ЧАЩА

Тимофей Викторович Надолин, 2000

Четверо друзей, собравшихся на небольшой пикничок, оказались в совершенно другом мире, где правит не поддающийся описанию монстр, стремящийся прорваться в нашу реальность.

2

Кто сказал, что рельсы убегают за горизонт?

Для Сергея они всегда убегали только за гору, которую он сам, ещё лет десять назад, назвал «Бронтозавром». Не надо было обладать слишком бурной фантазией, чтобы увидеть сходство с вымершим много миллионов лет назад исполинским ящером, который, вытянув шею, положил голову на землю и уснул. В ветреные дни на склонах «Бронтозавра» качались деревья, и казалось, ящер дышит, шевелится, живёт. Но сегодня погода была солнечная. Ни ветерка, ни дуновения. На небе ни облачка, и солнце в десять утра уже изрядно припекало.

Выйдя из электрички, Сергей сразу же, стянул футболку и сейчас шагал по рельсам, с удовольствием подставив солнечному теплу совсем не плохо развитый торс. С каждым шагом и без того хорошее настроение улучшалось.

Свежий воздух, солнце и предстоящая вечером встреча с Натальей помимо воли трогали его губы довольной улыбкой. Даже то, что весь день придётся вместе с отцом трудиться на садовом участке, а точнее на втором этаже в доме, не портило этой эйфории свободы. А если учесть, что вечером приедет Клестовский и привезёт пару бутылочек, то настроение не упадёт уже точно.

Так он и шагал до сада, всю дорогу едва заметно улыбаясь и глядя на «Бронтозавра», который так никогда и не проснётся.

Мать, как обычно, что-то делала на маленьком садовом участке, то ли подрезала усы у клубники, то ли ещё что-то.

— Привет! — громко крикнул он и прошёл в дом.

Повесив футболку на спинку стула, Сергей достал из шкафа рабочие штаны, быстро переоделся и, когда мать вошла в комнату, гаркнул:

— Готов к труду и обороне!

— Ты чего орёшь? — мать поморщилась.

— Командный голос вырабатываю! — по инерции продолжал хохмить он, хотя заметил, что матери не до шуток.

Мать выглядела усталой. Шалившее последнее время давление порой рисовало у неё под глазами тёмно-синие круги, вызывало головную боль и бессонницу. Сергей тут же заметил эти признаки.

— Что случилось? — уже серьёзно спросил он.

Она не ответила, вздохнула и пошла на кухню разогревать ему завтрак.

Сергей прошёл за ней, уселся за стол.

— А папа где? — спросил он.

— Это у вас надо спросить, — проворчала мать, мешая макароны на сковородке.

— Не понял. — Сергей удивлённо вскинул брови. — Он что, не приехал вчера? Он же вчера собирался поехать.

— Собирался или поехал? — уточнила мать, доставая из холодильника майонез и яйца.

Сергей понял, что прокололся. Он не ночевал дома, пользуясь тем, что родители уехали в сад. Они, конечно же, ничего бы не сказали, даже если бы были дома (не маленький всё-таки), но мать опять бы не спала всю ночь. Мать есть мать, и будь он хоть сорокалетний, всегда будет о нём беспокоиться. А ему было двадцать три — второй самый беспокойный возраст для родителей.

— Собирался, — нехотя ответил Сергей. — Но я не знаю, меня не было.

— Опять всю ночь где-то шлялся, — мать внимательно вгляделась ему в лицо, пытаясь усмотреть признаки похмелья, и, не увидев, снова отвернулась к плите, на которой весело и аппетитно шкварчали яйца.

— Да мы у Лысого видак смотрели.

Он соврал только наполовину. Были они у Лысого, но видак, конечно, не смотрели. Он был включен, но никому не интересен. Друзья резались в карты. Под пивко, естественно, но не напиваясь, и поэтому никакого похмелья не могло быть.

Мать, ставя перед ним сковородку, посмотрела на него взглядом: знаю-я-ваши-видаки-нечего-мне-тут-заливать, но ничего не сказала.

Сергей, крутанувшись на табуретке, достал хлеб из стоящей на холодильнике хлебницы, отпластал себе толстенный кусок, взял поданную матерью вилку и стал с аппетитом поедать нехитрый завтрак.

Мать села напротив него, теребя в руках кухонное полосатое полотенце. Так и сидела, пока он ел, встав только за тем, чтобы налить сыну чаю.

— Что хоть смотрели-то? — спросила она, когда Сергей отодвинул пустую сковороду и, взяв кружку с чаем, сделал первый маленький глоточек. — Опять какие-нибудь ужасы.

Ей нравилось, как он рассказывает, и она знала, что он любит рассказывать.

— Да так, ничего особенного. Один только фильм мне очень понравился, «Шакал» называется.

Сергей смотрел его, конечно же, не этой ночью, но признаваться, что полночи резался в карты и пил пиво, не собирался.

— Единственная отрицательная роль Брюса Уиллиса и, по-моему, самая лучшая.

Он сделал ещё несколько глотков крепкого сладкого чая и, заметив, что мать ждёт продолжения, стал рассказывать.

— МВД и ФБР объединились против русской мафии и во время задержания в Москве убили родного брата крёстного отца. Тот, в отместку, объявил им войну. Нанял киллера экстра-класса, чтобы убить жену президента США. Вот этого киллера и играет Брюс Уиллис. В мире его знают в лицо только два человека, а найти его надо за несколько дней. Фэбээровец вообще про него сказал: «Шакал — это кличка профессионального убийцы, на счету которого несколько очень громких акций, но мы никогда не могли доказать даже самого факта его существования». Ну и вот как они его ловили и есть фильм.

— Поймали?

— Нет. Убили. Но это в кино. В жизни такие люди не ловятся. Это просто невозможно. Один там говорит: «…И насчёт ошибок. Шакал провёл двадцать лет в бизнесе, исключающем любые ошибки, и остался жив. Вы думаете, он не справится? Вы ошибаетесь». А вообще, вот смотришь этот фильм и сначала, по инерции, болеешь за Брюса Уиллиса, потому что уже привык, что он вечно герой, во всех фильмах всегда всех спасает, а потом постепенно понимаешь, что он натуральный ШАКАЛ. Ему действительно человека зарезать — что высморкаться.

— Вот ты говоришь, что он натуральный ШАКАЛ, — мать довольно точно скопировала его интонацию. — А сам рассказываешь о нём так восторженно.

— Мам, я восторгаюсь не убийцей Шакалом, а Шакалом — профессионалом.

— Но убийцей — профессионалом, — уточнила мать.

— Не тем, ЧТО он делает, а тем, КАК он делает.

— Как он убивает, — поддела его мать.

— Давай я тебе по-другому объясню. Вот я кузнец, так? В кузнице ты у меня была и видела, что кузнец я довольно-таки хороший. Тебе понравилось смотреть, как я работаю?

— Понравилось, это интересно, только жарко.

— Ну вот. А если бы я делал какие-нибудь самурайские мечи, которыми людей режут, а не клинья в метрострой, тебе было бы не интересно? На всём свете есть только три вещи, на которые можно смотреть вечно: это как горит огонь, как бежит вода и как работает человек. И, по-моему, профессионал достоин уважения, будь он хоть врач, хоть кузнец, хоть киллер.

— Ну ладно, профессионал, пока перекуриваешь после завтрака, сходи-ка за водой, — мать встала и начала убирать посуду со стола.

— Мам, ты что-то выглядишь неважно. — Сергей заглянул ей в лицо. — Ночью опять не спала?

— Боюсь я тут одна ночевать. Папа вчера не приехал, Стёпа куда-то с вечера умотал, — она кивнула на спящего на диване огромного полосатого кота. — Папа точно ничего не говорил? Может, на работе что?

— Не знаю. — Сергей сделал вид, что вспоминает, хотя точно помнил, что на работе никаких авралов не предвиделось. — Может опять авария какая-нибудь. Я вчера пораньше смылся.

С работы они ушли, как обычно, вместе с отцом, но Сергей решил соврать, чтобы хоть как-то успокоить мать.

— Не беспокойся, сегодня приедет, — он чмокнул мать в щёку. — Спасибо за завтрак, — чмокнул в другую. — Колонку не сломали ещё?

— Да нет, но говорят, что на неделе колодец почистили, так что ближе, — мать подала ему два ведра, одно вставленное в другое.

— А, двадцать метров не расстояние. Ладно, я помчал, а ты пока придумай мне занятие.

Он чмокнул её ещё раз, увернулся от ответного поцелуя и выпрыгнул в дверь.