Китечка!

Тьере Рауш

Под крышей старого дома чего только не происходит. Туда-сюда бродит привидение, под лестницей затаился Сумрак, за кошками охотится Подвальник, на пятом этаже обитает вампир, а в соседней квартире поселились два колдуна в спортивных костюмах. Варятся зелья, открываются порталы, устраиваются званые ужины.«Китечка!» – это юмористическая проза в жанре городского фэнтези о дружбе, о печали и разбитом сердце, о радости и доброте. И о кошках, которые исцеляют сердца и прогоняют печаль.

Семейные узы

— Тащем-та, продали меня моему наставнику за ящик водки, — Подвальник пил кровь из бокала, причмокивал, стараясь распробовать вкус как следует.

— Что же это получается, любезный? — Басараб всплеснул руками. — Вас, несмышленое, невинное дитя, на погибель добровольно отвели?

— Угум, — Подвальник, впрочем, ни капельки не переживал о случившемся. Ну, во-первых, это произошло давным-давно, а во-вторых, не продай его родители-алкоголики какому-то премерзкому типу, то он, скорее всего, вырос и прирезал бы матушку с батюшкой ночью. Спали родители всегда крепко, в квартире — толпы друзей-собутыльников. На мальчишку бы никто и не подумал.

— А как вы двое познакомились? — Басараб посмотрел сначала на Сумрака, а потом на мальчишку.

Знакомство вышло случайным. Сумрак, облюбовавший место под лестницей, перебравшись в новое жилище, заприметил высоченного уродца в балахоне, который спустя время откуда-то раздобыл себе личного ребенка. У нежити оно как заведено: детей либо на воспитание забирали, либо на пожрать. Судя по тому, что мальчонка был жив-здоров, приноравливался кошек ловить да других детей в подвал заманивать, уродец тот решил последователя вырастить. Нежить-то она дурная да бесплодная, редко когда случалось кровными наследниками обзавестись. А любому дураку известно, что человеческие дети только в определенном возрасте нормальными людьми становились. Потому забрать и переделать на свой лад несложно, все задатки имелись. Затем уродец пропал куда-то, мальчишка остался жить в подвале. Глазища у него огромными стали, зубы — во! Костяные иголки, ни дать ни взять. Уши заостренные, быстрый, ловкий, глуповат только. Без направляющей руки одичал, почти не говорил, слова коверкал. Вот Сумраку и показалось, что стоит мальчишку в нужное русло направить, а то совсем зачахнет.

— Восхищаюсь вашими педагогическими навыками, — Басараб, пока слушал, все качал головой, печалился и сопереживал. Теперь едва сдерживался, чтобы не начать рукоплескать.

— Да чего уж там, — смутился Сумрак, отвел глаза, но внутри себя порадовался, мол, не зря с мальчонкой возился. — Как у вас с семьей обстоит?

— Как бы вам сказать, чтобы никому не обидно было, — вампир достал мундштук, сигареты. — Высокие отношения и крепкая связь, пусть даже каждый из нас находится за тысячи километров друг от друга. Маменька, например, сейчас гостит у моих сестер, думаю, что на обратном пути в родовое гнездо, не обделит меня визитом.

Надо сказать, что матушка любила сюрпризы. Никак не принимать их, а устраивать. Басараб, напротив, всячески пытался искоренить эту нехорошую семейную привычку. Какой же дурной тон являться без предупреждения в то время, когда у него в разгаре карточные игры на очередном званом ужине! Вот именно из-за подобного, Басараб тактично свернул тему обсуждения семейных уз на очередном собрании.

Когда в дверь позвонили и Басараб поспешил встретить нового гостя, то до Подвальника, Сумрака и Барашки, донесся громкий вопль, полный отчаянья:

— Маман, что вы тут делаете?

Ему никто не ответил, зато в гостиную прошла высокая дама, почти такая же высокая, как сам Басараб. У нее были черные волосы, собранные в причудливую прическу, платье в пол, кольца на костлявых пальцах и ядовитая улыбка. Такая острая, что ею можно было легко перерезать кому-нибудь горло. Дама обвела строгим взглядом всех присутствующих, задержавшись на Подвальнике, торопливо вытирающего с подбородка кровь, вздернула правую бровь и ледяным тоном велела гостям проследовать к выходу. Барашка незамедлительно выполнил указание, Подвальник же нахмурился:

— Чёй-та? Не вы тут хозяйничаете, не вам и выставлять!

— Правильно говорит, — тоже возмутился Сумрак, сердито поглядев на даму. За ее спиной появился Басараб, который одними губами произнес «уходите». Вид у него, при этом, был такой, будто к нему кто-то из охотников явился.

— Мон шер, что за побирушки? — спросила дама, повернувшись к вампиру. — Вот так и знала, что нельзя одного оставлять, у вас с самого детства имеется дурная привычка водиться с отщепенцами.

Она горестно вздохнула и тут же злобно процедила сквозь зубы:

— Если вы немедленно не покинете квартиру, мы все будем решать радикальными методами!

Подвальник поставил бокал на стол, что-то сердито бурча себе под нос, Сумрак встал и направился в прихожую вместе с приятелем. Басараб опечаленно глядел им вслед, не смея даже спросить на какой срок приехала погостить маменька.

— Сердце мое, что за сомнительные личности? — дама картинно приложила руки к щекам.

— Маман, прекратите, я уже взрослый и самостоятельный!

Басараб даже и не думал втаскивать в квартиру чемоданы, складированные на лестничной площадке, надеялся, что маменька задержится ненадолго и вообще она тут проездом, по пути в столицу.

Впрочем, госпожа Илона собиралась провести с любимым сыном неделю, не меньше, о чем она тут же сообщила расстроенному молодому человеку.

— То, что вы взрослый, никак не оправдывает того, что вы общаетесь с какими-то оборванцами!

— Я сам решу с кем мне общаться!

Басараб подскочил к мини-бару, извлек золотой ключик, расправился с замком в две секунды и достал бутылку бурбона, черного как ночь. Такой бурбон продавался только в одном месте, и где именно Басараб не говорил никому.

— Вы что же задумали? — госпожа Илона нахмурилась, попыталась отобрать бутылку, но Басараб не дался, плеснул бурбона в бокал с кровью и залпом выпил получившуюся смесь.

— Как вам не стыдно, милый, — госпожа Илона неодобрительно покачала головой, а вампир едва не расхныкался как мальчишка: он ненавидел, когда маман так говорила, с самого детства ненавидел. И мать знала, потому специально ввернула это сейчас. Пока Басараб мысленно вспоминал за какие именно грехи ему досталось такое наказание, Илона рассматривала обстановку в гостиной, кривя губы. У сына с детства нездоровая любовь к красному цвету, которую за пределами родительского дома больше ничто не могло обуздать.

Госпожа Илона, в общем-то сама не слишком рада забраться в такую глушь, однако непоколебимая вера в то, что без её сильной руки и мудрого наставления, семья превратится в нечто невообразимо ужасное, заставила навестить отпрысков. Как, например, произошло с одной старой знакомой. Единственный сын, наследник титула, сознался в нетрадиционных взглядах на брачные узы и узаконил отношения с ветреным повесой, который за полгода растранжирил все их накопления и укатил в Париж с новым возлюбленным. Илона не осуждала подобные предпочтения, но глубоко внутри себя злорадно потирала руки, ведь ее дети никогда бы не посмели выкинуть таких фортелей. Впрочем, не только железная хватка на шеях дражайших чад играла свою роль, но и суровый нрав супруга, главы семейства. Его именем можно кошмарить не только надоедливых смертных, своих детей вполне можно было раньше ввести в ужас одной лишь фразой «я сейчас позвоню отцу, радость моя». Стоило заметить, что сестрами помыкать получалось сложнее, характером они удались в папеньку. А вот на младшем сыне можно и поездить. Маришка огрызалась, могла крепко ругнуться, Залеска игнорировала маман, картинно закатывала глаза и тоже огрызалась. Илинка, на правах любимицы, говорила:

— Нет, это я сейчас папеньке позвоню!

И Илона утихала. Но ровно до того момента, пока не вспоминала, что, в общем-то, имеется четвертый ребенок, самый младший и более подверженный авторитетному влиянию матери.

— Отдайте немедленно!

Илона попыталась отобрать бурбон у Басараба, но тот мертвой хваткой вцепился в бутылку, категорически отказываясь не только отдавать, но и делиться.

***

Подвальник, посидев немного на скамейке у подъезда, предложил товарищу прогуляться до парка. Жуткое-прежуткое место этот парк, самое оно, чтобы собираться со знакомыми из соседних домов.

— Отчего и не прогуляться, — довольно согласился Сумрак, охотно закивав головой.

Если обогнуть дворик и выйти на прогулочную дорожку, то до парка дойти можно за считанные минуты. По прямой и чуть-чуть направо, напротив мрачного здания фармацевтического колледжа. Сам парк парком-то назвать сложно, так, колючий садик. Впрочем, это не особенно расстраивало тех, кто там ошивался регулярно. Молодые мамаши с колясками отправлялись на утренний, послеобеденный и вечерний променад, лица без определенного места жительства задерживались с вечерней до утренней зари. Зимой, конечно, делать там нечего, холодно и голодно — до продуктового магазина идти далековато, а как идти, если ноги не держали? Денег еще подсобрать, прежде чем отправляться за провизией. Собак бездомных немерено, в стаи сбивались, на людей бросались, но задобрить можно. В отличии, кстати, от тех самых, без постоянной крыши над головой.

Наша же ночь выдалась безлунная, безлюдная и холодная. Все по домам сидели, густые супы грели, на балконах курили, гремели посудой, хлопали дверцей холодильника: вдруг ее откроешь с десяток раз, а на одиннадцатый там что-то новое появится? Осенью ведь каждый человек ел за двоих, запасаясь необходимой теплотой, которая очень выручала в студеные январские ночи. Декабрьские-то помягче, их сопровождало предвкушение праздников и огоньки гирлянд. Люди бродили по магазинам, выискивали чего на стол купить повкуснее, желудок порадовать, и чтобы на душе неприятного осадка не оставалось. Искали подарки для близких, иногда для себя, хотя должно быть наоборот — сначала себя порадовать, потом за остальных браться.

Но пока на дворе октябрь, месяц тыкв и заимствованных праздников, с которыми пришли новые соседи. Раскрашенные, ненатуральные, жути не нагоняли, за пятки не хватали. Люди стали высовывать ноги из-под одеяла, темнота только веселила. Между прочим, раньше от одного слова «темнота» дети испуганно икали, искали где спрятаться. Потому нынешние взрослые, бывшие пугливые дети, с опаской шли через холодные коридоры квартир за полночным чаем, современные дети с радостным визгом предлагали чудовищам из шкафов и из подкроватья слопать себя, чтобы контрольные не писать. Дети уверены, что такие монстры безобидны и, скорее всего, не существовали. Ведь контрольные писались, ремнем за плохие отметки лупили, а чудовища как не приходили, так и не приходят.

Подвальник, конечно, поспорил бы с этим утверждением. Ведь вот он, сидел себе на неудобной лавочке, болтал худыми ножками, чуть ли не скидывая с них огромные ботинки, здоровался с соседями. Прошмыгнула троица в старинных масках. Тащили мешки какие-то, длинные молотки по асфальту волочили. Троица эта, Бряк, Стук и Навыворот, промышляли тем, что воровали счастливые воспоминания. Понятное дело, что их источник пищи — дети до какого-то там возраста, но бывало и у взрослых выколачивали силком. Потому молотки им в помощь. А маски какие страшные! Будь Подвальник всамделишным человеческим ребенком, он бы от вида этих масок под себя ходил недели две точно. Из папье-маше эти украшения, грязные и затасканные, оттого еще более ужасные.

Или, например, стабильно раз в неделю у входа в парк околачивалась прелестнейшая девочка в чепчике и пышном платьице. Загляденье просто, а не девочка. Волосы белые, кудрявые, глаза огромные, чище полуденного летнего неба. Фарфоровая куколка, чудо из чудес! Если с ней поговорить, то словарный запас пополнился бы изящными «извольте», «пожалуйте» и «подсобите». Загляденье это — наживка для отвратительных взрослых, которым ничего не стоило похитить ребенка, упрятать или чего похуже сотворить. Такие отвратительные взрослые потом обнаруживались в канавах или в узких переулках за мусорными баками. С разорванным горлом или обглоданным лицом, по частям или целиком, но непременно с каким-нибудь обезображиванием. Но если отбросить все, что о таких людях можно найти положительного, вроде статуса примерного семьянина или заслуженного учителя, то такая смерть им как раз к лицу. Аглая, то самое чудо из чудес, лишь улыбнется, продемонстрирует клычки как крючки, которыми плоть рвать самое оно, пожмет плечами и отправится восвояси. Ровно до следующей недели.

Иногда в парке можно встретить Спотыкача, неуклюжее нечто, облюбовавшее чердак в одном из домов. Если вы время от времени слышали такие звуки, будто в квартире над вами разместили целую конюшню, значит, вы въехали как раз в то жилище, где регулярно страдали от мигреней. Спотыкач, по своей сути, был вполне мил, обходителен и весьма вежлив. Он мог потягаться в этом с Басарабом. Но что поделать, если головные боли — основная пища Спотыкача, и наградили его неведомые создатели двумя огромными лошадиными копытами. Спотыкач все время извинялся за неудобства даже перед своими, весьма понимающими. У некоторых из них же вообще рацион из свежего мяса состоял, и ничего, не извинялись. Надо принимать себя такими, какие есть.

Спотыкач один гулять не любил, стеснялся своих копыт, потому его можно встретить в компании Застенника. Если первый — это олицетворение мигрени, то второй — дрязги с соседями во плоти. Ну, фигурально выражаясь. Застенник, седой сгорбленный старик, вечно постукивал клюкой, гудел дрелью, отзывался звоном бьющихся тарелок и криками неугомонных младенцев. Толком не разговаривал, но вот Спотыкач его понимал. Гуляют себе под ручку, беседуют о чем-то. Спотыкач ему про погоду, Застенник открывал рот, комментировал визгом циркулярной пилы. Спутник понимающе кивал, развивал тему. Замечательный тандем, люди даже вешались от такого дуэта. Один сверху копытами цокал, другой из-за стены подвывал брошенной псиной.

С Аглаей общаться одно удовольствие, с троицей в масках тоже можно словом перекинуться. Но с Подменышем, скользким созданием даже по скромному мнению Подвальника и Сумрака, разговаривать — все равно что пачкаться в вонючей слизи, что он оставлял позади себя. Лица у Подменыша не было, только гладкое лицо да широкая прорезь на нем, имитирующая рот. Прорезь эта полнилась хаотично растущими зубами, увидеть мельком его оскал вообще сердечному приступу подобно. Подвальник, которого Басараб в шутку называл иконой стиля за любовь пошариться на мусорках и раздобыть себе экстравагантные наряды, мерк рядом с Подменышем. Этот обгонял мальчишку по количеству обновок. То в клетчатом костюме щеголял, то школьную форму надевал. Все бы ничего, только если Подвальник для приличного вида шмотки искал, Подменыш носил на себе личину того, кого подменял. Внедрялся так в семью какую-нибудь, предварительно сожрав кого-то, потихоньку тянул силы из остальных и когда все ослабевали, медленно приступал к другим блюдам. Ел не торопясь, смаковал. Людям он виделся сожранным человеком, Подвальник и остальные видели его настоящим.

— Принесла нелегкая, — Сумрак пихнул Повальника в бок, кивнул на Подменыша, который медленно тащился от входа в парк.

— У-у-у, образина, — мальчишка неодобрительно покачал головой. Подменыш, казалось, любовался пейзажем и ночным небом. Да только как мы уже знаем, органов для любования у него не имелось.

— Ве-е-е-чера-а, — заунывно протянул Подменыш, поравнявшись со скамейкой.

— И тебе не хворать, — отозвался Сумрак. Подвальник промолчал, разглядывая синее платье, красовавшееся на Подменыше. Не услышав Подвальника, но совершенно точно уловив его присутствие, Подменыш прочистил горло или что у него в наборе имелось, и произнес:

— Здоро-о-ова-а-а.

— Здоровей видали, — хмыкнул Подвальник. Сумрак укоризненно покачал головой, мол, это тебе не Басараб, миндальничать не станет, наброситься может.

— Чаво в платье разгуливашь? — поинтересовался Подвальник. — Давеча в бруках с рубахой таскался.

— С Петр Ива-а-анычем зако-о-ончил, — самодовольно ответил Подменыш, высунул мерзкий длинный язык. — За други-и-их взя-ялси-и-и.

— Молодец какой, — похвалил его Сумрак. — Погулять вышел?

— Да-а-а, — прохлюпал Подменыш и направился дальше, вертя головой по сторонам.

— Фу таким быть, — изрек Сумрак, когда Подменыш отошел на безопасное расстояние. — Слыхал, что говорят?

— Чо?

— Будто у него местечко тайное имеется, куда он остатки всех сожранных складирует.

Подвальник поцокал языком. Если жрать, то так, чтобы следов никаких не оставалось. Люди-то слабонервные, найдут клад подобный, весь город на уши поставят. При таком повороте, кто-то может додуматься, что не маньяк орудует, выпишут из столицы охотников и тогда лавочка прикроется. Никаких кошек спокойно половить нельзя будет.

Вдоволь насладившись посиделками в парке, перемыв кости Подменышу (если таковые у него вообще имелись), Подвальник и Сумрак вернулись к подъезду, где обнаружили Басараба. Он курил сигарету без мундштука. Глаза злющие, сам нервный, дерганный. Как был в домашнем халате, так и вышел на улицу.

— Ба-а-а, чавой-то вы, мосье граф, в такой час тут шляетесь? — Подвальник разулыбался. — Маменька заругат.

Вампир сердито фыркнул, вздернул подбородок.

— И вы туда же!

— Я-то? Волнуюся же за вас, вот и любопытничаю.

Басараб бросил окурок на землю, и у Сумрака округлились глаза: да чтобы он окурок не донес до урны!

— Невозможная женщина! — с надрывом произнес вампир. — Решительно заявила, что не уедет, пока жизнь мою не наладит! Разве есть что налаживать, господа?

— Ну, матери-то виднее, — Сумрак почесал затылок. — Она ж вас как облупленного знает. Раз говорит, что налаживать собралась, значит, имеются недочеты.

У Сумрака, между прочим, какой-никакой пример перед глазами, а имелся. Зря он, что ли, под лестницей поселился и за всеми наблюдает?

— Я — сформировавшаяся личность! — у Басараба, кажется, даже руки затряслись. — Другой разговор, если бы финансово нестабилен был, угла своего не имел! Кошмар, кошма-а-ар…

— Дак вы женитесь, — ляпнул Сумрак. — Сразу увидит, что не мальчишка, готовы и такую ответственность принять.

Вампир навострил уши, внимательно стал слушать.

— У людей вроде так заведено. Раз женятся, то, значит, выбор осознанный, самый что ни на есть взрослый.

Подвальник же замотал головой.

— Чо несешь? Где видал такое?

— Есть чего дельного предложить, так давай, не утаивай! Все выложи!

— Уж не жанитьбу ему советовать! Да и к кому свататься? Евонная невеста под стать должна быть!

— Господа, — Басараб резко оборвал начинающуюся ссору. — Я вас услышал. Премного благодарен.

Он поправил прическу, скрылся за дверью подъезда.

— Дурень ты, — буркнул Подвальник. — Старый дурень!

— Кто бы говорил! Тьфу на тебя!

Они, конечно же, к утру успеют помириться и снова поругаться. Да только вот идея, высказанная Сумраком, прочно засела в голове у Басараба и ни к утру, ни даже на другой день оттуда не выветрилась.

***

Одетта крутилась перед зеркалом, недовольно кривя губы и придирчиво рассматривая уже, наверное, сотый наряд за утро. Ей бы поторопиться, а то никак не успеет к нужному времени. Глаза Одетты в зеркальной глади полыхали зеленым огнем. Бес Захар, лениво зевал, примостившись на тумбочке. Ему выпала честь подбирать аксессуары, тогда как Вениамин выбирал обувь в гардеробной.

Гардеробная была самой главной комнатой квартиры ведьмы, если не считать кухню, на которой она не только зелья варила, но еще и пробовала свои силы в кулинарии. Получалось не слишком-то хорошо, в искусстве зельеварения Одетта преуспела куда лучше. Иногда, вспоминая своих покойных мужей, ведьма думала, что подгоревшие пирожки и несъедобные супы сильно ускорили похороны каждого из них.

— Все не то, не то! — сердилась Одетта, сбрасывая с себя очередную шляпку или откидывая в сторону перчатки. — Мне нужно его поразить, а не заставить задуматься, что у меня якобы нет вкуса!

Захар вздыхал, протягивал другую шляпку, другой шарф. У него, между прочим, дел по горло, сама Одетта же и нагрузила обязанностями.

— Захар, разуй глаза, — шипела Одетта. — Ты бы сам в таком пошел?

И шляпка с леопардовым принтом отправилась в кучу к остальным отвергнутым. Да и вообще, откуда в коллекции появилась шляпка с леопардовым принтом? Одетта покачала головой и дала себе обещание как-нибудь выкроить время для того, чтобы лично выбросить все то, что не надевалось.

— Хозяйка, — писклявым голосом сказал Захар, приглаживая шерсть на хвосте. — Не наряжайтесь вы так, словно хотите привлечь внимание.

— Действительно, — Одетта призадумалась. Чего это она, всесильная ведьма целого района, так старается? Все должно быть с точностью наоборот: пусть вампир сам волнуется и наряды перебирает.

— Вениамин! — позвала Одетта, снимая крупные серьги и внимательно рассматривая свое лицо в зеркале. Что за красавица, сама бы на себе женилась!

Из гардеробной высунулся второй бес.

— Да, хозяйка?

— Отбой, — Одетта махнула рукой. — Пойду в них.

Она посмотрела на простые черные сапожки возле тумбочки. Вениамин насупился. Зря что ли он по коробкам лазал? Теперь все убирать обратно.

— К моему возвращению наведите порядок, — ведьма осталась в элегантном черном платье до колена, чудесном пальто темно-фиолетового цвета, надела сапожки. Бесы переглянулись. Ведьма нахлобучила на Захара леопардовую шляпку.

Конец ознакомительного фрагмента.