Мемуары Муми-папы

Туве Янссон, 1950

Однажды летом, в самую жару, Муми-папа умудрился простудиться. Никогда не знаешь, чем закончится простуда – особенно если подхватил её впервые в жизни, – так что лучше заранее позаботиться о том, чтобы остаться в памяти грядущих поколений. А ведь до того как сделаться почтенным отцом семейства, Муми-папа был искателем приключений, бороздил речные и морские просторы на корабле с поэтичным названием «Морзкой оркестор», жизнь его была полна невероятных происшествий, трагических поворотов и героических деяний. Чтобы поведать обо всём этом, простуженный Муми-папа начинает писать мемуары, которые, вне всякого сомнения, послужат отрадой и уроком его потомкам (а заодно и нам с вами). Книга, которую вы держите в руках, – настоящее событие. Впервые за долгие годы весь цикл о муми-троллях заново переведён на русский язык! Тем, кто уже знаком с обитателями Муми-долины, будет любопытно по-новому взглянуть на их приключения. А тем, кому первая встреча со сказочным миром Туве Янссон только предстоит, можно лишь по-хорошему позавидовать!

Глава вторая,

где я ввожу в повествование Шусселя, представляю читателю дронта Эдварда и красочно описываю «Морзкой оркестор» и его незабываемый спуск на воду

огда я проснулся, Фредриксон ставил в ручье сеть.

— Привет, — сказал я. — Здесь водится рыба?

— Нет, — отвечал Фредриксон. — Подарок на день рождения.

В этом был весь Фредриксон. На самом деле он просто хотел сказать, что сеть ему подарил племянник, который сам её сплёл и очень бы огорчился, если бы Фредриксон её не опробовал. Со временем я узнал, что племянника зовут Шуссель^[5] и что родители его погибли во время генеральной уборки. Теперь он жил в банке из-под кофе — такой, знаете, синей — и собирал главным образом пуговицы. Не самая длинная история, правда? Но Фредриксон ни за что не смог бы рассказать её всю целиком за один раз.

Он слегка поманил меня ухом и двинулся через лес, указывая дорогу. Мы остановились перед кофейной банкой. Фредриксон достал кедровый свисток с горошиной внутри и свистнул два раза. Крышка слетела, из банки выскочил Шуссель и радостно бросился к нам, пища и суетясь.

— Доброе утро! — закричал он. — Как здорово! Кажется, ты говорил, чтобы сегодня я ждал сюрприза?! А кого это ты привёл? Какая честь! Жаль только, я не успел прибрать в банке…

— Не волнуйся, — отвечал Фредриксон. — Муми-тролль.

— Добрый день! — выкрикнул Шуссель. — Очень рад! Я сейчас… Одну секунду, мне только надо кое-что захватить…

Шуссель исчез в банке и стал с ужасным грохотом копошиться там. Вскоре он вылез, зажав под мышкой небольшую коробку, и мы втроём пошли через лес.

— Племянник, — вдруг сказал Фредриксон. — Ты рисовать умеешь?

— Ещё бы! — воскликнул Шуссель. — Однажды я нарисовал именные карточки для застолья — всем своим кузенам, чтобы знать, где кто сидит! У каждого была своя, особая карточка! Хочешь, я и тебе такую сделаю, глянцевую, блестящую? Или выведу какой-нибудь афоризм? Прости, но что именно тебе нужно? Это как-то связано с твоим сюрпризом?

— Секрет, — ответил Фредриксон.

Тут Шуссель запрыгал от возбуждения, верёвочка, которой была перехвачена его коробка, развязалась, и в мох посыпались все его пожитки, а именно: медные спиральки, резинки для чулок, ролики для выкроек, серёжки, двойные розетки, баночки, сушёные лягушки, сырорезки, сигаретные окурки, множество пуговиц и прижимная пробка для бутылки.

— Спокойно, — сказал Фредриксон и собрал всё обратно.

— Раньше у меня был отличный шнурочек, но он потерялся! Простите! — сказал Шуссель.

Фредриксон вынул из кармана шпагат, перевязал коробку, и мы пошли дальше. Уши Фредриксона выдавали тайное волнение. Наконец он остановился у густого орешника, повернулся и серьёзно поглядел на нас.

— Там твой сюрприз? — благоговейно прошептал Шуссель.

Фредриксон кивнул. Мы торжественно заползли в орешник и вскоре оказались на полянке, посреди которой высился корабль, большой корабль!

Он был широкий и остойчивый, как сам Фредриксон, такой же надёжный и крепкий. Я ничего не знал о кораблях, но сразу прочувствовал саму, так сказать, идею корабля; моё жаждущее приключений сердце заколотилось, я ощутил запах новой свободы. Одновременно я представил, как в мечтах Фредриксона родился этот корабль, как Фредриксон продумывал и чертил его, как по утрам ходил на свою полянку и строил. Должно быть, он очень давно над ним работал, но никому ещё о нём не рассказывал, даже Шусселю.

Мне вдруг стало грустно.

— Как ты его назвал? — еле слышно спросил я.

— «Морской оркестр», — отвечал Фредриксон. — Так назывался сборник стихов моего пропавшего брата. Надпись будет ультрамариновая.

— Можно я напишу название?! Пожалуйста! — пролепетал Шуссель. — Что, правда? Клянёшься своим хвостом? Прости, а можно я покрашу весь корабль? Тебе нравится красный цвет?

Фредриксон кивнул и сказал:

— Осторожней, не закрась ватерлинию.

— У меня есть большая жестянка с красной краской! — вне себя от счастья закричал Шуссель. — И маленькая скляночка ультрамарина… Какое совпадение! Как здорово! Я домой, приготовлю вам завтрак и приберу в кофейной банке… — Усики его задрожали от волнения, и он убежал.

Я посмотрел на корабль и сказал:

— Вот это да.

И тут Фредриксон заговорил. Он говорил долго, не умолкая, и всё только о конструкции своего корабля. Потом достал бумагу и ручку и показал мне, как будут крутиться колёса. Мне было трудно уследить за его объяснениями, но я понял, что его что-то беспокоит. Кажется, это было как-то связано с винтом.

Я всей душой ему сочувствовал, но, к сожалению, не мог уяснить суть проблемы: увы, при всей разносторонности моего таланта, на некоторые области он всё-таки не распространяется, и одна из них — инженерное дело.

Зато посреди корабля высился маленький домик с ажурной крышей, который меня сразу очень заинтересовал.

— Ты здесь живёшь? — спросил я. — Похоже на беседку для муми-троллей.

— Ходовая рубка, — с лёгким неудовольствием ответил Фредриксон.

Я погрузился в раздумья. На мой вкус, домик был чересчур практичен и безыскусен. Наличники могли быть и позатейливей. На капитанском мостике явно не хватало резных деревянных перилец с морскими мотивами. А крышу неплохо бы украсить луковкой, которую вполне можно позолотить…

Я открыл дверь. Прямо посреди рубки на полу кто-то спал, прикрывшись шляпой.

— Знакомый? — удивлённо спросил я Фредриксона.

Фредриксон подошёл ближе.

— Юксаре, — сказал он.

Я внимательно посмотрел на Юксаре. Впечатление он производил мягкое, небрежное и почти что светло-коричневое. Шляпа — очень ветхая — была украшена увядшими цветами. Похоже было, что Юксаре очень давно не мылся и это вообще не входило в его планы.

Тут примчался Шуссель и завопил:

— Все к столу!

Юксаре проснулся и стал потягиваться, точь-в-точь как кошка.

— Хупп-хэфф, — приговаривал он, зевая.

— Простите, но что вы делаете на корабле Фредриксона? — грозно спросил Шуссель. — Вы что, не видели, что тут написано «Вход запрещён»?!

— Видел, конечно, — приветливо ответил Юксаре. — Потому я здесь.

Это происшествие многое говорит о Юксаре как о личности. Единственное, что могло пробудить его от полусонной кошачьей жизни, — это табличка с каким-либо запретом, закрытая дверь или стена; а если он замечал сторожа в парке, его усы начинали дрожать, и тут уж от него можно было ждать чего угодно. Всё же остальное время он, как вы поняли, спал, ел или предавался мечтам. В описанный мною момент Юксаре был преимущественно озабочен едой. Поэтому мы вернулись к банке Шусселя, где на видавшей виды шахматной доске покоился остывший омлет.

— Утром у меня был отличный пудинг, — объяснил Шуссель. — Но он куда-то подевался. Это так называемый скоростной омлет!

Шуссель разложил угощение на крышки от банок и стал напряжённо смотреть, как мы едим. Фредриксон жевал долго и с заметным усилием, и вид у него при этом был странный.

Наконец он сказал:

— Племянник. Что-то твёрдое.

— Твёрдое?! — вскрикнул Шуссель. — Наверное, что-то из моей коллекции… Выплюнь! Выплюнь скорей!

Фредриксон сплюнул на свою крышку два чёрных предмета с торчащими во все стороны зубцами.

— О, сможешь ли ты простить меня? — воскликнул племянник. — Это мои шестерёнки. Какое счастье, что ты их не проглотил!

Но Фредриксон ничего не ответил — наморщив лоб, он долго смотрел перед собой. И тогда Шуссель заплакал.

— Ты уж прости племянника, — сказал Юксаре. — Видишь, как он расстроился.

— Простить? — воскликнул Фредриксон. — Наоборот!

Он взял бумагу и ручку и показал, как надо соединить шестерёнки, чтобы винт и колёса заработали. Вот что нарисовал Фредриксон (я надеюсь, вы понимаете, что он имел в виду).

А Шуссель закричал:

— Не может быть! Неужто мои шестерёнки пригодились для твоего изобретения!

Мы закончили трапезу в приподнятом настроении.

Племянник Фредриксона так воодушевился, что надел свой самый большой фартук и, не теряя ни минуты, принялся красить «Морской оркестр» в красный цвет. Он старался изо всех сил: вскоре красным уже был не только корабль, но и земля вокруг. Скажу больше: такого красного существа, каким стал он сам, я в жизни не видел. Название корабля было выведено ультрамарином.

Когда работа была закончена, Фредриксон подошёл посмотреть.

— Красиво, правда же? — проговорил Шуссель, взволнованно заглядывая ему в лицо. — Я очень старался! Я с головой ушёл в работу!

— Заметно, — признал Фредриксон, глядя на красного племянника.

Потом он посмотрел на кривую ватерлинию и сказал:

— Хм.

Потом посмотрел на название и добавил:

— Хм, хм.

— Что, я неправильно написал? — встревожился Шуссель. — Говори же скорей, а не то я опять запла́чу! Прости! «Морской оркестр» — такое трудное название!

— «Морзкой оркестор», — прочёл Фредриксон.

Потом подумал с минуту и сказал:

— Успокойся. Сойдёт.

Шуссель облегчённо вздохнул и кинулся к своему дому, чтобы покрасить его остатками краски.

Вечером Фредриксон поставил в ручье сеть. И можете представить себе наше изумление, когда в неё попался нактоуз — маленький ящичек для судовых приборов, в котором лежал барометр-анероид! Я до сих пор не перестаю удивляться этим поразительным находкам!

Папа закрыл тетрадь и выжидающе посмотрел на слушателей.

— Ну как вам? — спросил он.

— По-моему, это будет замечательная книга, — серьёзно сказал Муми-тролль.

Он лежал на спине в сиреневой беседке и смотрел на шмелей. Было тепло и безветренно.

— Но признайся, многое ты просто выдумал, — сказал Снифф.

— Вовсе нет! — воскликнул Муми-папа. — То были совсем другие времена! Здесь каждое слово правда! Ну, разумеется, местами я добавил красок…

— Интересно, — проговорил Снифф, — где теперь папина коллекция.

— Какая коллекция? — не понял Муми-папа.

— Пуговичная коллекция моего папы, — повторил Снифф. — Хочешь сказать, Шуссель — не мой отец?

— Конечно, он твой отец, — ответил Муми-папа.

— Так куда же тогда девалась его драгоценная коллекция? Она должна была достаться мне по наследству.

— Хупп-хэфф, как говорил мой папа, — сказал Снусмумрик. — Почему ты так мало рассказываешь о Юксаре? Где он сейчас?

— Да кто же их разберёт, этих пап… — Муми-папа неопределённо взмахнул лапой. — Они приходят и уходят… Как бы то ни было, я сохранил их для потомков в своих мемуарах.

Снифф фыркнул.

— Выходит, Юксаре тоже не любил сторожей в парках, — задумчиво проговорил Снусмумрик. — Надо же…

Они вытянули ноги в траве и закрыли глаза, подставив лица солнцу. Было хорошо, слегка клонило в сон.

— Папа, — сказал Муми-тролль, — а неужели в те времена так странно разговаривали? «Представьте мое удивление», «послужат отрадой и уроком», «сие» и всякое такое.

— Что тут странного? — рассердился папа. — Думаешь, писатель может выражаться как попало?!

— Да, но иногда же ты выражаешься как все, — возразил его сын. — И Шуссель у тебя разговаривает нормально.

— Ерунда, — отмахнулся папа. — Это просто местный колорит. К тому же есть большая разница между тем, как мы о чём-то думаем, и тем, как мы об этом рассказываем. То есть, я хочу сказать, наши представления и рассуждения, когда мы начинаем о них рассказывать, звучат совершенно иначе, и всё это очень зависит от настроения… Так мне кажется.

Папа замолчал и принялся взволнованно листать мемуары.

— Думаете, я выбрал слишком необычные слова? — спросил он.

— Ничего страшного, — сказал Муми-тролль. — Ведь это было давно, к тому же в целом-то понятно, что ты хотел сказать. Ты что-нибудь ещё написал?

— Пока нет, — ответил папа. — Но сейчас начнётся самое увлекательное. Я почти дошёл до дронта Эдварда и Морры. Где моё перо?

— Вот, — сказал Снусмумрик. — И, послушай, напиши побольше о Юксаре. Со всеми подробностями!

Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и продолжил писать.

Тогда-то во мне и проснулся интерес к столярному делу. Этот особый дар, вероятно, был врождённым — я как бы ощущал его в кончиках пальцев. Первая проба таланта была скромной. Я нашёл на верфи подходящую деревяшку, взял нож и принялся вырезать горделивое украшение, впоследствии увенчавшее крышу ходовой рубки. Оно имело форму луковицы и было покрыто аккуратной резьбой в виде рыбьей чешуи.

Фредриксон, к сожалению, почти ничего не сказал об этой важной детали оснастки судна, так как думал только о спуске на воду.

«Морзкой оркестор» был готов. Ослепительно красный в лучах солнца, он стоял на четырёх резиновых колёсах (которые призваны были спасти его на предательских песчаных отмелях) и радовал глаз. Фредриксон раздобыл где-то капитанскую фуражку с золотым галуном. Он ползал под брюхом корабля и взволнованно бормотал:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Шуссель — это такой маленький зверёк, который носится взад-вперёд очень быстро и бестолково, опрокидывая и роняя всё вокруг. (Примеч. автора.)