Труды по россиеведению. Выпуск 5

Коллектив авторов, 2014

Центральное место в очередном выпуске «Трудов по россиеведению» занимают политико-юридические и исторические сюжеты. Особое внимание уделяется конституционно-правовой проблематике (в связи с двадцатилетием Основного закона РФ), а также осмыслению Первой мировой войны – её хода, роли и последствий для мировой и российской истории. Издание продолжает разработку теоретических аспектов россиеведения. Для специалистов-обществоведов и гуманитариев, аспирантов и студентов.

Россия в зеркале русской поэзии ¹⁶

Мы, да и не только мы, неоднократно писали, что русская поэзия гораздо больше, чем просто стихосложение. Когда-то известный философ князь Евгений Трубецкой сказал, что в Древней Руси икона была всем — любомудрием, искусством, самопознанием. То есть в ней в полной мере нашла свое самоосуществление цивилизация наших предков. С XIX в. и особенно в ХХ столетии место иконы заняла поэзия. Правда, наряду с ней был роман, проза. Но все-таки в ХХ в. поэзия по своей суггестивности заняла бесспорное первое место. Именно поэтому мы и учредили в «Трудах…» рубрику «Россия в зеркале русской поэзии».

Однако события 2014 г. несколько поменяли наше понимание того, зачем и для чего мы печатаем стихи. Этот год неожиданно для нас создал иную рамку для прочтения русской поэзии. Другими словами, события, начавшиеся со взятия Крыма, открыли нам новые смыслы в, казалось бы, хорошо известных строчках. Мы и читателю предлагаем стихи, отобранные нами для этого выпуска «Трудов…», поставить в нынешний грозный контекст.

И, конечно, особняком в настоящей подборке стоят стихи, посвященные Украине и Крыму. Они принадлежат перу одного гения и двух в высшей степени талантливых поэтов. И если согласиться с нашей точкой зрения: русская поэзия есть зеркало русской жизни, то мы перестанем удивляться тому, что более 90% нашего населения поддерживают крымскую операцию и более 80% — наше вмешательство в ситуацию на Украине.

На независимость Украины

Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,

Слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,

Время покажет «кузькину мать», руины,

Кость посмертной радости с привкусом Украины.

Но не зеленок — виден, траченный изотопом,

Жовто-блакытный реет над Конотопом,

Скроенный из холста, знать, припасла Канада.

Даром что без креста, но хохлам не надо.

Горькой вошни карбованец, семечки в полной жмене.

Не нам, кацапам, их обвинять в измене.

Сами под образами семьдесят лет в Рязани

С залитыми глазами жили как каторжане.

Скажем им, звонкой матерью паузы метя строго:

Скатертью вам, хохлы, и рушником дорога.

Ступайте от нас в жупане, не говоря — в мундире,

По адресу на три буквы, на стороны все четыре.

Пусть теперь в мазанке хором гансы

С ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

Как в петлю лезть, так сообща, суп выбирая в чаще,

А курицу из борща грызть в одиночку слаще.

Прощевайте, хохлы, пожили вместе — хватит!

Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит.

Брезгуя гордо нами, как оскомой битком набиты,

Отторгнутыми углами и вековой обидой.

Не поминайте лихом, вашего хлеба, неба

Нам, подавись вы жмыхом, не подолгом не треба.

Нечего портить кровь, рвать на груди одежду,

Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.

Что ковыряться зря в рваных корнях покопом.

Вас родила земля, грунт, чернозем с подзомбом,

Полно качать права, шить нам одно, другое.

Эта земля не дает, вам, калунам, покоя.

Ой, ты левада, степь, краля, баштан, вареник,

Больше, поди, теряли — больше людей, чем денег.

Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза

Нет на нее указа, ждать до другого раза.

С Богом, орлы и казаки, гетьманы, вертухаи,

Только когда придет и вам помирать, бугаи,

Будете вы хрипеть, царапая край матраса,

Строчки из Александра, а не брехню Тараса.

И. Бродский

Посвящается Крыму

Добровольческий спелый

обреченный снежок.

Знать, у косточки белой

перед нами должок.

Потускнели медали,

и потерся погон,

но уносится ялик

прямиком на Афон.

Там на пастбищах юга

круглый год сенокос

и светлее округа

от молитвенных слез.

Там прощаются дóлги.

Средь сокровищ иных

в темной ризнице — полки

с черепами святых.

…Нам чужого не надо,

мы пойдем прямиком

по следам продотряда

прямо в Иродов дом.

Покартавь с ходоками,

Ирод, как на духу.

Мы своими руками

из тебя требуху

…………………………

В разоренные ясли

Вифлеемской ночи

только иней на прясле

опускает лучи.

Надо пасть на колени,

чтоб к намоленной меди креста

где-нибудь на Мезени

примерзали уста.

31 мая 1997

Снова в мозгу крещендо: глупость или измена?

В залах еще играют на последях Шопена

честно чистюли в черном, фрачном с лампасами.

А уж окрест гуляет голь с прибамбасами.

Мы остаемся в мире что-то совсем одни,

будто в пустой квартире кто-нибудь из родни

с крымского побережья, отданного взаглот

братьям из незалежной.

Ящерица не ждет

возле шурфов с боспорским

мраморным крошевом,

с запахом роз приморских,

тьмой приумноженным…

Предали мы Тавриду-мать, на прощание,

будто белогвардейцы, дав обещание,

слушать ночами ровный

шелест волны вдали

в гальке единокровной

с слезной сольцой земли.

***

Где чайки, идя с виража

в пике, прожорливы,

за радужной пленкой лежат

— мечта государей — проливы.

Но возле полуденных стран

нас, словно куницу в капкане,

с опорой на флот англичан

смогли запереть басурмане.

Эгейская пресная соль

под небом закатным.

Еще, дорогая, дозволь

побаловать нёбо мускатным.

На линии береговой

напротив владений султана,

быть может, мы тоже с тобой

частицы имперского плана.

Но, Господи, где тот генштаб,

его не свернувший доныне,

чтоб мысленно мог я хотя б

прижаться губами к святыне!

Дай жаждущей рыбиной быть,

чье брюхо жемчужине радо,

и тысячелетие плыть

и плыть до ворот Цареграда.

Ю. Кублановский

Крым

«Где волны кроткие Тавриду омывают».

К. Батюшков

Конечно, русский Крым с прибоем под скалою,

С простором голубым и маленькой горою,

Лежащей, как медведь, под берегом крутым.

Конечно, русский Крым, со строчкой стиховою,

И парус на волне, и пароходный дым.

Конечно, русский Крым. Михайлов и Просухин,

Кого из них убьют в смертельной заварухе?

Но прежде, чем упасть, — вся жизнь пройдет пред ним.

Любовь его и долг невыплаченный, — глухи

И немы, кто убит. Конечно, русский Крым.

И в ялтинском саду скучающая дама

С собачкой. Подойти? Нехорошо так прямо.

Собачку поманить, а дальше поглядим…

Случайная скамья, морская панорама,

Истошный крик цикад. Конечно, русский Крым.

Конечно, Мандельштам, полынь и асфодели.

И мы с тобой не раз бывали в Коктебеле,

И помним Карадаг, как нами он любим

На зное золотом. Неужто охладели

Мы, выбились из сил? Конечно, русский Крым.

А. Кушнер

…

Мне русские милы из давней прозы

и в пушкинских стихах.

Мне по сердцу их лень, и смех, и слезы,

и горечь на устах.

Когда они сидят на кухне старой

во власти странных дум,

их горький век, подзвученный гитарой,

насмешлив и угрюм.

Когда толпа внизу кричит и стонет,

что — гордый ум и честь?

Их мало так, что ничего не стоит

по пальцам перечесть.

Мне по сердцу их вера и терпенье,

неверие и раж…

Кто знал, что будет страшным пробужденье

и за окном — пейзаж?

Что ж, век иной. Развеяны все мифы.

Повержены умы.

Куда ни посмотреть — всё скифы, скифы.

Их тьмы, и тьмы, и тьмы.

И с грустью озираю землю эту,

где злоба и пальба.

И кажется, что русских вовсе нету,

а вместо них толпа.

Я знаю этот мир не понаслышке:

я из него пророс,

но за его утраты и излишки

с меня сегодня спрос.

Б. Окуджава

Воспоминания

Н.В. была смешливою моей

подругой гимназической (в двадцатом

она, эс-эр, погибла), вместе с ней

мы, помню, шли весенним Петроградом

в семнадцатом и встретили К.М.,

бегущего на частные уроки,

он нравился нам взрослостью и тем,

что беден был (повешен в Таганроге),

а Надя Ц. ждала нас у ворот

на Ковенском, откуда было близко

до цирка Чинизелли, где в тот год

шли митинги (погибла как троцкистка),

тогда она дружила с Колей У.,

который не политику, а пенье

любил (он в горло ранен был в Крыму,

попал в Париж, погиб в Сопротивленье),

нас Коля вместо митинга зазвал

к себе домой, высокое на диво

окно смотрело прямо на канал,

сестра его (умершая от тифа)

Ахматову читала наизусть,

а Боря К. смешил нас до упаду,

в глазах своих такую пряча грусть,

как будто он предвидел смерть в блокаду,

и до сих пор я помню тот закат,

жемчужный блеск уснувшего квартала,

потом за мной зашел мой старший брат

(расстрелянный в тридцать седьмом), светало…

А. Кушнер

Большие батальоны

Бог на стороне больших батальонов.

Вольтер

Они во всем едины,

Они не разделёны,

Они непобедимы,

Большие батальоны.

Они идут, большие,

Всех шире и всех дальше,

Не сбившись, не сфальшивя:

У силы нету фальши.

Хоть сила немудрена,

За нею власть и право.

Большие батальоны

Всевышнему по нраву,

И обретая имя

В их грохоте эпоха,

И хорошо быть с ними,

А против них быть плохо.

Но всю любовь и веру

Все ж отдал я не богу,

А только офицеру,

Который шел не в ногу.

В. Корнилов

Пейзаж (Философский этюд)(из цикла «Серебряный бор»)

…Это такое странное сооружение, которое стоит перед въездом на дачу Большого театра в Серебряном бору и выглядит как такой землемерный столб, врытый в землю, на котором кисточкой написаны деления от одного до семи. И гиря на этих делениях покачивается ржавая на ржавой же проволоке, перекинутой через колесико с другой стороны этого странного столба, и уходит в землю.

Я спросил у дворничихи: «Что это такое?» Она мне говорит:

«Как что такое? — это говномер!»

Я говорю: «Как говномер?!»

Она:

«Ну говномер! Это подведено к ассенизационной яме: уровень повышается — гиря понижается. Как доходит, до деления, там, “шесть” — значит, надо уже вызывать золотариков…»

Всё было пасмурно и серо,

И лес стоял как неживой,

И только гиря говномера

Слегка качала головой.

Не всё напрасно в этом мире

(Хотя и грош ему цена!),

Не всё напрасно в этом мире:

Покуда существуют гири,

И виден уровень говна!

А. Галич

Каким бы полотном

Каким бы полотном батальным ни являлась

советская сусальнейшая Русь,

какой бы жалостью душа ни наполнялась,

не поклонюсь, не примирюсь

со всею мерзостью, жестокостью и скукой

немного рабства — нет, о, нет,

еще я духом жив, еще не сыт разлукой,

увольте, я еще поэт.

В. Набоков

Примечания

16

Печатается по изд.: Бродский И. Стихотворения и поэмы. — СПб.: Пушкинский Дом, 2011; Галич А. Облака. — СПб.: Азбука, 2008; Корнилов В. Надежда: Книга стихов. — М.: Сов. писатель, 1988; Кублановский Ю. Посвящается Крыму: Стихи // Континент. — Париж; Москва, 1997. — № 3, июль–сентябрь; Кушнер А. Живая изгородь: Книга стихов. — Л.: Сов. писатель, 1988; Набоков В. Стихотворения. — М.: Молодая гвардия, 1991; Окуджава Б. Стихотворения. — СПб.: Академический проект, 2001.