Глава 2
Какое-то время я стойко бродила по квартире. Я ушла, а лучше пропала. Испарилась. Вот сию минуту. Нет меня. Пусть хоть лопнет от надобности, не отвечу.
Да. Всё верно!
Разумеется, хватило меня ненадолго. Я остановилась, посмотрела на новенький мобильный и матерно выругалась, потому что врала. Ладно бы кому-то, а тут себе. Конечно, отвечу и примчусь. Нет в жизни радости. Вся хвалёная выдержка, причём хвалёная только мной (от Сони поддержки я не получила), отправлялась псу под хвост. И сердце за себя разболелось.
Ну как так?
Повод лишь замаячил, а я фантазировать принялась. Ждёт меня Глеб и в объятия заключит. Ага. Конечно. Три раза догонит и пять обнимет. Вот что застой в интиме с человеком делает!
С разнесчастным видом я покрутила телефон и показала Соньке язык. Она может ещё немного подождать, а чай нет. Но на кухне душевного спокойствия я не обрела.
Хочется вернуться, но нельзя. Гордость, слава богу, осталась. Да и явился бы сам! Что он там говорил?
«Ты единственная…»
Ага, поверила. Нашёл дуру. Такая единственная, что ни разу не поинтересовался, как я живу. А ещё замуж звал. Правда, красиво всё устроил, чертяга. На секунду возник соблазн согласиться.
Дорогущий ресторан, приглушённый свет, тихая музыка, обворожительный он. Даже бабочку нацепил. Столик в центре и ни единого постороннего шума. Ну мне так казалось, будто в тот момент все затаили дыхание, на нас точно пялились.
— Ева, выходи за меня, — держа коробочку с кольцом, сказал Глеб. Голос чуть дрогнул, еле заметно. Разволновался любимый, хотя был уверен, что я не откажу. На лице лёгкая улыбка, он сжал мою ладонь в ожидании ответа.
А я взяла и удивила.
Замотала головой, хмуро рассматривая несостоявшегося жениха. Он, конечно, не сразу сообразил, почему я головой трясу. Молчал, только пауза затягивалась. Всем требовалась развязка, люди уже перешёптывались, кто-то хихикал. До окружающих быстрее дошло, чем до Глеба. А когда до него стало доходить, тут я уже подленько разулыбалась и закинула ногу на ногу, а он наоборот посуровел. Глаза хоть и голубые, но не сверкали добром.
Наверное, всё-таки не стоило мне улыбаться.
— Ты чего головой трясёшь? — зашипел он, а ладонь мою сжал до боли, но я терпела, улыбаясь. — Если это твои шуточки, то прекращай. Иначе отхватишь звездюлей! Я ударю тебя. Поняла? Не хочу, но ты получишь. А теперь повторяю ещё раз: выйдешь за меня?
Это была не шутка. И причина имелась весомая, не думайте, будто это месть за обезьянку или Соню. Он меня сильно обидел. Я нарочно потянула с ответом и прошептала, чуть склонившись к столу:
— Не выйду. Можешь не переспрашивать.
После спокойненько выпрямилась и высвободила руку.
Отодвинувшись от стола, Рокотов сдержанно покашлял. От моей выходки, конечно, обалдел. Видимо, подразумевалось, что от предложения выйти замуж я запрыгаю, сверкая глазами, зубами и иными доступными местами, а тут такое. Я до сих пор наслаждалась его реакцией. С лица не стиралась усмешка.
Народ вокруг оказался поумнее меня. Все поостереглись повторно хихикать, никому не хотелось проблем, ведь Глеб в силах не только их решить, но и предоставить. Уважаемый в городе человек (в определённых кругах), что меня не испугало. Обида затмила всё.
Я поднялась из-за стола, женишок вновь схватил меня за руку.
— Какого хрена происходит? Что ты задумала? И куда, чёрт подери, собралась?
Пришлось присесть со вздохом.
— Глебушка, вопросов многовато. Ты бы поспрашивал вон ту дылду, — тут я указала на барную стойку, за которой официантка последние две минуты натирала один бокал, не сводя глаз с моего мужика. Как мне казалось моего. От номерочка он не отказался, когда она любезно написала его на салфеточке. Так что он явно не мой. Вот и причина.
— Ева, ты вроде умная баба…
— Вроде. А может и нет. Мозги меня не очень беспокоят. Удачи тебе.
Я предприняла попытку отцепиться, встала, но он тоже поднялся. Взмахнул рукой, посуда со стола полетела на пол, люди заохали. В ту же секунду Глеб дёрнул меня на себя, а я, перепугавшись получить по лицу, успела схватить букет роз подаренный мне и сама отхлестала его по морде, чтобы быть первой, раз на то пошло.
Оказалось, бить меня он не планировал, но это я поздно поняла. Ойкнула, втянула голову в плечи, а вот он покрылся красными пятнами и заорал:
— Какого чёрта?!
Злополучный букет полетел в неповинного мужчину за соседним столиком. Приложив ладонь к груди, я извинялась. Конечно же не перед Глебом. А он, несмотря на мою занятость, потащил меня прочь от любопытных глаз. Я еле за ним поспевала и по пути потеряла туфлю. Бежала, прихрамывая, била Глеба по руке, но он лишь крепче сжимал. В холле встряхнул меня и толкнул на софу с новым ором:
— Что ты вытворяешь?
Я неуклюже уселась и запечалилась, поправляя платье:
— Ну вот, туфлю потеряла…
Он стоял, сцепив зубы. Смотрел на меня так, точно собирался стереть в порошок. Я же с невозмутимым видом сняла вторую туфлю и вертела её в руках, пока он не отобрал.
— Да я тебе этих туфель накуплю!
— А мне не надо других, — бесстрашно заявила я. — Дылде своей купишь. И я, между прочим, красивее этой мадам. Странный у тебя размен.
— Дура ты, Ева. Ревнивая дура!
— Сам такой. У меня даже в мыслях не было этого чувства. Ревновать тебя… Мне за себя обидно. А теперь отдай. — Туфлю я забрала, надела и зашмыгала носом. — И дурак из нас — ты. Ясно? Это же надо было додуматься… При мне! Совсем обнаглел. Дурак! — повторила я в бессилии и указала пальцем на стеклянную дверь: — Вторую туфлю мне принеси.
— Ничего не принесу, пока ответ не дашь.
— Какой ответ?
— Вообще-то я предложение сделал, а ты меня прилюдно отхлестала. Ладно, пусть поржут, но повторять такое не советую.
— Рокотов, ты идиот? — внимательно приглядываясь к нему, спросила я. — И где были мои глаза? Господи…
Поправляя ремешок от сумочки, встала, тут и плащ мне подали.
— Куда ты собралась? — Женишок крутился рядом, пока я одевалась, и потирал лицо. — Выслушать меня не хочешь? Устроила балаган.
— Выслушать? Не хочу. Пусть дылда слушает и весь ресторан.
Он наблюдал за мной, вздыхая, но не пытаясь оправдаться. Хотя мог, я же молчала.
— Думаю, ты достаточно повеселилась, а теперь пошли, — сказал внезапно, а после также внезапно закинул меня на плечо.
— Что ты делаешь? — кряхтя, я била его по спине, но он хорошенько шлёпнул меня по заднице, отчего я залилась краской. — Глеб, немедленно отпусти! Тут люди. Стыд-то какой, унижаешь меня.
— А бить по морде не стыдно?
— Стыдно, но самую малость! Это другое.
— Ничего себе… другое.
Стол повторно накрыли, осколки убрали. Ситуация тоже повторилась.
— Выйдешь за меня? — спросил он, только твёрже. Протянул коробочку с кольцом, а я заорала:
— Не выйду!
Заорала, потому что дылда подходила к нашему столику.
— Глебушка, — пропела она сладким голоском, и я начала задыхаться от людской бесстыжести.
— Глебушка, значит… Какой ты для неё Глебушка? — И влепила ему пощёчину.
Посуда звякнула, все посетители разом охнули и замолчали. Тишина страшная. Рокотов смотрел на меня таким взглядом, что я поёжилась. Вцепилась в сумочку и решила уйти по-английски. Но тут он резко поднялся, наклонился ко мне, насколько это возможно. Наклонился и прошипел по-змеиному, глядя в глаза:
— Я тебе кто? Шут или поезд проходящий? В мужья не гожусь? Или нравится вертеть мужиками? Свободы захотела? Разыграла глупую бабскую ревность! Фигушки тебе, а не свобода. Поняла? Я насквозь тебя вижу!
Что он там видел?
Я похватала ртом воздух и смогла наконец возмутиться, обращаясь к народу:
— Каков нахал! Вы поглядите на него… Это я ещё и виновата? Мало букетом по морде надавала. Подлец… Нет. Мерзавец!
— Не беси меня.
— Не беси меня, — передразнила я. — Ты самый настоящий мерзавец. И бабник!
Глеб закивал, но явно не от согласия. Скорее он размышлял, как бы меня проучить.
— Ну и кто он? — спросил злобно. Бахнул кулаком по тарелке, та раскололась. — Где успела?
— Где успела, там всё и осталось. Так что фигушки — тебе!
Не знаю, куда пропали остатки ума, раз я болтала невообразимые вещи. Глеб рассмеялся, а я опять поёжилась, потому что смех был невесёлый. Собралась вновь уйти, как бы незаметно, путь ржёт себе на здоровье, но ничего не вышло. Он вскинул руку, схватил меня за шею так, что задыхалась я теперь по-настоящему.
— Пусти, дурак. Задушишь же.
— Говори. Когда и с кем?
Говорить я могла с трудом и еле прохрипела:
— В прошлом месяце. С твоим дружком. Лёва, кажется. Лёвушка… А он ничего такой. А вот ты в мужья не годишься. Понял? Идиот. Да я таких, как ты…
— Заткнись! — на счастье прервал он. Продолжения у меня не было, да и воздуха не хватало. — Мокрого места бы не оставить. — Глеб качал головой, я закрыла глаза, ожидая участи. И тут он обрадовал: — Ещё раз увижу, убью. Вон пошла.
Ушла я мигом, подобрала утерянную туфлю и прикатила к Соне. Рыдая, пожаловалась ей, а она возьми и скажи:
— Да это он в сердцах. Ты его сильно оскорбила. И унизила. Редкий мужик такое стерпит. Вот зачем надо было врать?
— Что? — Я даже перестала лить слёзы. — Ты за меня или за него? Тебе кого припомнить? Обезьянку? Он тебе всего лишь бывший сосед, а я подруга! И первый начал он. Я только подхватила. Пусть почувствует себя в моей шкуре.
— Тут не соглашусь. Он мне тоже друг. С детства вместе и всё такое…
— Соня!
— Ты, конечно, на первом месте, — усердно закивала она.
Только я успела обидеться. Умчалась в кухню, плюхнулась на стул, отвернувшись от входа. Соня приплелась следом, замерла у порога.
— Ева, ты не злись, — заговорила она таким спокойным голосом, что я закатила глаза. Она с кем говорит? С сумасшедшей? — Я же как лучше хочу. Вы оба для меня важны, а ты ставишь перед выбором. Нехорошо. — Отвечать я не собиралась, она выждала и вздохнула: — Чем он плох? Вот скажи мне. Вертится вокруг тебя, а ты? К бабам ревнуешь? Так они сами. Что с этим поделать? Хоть и не блондин, но такой он… Популярный. Там подмигнут, тут захотят потрогать. — Я напряглась, а она торопливо добавила: — Но ведь он не позволяет. Каждой не объяснишь, что не свободен.
— Пусть объясняет. Должен объяснять! — не согласилась я.
— И чего? — усмехнулась подруга, и я почувствовала себя не очень умной. — Объяснит, и? Для многих это не проблема. Ты как маленькая. Раз сказал, два сказал… Он ведь джентльмен. Обижать не хочет, да и надоело. Легче номерок взять, улыбнуться, а после его выбросить. Тебе жалко, что ли? — Соня подсела ко мне, склонила голову к моему плечу. — Он наверняка выбросил номер. — После чего ненадолго замолчала и повторила: — Выбросил. Точно.
А я громче зарыдала:
— Даже ты в это не веришь. И меня обижать, по-твоему, можно?
— Что значит «даже ты»?
— То и значит, Соня! На самом деле я ему не нужна. Он мной не дорожит. И ты говоришь его словами: «Раз сказал, два сказал…» Предательница!
Всё завершилось тем, что мы с Соней уехали за триста километров от родного городка. Она противилась, не хотела, но одну меня не оставила. Правда, за моими вещами ни в какую не потопала, пришлось мне. И перед отъездом я всё же увиделась с Глебом.
