что спрятаться. Забытая Богом земля. Любая ошибка, нечаянное появление из-за укрытия означает смерть».

Джеймс вздохнул. «И еще этот негодяй расстрелял мой навигатор».

Его тянуло сделать то, что он никогда себе не позволял, — залезть в конец книги и прочитать ответ. Знать, что решение существует, пусть неубедительное и шитое белыми нитками, обнадеживает, но сейчас он был лишен даже этой поддержки. Не исключено, что выпутаться из данной ситуации не в человеческих силах. И что тогда?

— Вы сказали, что что-то придумаете, — раздался голос сестры Сары — высокой сухопарой девушки с крашеными голубыми волосами. Кажется, Эш? Джеймс не разглядел ее, когда она сидела в машине. По ее хрипотце он сообразил, что она плакала, глядя, как истекает кровью сестра.

— Мне очень жаль.

Она шмыгнула носом и, в слезах, произнесла что-то неразборчивое.

Джеймс понимал, что его слова пустые, не подобающие моменту. Неожиданно на него накатила всесокрушающая волна вины. Почему он ничего не придумал? Не отвлек внимания? Ничего не сумел? Да, вмешался, но, похоже, сделал только хуже. Сам не спас Сару и Роя отговорил. Пусть бы тот попробовал вытащить невесту из-под пуль, если готов был рискнуть. Но ведь Джеймс не сомневался, что снайпер убьет Роя. Разве нет?

Так спас я человеческую жизнь или по моей вине ее отняли?

Сам он ради Эль, не раздумывая, пошел бы на риск. Уволок бы умирающую за машину. Не колебался бы ни секунды. И она бы поступила так же.

А Рою сказал, чтобы тот оставался в укрытии.

Джеймс почувствовал дурноту; живот подводило, содержимое желудка просилось наружу. Рядом с его плечом стучала зубами Эль. Она снова хлюпнула носом — сдерживалась, чтобы не расплакаться. Жена не любила, чтобы другие видели, как она плачет.

— Мерзавец ты, Джеймс! — крикнул Рой. Его голос дрожал от ярости. — Обещал, что что-то придумаешь. Я поверил, ждал, и вот она умерла.

— Прости.

Эль прижалась губами к уху мужа:

— Не слушай его.

— Нечего трепаться, если ни на что не способен. — Рой сплюнул на землю. — Сейчас помогу, сейчас помогу… Чертов оптимист. Ее смерть на тебе.

— Ты сделал все, что в твоих силах, — прошептала жена.

Джеймс, не обращая внимания на ругань Роя, закрыл глаза. Его жена валяется на земле, сам он ничего не соображает. Но это даже неплохо. Нужен новый план. Надо чем-то занять себя, чтобы зашевелились мозги. Нельзя расслабляться, пережевывать допущенные ошибки и смерть бедной девушки, которую он не сумел спасти, потому что, если вступить в этот зыбучий песок, ему уже не выбраться.

— Не кори себя, — посоветовала Эль. — Думай.

По его руке побежали мурашки. Порой жена способна читать его мысли.

Прежде всего вода, решил Джеймс. Чтобы выжить, нужно пить. Он перевернулся и взял в каждую руку по раздувшейся от нагретой минералки бутылке. Одна им с Эль, другая Рою с Эш.

— Она была совсем рядом, — хрипел Рой. — В десяти футах…

Джеймс изогнул спину. Два позвонка щелкнули, словно выстрелы. Он дополз на коленях до багажника «тойоты» и, чтобы рассмотреть Роя, высунулся из-за заднего фонаря. Тот стоял на коленях у решетки радиатора «акуры» и держал за плечи Эш. Автомобиль заметно осел, внутри что-то капало, и им, чтобы оставаться вне поля зрения снайпера, приходилось ниже пригибаться. Жуткая картина: великан скрючился за капотом спорткара, плечи опущены, воля сломлена. Джеймс не видел лица Эш, только колеблющийся на ветру каскад голубых волос.

— Вода! — хрипло окликнул он.

Ни один не поднял головы. Джеймс бросил бутылку и с ужасом смотрел, как она перелетела через мертвые ноги Сары, прежде чем Рой или Эш успели перехватить ее. Но, слава богу, угодила под переднее колесо машины и, подняв облако пыли, застряла в нескольких дюймах от сандалии на ноге Эш. И, жарко поблескивая на солнце, осталась лежать.

— Это все, что у нас есть.

Ни Рой, ни Эш к воде не потянулись. Разумно.

Джеймс отвинтил крышку со своей бутылки, сделал полглотка и, пропуская воду сквозь зубы, старался насладиться вкусом. Однако наслаждаться было нечем. Вода напоминала вареный пластик и обожгла нёбо. Он нехотя проглотил. В бутыли «Аквафины» двенадцать жидких унций. А сколько в глотке? Четверть унции? Джеймс работал в рекламном бизнесе и привык оперировать долями и процентами, поэтому его мозг тут же подсчитал, что жалкий глоток стоит двух процентов их запасов.

Он протянул бутылку Эль, и она глотнула, не скупясь. Десять процентов. Джеймс не хотел спорить. Какой смысл?

Попал в ловушку — атакуй врага.

Эту военную премудрость он слышал от отца, когда на коричневом ковре в гостиной смотрел старые фильмы с Оди Мерфи. Тогда ему было семь лет, и он не понимал, справедливо ли это и имеет ли какое-нибудь отношение к тактике. Отец разговаривал с ним лишь для того, чтобы заполнить тишину. В следующем году отец упал с выбитым глазом около посудомоечной машины, убитый «мелкашкой» с прикладом орехового дерева.

Мысль была такая: если вы в укрытии, то именно там, куда намеревался загнать вас противник. Вам навязали условия, и если останетесь на месте и начнете сражаться на условиях врага, то непременно умрете.

Отец иногда повторялся, но Джеймс все равно внимательно слушал его, потому что тот, безусловно, производил впечатление. В середине фразы по-волчьи вращал челюстью, будто хотел зевнуть, однако движение так и не заканчивал. Энергично жестикулировал руками, выразительно рубил ладонью клубы дыма. Трогал бороду — не теребил, не поправлял, а именно трогал, словно проверял, на месте ли она. Приходили его друзья — грубые, длинноволосые и громкоголосые мужчины. В камуфляжных брюках, с короткой стрижкой спереди и по бокам и «хвостами» сзади, с грязными ногтями. Они называли себя «антисиноптиками»^[4], с гордостью или с сарказмом, а может, с тем и другим. Мать прятала Джеймса в спальне. Дом сотрясался от голосов и наполнялся запахом марихуаны. Джеймс засыпал, глядя на свет в щели вокруг двери и слушая обрывки речи. Иногда это были рассуждения о грядущей войне. Великой войне. Перевороте, как они говорили.

Итак, ты сам нападаешь на противника. Подбираешься вплотную, застаешь врасплох и, самое главное, покидаешь простреливаемую зону. Если повезет, твои шансы пятьдесят на пятьдесят.

Атакуй своего противника.

Когда произойдет переворот, Джеймс, ты это вспомнишь.

В голову пришла нелепая мысль: если удастся снять «тойоту» со скорости и устроиться на сиденьях так, чтобы не высовываться, они с Эль съедут по склону и застрянут в темном русле высохшей реки, в середине впадины, в полумиле отсюда. Куда угодно, только бы прочь от этого места. Наверное, русло послужит укрытием от прицела снайпера. Но лишь в том случае, если они переживут удар. Джеймс понимал: лезть на вооруженного врага можно от отчаяния. Ситуация была хуже некуда. Затем он вспомнил, что их «тойоту» без ключей не снять со скорости. Ключи звякали в его руке, когда пуля угодила в Сару. Но куда он их уронил? А комплект Эль пропал во время пожара в доме.

Жена закрутила пробку на бутылке, зажала ее между колен и внимательно посмотрела на мужа. От слез тени поплыли, и вокруг глаз образовались синяки.

— Хочешь что-нибудь сказать? — спросил он.

— Я тебе солгала.

— Когда?

— Солгала, будто продала фотоаппараты на «Крэйглист». — Эль смущенно смахнула с глаз непослушную челку. — Не смогла. Оба сейчас под корзиной в черном чемодане.

— Неужели?

— Да.

— Я же тебе говорил, не продавай. — Джеймс поцеловал жену в обжигающе горячий лоб.

— Поступила так, потому что хотела себе доказать: если вернусь к фотографии, это будет многое для меня значить. — Эль понизила голос, словно хотела поделиться тайной. — В «Никоне» стоит трансфокатор.

— С каким приближением?

— С хорошим.

— Достаточным, чтобы его рассмотреть?

— Думаю, что…

Раздался глухой удар. Из-под «акуры» Роя взвился столб песка и разметался по прерии. Шорох осыпающихся песчинок скоро стих, шлепнулись комья земли. Джеймс прижался спиной к водительской дверце и крикнул в сторону соседней машины:

— Что это было?

Ему не ответили.

— Рой, Эш, вы живы?

— Проклятие! — Это был голос Роя.

— Что произошло?

— Негодяй расстрелял бутылку с водой.

Тэпп клацнул затвором, и выброшенная медная гильза упала справа на известняк, звякнув, как маленький колокольчик. Он не слышал жертв, но ему нравилось воображать их реакцию на его могущество.

О боже!

Не могу поверить!

Как ему удается?

Невероятный выстрел! Маленькая вспухшая от нагревшейся воды бутылка лежала в стороне на гравии в 1545 метрах от него. На местности перед ней гулял порывистый боковой ветер. В супертелескопическом прицеле бутылка казалась едва заметной точкой. Она могла быть песчинкой на стекле оптики или непрозрачной клеточкой в глазу самого Тэппа. Маленькое чудо, что руководимая интуицией и точным расчетом рука направляла снаряд туда, куда хотел стрелок. Ни один из ныне живущих снайперов — военных или спортсменов — не поразил бы с какой-либо степенью уверенности цель подобного размера на таком расстоянии. Простые же люди посчитали бы успех Тэппа сверхъестественным. И одного человека он мог представить.

Вот так же он попал в наш навигатор.

Наверное, из военных. Отставник сил специального назначения.

Не иначе.

Тэпп надеялся, что они понимают, насколько труден был выстрел. Даже на более близких дистанциях дело было бы непростое — это тебе не навел-нажал. Человеческое тело — главный враг стрелка: яростно пыхтящий механизм, отягощенный спазмами, болью и слабостями. Чтобы задать пуле необходимую траекторию, нужно учитывать все действующие силы окружающей среды. Влияние гравитации на высоту параболы, угол возвышения, сопротивление воздуха и его температуру, баллистический коэффициент, вращение Земли и, разумеется, порывы ветра.

А разве сегодня не ветрено? Разве от этого стрелять не сложнее?

Это только по телевизору, да еще в замедленной съемке показывают, как суперагенты стреляют на бегу через плечо и укладывают плохих парней, словно это не сражение, а балет. Или стрельба из пистолетов с двух рук! Чушь собачья! Бред! Абсурд! Тэпп не мог не злиться. Но сейчас он об этом не думал.

Он лучший на свете снайпер.

Открыв вторую бутылочку с энергетическим напитком (конечно, с ароматом винограда), Тэпп проиграл в уме последние несколько секунд. Пусть пуля угодила не в голову, но по напряжению выстрел был близким к этому, и удовольствие привычно разлилось по нейронным проводящим путям. После отдачи в прицеле возникла «воронка» — инверсионный след пули, лучше видимый в жаркий день. Проследив за ним, Тэпп понял, что траектория легла ниже и левее, чтобы, как он и рассчитывал, скорректировать сдвиг ветра. Затем попадание. Во время полета пули у него хватило времени удобно податься вперед и, включив оптику, в стократном увеличении зрительной трубы увидеть фонтан тумана и земли. Вода испарилась и превратилась в мглистую завесу, сначала она распустилась наверху, а затем ее отнесло ветром. Тэпп представлял это снова и снова, пока не почувствовал, как его постепенно охватывает желание снова нанести удар.

Еще, пожалуйста.

Этот отстрел становился самым долгим за всю его практику. Хотя делов-то было на полчаса. Божественные маленькие всплески восторга после месяцев кропотливой работы и подготовки. Он уложил бы одного, другого, третьего — на бегу или ползущих по земле, — спрятал бы свой камуфляжный костюм, захватил пистолет и одолел милю через впадину. Затем осмотрел бы остывающие тела там, где они упали. Закрыл бы мертвецам глаза и воссоздал стрельбу с их места, представил каждую секунду с их точки зрения, нарисовал подобные лучам лазера воображаемые линии в пространстве, все движения и смертельное попадание.

Но данный отстрел получился иным. Четверо обреченных оказались достаточно сообразительными, чтобы, несмотря на выверенный угол обзора, укрыться за автомобилями. Ни один не сплоховал. Ни один не уткнулся носом в грязь, как современные хлюпики. Никто не бросился бежать по склону. Создавалась патовая ситуация, чего Тэпп совершенно не хотел. День пошел на убыль, солнце клонилось к закату.

— Сдвинь-ка их машины, — попросил он по рации. — И побыстрее.

Пока он говорил, под днищем «тойоты» чем-то занялась женщина: ее тень на жесткой траве то удлинялась, то укорачивалась. Под бампером медленно возникло нечто маленькое, серебристое.

Тэпп моргнул, его ресницы мазнули по стеклу оптической трубы.

Это еще что такое?

Эль зафиксировала цифровой «Никон» на мягкой земле и повела объективом по склону вдоль кратера, а потом, как учил Джеймс, на тридцать градусов вправо. Зеркальный видоискатель позволял наблюдать, не выставляя напоказ головы. Во всяком случае, она на это надеялась. Под таким тупым углом под днищем машины у переднего колеса трудно было сказать, где заканчивается безопасная зона.

У другого автомобиля рыдала девушка — кажется, ее имя Эш? Ужас! Эль не представляла, каково вот так потерять сестру — на глазах, под палящим солнцем. Надо ей что-нибудь сказать.

— Эй! Тебя зовут Эш? — крикнула она. — Эшли?

Тишина.

— Да, — наконец ответила девушка.

— Я Эль.

Под таким углом она едва видела видоискатель. Диафрагма была установлена как для съемок в помещении, пропускала много солнца, и аппарат предупреждал о засветке. Осторожно выставляя пальцы один за другим (Эль сомневалась, чтобы при всем мастерстве снайпер сумел бы попасть в отдельный палец), она повернула регулятор диафрагмы с четырех на восемь, затем на одиннадцать, и на экране появилась панорама горизонта.

— Сколько тебе лет, Эш? — Эль облизала губы и наклонила аппарат так, чтобы два центральных маркера на экране были ниже рваной линии горизонта.

— Восемнадцать, — всхлипнула девушка.

— Расскажи о себе. Чем тебе нравится заниматься?

— Не знаю.

Чтобы смотреть в видоискатель, Эль пришлось выгнуть спину буквой S: плечи вперед, голова повернута назад. Она не знала, где проходит невидимая линия между жизнью и смертью, но у нее возникло ощущение, будто она касается этой линии щеками и задевает трепещущими ресницами. Тяжелое дыхание и изогнутый дугой позвоночник тянули вверх и назад, не давая перейти грань и попасть в прицел снайпера. Может, она так его дразнила?

— Почему у тебя голубые волосы? — Дурацкий вопрос.

— А что, нельзя? — огрызнулась Эш.

Чем бы дитя ни тешилось, подумала Эль и повернула кольцо оптического зума. Долина стала приближаться и темнеть. Как же ей нравился этот телеобъектив! Эль любила эффект сжатия строений, когда целые районы из стали, кирпича и стекла превращались в лишенную глубины плоскую стену. Центры городов всегда завораживали обилием вертикальных линий. Некоторые из ее любимых снимков были сделаны с верхотуры здания Куигли: вниз на крыши Уоллеса с их парапетами, техническими ящиками и страдающими завистью по Большому Яблоку^[5] горгульями. У Эль был талант построения композиции, но она быстро поняла, что на таланте не заработать.

— Ты чему-нибудь учишься? — Эль снова попыталась завязать разговор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Леворадикальная террористическая организация, действовавшая в США с 1969 по 1977 г.

5

Прозвище Нью-Йорка.