Полный мрак

Тимофей Контум

Меня убила моя мама – так начинается моя история. Я вижу эти сны снова и снова, но никак не могу очнуться. Я проживаю десятки разных жизней в попытке вернуться в свой мир. Я не знаю, кто я такой и зачем я тут. В этих жутких снах я вижу своё прошлое и настоящее. Я боюсь проснуться, потому что тогда мне придётся столкнуться с тем, что я сделал и кем я стал.Эта книга заставит вас задуматься над тем, что же такое человек: то, что с ним случилось, или то, что он с собой сотворил. Книга содержит нецензурную брань.

Третий сон

Я очнулся с ужасной болью во всём теле. Огня не было видно, жестокое палящее солнце пустыни, ослепляя, растворяло его. Самолёт развалился на части, оставив после падения огромный след.

Я чудом выжил. Мои родные умерли. Мои дети, моя жена и моя мать. Они теперь лежали где-то там, их тела пылали в огне. Все были мертвы, кроме меня. Наверное, все…

При столкновении я потерял сознание. Последнее, что я увидел, — как в мою семью влетело крыло самолёта, убив их мгновенно. Сколько я пролежал на песке, я не знаю. Если судить по положению солнца и огню — недолго. Я перевернулся на спину. Моя рука была сломана, ноги изрезаны металлом, пара сломанных пальцев, на руке и на ноге, плюс сотрясение. Пятнадцать лет врачебной практики утонули в моём подсознании. Я пытался вспомнить, что мне надо делать. Я встал на четвереньки и, не чувствуя боли от шока, пополз к обломкам. Горящие истерзанные тела. Кошмар и ужас, застывший в вечности. Я старался трезво рассуждать, но жуткий шум ещё оглушал меня. Надо было найти хоть что-то, что может мне пригодиться. Песок пропитался кровью, кровь превратилась в пар, и сейчас я дышал ею. Приступ дурноты повалил, придавил меня. Я посмотрел на небо и на мгновение забыл о том, что происходит. Мой взгляд упал на солнце. Я смотрел на него, не отрываясь, пока не понял, что мне стало больно. Я закрыл глаза, моя голова упала на раскалённый песок. Надо сосредоточиться. Всё моё тело шумело. Я снова пополз. Не чувствуя боли, как робот, переставлял ноги и руки, пока не наткнулся на коробки со знаком авиакомпании. Они были все смяты, но внутри были целые бутылки с водой. Вдалеке валялся чей-то рюкзак. Я вытряхнул из него всё и накидал внутрь столько бутылок, сколько уместилось. Шум в моей голове потихоньку стихал, и мучительная боль просачивалась в моё тело. Я сосредоточился на своих знаниях. Надо было что-то для наложения шины. Я взял в зубы ручку рюкзака и пополз дальше. Вскоре я увидел среди мёртвых людей девушку. Она дышала. Я пополз быстрее. Выплюнув ручку рюкзака, я нагнулся над ней:

— Эй, ты как?

Девушка что-то промычала и закатила глаза. Я потрогал пульс. Быстрый, чёткий. Я осмотрел её. Обе руки у неё были сломаны, шишки по всему телу, подкожные кровоизлияния и ожог. Я достал бутылку воды и вылил немного на неё. Девушка стала приходить в себя. Когда взгляд её стал твёрже, я спросил её:

— Как тебя зовут?

— Надежда.

Шум в голове исчез. Боль заняла каждый миллиметр моего тела.

— Я Игорь. Как ты себя чувствуешь? Боль сильная?

Меня накрыла волна сильной тошноты.

— Очень.

— Потерпи, у меня в сумке были сильные обезболивающие. Надо только её найти. Можешь встать?

Надежда поднялась с третьей попытки.

— Надо найти мою сумку и что-нибудь, чтобы наложить нам шины. Ищи любые маленькие обломки, а я попытаюсь найти сумку.

Я снова пополз вперёд. В голове никак не появлялась картинка. Я никак не мог вспомнить, какого цвета была моя сумка. Я вновь посмотрел на солнце. Яркое пятно не отпускало меня. Глаза начали болеть, но я продолжал смотреть. Солнце стало расти, и я перестал видеть что-либо, кроме него. Я видел Бога. Яркий белый свет залил мою голову изнутри, и он полился у меня изо рта. Меня вырвало. Я оторвался от солнца и проморгался. В глазах остался тёмный след. Я сосредоточился на сумке. Она была с принтом Мондриана, так что я её не перепутаю ни с какой другой. Я полз вперёд, обходя мёртвые тела. Вскоре я наткнулся на неё. Я достал пузырёк обезболивающих и две футболки. Надежда нашла какие-то железные палки. Я наложил нам шины и дал таблетки, дальше надо было найти еду. Под вечер наше состояние никак не изменилось. Огонь погас. Мы нашли коробку с шоколадом. Успокаивало, что у нас ещё много воды.

— Что дальше делать?

— Надо идти к городу.

— А где город?

Я посмотрел на обломки самолёта.

— Хвост вон там, — я кивнул головой влево, — значит, летел самолёт туда.

Мы посмотрели вправо, где-то там был город.

— А не лучше ли ждать, пока нас не найдут?

— А ты уверена, что сможешь терпеть эту боль?

— Это будет лучше, чем идти.

— Ладно… Согласен.

Наступило ожидание.

Ночь была ужасно холодной. Мы уснули только под утро. Сильная боль мучила даже во сне. Днём мы проснулись от сильной жары. Надо было найти укрытие. Приняв обезболивающее, мы спрятались под обломками.

— Ты один летел?

— С семьёй. Все умерли, мгновенно.

— Соболезную.

— А ты?

— Я одна.

— Где сидела?

— В самом начале.

— Я в хвосте.

Надя откинулась назад и вздохнула.

— Обезболивающее помогает?

— Не особо. Очень сильная боль.

— Надо подождать ещё немного, оно сильное.

Было трудно дышать.

— У тебя много травм, главное — дождаться помощи, и тогда всё будет хорошо. Ожог как?

— Вроде всё так же хуёво.

Я откинулся назад. Горячий воздух сводил с ума. От сотрясения сильно тошнило.

— Как думаешь, быстро нас найдут?

— Думаю, уже к вечеру точно. Можешь помочь попить?

— Конечно.

Я достал воду, помог девушке подняться и аккуратно приложил ей бутылку к губам. Она выпила почти половину.

— Спасибо. Как, блять, так вышло — обе руки сломать. Повезло, что ещё жива осталась.

— Не знаю, везение или нет. Я лучше был бы мёртв. Лежал сейчас бы там в песке на солнце. Никакой боли, никаких страданий. Даже бы не знал, что моя семья погибла.

Через жуткую боль я почувствовал слёзы.

— Потерять всю семью…

— Зачем мне теперь жить? — Я вытер лицо рукавом.

— Прости, но жизнь не кончается.

— Пошла на хуй.

— Прости.

Надя снова откинулась назад.

— У меня вообще нет семьи… Я сирота. Никого, никогда. Моя жизнь хуёвая, но я продолжаю идти вперёд.

— Нельзя так говорить, что всё будет хорошо.

Надя не ответила. Я успокоился. Обезболивающее подействовало, боль стала слабее.

Надя спала. Я посмотрел её руки. В местах переломов появилась краснота и припухлость. Плохо. Меня сильно затошнило. Я отвернулся, и меня вырвало.

Я осмотрел свои повреждения. Началось воспаление на ногах, в местах переломов тоже припухлости. Я выпил воды и пошёл искать еду. Поиски закончились несвежими, набитыми песком бутербродами авиакомпании и ещё парой расплавленных шоколадок. Я принёс всё это в укрытие. Солнце начало уходить к горизонту, надо было как-то спрятаться от его косых лучей. Я разбудил Надю, мы поели и пошли искать другое укрытие.

— Чем ты занимаешься?

— Я врач. Пятнадцать лет практики. Терапевт.

— Повезло так повезло. Что скажешь насчёт моих рук?

— Не очень хорошо. Нужна профессиональная медицинская помощь и медикаменты.

— А у тебя что?

— Воспалительные процессы в порезах, воспаление в местах переломов и сотрясение.

— Как себя чувствуешь?

— Очень плохо. Хуже всего сотрясение.

Солнце стало красным. Приближалась ночь.

— Что будешь делать, когда вылечишься?

— Убью себя.

— Бог подарил тебе шанс жить дальше.

— Бог убил мою семью.

— Но зато ты жив.

— Ого! Мне теперь его благодарить за то, что я тут мучаюсь в пустыне, потому что не умер сразу при падении?

— Бог милостив.

— Если Бог сотворил такое, то он тот ещё садист!

— Не говорите так.

Она незаметно перешла на «вы».

— Мне очень плохо, голова сильно болит.

— Я понимаю. Разговор может отвлечь.

Я закрыл глаза, сильно кружилась голова, я пытался подавить приступ рвоты.

— Не знаю. Может, мне в детском доме дали это имя или это мои родители назвали меня Надеждой. Но ощущение, что от этого вера в лучшее меня не покидает.

— У отчаявшегося только один путь…

Я не закончил. Меня сильно вырвало.

— Прости. Это сотрясение. Я забыл, что хотел сказать.

— Что?.. — Надежда посмотрела на меня пустыми глазами.

— Ничего… Прости за рвоту.

— Всё нормально, я и не такое видела.

Я откинулся назад. Становилось прохладно. Сгущались сумерки. Меня начал бить озноб.

— Надежду никогда нельзя терять, если она умрёт, то умрёт и человек. Я по себе знаю. В нашем детском доме такие зверства иногда были, а я верила, что я выйду, выбьюсь в люди и этот кошмар останется позади. Надежда никогда не покидала меня, так же как и сейчас. Я верю, что нас найдут, что мы выживем.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три.

— Ты пять лет назад вышла из детдома?

— Да.

— Ужасно там, наверное.

— Там не люди, а звери.

Мне стало ещё хуже. В страхе я попытался встать, но не смог. Ощущение было, как будто меня раздавили катком. Наверное, температура сильно поднялась.

— Надь. У меня высокая температура, может, тридцать девять или сорок. Это, скорее всего, от воспаления. Встать не могу.

— Вам помочь?

— А как?

— Не знаю…

— Поищи лучше, чем накрыться, пока ещё не совсем стемнело. Что-то мы не подумали. Найди хотя бы для себя, а за меня не беспокойся, я, наверное, сегодня ночью умру.

— Да как же вы так можете говорить?!

— Не бойся…

— Вы не умрёте!

— Дай мне обезболивающее и сама выпей.

Надя заплакала. Я видел, как она пыталась сломанными руками открыть бутылку. Это было невыносимо. Я подавил слёзы. Стало стыдно. Если умирать, то с честью. Я попытался преодолеть лихорадку. Слабыми руками я взял у неё бутылку и открутил крышку.

Надя вернулась с какой-то порванной курткой.

— Единственное, что нашла.

Я взял у неё куртку, она легла на спину рядом со мной, и я попытался укрыть нас. Лихорадка всё ещё стискивала всё тело. Я думал о поисковой группе. Почему они до сих пор нас не нашли?

День встретил меня раскалённым дыханием. Нади не было. Я лежал и думал. Что обычно думают в таких ситуациях? О семье? О будущем? Я же хотел в туалет, а встать не мог. Я пытался сосредоточить все силы на том, чтобы поднять своё тело. Зачем я пополз искать воду? Лучше бы умер ещё день назад от жажды и травм. Что меня толкнуло тогда на поиски? Вера в лучшее — главный мучитель.

Я перевернулся и, кряхтя от боли, покатился по песку в сторону. Откатившись метра на два, я сделал свои дела. Раскалённый песок жёг кожу. Я застегнул штаны и покатился обратно. Делать это было очень трудно. По пути меня сильно затошнило. Я не выдержал.

Надя вернулась минут через сорок, насколько я мог судить по импровизированным солнечным часам.

— Где ты была?

— Я ходила за помощью.

Взгляд Нади был мутный.

— Что?

— Я подумала, что смогу дойти до города и позвать на помощь. Оказалось, что во все стороны только пустыня.

— Надо было ждать, ты просто впустую потратила силы.

— Я не могу так. Я хочу выжить.

— Если хочешь жить, то сиди тут, а не шарься по ёбаным пескам. Ты ничего не можешь сделать. Это пустыня. Город хер знает где.

— Я не могу так.

— Успокойся.

— Я не могу так!

— А надо!

Надя закричала. Она кричала без перерыва секунд тридцать, а затем упала, заплакала.

— А что, если они нас не найдут?

— Тогда мы умрём.

— Я не могу умереть!

Надя снова закричала. Я посмотрел на солнечные часы. Тему разговора надо было давно сменить.

— Когда ты сделала часы?

Надя не ответила.

— Надь, вот смотри: мы тут уже третий день после ужасной авиакатастрофы. Мы живы, несмотря на наши травмы. Включай свою надежду и не падай духом.

Я посмотрел на девушку и вдруг сам понял, что сказал. Инстинкт самосохранения дал второе дыхание. Я вдруг сам понял, что я действительно жив после всего этого. Мне вдруг захотелось жить. Надя перевернулась на спину и посмотрела на меня.

— Ты прав…

Я закрыл глаза, меня опять начало тошнить. Она перешла на «ты». Я переборол тошноту. Осознанность исчезла. Я потерял сознание.

В глаза просочился яркий белый свет. Я лежал на полу. Во все стороны был только белый свет. Я услышал какую-то песню и в ту же секунду очнулся. Я был весь мокрый. Надя вылила на меня бутылку воды.

— Как ты её открыла?

— Было очень больно.

Надя стояла надо мной на коленях.

— Обмороки будут случаться всё чаще, это от сотрясения.

Ко мне вернулась боль.

— Надо выпить обезболивающее.

На солнечных часах было четыре вечера.

— Как ты додумалась до часов?

— Один раз подобная ситуация была. Только я была в лесу и была здорова.

— Расскажешь?

— Ну, такая себе история. Это давно было, вряд ли точно всё вспомню. Мне было лет двенадцать. Мы пошли в поход с детдомовцами. Типа, волонтёры придумали, хотели нам помочь оторваться от жестоких стен детдома. Мы поехали на Тверцу. В лес. А у нас в группе был один мудак. Илья. Мальчик, тоже лет двенадцати. Этот мелкий мудень ненавидел меня просто так, без причины. Люто ненавидел. Это было взаимно. Так вот, в группе, что взяли в поход, был и он. И после трёх дней похода нам разрешили пойти покупаться в Тверце. Все дети бросились плавать, а волонтёры и старшие начали собирать палатки и всякую мелочёвку. Мы меняли место, перед тем как на следующий день уехать обратно в Москву. И этим как раз воспользовался этот пацан. Он оттащил меня со своими друзьями в камыши и так сильно побил, что я потеряла сознание, а когда очнулась, то никого уже не было. Я была в одном купальнике. Пришлось так пережить ночь в лесу. Хорошо, что лето было жаркое. А на следующий день я пошла искать город. Я помнила, что на следующий день наша группа с волонтёрами должна была уехать на автобусах, ровно в четыре дня. Уезжать они будут от того самого места, куда мы приехали вначале. Часов у меня не было, так что пришлось делать солнечные. Как же сложно было их сделать. Я сначала не могла понять, где находится цифра двенадцать. Так что провозилась я с ними тогда очень долго. Постоянно ревела и молилась Богу. Когда у меня получилось, то времени оставалось всего ничего. Я босиком бежала до места сбора автобусов километров пять. Страшно было. Место нашла, чуть не померла от страха, но всё было хорошо. Этого дебила с его друзьями потом перевели в другой детдом, что теперь с ними стало, я не знаю.

Я оторвал взгляд от Нади и вернулся в реальность.

— Храброй стала.

— Жизнь помотала.

— Как ты всё ещё сохраняешь надежду на то, что всё будет хорошо?

— Я уже была на дне, хуже точно не станет, ведь со дна только один путь — наверх. Я выживу.

— А что ты собираешься делать?

— Я начала свой бизнес в интернете. СМИ. Поднимаюсь наверх. Деньги получаю… и главное — уважение. Планы большие.

— А как тут оказалась?

— Захотела отдохнуть. Выбрала Египет.

— Почему именно его?

— Мне всегда хотелось увидеть пирамиды. Интересно было, какие они вблизи. Хочу забраться на одну из них.

— Увидишь.

Надя улыбнулась и закрыла глаза.

— Ты не хочешь есть?

— Остались только шоколадки? — Я посмотрел на расплавленные плитки. — Что-то не хочется. Голода нет.

— А я съем пару штук. Поможешь открыть?

Я открыл Наде две шоколадки и уставился на неё. Она стала выедать жидкий шоколад из обёртки и вся испачкалась. Мне становилось хуже. Я опять потерял сознание.

Конец ознакомительного фрагмента.