Йонтра

Тима Феев, 2015

На далёкой планете похожий на осьминога инопланетянин каждый вечер рассказывает истории. Рядом с ним на берегу собираются его слушатели. Они прилетают на эту планету из разных миров. Истории, которые они слышат, не похожи одна на другую. В них есть и дружба, и любовь, но есть и страх, и ненависть. В общем, почти обыкновенный живой мир, который при ближайшем рассмотрении становится почти фантастическим.

3. Радуга

— Цвета, цветы, радуга! — Скит Йонтра восхищенно поглядел вверх на небо, потом куда-то вдаль. Понюхал воздух и провел щупальцем над линией горизонта по тому месту, где могла бы быть при дождливой погоде или сразу после дождя, радуга. — Вы видите, что там есть? Видите, как прекрасны закаты на моей планете. Вы, которые прибыли из разных миров и видели свои закаты и, уверен, храните их в памяти, как одно из прекраснейших явлений природы. Этот красный, он ведь везде. Он скользит по нижним кромкам облаков, проникает вглубь леса и раскрашивает поверхность океана. Отбрасывает тени от ваших фигур и едва, чуть заметно согревает ваши спины. Цвет звезды, дарящей нам жизнь, цвет отфильтрованного атмосферой спектра, живительное тепло и покой. Тысячелетия, вплоть до миллиона лет, он дарил моим предкам мир и защиту, когда сидя у своих примитивных очагов они готовили себе пищу. А едва лишь познав губительную силу огня, танцевали вокруг ночных костров и отпугивали горящими головешками диких зверей. Цвет тепла, цвет мира. Но и цвет крови, когда Древние нападали друг на друга в тщетных попытках самоутверждения и захвата власти. Но разум постепенно смягчил их нравы. И теперь мы уже не боремся за территорию или ресурсы, а умиротворенные окрепшим разумом, наслаждаемся все вместе и каждый по отдельности тем, что дарит нам наша планета. Великая и прекрасная Тэя — мир тебе.

Скит Йонтра поднял вверх два щупальца, вывернув их тыльной стороной наружу, и склонил голову. Потом, спустя непродолжительное время снова ее поднял, посмотрел вокруг, немного развернулся и продолжил.

— Оранжевый. Цвет прекрасных, сочных плодов дерева Маа, цвет еще не застывшей лавы вулканов западного полушария, цвет магмы Тэи, питающей нас подземным теплом и полезными ископаемыми. Цвет рудного золота — единственной твердой валюты звездного скопления Мер, цвет славы и богатства. Это цвет прекрасных бутонов Лоренции, раскрывающей свои лепестки на рассвете и в первую полночь после равноденствия. Это цвет пчел Молли, опыляющих эти цветы и приносящих такой вкусный и ароматный мед. Это цвет удовольствия и начала новой жизни.

А вот и желтый — Скит повел щупальцем вдоль линии песка, на которой располагались гости и которая, изгибаясь дугой, тянулась вдоль всей линии побережья насколько хватало глаз. — Цвет измельченного эрозией кварца, цвет океанического дна на плато и в прибрежных областях. Это цвет световых отблесков нашей звезды, а также цвет самих звезд, но не всех, а только средне-массивных, то есть именно тех, рядом с которыми и возможна жизнь. Такова, например, наша Ли, — звезда, породившая такую прекрасную планетарную систему. Звезда, вокруг которой, как пчелы вокруг улья, теперь вьются, уживаясь на разных ее спутниках, планетах и орбитальных станциях миллиарды и миллиарды живых существ. Они имеют своим происхождением не только Тэю или Зимнус, но также и иные звездные системы, возможно не менее прекрасные, но все же и не такие притягательные, как наша.

Зеленый, — тут Скит Йонтра немного помолчал, задумавшись о чем-то, — да, зеленый, — продолжил он, но уже тише. — Цвет леса, цвет первородной химической реакции — прародительницы жизни. Цвет далеких наших предков, все еще населяющих Великий океан и застилающих своей листвой равнины и горы суши. Мы, тэяне, почитаем этот цвет основным цветом живой природы. Мы давно дали священный обет никогда не отказываться от этого цвета и всегда помнить о тех, кого природа не одарила развитым сознанием. Тех, кто так и остался пусть хотя и примитивным, но от этого не менее ценным обитателем Тэи. Растения, насекомые, животные, рыбы — они все для нас священны. И если мы кого-то и употребляем из них в пищу, то лишь для того, чтобы просто утолить свой голод и всегда благодарим при этом Творца за принесенный нам дар. Зеленый — это цвет морской волны накатывающей в сумерках на пустынный берег, это цвет космоса, если смотреть на него с высоты пяти тысяч орр, это цвет последнего луча заката, мелькнувшего среди заснеженных горных вершин. И это цвет надежды, что звезда наша скоро вновь вернется и будет новый день, и будут радость и тепло. Это цвет светлой грусти.

О голубом мне вам, уважаемые гости, и рассказывать-то нечего. Ведь вам достаточно лишь просто поднять голову и увидеть наше прекрасное в своей незамутненной чистоте, яркое, светлое, голубое, удивительное небо. Но голубыми могут быть также и морские пучины, и цветы, и рыбы, и многое из того, о чем я уже говорил. Интересно также еще и то, что голубыми могут быть и некоторые звезды. Вот сейчас уже скоро начнет темнеть и вы сможете увидеть вон там, чуть левее Миранды, маленькую яркую точку, — Скит указал щупальцем на небо. — Да, вот там, примерно. Это ближайшая к нам голубая звезда — Мир. Он очень большой и горячий, размером и температурой своей превосходит нашу Ли раз в десять. Но и жизнь его при этом куда более скоротечна. Хотя по сравнению с нашей с вами и беспредельно долга. Мы, тэяне, давно и внимательно наблюдаем за ним и даже послали туда несколько исследовательских радио-зондов с целью обнаружения вероятностных полярных гамма-выбросов. К тому же Мир, насколько мы знаем, весьма нестабилен и может через пару десятков миллионов лет вспыхнуть сверхновой. Но, — Скит смущенно посмотрел на аудиторию, — мы все же надеемся, что этого не произойдет. Мне же осталось лишь только добавить, что голубой, это чаще всего цвет кислорода, газа не слишком распространенного во Вселенной, но такого необходимого для нашего с вами метаболизма.

В этот момент в левом ряду кто-то нервно заерзал. Скит заметил это и рассеянно, словно занятый иными мыслями, добавил: “Да-да, к симрикам мои последние слова не относятся. Вы и прилететь-то сюда не смогли бы, если бы не физио-катализаторы, которые позволяют вам вот тут сидеть вместе со всеми и слушать мои, кхм… истории”.

— О синем я долго рассуждать не стану, дабы не утруждать вас повествованием о незначительных его спектральных отличиях от голубого. Скажу лишь только, что это цвет предельной для меня морской глубины, а также цвет самого страшного в мире яда, когда-либо изобретенного живым существом. Х8, как вам известно. Кто его изобрел и зачем мы не знаем. Знаем лишь о его действии и до ужаса примитивной химической формуле. Ужас тут как раз и заключается в простоте его синтезирования, и что даже ребенок, имеющий начальные представления о химии, может его получить. Противоядия к нему, как известно, не существует. А единственное, что нас с вами всех спасает от нелепых случайностей или безумных замыслов иных, кхм… членов нашего общества, так это лишь диагностика. Уж больно легко его обнаружить, и кстати, именно по цвету, который он, что вы также знаете или должны знать, никогда не меняет. От себя могу только добавить, что синий вызывает у меня по этой ли причине или по какой иной, лишь отторжение и опаску.

Фиолетовый. Для меня это цвет перемен. Сами посудите, ведь именно ультрафиолет — двоюродный брат, так сказать, этого цвета, как раз и отвечает за наши с вами эволюционные изменения. Выбивая нуклеотиды из полимерных мегамолекул, он тем самым меняет наше потомство, что в конечном счете ведет к изменчивости видов и появлению новых, куда более совершенных с биологической точки зрения существ. И если ранее этот процесс был хаотичным, зависящим от многих случайностей, а потому и нестерпимо долгим, то сейчас мы уже полностью контролируем изменчивость, хотя и даем живым организмам, некоторую свободу в выборе изменений. Ведь мы все же не боги и не можем заранее знать к чему приведет та или иная мутация. Но посмотрите на небо, — Скит повел щупальцем по небосводу, описывая дугу. — Что вы там сейчас видите? Не фиолетовый ли? Посмотрите внимательнее.

Аудитория зашушукалась. И вправду, небо Тэи с приближением ночи стало отливать если и не чисто фиолетовым, то каким-то фиолетово-черным оттенком. И да — это действительно было красиво. Мириады звезд, от самых маленьких до очень ярких блестели на небосводе. Свет зари восходящего Зимнуса отбрасывал на восточную часть неба сиреневый отблеск, а остатки заката недавно скрывшейся за горизонтом Ли все еще окрашивали запад лилово-багровым.

— Вот, — продолжил Скит, — посмотрите внимательнее и вы увидите там все цвета радуги от красного до фиолетового, от зеленого до желтого, от синего до оранжевого. Это и есть наш мир, мой мир, мир моей планеты. Ну а мы с вами, — он опустил голову и обратился непосредственно к слушателям, — всего лишь маленькие частички этого беспредельного, пусть иногда и жестокого, но удивительно красивого мира. И извините меня, что сегодня я немного увлекся и не рассказал вам ни одной новой истории. Но я не мог поступить иначе. Ведь мои истории не только невозможны без всего этого, — он вновь повел щупальцем по небосводу, — но невозможен был бы и я сам, и вы, и все, что мы знаем. Ну а цвет, — что цвет? Без него, наверное, можно было бы и обойтись. Вот только, что бы это был за мир — серый, унылый, быть может, даже в чем-то и более правильный, и более нормальный, чем наш. Однако ответьте себе на вопрос, хотели бы вы жить в таком мире или предпочли бы остаться пусть немного и сумасшедшими, но видеть мир именно таким, раскрашенным всеми цветами радуги.

Аудитория захлопала. Несколько десятков совсем уже черных в это позднее время глаз смотрели на рассказчика с интересом и благодарностью. Никто, конечно, сейчас и не вспоминал о зеркале отражений, откуда Скит черпал свои нескончаемые истории. Всем и так было хорошо. Расходясь, публика все еще шушукалась и время от времени поглядывала на небо. А черный старый осьминог так и остался сидеть на своем месте. Да и зачем было куда-то ползти, ведь земноводным лучше всего было именно там, где сходились вода и суша, там где были мокрый песок и брызги от набегавших на берег соленых волн, там, где их никто и никогда не станет искать.