Лето, бабушка и я

Тинатин Мжаванадзе, 2012

Эта книга – девятнадцать лет детства и юности одной девочки, главную роль в которых играла бабушка. Строгая, добрая и заботливая грузинская бабушка, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Книга соткана из отдельных невыдуманных историй из жизни: забавных, трогательных, щемящих и радостных. И пусть девочка выросла в итоге не совсем такой, какой хотела ее слепить бабушка, но зато уверенная в том, что самое важное в жизни – это большая любовь, безоглядная и всепоглощающая. Эта книга – дань признательности всем чудесным бабушкам, память о которых сжимает нам горло и заставляет скучать по ним даже когда мы сами становимся мамами и бабушками.

Стрижка

Бабушка нацепила кособокую соломенную шляпу и вздохнула:

— Кашу ты не ешь и молока не пьешь. Чем тебя кормить?

— Курицей, — так же строго ответила я и потянулась за папиным бритвенным прибором.

— Руки!.. Где я тебе курицу возьму, наседка только села яйца высиживать. Цыплятки вылупятся, выкормлю их, подрастут, только к осени их резать можно.

— Зарежь наседку, — спокойно подсказываю я непонятливой бабушке. Она смотрит ошарашенно:

— Ну, волчья порода!

И смеется, как только она умеет: гудит с поджатыми губами, и плечи трясутся.

— Ладно, поищу в гнезде, может, свежих яиц снесли. А ты сиди тут и ничего не трогай! Если выйдешь во двор — цыгане унесут.

Что такое «цыгане», я не знаю, но слышу про них довольно часто: если залезаю с грязными ногами на диван, то «цыганский ребенок!», если накручиваю на себя цветные тряпки — «цыганская красотка!».

— А зачем они меня унесут? — озабоченно спрашиваю, попутно пробуя стянуть спички.

— Руки!.. Как зачем — им тоже такой ребенок нужен, волосы смотри какие — золотые, колечками. Ты моя русалочка!

Еще она запретила трогать нож, коробку для шитья, класть в рот пуговицы и лобио^[2], и вообще — можно только взять кастрюлю и варить в ней суп — воображаемый.

Я сижу на полу и с недоумением взираю на пустую кастрюлю — из чего варить, из воздуха? Может, все-таки быстро выбежать во двор, и набрать песка из большой кучи, и травы надрать? Я стучу ложкой по кастрюле, она гулко возмущается — отличное решение, но собака Найда проснулась и неодобрительно заскулила.

Тогда я надеваю кастрюлю на голову и подбегаю глядеть в шкафное зеркало. Она лезет на глаза и мешает смотреть, сдвигаю ее назад — падает и с отменным звоном катится по полу. После того как она умолкает, тишина совсем звенящая.

Швейную машинку трогать тоже нельзя — там на игле висит недошитый халат. Что тут еще есть интересного? Ага, папина бритва и помазок давно меня зовут, но до них я еще доберусь — пока надо изучить шкаф!

Дверца со скрипом открывается. На полках — полотенца и белье. Они пахнут утюгом и купанием. А во что с ними поиграть — запеленать Джину? А потом бабушка будет ругаться, что все заново стирать. Тогда дергаю ручки шкафных ящиков.

А верхний-то не до конца задвинут! Тяну за круглую ручку изо всех сил — она скользит и вырывается, но ящик поддался, а там лежат огромные ножницы.

Ими бабушка режет на полу ткань, а потом шьет на машинке разные тряпочки. Ножницы тугие — я двумя руками еле их раздвигаю. Тряпочек не нашлось — только та, которой стол вытирают, она мокрая и пахнет мылом, неприятная. А что можно порезать? Халат? Хорошо бы мандариновые листья, но — ах, да — выходить нельзя. Раз бабушка сказала — цыгане, значит, могут и унести.

Снова иду к шкафу. Может, лучше вернуть ножницы обратно? Когда еще они попадут ко мне в руки! Подхожу к зеркалу близко-близко, дышу на него, оно запотевает, пытаюсь его лизнуть. Прикладываю нос и широко открываю глаза. На меня смотрит сова! Немного пугаюсь и отступаю назад. Мои волосы забраны в резинку на самом темечке и оттуда торчат во все стороны.

Волосы! И цыганам не захочется меня уносить!

…Когда бабушка вернулась, под дверью валялись скомканные тетрадные листочки — с тревожно стукнувшим сердцем развернув один комок, она увидела… волосы. Золотисто-русые кольца были и в остальных секретных пакетиках тоже!

У бабушки ослабели колени, а сердце забилось в ушах, пучок зелени выпал из рук. Перед глазами молниеносно предстал черный ужас: ребенка таки увели цыгане, а перед похищением отстригли волосы и оставили их как предупреждение — не искать!

— Господи, помоги! — взвыла бабушка и ворвалась в дом.

Перед шкафом стояла целая и относительно невредимая я. Руки зачем-то завела за спину, а голова была точь-в-точь как у новорожденного детеныша шимпанзе, которого показывали недавно «В мире животных»: сиротский пух стоял на черепе дыбарем, а кое-где был выдран клоками.

Бабушка сморгнула, открыла рот и протерла глаза. Нет, не привиделось, голова у ребенка выглядит, как будто ее драли макаки.

— Чтоб я твоему врагу гроб поставила, чтобы он завтрашнего утра не увидел, чтобы я его землей засыпала, чтобы у твоего врага все волосы сами вылезли и глаза тоже!!! — заголосила бабушка в полном потрясении, не понимая, что думать об увиденном, и тут заметила за спиной ножницы.

— Ножницы! — удивленно сказала я и вытянула руку с инструментом вперед.

— Э… э… э-э-э-э… это ты сама себе сделала?! — Бабушка перешла в ту стадию потрясения, когда человеческий голос утрачивается, а остается сипение. Она стащила с головы шляпу и швырнула в угол. — А если бы… в глаз? А если бы ухо? А если бы побежала, упала и напоролась?! Слава тебе, Господи, что уцелела!!! Стой там, где стоишь, и не двигайся!

Бабушка осторожно подкралась и вынула из моей руки ножницы.

Потом посмотрела еще раз, села на табуретку и… захохотала. Хлопая ладонями по коленям и причитая: «Что нам с тобой делать, а?»

Я, напряженно ожидавшая взбучки, запрыгала.

— Ой, думала, уже никогда так не буду смеяться, — утерев слезы, сказала бабушка.

Вечером папа выбрил мне голову начисто новой бритвой. В голове шоркало и скребло, местами было больно. На порезы налепили клочки салфеток.

— Красавица писаная, — хмыкнул папа. — У меня волос больше, чем у тебя! Полюбуйся иди, твоя мать нас убьет.

Я подбежала к зеркалу. Оттуда на меня смотрит оживший пластмассовый пупс — у меня есть такие маленькие.

— А теперь меня цыгане не унесут! — торжествующе заключаю я.

— Хазэика! Хазэика! — доносится резкий голос с улицы.

Бабушка выглядывает в окно.

— Милости просим! — машинально отвечает она — тут любому так говорят, прежде чем разберутся, кто и зачем.

— Дай старий адежка, хлеба, хазэика!

Я высовываю нос: у ворот стоит женщина, возле нее отирается мальчик.

— Цыгане, — вполголоса говорит бабушка. — Видела?

Я прячусь за бабушку, пока она передает женщине через ворота сверток.

— Дай тибе Бох здароввэ и твоэму внучку тоже. Вши были, да?

Бабушка смотрит на меня и притворно вздыхает.

— Ага, и вши, и блохи.

Я пристально смотрю в ответ и удивляюсь, почему она врет.

— А зато тебя никто не сглазит! — подхватывает она меня на руки, и я счастливо улыбаюсь: как я удачно постригла волосы!

Примечания

2

Здесь: не грузинское блюдо из фасоли, а сама фасоль.