Хан

Том Белл, 2021

Издавна все знают, что пустыни несут только смерть. И неважно, от обжигающих ветров или мечей дикарей. Смерть – она всегда смерть. От копья или жажды. От жала скорпиона или в зыбучих песках. В этих землях можно найти себе смерть по вкусу. На краю Расколотого мира, там, где трава сменяется камнем, где влажный дерн превращается в вечно сухой песок, Великий хан Гойтасир берет бразды правления над кланом в свои руки. Он поведет его на первую и самую важную битву своей жизни. Пред ликом красной луны он обретет величие и познает всю тяжесть бремени правителя. Какова цена власти? Чем придется заплатить ради победы над врагом? Все ответы сокрыты среди бесконечных песков…

1. На смертном одре

Южные пустыни. Где-то на границе с Пастью Пекла

Лето 940 года со времен Великого Раскола

Песок.

Жесткий и грубый. Гонимые восточным суховеем песчинки впивались в незащищенную кожу, путались в волосах, забивались в складки одежды.

Издавна все знают, что пустыни несут только смерть. И неважно, от обжигающих ветров или набегов дикарей из племени гхануров. Смерть — она всегда смерть. От копья или жажды. От жала скорпиона или в зыбучих песках. В этих землях можно найти себе смерть по вкусу.

— Гойтасир-хан!

Громкий топот босых ступней по голым скалам мог означать только одно: кто бы ни приближался, это не враг. В этих землях не принято убивать друг друга лицом к лицу. Да и какой смысл, если вонзить в спину пропитанный ядом кинжал было безопаснее и действеннее?

Смерть — она всегда смерть.

Но Гойтасир не собирался принимать ее этим днем. Сегодня он станет ее посланником.

— Гойтасир-хан! Мы готовы.

Сегодня особый день. Кровавый бог требует жертв. Сегодня он взойдет на ночном небосводе в одиночестве, и озарит мир волной безумия и насилия. Гойтасир станет тем, кто принесет богу головы врагов. И получит в ответ его милость.

Гойтасир оголил лицо, откинув края платка на плечи. Узкий разрез темных, как сама ночь глаз придавал лицу суровый вид. Облик вечного напряжения и готовности пролить кровь. Он и правда всегда был готов проливать кровь. Слабому духом и телом не протянуть долго в бескрайних степях. И потому Гойтасир стал сильнее сильных, ловчее быстрых, умнее хитрых. Но одного ему еще недоставало. Сегодня ночью он станет величественней великих. Однако прежде оставалось получить милость кровавого бога.

— Не зови меня так, Кхарбел, — бросил Гойтасир, не поворачивая головы. — Я еще не принял бразды правления.

— Час близится, мой вождь.

Гойтасир вздохнул. От движения собранные в косу длинные черные волосы змейкой затрепетали по буграм его мускулистой спины. Горячий ветер всколыхнул ожерелье из костей, что свисало с толстой, словно дерево, шеи. По серой, почти пепельной коже, скатилась капелька пота.

Хотелось пить.

Но сейчас жажда его не тревожила. Гойтасир не сводил взгляда с барханов на востоке. Бурный ветер срывал их верхушки, взвивал в воздух песчаные облака. Насколько хватало глаз, простиралась выжженная пустыня. Она пахла солнцем. Пылью. И смертью. Совсем скоро желтые пески покраснеют от крови.

Час стали и огня близился.

Бросив последний взор на гряду скал на горизонте, Гойтасир поднял ятаган, что лежал рядом, и встал с колен. Нагревшиеся на солнцепеке камни обжигали босые ноги. Но чувство боли только радовало молодого кочевника. Боль означала жизнь. Значит, он еще мог сражаться за себя и свой аймак. Клан, объединенный не только родством, но духом и местом под беспощадным солнцем.

Лишь гниющим мертвецам все равно до боли, тягот и лишений.

— Спешка ни к чему, брат мой, — Гойтасир сжал плечо юноши, что принес вести из лагеря, и кивнул.

Кхарбел, самый младший сын его отца от одной из захваченных наложниц, был крепок и коренаст. Смуглокожий и еще юный, он отличался воинственным нравом. В свои семнадцать зим он уже заслужил место за обеденным столом подле своего брата…и отца, Великого хана.

— Отец ждет тебя на смертном одре.

— И я уважу его последнюю волю, Кхарбел. Веди меня.

Гойтасир спрыгнул с уступа и проследовал за братом по тропе вдоль красных скал. На груде камней поодаль восседал белогривый гриф. Он проводил мужчин грозным взором и вспорхнул следом. Тень от его крыльев пятном пронеслась над каньоном, где вокруг почти высохшего источника грязной воды расположился временный лагерь. Несколько десятков шатров и юрт. Все казалось непривычно для глаза скудным: никаких богатых убранств, ни жаровен, ни алтарей, только лошадиный череп над входом в жилище Великого хана. И знамя клана в виде грубо нарисованного на грязном полотне пса, подвешенное на древке длинного копья.

Однако Кхарбел прошел мимо и вывел брата к широкой площадке на противоположной стороне скал. Почти все соплеменники уже собрались здесь. Плотным кольцом, облачившись в легкие тканые одежды цвета песков и вооружившись так, будто собрались на битву, десятки мужчин и женщин сгрудились вокруг сооружения из бревен и сена. Погребальный костер.

Возле него, сложив ноги в узел, восседали несколько обнаженных стариков и старух. Их тела покрывали сложные узоры красных и черных цветов: резкие, прерывистые линии, вплетенные друг в друга подобно лозе. Старшие, так назывался близкий доверенный круг Великого хана, мычали нараспев с закрытыми глазами. Сам же отец стоял на краю обрыва и рассматривал далекие западные земли. Даль полнилась миражами и наваждениями. Над пустыней словно плескалось море. Синие волны и белая пена бурно сталкивались, орошая все вокруг снопами брызг. До моря было много недель пути, и все же казалось, что оно находится совсем рядом.

Гойтасир отпустил брата и занял место рядом с отцом.

— Хан.

— Сын.

Недолгое молчание нарушалось лишь свистом ветра на дне каньона. Раздались мягкие хлопки, и неподалеку приземлился гриф. Даже солнце как будто перестало печь, ожидая продолжения разговора. Первым прервал безмолвие Гойтасир:

— Сегодня хороший день, отец.

— И славная ночь вскоре.

— Рассвет будет алым от крови.

— Сделай так, чтобы то была не твоя кровь. Ты нужен нашему аймаку, мой первенец.

— Я не подведу тебя.

Отец наконец отвел взгляд от призрачных вод и посмотрел в глаза сыну.

— Море предков даровано узреть не каждому, — он кивнул в сторону бесновавшихся над пустыней волн.

Гойтасир изучил покрытое глубокими морщинами лицо отца, его поседевшие, собранные в хвост волосы, и вздохнул.

— Ты прожил достойную жизнь, хан, — с гордостью произнес он. — Наши отцы и деды будут ждать тебя на той стороне моря.

— И все же я оставляю тебе тяжкое наследие, — отец помрачнел и продолжил чуть тише. — Золотой трон в Улус Голе занят моим недостойным братом. Я не успел отнять то, что принадлежит мне по праву. Теперь это бремя ложится на твои плечи. Объедини все кланы. Только так ты сможешь вернуть трон и положить конец бесконечным набегам гхануров с востока.

— Твоя воля станет моим смыслом, Великий хан.

— Знаю, сын. Ныне пришла пора принять чин Великого хана тебе. Стариковский удел — уйти в закат по зову предков. Мы лишь линия, с которой начинают свой путь следующие поколения. Помни об этом, когда наступит время передать власть над кланом своему сыну. Не держись за нее слишком долго, иначе она сведет тебя с ума. Сделает жадным и ненасытным.

— Твоя мудрость вела меня всю жизнь, отец, — неожиданно для самого Гойтасира, его голос дрогнул. — Мне будет не хватать твоих уроков.

— Ты станешь мудрее и прозорливее, чем был когда-либо я. Сами Боги готовили тебя к чему-то великому. Ты родился с серой кожей накануне часа красной луны. Провидцы узрели в этом особый знак. Уготованная тебе судьба предопределит жизни целых народов. Помни, с чего начинал, и тогда не забудешь, к чему идешь.

Гойтасир припал на колено и склонил голову.

— Спасибо, отец.

На его плечо легла шершавая и дрожащая от волнения ладонь.

— Встань, Великий хан. Время пришло.

Ударил барабан.

Старшие поднялись со своих мест, встали вокруг кострища и взялись за руки. Старый вождь прошествовал между ними, поднялся на вершину строения и обратил взор на собравшихся соплеменников.

— Бичом степей нарек меня на смертном одре мой отец. Теперь же покидаю вас и я! — провозгласил он, и его голос разнесся по всему взгорью. — Отныне вас поведет мой сын, которого я нарекаю Царем степей. Он — ваша надежда и сила. Да будет он справедлив к друзьям, суров к провинившимся и беспощаден к врагам. Станьте его опорой, какой были для меня. Наш клан ждет слава и процветание! И этой ночью, в час стали и огня, при свете красного бога вы начнете новый путь! Да будет он долгим!

Собравшиеся разразились воинственными кличами. Потрясая орудием и выкрикивая слова одобрения, соплеменники провожали вождя в последнее путешествие.

— Да здравствует Великий хан! — громыхнул отец, жестом подзывая сына. Он снял ореховую лучину с центрального столба кострища и передал Гойтасиру. — Это древо мы везли с собой из земель отца моего отца, края на берегу морском, где стоит Улус Гол. Отдай мне последний долг, сын.

Кхарбел и еще двое воинов спешно подтащили к костру жаровню. Гойтасир подпалил от огня край лучины и в последний раз посмотрел на отца. В его глазах можно было заметить мрачную решимость и страх. Но вождь держался, не смея выдать чувств.

— Пусть попутный ветер овевает твой путь через море предков, Великий хан, — шепнул сын.

Отец улыбнулся.

— Пусть красный бог направит тебя и твой клан.

Гойтасир бросил лучину на пропитанное маслом сено и отступил. Пламя быстро охватило место погребения. Жаркие языки стремительно взбирались по сухим веткам и поленьям, и вскоре начали облизывать ноги старого вождя. Тот стоял до последнего, не издав ни звука, преисполненный гордости и отваги, взирая на сыновей и своих людей.

Не в силах отвести глаз был и Гойтасир. Он наблюдал за последними мгновениями жизни отца стойко, но глубоко в душе начинал ощущать утрату, которую более не восполнить никогда. Заменой отеческим наставлениям пришла ответственность за аймак и решения, что ему доведется принимать в будущем.

Отец будто понимал это. Его остекленевший взгляд давал последние уроки. Быть стойким даже перед лицом смерти. Слабый духом не выживет в степях. Слабый сердцем не сможет вести клан.

Когда бездыханное истлевшее тело осыпалось поверх разгоревшегося до небес костра, в огонь вступили Старшие. Шестеро мужей и их жен, некогда прославленные воители клана, уходили за море предков следом за вождем. В этом мире им не было места. Жизнь, полная препятствий, радостей и невзгод — удел молодых. И старики оставляли им свое место.

Солнце приближалось к закату, когда развеялся дым. Но вечерних сумерек ждать не стоило. Небо озарилось багряными и зелеными всполохами. Гойтасир знал, что это значит.

Час красного бога близился.

Весь клан дожидался окончания сожжения. Никто не осмеливался произнести ни слова раньше, чем явит свою волю новый хан. Гойтасир встал перед костром и оббежал взглядом всех собравшихся. Он не любил долгих и многословных разговоров, предпочитая им действия. Но сейчас от него ждали пламенной речи. Такой, что прогонит скорбь из сердец собратьев.

— Мы развеем прах наших отцов и матерей с башней Улус Гола, — обратился он к своим людям. — Золотой трон принадлежит нашему аймаку! И мы отнимем его! Под наши знамена встанут и другие кланы. Едва мы вернемся в степи, как начнем подготовку к великому походу. Ни жалкие червяки из столицы, ни дикие гхануры не посмеют встать на нашем пути!

Чем больше он говорил, тем громче становился ропот соплеменников. Воины яростно выбрасывали кулаки в воздух, женщины хлопали в ладоши и радостно кричали. Гойтасир ощутил поддержку и удовлетворенно кивнул.

— Готовьтесь к походу! К вечеру к нам присоединятся союзники. Встретьте их, как подобает. Ибо ночью я сражусь за право быть Великим ханом. А завтра мы покроем целый мир и все степи!

Среди радостных лиц соплеменников Гойтасир заметил то, чье не видел с самого утра. Лицо своей жены. Белокожая, но загорелая, молодая, но умудренная опытом и долгими странствиями, она улыбнулась своему величественному супругу. Однако в глазах ее таилась едва скрываемая тревога. Гойтасир решительно вклинился в ликующую толпу. Великий хан хотел обнять жену. И даже близившийся час красной луны не смел мешать ему.