2. Кладбище
Коринн и ее отец присоединились к десятку других людей, идущих к кладбищу. Такова традиция кануна Дня Всех Святых — почитать память умерших родственников. Многие люди на острове Коринн верили, что в ночь после Дня Всех Святых умершие обретают силу ходить среди живых. Некоторые говорили, что духи и джамби рыщут по округе, чтобы отомстить тем, кто причинил им зло. Из них жители острова сильнее всего боялись джамби. В историях, которые передавали из уст в уста, говорилось, что джамби живут среди людей, прячутся в тенях и терпеливо ждут подходящего момента, чтобы напасть, потому что они — чистейшее зло. Многие верили в них, но Пьер учил Коринн, что духи и джамби — ерунда. Поэтому, хотя некоторые дети жались к своим родителям, Коринн не боялась. Она проскочила вперед всех и затянула песню:
Ти-донг, ти-донг, ти-донг.
Жаба голос подает.
Лягушка скачет, скачет, скачет.
А жаба голос подает.
Несколько самых смелых детей присоединились к ней:
Ти-донг, ти-донг, ти-донг.
Жаба голос подает…
Когда процессия приблизилась к церкви, песня стихла. Дети вернулись к своим родителям, и Коринн почувствовала, как большая ладонь отца сомкнулась вокруг ее руки. Свежий морской воздух играл с его длинными заплетенными волосами, и резкий запах соленой воды доносился от влажных сандалий при каждом шаге. Кожа на ладони была теплой и грубой после многих лет работы в море, где он затаскивал в лодку сети, полные рыбы.
На вершине невысокого холма показалась старая каменная церковь. Коринн же смотрела на выбеленные надгробия и деревянные кресты на кладбище по соседству. Ее взгляд скользнул по толпе. Лорен шел рядом с матерью: оба с подрумяненной солнцем кожей и широко раскрытыми глазами. Лючия и ее братья шли впереди матери и отца. Мама Лючии тяжело дышала и старалась не отставать, хотя ей было тяжело из-за раздувшегося живота, в котором до поры прятался новый брат или сестра Лючии.
— Знаешь, я помню ее, — сказала Коринн Пьеру. — Помню маму.
— Правда? — с улыбкой спросил Пьер.
— Она заплетала волосы в толстые черные косы, и они спадали до середины спины.
— Как у тебя?
— Точно как у меня, — сказала Коринн с улыбкой. — И ее кожа была темно-коричневого цвета. Как земля.
— Как и твоя! — сказал Пьер.
— Да. И ее глаза были такими же большими и яркими, как солнце.
— Хм, и как ты все это помнишь?
— Ты же рассказывал мне о ней каждый день, папа! — ответила Коринн.
Смех Пьера смешался с шепотом волн, откатывающихся обратно в море. Пьер и Коринн ускорили шаг и вошли на церковный двор как раз в тот момент, когда закат накрыл окружающий мир вуалью оранжевого света.
— Оранжевая магия, — одновременно произнесли Коринн и ее отец.
— Любимое время дня твоей мамы, — прибавил Пьер, и его глаза наполнились слезами.
— Значит, мы как раз вовремя, — сказала Коринн.
Она сжала отцовскую ладонь и повела его мимо людей, уже прошедших на маленькое кладбище, зажигавших свечи и укладывающих цветы. В углу, около молодого деревца, стоял деревянный крест. Пьер провел пальцами по вырезанной на нем надписи.
НИКОЛЬ ЛА МЕР
ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ
Дольше всего его пальцы лежали на слове «Николь».
Пьер сорвал с деревца белый апельсиновый цветок и воткнул его в волосы Коринн. От цветка все еще исходил сильный аромат, хотя он уже начинал складывать лепестки на ночь. Коринн вспомнила, как они хоронили маму в земле, будто семечко. Коринн тогда было четыре, и мама учила ее, как выращивать растения. На похоронах Коринн прошептала: «Через сколько она вырастет снова, папа?» Но выражение отцовского лица сказало ей, что не все, положенное в землю, однажды прорастает и возвращается. Через год на могиле появилось маленькое апельсиновое дерево: оно цвело каждый год, но никак не могло сравниться с живой мамой.
Пьер вытащил несколько свечей из кармана и чиркнул спичкой. Пламя жадно облизывало низ каждой свечки. Когда воск подтаял, Пьер вдавил свечи в твердую землю над могилой и зажег их. Морской бриз заиграл с тонкими огоньками.
— Смотри, папа, — сказала Коринн, показывая на небо. — Как светлячки.
Пьер только мельком успел взглянуть на сотни мерцающих желтых огоньков, рассеянных над темным кладбищем, — как их свет затмил силуэт крупного мужчины.
— Сегодня духи являются в наш мир, мой друг, — сказал мужчина, хлопая Пьера по спине. Низкий голос грохотал среди надгробий.
— Хьюго! — с улыбкой сказал Пьер. — Как у тебя дела?
Хьюго кивнул:
— Всё в порядке.
Он хлопнул себя по плечу, и в воздух поднялось маленькое белое облачко муки. Хьюго был деревенским пекарем. Он всегда пах свежим хлебом, а под его ногтями постоянно застревало тесто. Даже щеки его со временем надулись, как свежая выпечка в духовке. Хьюго прикоснулся незажженной свечой к одной из свеч Пьера. Язычок стал ярче, затем раздвоился, когда Хьюго убрал свою свечку.
— Мертвые ходят по земле, малышка, — сказал он Коринн. — Неужто тебе не страшно?
Она коснулась кулона мамы, улыбнулась отцу и покачала головой.
Хьюго рассмеялся, и гулкий смех разнесся по кладбищу, привлекая внимание всех посетителей к их маленькому углу. Хьюго потянул девочку за блестящую черную косу.
— Мертвых ты не боишься, а проиграть? Остальные уже начали собирать свой улов.
Коринн посмотрела, как другие дети подбирают застывшие капли воска. В эту игру они играли, пока взрослые ухаживали за могилами и общались друг с другом. Тот, кто к концу вечера скатывал самый большой шар, объявлялся победителем и мог вволю позлорадствовать вслух по дороге домой.
— У меня другая идея, — сказала она и потянулась к ближайшей свече. Пальцы ловко собрали дорожку мягкого воска, текущего сбоку.
— Не обожгись, Коринн! — предупредил Пьер.
Коринн побежала к другим детям, которые двигались промеж могил, снимая с них воск и скатывая его в шарик в ладонях. Старшие дети вроде Коринн знали, что брать стоит только мутно-белый. Младшие либо обжигали пальцы о прозрачный, только что оплавившийся горячий воск, либо ждали слишком долго и пытались отломить уже застывшие, твердые белые куски.
После обхода всех могил друзья Коринн покинули кладбище с сероватыми комками воска разного размера. Но не сама Коринн.
— Ты выиграла? — спросил папа.
— У меня нет шара.
Девочка вылепила из своего воска фигурку женщины с такими же длинными волосами, как и у нее. И показала ее отцу.
Он осторожно коснулся восковой фигурки.
— Ты все еще можешь выиграть. Здесь довольно много воска.
— Не думаю, — сказала Коринн. — И потом, так лучше.
Она посмотрела на своих друзей, Лючию и Лорена, которые держали в руках комковатые шарики воска размером больше их ладоней. Друзья взглянули на нее и ухмыльнулись. Коринн показала статуэтку и улыбнулась в ответ.
— Недостаточно большая, — сказал Лорен.
— Не больше, чем мой шар, — подтвердила Лючия.
Каждый сжимал в руках свой улов воска как приз, хотя победительницей объявили Лючию. Девочка вприпрыжку шла во главе процессии, хотя ей и приходилось все время притормаживать из-за матери.
Когда все вышли на дорогу, Пьер подошел к женщине, одиноко стоящей в тени.
— Вы заблудились? — спросил он незнакомку.
Женщина повернулась к нему и медленно покачала головой. Коринн едва могла разглядеть ее лицо, скрытое тьмой. В глазах, похожих на два озерца ртути, отражался свет луны.
Пьер колебался, как будто хотел сказать женщине что-то еще.
— Папа! — позвала Коринн отца, и он вернулся к ней. — Смотри, папа, — сказала девочка, подняв свою статуэтку в воздух: — Она светится.
Пьер улыбнулся:
— Должно быть, она волшебная… как и ты.
Коринн проследила за взглядом отца — он обернулся к тени, от которой только что отошел. Женщина исчезла. Девочка увидела лишь опустевшее кладбище.
