Вглядись в небеса. Свет чужого окна. Спешащим творить добро и верить в чудо

Тори Вербицкая

Свет чужого окна Однажды от нечего делать взрослая и весьма занятая особа решила выглянуть в окошко и вдруг в окне напротив… ничего не увидела!!! И никого. Только свет, никогда не выключающийся. К чему приведет нашу героиню и ее друзей простая любознательность? Может, это чужое окно станет родным? Вглядись в небеса Откуда берутся дети? И каким он будет и будет ли вообще – ТВОЙ малыш? Спросите об этом повзрослевшую дочь или сына. И они все расскажут вам – если найдут нужным.

Свет чужого окна

И надо же было ей проснуться посреди ночи. Так поздно легла, крутилась с боку на бок, как бабка-подружка бессонницы. И только заснула легко, незаметно, крепко — как кто-то как-будто сказал в ухо: «Дождь». Гафа подхватилась и босая, стараясь не топать, ринулась на балкон — спасать белье. Виданое ли дело — весь день она перестирывала зимние вещи, машинка была старая, много не тянула, вот и приходилось делить на небольшие партии свои и мужнины свитера, теплые брюки, шарфы, ласины и пайты с шапками. Настирано было — тьма. Вещи висели плотными рядами и под, и за балконом и представить, что все это богатство вымокнет под обещанным дождем и весь завтрашний, ой, то есть уже сегодняшний день придется заново с ним возиться — о нет, увольте! И так отпуск псу под хвост, домашних дел оказалось столько, что проще было внушить самой себе, что с возрастом стала неподъемна, ленива. Да и муж остался без отпуска, а куда ж ехать то одной?

Стремглав распахнув занавески и тюль, Гафа стукнула балконной дверью, замерла в испуге, прислушалась: спит. Пара минут и абсолютно просохшее белье кучей легло в огромную корзину, прищепки горой полетели сверху — пора в постель. Женщина зевнула, потянулась и выглянула за балкон: россыпь близких и ярких, как в горах, звезд мерцала на черном бесконечном небе, но луны не было. Темно. Но вот окно в доме через двор на том же, что и их, этаже ярко светилось против всех правил. Да еще и шторы отдернуты — сон как рукой сняло. Гафа сбегала на кухню, отсыпала на блюдце мороженой малины — аромат в ночи был одуряющим — и устроилась поудобней, облокотившись на перила. Ягоды за щекой таяли медленно и как будто замораживали её саму — не хотелось шевелиться, думать; сонным взглядом Гафа глазела в чужое окно — никого не дождалась, и, уже доедая последнюю ягодку, опомнилась, высунула ладошку — дождя не было.

Утро выдалось яркое и чистое; а главное — это было утро выходного дня. Выспавшись до боли в боках и чуть не поссорившись с подушкой, Гафа разбудила мужа и двинула на кухню — день без кофе не наступал.

«Знаешь, Федь, я решила. Я в следующей жизни буду синоптиком» — перекрикивая кофемолку сообщила Гафа.

«С чего это, ты же вроде в актрисы хотела податься?» — мужчина доставал с дальней полки воскресный сервиз на две персоны: и блюдца и чашки имели форму сердечек и размер чуть больше наперстка.

«Нет, артисткой я передумала — вечно враки про них в газетах и за хлебом без макияжа не выйди — за каждым кустом папарацци. А синоптиком благодать: настроение прекрасное — все, обещаешь потепление; на ногу в метро наступили — всем снег с дождем; сын двойку схлопотал — вообще ураганный ветер. И к психологу ходить не надо — медитируй себе на здоровье над картами — циклон-антициклон. Никакой ответственности» — Гафа разлила кофе по наперсткам и водрузила на стол вазочку с творожным печеньем.

«С понедельника худею», — возвестила в район потолка и прибавила к сервировки тарелку с сыром и колбасой.

«А что это тебя так проняло, приснилось что?» — колбаса вслед за сыром разлеглась на ароматные белые горбушке.

«Так синоптики эти ливень обещали. Я ж пол ночи, вместо что б спать, с бельем на балконе гарцевала, спасала его, а хот бы капля…» — женщина приблизила мизинец к большому пальцу и потрясла ладонью у себя под носом.

«Да ладно! Ты что, ночью вставала? Я не слышал ничего — ни как ходила, ни как балкон открывала».

«Смотри, соня, украдут жену, а ты и не заметишь. Проспишь!» — озорно расхохоталась Гафа и, замолчав вдруг, мечтательно засмотрелась вдаль.

Как ее только не дразнили в детстве: и Фифа и Фафа и Агаша-Ягаша, но Федьке ее имя понравилось сразу. Даже не то чтобы понравилось, а на душу легло: Агафья. Хотя жили они и в разных городах, но часто встречались на сборах и соревнованиях: Агаша была талантливой синхронисткой, Федор же прыгал в воду с трамплина, там же в бассейне и познакомились. Эта худая, конопатая девчонка со странным именем и зелеными кошачьими глазами полонила его с первой встречи и так и не отпускала до сих пор. Мать его двоих, уже выросших детей, слегка округлившаяся и повзрослевшая, она была дорога для него, как в первый день их встречи. И так же загадочна.

«Говорят же, женщины с другой планеты и нам их не понять. Только загадка загадке рознь. Вон у Тошки жена дочку ему оставила, а денежки себе прихватила и ищи ветра в поле, один теперь дружок кукует и за отца и за мамку. А Дениска со своей — развестись через неделю после свадьбы сына, оказалось, что терпели друг друга только из приличия, ждали, когда ребенок вырастит» — Федор сокрушенно покачал головой. — «Откуда эти мысли взялись?» Он заозирался: Агафья с кем-то болтала по телефону, стоя на балконе. Взгляд ее тонул в окне дома напротив.

«И что она там высмотрела?» — мысль скользнула поодаль и исчезла, до поры до времени притаившись в подсознании.

Дни шли своим чередом. Будни закрутили и заставили с головой окунуться в каждодневную суету. И на какое-то время Гафа забыла про окно напротив, уставала, стала рано засыпать. Но вот однажды оно ей приснилось: будто светятся в ночи только два эти окна: их с Федором и то, напротив и соединяет их лунная дорожка. И там, в окне, за тонким узорчатым тюлем, движутся фигуры в странно замедленном и каком-то очень знакомом танце.

Проснувшись утром, Агаша босая побежала на балкон, тюль и штора так и были отдернуты и — никого; чисто вымытое стекло в деревянной раме. Портрет пустоты.

«Значит все-таки сон», — женщина разочарованно побрела обратно в комнату… Теперь это уже стало своеобразной игрой — наблюдать за светящимся окном в доме напротив: Агафья пряталась, света не включала и смотрела, смотрела. Ей было и неловко и интересно: вроде как в замочную скважину подглядываешь, но фантазии в ее рыжей голове обгоняли одна другую. А в окне напротив, как в театре на сцене зажигали свет и будто приглашали на понятный только режиссеру спектакль. Федор застал ее однажды и отругал, стыдно, мол, за посторонней жизнью наблюдать, нельзя лезть в чужие окна даже взглядом. А сам нервничал и как-то спросил: «Гафа, тебе не кажется, что ты ведешь себя странно? Будь добра, объяснись, кого ты там насмотрела?» — губы у мужа сложились в горестную складку, а пальцы рук от волнения подрагивали. Гафа поймала его эмоции, больше всего похожие сейчас на мотылька, увидевшего источник света, но понимающего, что как раз там он и опалит свои крылья, обожжется больно и безнадежно — не сможет уже взлететь и умрет.

«Что ты, Феденька, я за все это время ни разу там никого не видела», — меньше всего Агаша хотела ссоры с мужем. Итак у Федькиных лучших дружков, со школьных времен еще вместе — часто ли такое видано, жизнь полетела под откос и муж как-то после этого изменился, как будто притаился и ждал чего-то. Нехорошего.

«Я увидела там люстру. Она какая-то необычная, Федь, ну знаешь, как будто реквизит в кинопавильоне. Странно, ка это я раньше ее не разглядела?» — Агаша подсунула кулак под щеку.

«Нет там никакой люстры, свет только очень яркий, слепит», — муж пошел на диалог и, само по себе, это уже было хорошо.

«А давай сегодня ночью вместе посмотрим», — невинный женский взгляд уставился в самое нутро.

«Лиса, вот ты кто! Не буду я туда смотреть, зазорно это, книжки лучше читай или спи — по ночам спать надо» — голос у Федьки вновь дрогнул и мужчина, укоризненно покачав головой, ушел с балкона.

Дверной звонок прозвучал, на редкость, мелодично — страсти в семье накалились настолько, что решено было явиться к соседям напротив незваными гостями, объясниться и попросить задернуть штору.

«И хоть краем глаза взглянуть на диковинную люстру. Если удастся» — Агафья нервничала и дергалась, но Федор крепко держал ее за руку, как нашкодившего кота за холку. Мелодия звонка напоминала старинную, оставшуюся от бабушки, музыкальную шкатулку и успокаивала.

Дверь долго не открывали, за ней шло какое-то совещание, больше по интонациям похожее на выяснение отношений. Далее последовала тишина с характерным шуршанием ткани о дверное полотно — их рассматривали в дверной глазок. Федор оттащил Агафью на шаг назад — организовал перспективу для обзора. Щелкнул замок, другой, отворилась щеколда и загремела, натянувшись, дверная цепочка. Две пары глаз уставились на них, причем одна из них рассматривала супругов в золоченый лорнет.

«Вам кого, милостивые государи, угодно?» — хорошо поставленный и очень уверенный в себе голос принадлежал той, с лорнетом.

Агаша заметалась в поиске милостивых государей, но, поняв, что обратились к ним с Федей, просительно заулыбалась:

«Просим прощения, мы без приглашения и вообще не знакомы…»

«Мы Ваши соседи из дома напротив», — взял инициативу в свои руки Федор. — «Наши окна выходят на Ваши», — и он для убедительности выписал в воздухе какие-то пассы рукой. Из-за двери за рукой внимательно и молча проследили.

«Мы позволили себе нанести Вам визит ввиду возникших обстоятельств и в связи…» — что и с чем было «в связи» Федор не договорил, запутался. Дверь закрылась буквально на десять-пятнадцать секунд, видимо на военный совет, и, приоткрывшись на дюйм, старческим звонким голосом возвестила:

«Мы не готовы принять Вас сейчас. Ждем к вечернему чаю, к семнадцати ноль-ноль» — и захлопнулась.

«Файв-о-клок!» — проблеяла Гафа, не вполне еще осознавая все последствия своего интереса.

«Что и следовало ожидать» — прокомментировал Федька, подхватывая свою ошалевшую супругу подмышки.

«Щекотно!!!» — заверещала Агафья и осеклась. «Милостивые государи, ну и, конечно же, государыни не орут на лестничных клетках, как прищемленные мыши. Муж с женой переглянулись, церемонно взяли друг друга под руку и выверенными шагами, почти как в менуэте, покинули парадное. В свой подъезд забегали, хохоча и держась за животы: «Что это было?» — Агафья недоумевала искренне. «Куда мы попали?» — слезы от хохота текли из глаз ручьями.

«Серьезней, леди! Вы же слышали — «Пятичасовой чай! Пожалуй, нас позвали в Лондон!» — Федор чувствовал себя, как новорожденный; от облегчения даже слегка звенело в ушах — больше всего он боялся увидеть в дверях молодого, стройного плейбоя.

В семнадцать ноль-ноль при полном параде, Федор даже в галстуке, с коробкой зефира в шоколаде (решили, что «Грильяж» может оказаться не по зубам) и охапкой разноцветных тюльпанов — по случаю знакомства — визитеры преданно взирали прямо в дверной глазок. Позвонить не успели — из-за двери раздался бой старинных напольных часов и она распахнулась: «Милости просим!»

В ярко освещенном, но узеньком коридоре, им предложили тапочки: Гафе с милым помпоном, на каблучке, гобеленовые, вышитые золоченой нитью — мечта всей жизни! Федору — основательные, кожаные с закрытым носом, сабо. Далее их провели к веселому старенькому с зеркалом, рукомойнику, висевшему над круглым ушатом с ручками, стоявшему на табурете. Умывальник, впрочем, тоже имелся, но был видимо не в чести. Полотенца на крючках с изящными завитушками пахли ландышем и были ослепительно белоснежны. Строго проследив за мытьем рук, их пригласили в гостиную. За столом, круглым, покрытым скатертью с узором точь-в-точь совпадавшим с узором на Агафьиных тапках, восседали две сухонькие, элегантно одетые, с прическами и маникюром, точно успели посетить парикмахерскую, бабульки. Да нет же! Их нельзя было назвать ни бабульками, ни старушками — за столом, гордо и прями держа спины, старшая с лорнетом, сидели две очень преклонного возраста дамы. За их спинами стоял самый настоящий камердинер, несмотря на возраст всем своим видом гарантировавший дамам безопасность и подобающее обращение.

Федор представил Агафью, представился сам, вручил дамам с легкостью поделенный надвое букет, а лакею — зефир и склонился в поцелуе над элегантно протянутыми ручками.

«Нужно взять на вооружение, — мелькнуло в голове у Агаши. — Это, наверное, очень приятно, когда тебе целует руку мужчина», — своего опыта у нее не было.

«Аполлинария Генриховна» — поклон в сторону лорнета и седых кудрей. «Елизавета Алексеевна» — поклон в сторону дамы помладше с гладко зачёсанными в тяжеленный низкий узел каштановыми волосами. Глубокий бархатный баритон никак не вязался с обликом этого высоченного и абсолютно лысого сморчка.

Агафья, неожиданно для себя, подхватила юбки и присела в глубоком реверансе. Одновременно в голове метнулась мысль: «Слава Богу, Федю послушала, джинсы не натянула, а ведь хотела…». Сели за стол. Чаепитие проходило церемонно первые пять минут, пока Евграфий Петрович, вот оказывается как! — разливал кипяток из самого настоящего старого самовара. Федя заозирался, поискал по углам сапог. Агафья с наслаждением понюхала чай, он пах лугом, ветром и лимоном. Пока разливали чай, Федор величественно поведал о причинах их появления в жизни и доме хозяек. Те мило заулыбались, покивали друг дружке и, видимо, не усмотрев в пришедших подвоха и угрозы, разрешили Евграфию Петровичу удалиться. Тот секунду помедлил, посверлил оловянным взглядом Федьку и возвестив, что: «Если что, он напротив» — гордо удалился за пределы квартиры.

Конец ознакомительного фрагмента.