Атанасы

Тим. А.А., 2013

О тех инопланетянах, что стали однажды забытыми богами. О тех богах, что в силу знаний и самоконтроля, стали Великими Чародеями и Магами. И о трепете малодушных…

КНИГА ПЕРВАЯ

МАГНУС

Даже в самом жутком сердце абсолютного Зла сохраняется какой ни есть кусочек добра к своим созданиям, поколениям и поклонникам. В противном случае Оно уничтожило бы всё и осталось бы одно в хаосе без всяких смыслов, стремлений и интересов. Оно перестало бы что-то значить и для себя самого внутри. И этот кусочек добра к своим, своему, к себе упорядочивает хаос, определяет внешнее и внутреннее значение особого добра и особого зла, особого доброго зла и особого злого добра.

Мы, смертные, всюду видим некоторое безразличие Природы ко всякому человеку и как можем властвуем над ней. Вместе с тем, в особые времена приходили разные боги, которые оставили свои заветы и Имена, которые желают, чтобы им поклонялись. Каждый из них, сказав своё Имя, покровительствует избранному народу через конкретно избранного посредника с тем, чтобы эти избранные служили и славили Того только, Кто избрал. Потому же каждый такой бог ждёт от своего народа избранного соответствующих почестей и славословий, а также, что очень важно, почитания по индивидуальной инициативе, по личному откровенному желанию и разумению.

Каждый человек знает хотя бы два Имени своего бога, которого почитает, или двух разных богов, где второй как бы соседский. Довольно часто мы все призываем своего бога-покровителя в помощь и на помощь независимо от ситуации или дела: война то или борьба какая-либо, сон то грядущий или огород насущный. Никто из людей не может сказать, что его чтимый бог призывает убить или разорить собрата по вере, то есть соверующего так, что, враждующие христиане или мусульмане не есть оба христианина или мусульманина, но только один, и почитают разных богов, даже если и Имя одно. И такое противоборство между богами происходит ежечасно, ибо и Зло содержит в себе добро и может сообразоваться с Добром. А также каждый из богов желает, чтобы именно его учение, его слово, его смысл распространились по всей Вселенной, и Имя его.

Боги играют с нами, награждают за подвиги и возвышают, наказывают за ослушание и снижают, прощают и мстят. Много путей, как и богов, но ещё больше всяких искушений во всех путях. Мало тех смертных, которые не заплутают в каком-либо пути и не сойдут на другой. Мало или ещё меньше тех, которые сознают то, что не сами боги или не САМ БОГ являются человеку, но лишь их или Его вестники, Ангелы, с одной стороны, а с другой стороны, бывший человек, ставший богом для одного, полубогом для другого, ангелом для третьего и полуангелом для четвертого. Последние же более других устраивают различные поединки, битвы и состязания, растянутые на многие дни и тысячелетия*. Но ни один из богов не знает кто победит; но каждый, и даже многие смертные сознают, что истинно Единосущный Ахмуэрот одолеет всех, и никто и ничто не сможет Его одолеть. Однако, Его Любовь и Милосердие превыше всяких вмешательств во всю Вселенную, во все божественные дела, но скажет лишь один раз.

Когда же какой-то бог или сонм богов проигрывает битву, тогда, как правило, его народ перестаёт существовать как цивилизация, становясь этнической группой в истории для смертных и бессмертных, но с реальным возрождением…

Нет такого, чтобы кому-то небыло никогда шанса…

«Мёртвый»

__________________

* Например: Олимпийские боги, Один и его «команда», индоиранские Дэвы и Асуры.

__________________

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИНЫЕ

ПРОЛОГ

ЗНОЙ

Ещё в полдень появилось первое облачко на горизонте. Оно очень медленно приближалось и увеличивалось, постепенно затягивая небо. Мальчик, терпя дневное мучение, был рад этому, ибо оно должно было скрыть солнце и сулило дождь с некоторой прохладой. Но тучка не спешила окутать свод неба, принеся ожидаемое.

Шестнадцатилетнему юноше всегда было трудно при дневном свете, вызывающего буквально физическую боль и, прежде всего, глазам, потом внутренностям, до потери сознания, которое практически не возвращалось ввиду дня и света, тепла и жары — зноя. Посему он жил как во сне, почти ничего не видя перед собой и не воспринимающий окружающее из-за не проходящей боли во всём теле, во всём существе. Лишь в ночи недуг отступал, но обычно он засыпал ещё до ужина. Иногда же Финштернис не засыпал, в изнеможении валясь с ног, но, дождавшись ночи, выходил на улицу, где испытывал весомое облегчение во всём существе, а также прилив сил. Сознание же наступающего дня никак не омрачало отрадного состояния, даже напротив, придавало мистическую силу к тайной надежде на лучшее нечто. Зимой он себя чувствовал много лучше, нежели летом, а яркость дня компенсировалось морозом так, что боль не проникала внутрь мальчишеского существа, оставаясь в глазах. Но нынешний день не был зимним. Шли последние дни весны, весьма нелюбимые молодым Финшем из-за работ в поле. Конец весны и начало осени были самыми болючими да изнуряющими, ибо нужно было сеять и жать. Не менее болючим было также середина лета, хотя провести границу между каждодневной болью было довольно трудно в любой день лета, поскольку лучи и свет солнца, тепло, жара и зной, подобно кровопийцам, истощали силы, жаля и кусая тело и душу. Лишь прохлада и темнота придавали силы, питали его, о чём никогда никому не говорил. Впрочем, он не думал об этом.

Ожидая дождя, Финштернис опасался грозы, так как её молнии сильно пронзали через глаза все внутренности, а гром давил и ударял по всему телу. Куда более ему нравилась холодная, зябкая погода, когда тучи обволакивали всё небо, не давая свету свободного проникновения, когда моросил мелкий дождик, и всё окутывалось туманом. Если же такая погода наступала в ночное время, то Гайстлих Финштернис просто блаженствовал, всё его существо наполнялось невыразимой негой. В такие ночные часы он при всём желании не мог оставаться в ветхом домишке, ибо это желание должно было быть обратным желанием его естеству, его тёмной природе мрака и холода. А начать бороться против истинного желания, чтобы не выйти в пасмурную ночь, небыло ни сил, ни желания. Он не мог эти силы, ведущие желанием на улицу, обернуть против желания, или же само желание обернуть против этих сил. Но, чтобы идти против своего существа, нужны силы и желания не своего существа, но иного, могущие восстать на естество, что ведёт к убийству самого себя, своей сути и своего существа. Но никогда он и никто другой не пойдёт против самого себя, своего естества. И понимая это, Гайстлих не противился зову своего мрачного существа.

Однако, сейчас иная погода. Близость дождя и медленность его наступления почему-то раздражало. Казалось, это будет продолжаться вечно и никогда ожидаемое не наступит. Всё же, ближе к вечеру, туча, наконец, полностью затянула небо. Работающие в поле люди поспешили в свои отдалённые дома, чтобы не промокнуть. Только одна семья не спешила покинуть поле, так как знала о беде молчаливого Финштерниса. Знала, что в темноте, в ночи, в холоде он чувствовал себя лучше, что не скажешь о ясных солнечных днях. Эта семья отправила самых младших домой. Вскоре после, до слуха донёсся далёкий раскат грома, предвещавший скорую грозу. Они тут же отправились домой.

Гроза приближалась теперь быстро. С каждым моментом её приближения Гайстлиху становилось всё хуже и хуже. Он чувствовал, как с каждым шагом ноги становятся ватными и менее послушными, от чего недоумевал, ибо ранее такого небыло, насколько себя помнил. Помнил же себя достаточно смутно из-за непрекращающейся вечной боли, нередко проникающей в самые недра, с чем ничего не мог поделать. Собственно, боль — это единственное, что он помнил более всего, более яснее. Помнил также много смутных лиц, которые кормили и одевали его, чем-то поили, задавали вопросы о родителях и о чём-то ещё, но ни на один из всех вопросов не смог ответить, кроме своего имени, неизвестно кем данное и когда, так как помнил, что его так называли потому, что сам себя так назвал, отвечая на вопрос.

Семья, в которой сейчас Гайстлих находился, была не первой, приютившей его. Но даже смутно не помнил те причины, по которым покидал их, и сколько таких было. Только одну помнил, последнюю, да и то её гибель по неизвестным причинам. Там было с дюжину мужчин, дерущихся со смертным исходом, и кто-то один кричал ему, чтобы бежал. И Финштернис бежал. Бежал буквально в никуда, не разбирая дороги, поля и леса, дня и ночи. Шёл, мучимый жаждой и голодом, до тех пор, пока не упал у дома нынешней семьи ранним зимним утром. Ему тогда было без малого двенадцать лет. Собственно, мальчик и последнюю семью не помнил. Эта же семья внесла его в дом свой, где едва не убила отрока при попытке отогреть голодное дитя, но всё обошлось благополучно. Финштернис почти год пролежал не вставая, а встав с постели, часто падал в обморок. Добрая семья очень жалела несчастного, неведомо чем больного мальчика. Они, несмотря на то, что заметили неблагоприятное влияние жары, духоты и света, не могли всё же позволить отроку вести ночную жизнь из-за многообразных суеверий и из-за властвующих Белых. Сам же Гайстлих, видя заботу, не мог не помочь им в их труде и ослушаться, терпя и превозмогая всякую боль до последнего. А на вопросы о самочувствии отвечал, что чувствует себя нормально. Он не мог, сам не зная почему, не пойти прохладным утром в поле и не работать до вечера сквозь боль и муку, ставших почти привычными. Но с грозой дело всегда было плохо, ибо практически ничто не спасало от её бликов, и тем более от грома, проникающих глубоко в недра. Сейчас же было гораздо хуже.

Раскаты грома оглушали Финштерниса. Ему казалось, будто очередной раскат грома просто разорвёт голову на множество частей. Гроза, как некое живое Зло, неумолимо, казалось, слишком быстро приближалась. Ноги уже совершенно не чувствовались, но некто подхватил его, став опорой, помогая идти. Молнии ослепляли глаза тут же, как только они начинали видеть. Стихия вскоре полностью сотрясала все внутренности, вплоть до костей, рассекая и уничтожая всё его существо. Стало очень больно. И боль эта возрастала, становясь всё больше и больше, сильнее и сильнее, всё менее терпимой. Но не мог закричать от этой боли.

Вскоре, вечно полутёмное сознание вообще перестало всё воспринимать, кроме зловещий стихии. Гром, подобно гигантскому молоту, обрушивался на всё существо мальчика всё снова и снова, ударяя его после того, как, словно мечом, пронзающая молния, два-три раза рассекала бессмертную душу, вызывая дикую боль. И дождь, воплотившийся в шипящий и язвительный смех дня, растворяющий израненную громом и молнией плоть, оголяя тем самым недра его, Финша, жизни, чтобы гроза пронзала, а гром бил и ударял точнее, больнее по центру бессмертной сущности, в само бессмертие.

Отчим, отец семьи, не мог удержать извивающееся тело, поэтому тащил мальчика то так, то эдак домой. Он видел смываемую дождём кровь, сочащуюся из носа, рта, ушей и глаз, и понял: отрок скоро умрёт. Последнее было понятно давно, но медленно наступающая смерть вселяла надежду на лучшее. Все приглашённые знахари и кудесники в один голос вторили об обречённости, поскольку ничем не могли помочь мальчику за все четыре года, которые Гайстлих находился у них.

В пяти метрах от дома Финштерниса удержать не представлялось возможным. Он корчился и извивался так, что всякие пресмыкающиеся твари, а также всевозможные йоги очень позавидовали бы мальчишке, ибо им небыло дано ни физическими способностями, ни материальными вариациями, ни богами и ни их учениями. Гайстлих, помимо естественных человеческих извиваний, также невообразимым образом, в массе нечеловеческой муки, сгибал тело и члены тела там, где просто небыло никаких суставов. Иногда он буквально превращался в бесформенную массу, по которой змейками проползали сине-голубые и других цветов разряды. Немного после, вокруг агонизирующего тела стали образовываться шаровые молнии причудливых форм и оттенков, тут же устремляющихся в мальчишку или в то, что некогда им было, ибо всё его тело стало абсолютно чёрным, всепоглощающей тьмою. Всех свидетелей обуял великий ужас, отняв волю движений и дыхания. Одна за другой три смертоносные молнии ударили в Финштерниса и ещё одновременно две вонзились в чёрное тело, в голову и грудь, но не погасли, как предыдущие, а застыли. В то же миг падение дождя замедлилось и стих ветер. Застывшие молнии стали чернеть, становясь такими же, каким стал Финш. Когда же они совершенно почернели, из них выплеснулись мириады таких же лучей, погасая последние лучики света, поглощая и заглушая шум раскатистого грома и всякий шорох, всякий шум. И весь мир погрузился в непроницаемую тьму и гробовую тишину. Крестящиеся перекрестились, молящиеся взмолились, скорбящие заскорбели. Те, кто играл в кости, и те, кто пили и ужинали в домах или забегаловках; те, которые были на празднествах и которые что-то познавали, и всякий не спящий почувствовали дыхание смерти и испытали великий ужас.

Многие видели, как тьма покрыла небо, и как застыл прежде дождь, как всякий звук исчез внезапно, и всё окуталось тьмой. Всё поглотила тьма так, что никто не мог пошевелиться, чтобы зажечь светильник. От ужаса никто не мог плотью заплакать и рыдать, лишь все старики почили в тот миг, да всякая домашняя живность.

Финштернис открыл глаза, когда бешено колотящееся сердце успокоилось и перестало нарушать ритм внутреннего бытия. Не зная, что и как произошло, он почувствовал, что гроза исчезла, а возникший морозец охладил раскалённое тело нежным и благотворным объятием. И хотя никто из людей ничего не могли видеть, он всё видел чисто и ясно, как если бы все окружающие предметы источали из себя слабое свечение, чему весьма дивился. Лёжа на спине, он явственно видел застывший дождь, все его ледяные капельки, не достигших поверхности. Краем глаза видел покрытые деревья инеем и дом, с которого также свисали ледяные потоки воды, и уже нисколько не сомневался, что все лужи также замёрзли. И небыло границ его удивлению и изумлению. И если некоторое время назад была адская боль огня и молота, то теперь всё его существо пребывало в непревзойдённом блаженстве. Весь дух мальчика ликовал в нечеловеческой нирване, ибо был мрак, мороз и тишина — Великий Вселенский Покой!

Абсолютно бесшумно встав на ноги, в неге счастья хотел было закрыть глаза, чтобы вдохнуть желанной гармонии и красоты, но забыл, как это делается. Финш протянул руку к ледяным гранулам дождя, но они тут же растворились в его руке, которая источала белый свет, не причиняющий впервые боль: «Да, — подумал, глядя теперь уже на самого себя, опустив голову, — Я во тьме, и я освещаю тьму, а лёд и иней отражают мой свет…».

Медленно стал оглядываться по сторонам. Увидел приютивших его взрослых членов семьи, застывших в ужасе с искажёнными лицами, и другие лица, смотрящих в окна с таким же искажением, полным ужаса и страха. Тут же зародилась куча вопросов, на которые не имел ответов. Вновь посмотрев на ближних, внезапно почувствовал внутренний ужас их и их тайный молитвенный шёпот: не тел, но душ. В сей же момент прибавилась ещё одна и ещё, и ещё, ещё… Со всех сторон на Гайстлиха Финштерниса обрушился весь ужас, испытываемый всеми людьми, все их страхи, опасения, немощи и бессилия, молитвы и недоумения, безумства и все злобы, печали, скорби, боли, радости безумных душ и всё, чем только наполнены люди, вторглось в недра мальчика, пепеля его более, чем что-либо раньше. И как никогда ему стало больно, жутко и страшно. Он растерялся, растерялся во всех людских чувствованиях, растерял все свои и не свои вопросы и потерял самого себя. Голова закружилась, что-то внутри оборвалось и, с невольными слезами, опустился на землю, ощущая полную безнадёжность и бессилие. И земля стала уходить из-под него с последней мыслью в его голове: «Как же зловещ этот мир и кошмарен в своих чувствованиях много более, нежели в делах своих!…».

* * *

Сухой и раскалённый ветер разносил зловоние быстро разлагающихся тел. Жара стояла нещадная, солнце буквально обжигало всё и вся. Люди не шли в поле или в какое иное место. Они ничего не делали, кроме гробов и похорон, то есть захоронения почивших стариков от семидесяти лет и старше, а также всякий скот и птицу, и домашних питомцев. Но ветер почему-то никак не развеивал трупный смрад, даже напротив — усиливал его, сгущал вместе с пылью и приносил туда, где ещё было чем дышать так, что, небыло мест, где бы небыло зловония.

И хотя время было обеденное, никого это ныне не беспокоило. Люди были слишком взволнованы, чтобы думать о еде в третий день великое траура, ибо случившееся три дня назад вечером убило не только стариков, от коих ныне старались избавиться как можно быстрее, что следовало сделать в первый же день от страшного вечера. Но никто не предполагал, что усопшии начнут запах источать так скоро; да и как хоронить без должного почёта!? Те дни были посвящены исключительно мёртвым животным и птицам, мясо которых готовилось к долгому хранению, которое ко второму утру от злополучного вечера всё равно протухло. Вместе с тем погибли все рассады, всякое посеянное семя не только людьми, но и самой природой. Так что народ потерял всё: всякую скотину и птицу, все их прошлые и будущие приплоды, весь урожай, не успевшего вырасти. И если что-то не промерзло в тот вечер, то уже через сутки, словно в отместку, солнце иссушило всё, реки и ручья, многие колодца. Даже значительная часть деревьев почти что рассыпалось на глазах. Люди понимали, что лето переживут, отчасти осень, но дальше нечего будет есть, если ещё к концу лета будет что пить, и, если вообще доживут. Ужасно!

Финштернис окончил сколачивать очередной гроб. Не найдя нужного материала, залез в импровизированный тёмный угол в ожидании новой партии досок. Скорчившись в углу, с опаской стал посматривать на входную дверь, которая виделась смутно. Внутренне он чувствовал нечто грядущее, которое никак неизбежно и неизбежно болючее. Мальчик не знал, нужно ли этого бояться или нет. Всё же ему было очень жутко от всего так, что вся привычная боль от зноя и света, в глазах не причиняли такой муки, как эта жуть. Ему было очень страшно от всего происходящего с ним, за все дни своей недолгой жизни, обречённой на нечеловеческие муки, от которых некуда было бежать, которые не имели человеческих причин и объяснений, которые рождали безразличие почти ко всему окружающему и ко всем, ко всему…

Всё же Гайстлих как никогда понимал, что ему нельзя быть одному, иначе погибнет. Не сможет в бренной оболочке выдержать и дня зноя. А жить только ночами опасно, поскольку выходившие ночью люди из дома никогда больше не возвращались. Никто не пытался узнать почему, но очень боялись ночей. Сам же Финш остался в живых случайно, как он думал, но умер бы от голода, не окажись у дома. Когда же выходил по ночам из дома, то не уходил от входной двери. Несколько раз видел крадущиеся тени, а однажды тихую борьбу меж ними, где одна тень одолела другую. Шедший в ту же ночь дождь смыл все следы. Однако утром Финш нашёл большой палец человека и понял о невозвращении выходящих в ночь. Вопреки нарастающей апатии Финш понимал, что усердие приёмных родителей давали ему силы выдерживать жару и освещение чувством благодарности, вот только с грозой дело обстояло иначе: «Да, — думал он, — лишь искренняя благодарность к иной, чужой сущности может дать силы против собственной сущности…». Даже за последние двое суток от приёмной семьи, от всех их членов, исходило нечто благотворное, хотя и появилось что-то ещё, что-то не совсем понятное, словно они знали о нём нечто, но не хотели говорить. А вот глаза людей, соседей, смотрящих в тот вечер в окна, были полны страха и ненависти. У семьи же совершенно отсутствовала ненависть и неблагоприятность, хотя опаска в них наблюдалась, но не страх, лишь осторожность; а вместо ненависти в них была некая тихая боль, какой-то укор ему и глубоко скрытая тайная просьба, на которую он очень хотел откликнуться, только не знал, как да чем. Взгляды же прочих людей, полные ненависти и ужаса, вызывали немалые опасения, как за себя, так и за всю семью, ибо в пламенной ненависти люди могли сделать всё, что только взбредёт в голову. Лишь страх их пока останавливает, да насущная потребность в погребении.

В комнату вошли четыре человека, двое из которых унесли ящик. Двое других повернулись к бледному, дрожащему мальчику, очень нездорового вида.

— Уже умерло тридцать мужчин и женщин, девятнадцать детей, — сказал один с волнением, со страхом, но, к удивлению, Финша, без ненависти к нему. — Очень многие плохо себя чувствуют, они…

Мужчина не договорил. Его голос дрогнул и в этом обнаружился призыв к помощи, просьба о помощи обречённым — мольба. Человек резко развернулся и ушёл, хлопнув скрипящей дверью. Второй же стоял, будто остолбенев, глядя, казалось, не то сквозь мальчика, не то в саму суть его естества.

— Никто не мог даже представить, чтобы Тьма могла войти в Свет… Зачем ты здесь?… Чего хочешь?… Кто ты на самом деле?…

Человек говорил спокойно и ровно. Финш знал его. Он приехал в середине прошедшей зимы после шестилетнего отсутствия и был приглашён лечить Гайстлиха. Но, как и всякий до него, также ничего не смог сделать. Однако продолжал изредка навещать юношу.

— Ты, Куд, — улыбнувшись невольно, ответил Гайстлих, — сказал"Тьма": так кто же я, если не Тьма, когда, назвав меня Тьмой, спрашиваешь кто я на самом деле? Ты ведаешь тайны имён и через имя узнаёшь сокровенное. Ты знаешь имя моё, так узнай же сокровенное…

Несколько ошеломлённый волхв в упор посмотрел в глаза Финша, который в свою очередь устремил взор в глаза Куду. В этот же момент вошли двое рослых мужчин под сорок лет в белых одеждах и белых шляпах, с длинными белыми плащами. Снимая белые тряпки-маски с лиц, оголяя обветренные лица, они подошли к тёмному углу, остановившись в метре, не обратив никакого внимания на Куда и не преградив ему мальчика.

— Здравствуй, молодой человек, — сказал ближайший самым что ни на есть ласковым, успокаивающем, даже убаюкивающем голосом. Второй же стоял справа чуть позади. — Как тебя зовут?

— Гайстлих Финштернис, — сухо ответил Финш, не переводя взгляда.

— Гайстлих Финштернис!? — удивился второй. — Кто же тебя так назвал?

Финш усмехнулся и что-то невнятно пробормотал, продолжая смотреть в глаза волхву. Вошедшие же словно не замечали направленности глаз мальчика.

— Ты можешь нам доверять. Говори смело, — вновь заговорил первый. — Мы не причиним тебе вреда, ибо пришли помочь тебе.

Гайстлих пожал костлявыми, подрагивающими плечами. Переведя взгляд с Куда на Белых, от чего волхв тихо опустился на пыльный пол, тяжело прислонившись на ножку стола. Мальчик весьма дерзко с вызовом сказал:

— Доступно всякому всякое сказать — знай лишь слово. Почему смерть называют смертью, жизнь — жизнью, меня — Гайстлихом Финштернисом, а тебя, Фил, называют Димасом Харом реже, чем Димасом Каром?…

Доброжелательная улыбка, ласково говорящего мужчины, превратилась в застывшую маску на одну секунду. За это время Димас Хар обдумал тысячу вещей, среди которых было то, кем бы мог быть этот мальчуган, знающий его подлинное имя, которое знает довольно узкий круг лиц, то есть имя Димас Хар, тогда как Димас Кар известно Белым, а под именем Фил известен ныне как именно Белый, а не Чёрный. И если его напарник поверит мальчику, то не замедлит снести его голову, ибо имя Чёрного Димаса Кара известно и голова весьма дорого стоит, ради которой допустимо пренебречь нынешней миссией о доставке сего отрока в Белдом. Сама же эта миссия, все её задачи говорили о том, что Финштернис не имел никакого отношения к Белым, а если он имел хоть какое-то отношение к Чёрным, то всё равно не мог знать его подлинного имени. Более того, у начальников небыло ни одной причины, чтобы избавиться от страха и грозы Белых, то бишь от него. Нет, мальчишка не причастен ни к тем, ни к другим, но, очевидно, причастен к Мистериям Айниса Тэйгиса, о которых Хар ничего не знал из-за иной должности.

Димас проглотил подступивший к горлу ком, ощущая сонм бегущих по телу мурашей, не сомневаясь, что вопрос о его имени напарником будет поднят. Если это не произойдёт сейчас, то, несомненно, по истечении миссии. Он решил избавиться от напарника при первом удобном случае.

— Меня зовут Фил, друг мой, ты угадал, но не Димасом. А его, — он посмотрел на напарника, стараясь понять того мысли, но последний был совершенно невозмутим, — Влад. Мы хотим, чтобы ты пошёл с нами, ибо так нужно для твоего блага. Пойдёшь с нами?

С последними словами Фил протянул руку. Финш не стал спорить о подлинности имени и о чём-то спрашивать. Ему хотелось остаться здесь, в углу, в семье, в деревне, но чувствовал о необходимости пойти, ибо другое ему не дано. Поэтому он кивнул и, сторонясь руки, вылез.

Оказавшись под лучами палящего солнца, в его свете, мальчика сильно затрясло. Поднятая многочисленными ногами да копытами, чудом уцелевших лошадей, пыль, не замедлила вызвать чихание у мужчин, заставив их также кашлять. Запах трупов вызывал тошноту, являясь с пылью смертельным, плотность чего не мог развеять раскалённый ветер. Откашлявшись, мужчины, обругав самих себя, надели маски. Влад протянул одну Финшу, но тот отрицательно покачал головой, поскольку зловоние изнутри защищало его от зноя и света.

Шли молча, не спеша. Мальчик то и дело запинался о неровности дороги, слитые для его глаз в ложную ровность. Из недалёкого поворота впереди вышла похоронная процессия, завернувшая в сторону путников, которые сошли с дороги и остановились. Вскоре можно было насчитать пятнадцать повозок, на каждой из которых было по два-три гроба. Зловоние усилилось. И Димас с Владом невольно скорчили гримасы отвращения, показывая тем самым бесполезность тряпичных масок-фильтров. Как только первая повозка поравнялась, провожатые подняли руки вверх, утверждая восхождение душ к небу, в стан богов, по их воле и милости.

Маски на извозчиках не скрывали их напряжённости от соблюдения скорости, которая по погребальным причинам не должна превышать спокойного шага лошади, ведомой человеком. С другой стороны, тела необходимо было захоронить как можно быстрее, ибо они слишком быстро разлагались. Из всех гробов сочилась прозрачная и гнойно-алая жидкости. Идущие вслед люди, укутавшие свои лица всем подручным разных цветов и раскрасок, были весьма печальны и унылы: не из-за усопших, а из-за зловония и ядовитой пыли. Некоторые из них явно стремились оказаться в первых рядах, так как пыли там было меньше, но острее запах.

От обострившегося зловония, зрение Финша пришло в норму, и он видел эту сцену: детей, насильно плетущихся вслед никому не нужных мертвецов, сдерживающих и нет вольно-невольно слёзы в покорном безмолвии. Многие крайние люди бросали полные ненависти и страха взгляды на Гайстлиха, от которых становилось не по себе. Понимая, что именно этих людей пока не стоит опасаться, он понял, что это его состояние как-то связано с их какой-то жаждой жизни; того, что было до того вечера, отнявшего больше, чем какие-то работорговцы из Заморья; саму жизнь так, что Финш для них стал плотским воплощением смерти. В общем, Гайстлих от всего этого видел недоброе предзнаменование в недалёком будущем и от того, в частности, что смерть здесь явно не имела почёта, кроме, пожалуй, человеческих останков, выраженных в погребении. И это всё рождало в нём изумление и вопросы: почему они не радуются смерти и не сорадуются умершему, но скорбят да горюют? Почему радуются рождению, тогда как сам родившийся не рад этому? Почему же не наоборот: радоваться об умершем и плакать по-рождённому, сочувствуя всему окружающему?…

Внезапно Финшу захотелось кричать в гневе и возмущении о том, что они не правы в своих скорбях и радостях, что вот он, некогда рождённый, принёсший тогда радость, но ныне отвергнутый родителями, устрашающий, страшный человеческому существу, вызывающий не радость, не счастье от своего присутствия, но ужас и ненависть, страх и боль. И только смерть его даст утешение всей Вселенной; и будут улыбаться в неге от юной смерти без сожаления и скорби о нём, ибо нет более устрашения, погиб устрашающий, нет его больше и более не будет! Но почему же люди поставили смерть вечным врагом своему существу, своему естеству? Почему они не мыслят о смерти так же, как о пище?…

Огненный порыв ушёл, не выпущенным в словах наружу, оставив некий след. Образ канул в бездну человеческой памяти. Взор вновь обратился к погребальной процессии, в которой некоторое люди опирались на своих ближних, другие отходили в сторонку, чтобы опустошить желудок. Они все кашляли. Бледные, обречённые на то, что ненавидели; шли туда, куда и их повезут очень скоро, что сознавали как никогда. И всё ж таки Финш сказал намеренно громко, чтобы именно все услышали:

— Я никогда не умру подобно вам, своей или не своей смертью…

__________________

ГИБЕЛЬ БУДУЩЕГО

Жуткий мрак подымался из бездны, лениво растворяя в себе всё к чему только прикасался. Эта зловеще тяжёлая масса медленно, словно нехотя, поднималась вверх. Тагес хватался за воздух, силясь оторваться от мрачного растворителя, однако в воздухе небыло никакой опоры. Куда бы он ни глядел, везде, вокруг него, простиралась серо-чёрная масса, зловеще-мрачная грязь, в гранулах которой приглядывались смутно туманные образы Вселенского Бытия. И всё же он продолжал бороться за свою жизнь, цепляясь безуспешно за атомы пространства, будто утопающий за соломинку, опираясь ногами во всё растворяющую вязкую массу смерти…

Айнес Тагес резко подскочил с постели, отбросив покрывало далеко к стене. Оно со стуком ударилось о стену и разлетелось на множество осколков, так как было насквозь промерзшем. Сердце бешено колотилось, оглушая барабанной дробью, готовое выскочить из груди. Холодный пот струился по всему телу, неторопливо превращаясь в льдинки, он тут же осыпался вниз. Пронизывающий холод заставлял ёжиться и стучать зубами. И всё это несмотря на обычную летнюю ночь. Промёрзшая комната, покрытая вплоть до потолка инеем, была хорошо освещена лунным светом.

Глядя на остатки одеяла, Тагес невольно подивился тому, что сама постель не рассыпалась ледяной крошкой. Холод продолжал внедряться в его плоть и потому он поспешно выбежал из замороженной спальни в гостиную, где незамедлительно налил полный стакан горячительного. Выпил залпом. За сим последовали вторая и третья порции. Налив же четвёртый стакан, он лишь немного отпил. Сел в излюбленное кресло перед камином, предварительно укутавшись в тёплый халат.

Страх. Нет. Ужас, тенью окутавший всё его существо, смешанный с ядовитой жутью, пытался ввергнуть сознание Тагеса в безумие, в истерику, но безуспешно. Айнес довольно быстро совладал с фобией, лишь жуть непонятного предчувствия не возжелала отступить.

Секунда. И теперь он понимал, что некогда сидящий в его груди холодок космическим холодом вырвался наружу, проморозив насквозь всю спальню. И вырвался он столь же внезапно, как и появился, образовав лишь лёгкую смутную тревогу в его Сутратман¹, нити духа. А появился этот холодок… В его непосредственном понимании лишь несколько секунд или миг назад, когда пробудился в первый раз с тревогой. Но тогда он не нашёл тревожного источника. Для прочего же люда, по их восприятию и времяисчислению, это произошло с тысяча двести сорок пять лет назад, то есть в тысяча шестьсот четвёртом году, ибо для него как таковое время отсутствовало, кроме, разве что, некоего постоянно переживаемого одного мига теперь-сейчас, которое не то двух-трёх секундное настоящее для обычного человека, не то весь миг его ста пятидесяти семилетней жизни, протяжённостью в сотни тысячелетий.

Этот миг не просто одно какое-либо переживаемое событие, наблюдаемое на текущий момент времени сейчас, но биллионы этих событий, переживаемых и наблюдаемых с тоскливым постоянством не за две-три секунды, но за многие тысячелетия, как только теперь-сейчас. И все эти тысячелетия, переживаемые как один гигантский миг, стояли перед его духом, находились в его существе, во внутреннем взоре, подобно мириадам мониторов, показывающих то, что называют историей и будущем, а для него только настоящее, но не застывшее, а изменчивое и текучее — живое. И в этих многообразных образах каждый человеческий акт повторяется бесконечно снова и снова. И этот каждый акт Тагес мог изменять бесчисленное множество раз так, например, чтобы человек на то или иное наступил с теми или иными последствиями. Казалось (а может, нет?), он мог тысячелетиями думать о том, какую именно совершить подлую оказию на один и тот же человеческий акт, исходя из прошлых или будущих прегрешений"несчастной жертвы", или же просто подбросить что-либо под какую-либо ногу, чтобы чаянно-неча́янная"жертва"запнулась или поскользнулась по прихоти и забавы ради бога Автоматона².

Айнес Тагес родился в две тысячи семьсот шестьдесят четвёртом году и умер в две тысячи девятьсот двадцать первом. Однако его жизнь лишь биологически равнялась ста пятидесяти семи годам, тогда как, в сущности, она охватывала шестьсот тысяч лет до его рождения и столько же после его смерти. И всё же это был всего лишь один миг, мгновение, насыщенное неисчерпаемым событийным источником. Тагес был человеком, и ничто ему небыло чуждо человеческое. Он был, как и всякий, подвержен всем человеческим фактором, разве что в минимале, как для не совсем обычного человека. Впрочем, ему совершенно не грозили физические недомогания. Так что со здоровьем тела было всё отлично. Оно обладало и силой, и здоровьем, и молодостью, что не скажешь ныне о его духе, так как его Сутратман был очень много сильно поколеблен и взволнован. И если некогда миг его бытия был сухой констанцией факта в Истории Вселенной, то теперь об этом оставалось лишь вспоминать, впадая под креплёным вином в меланхолическую ностальгию.

Но вспоминать Тагес не привык, да и не умел, поскольку всегда знал всё необходимое для своего существования, для собственной жизни и бытия, как Хранителя и Стража Истории, её наиважнейших узлов-локусов. Он должен был хранить порядок линейного времени от, так сказать, специфических зигзагов, спиральностей, преломлений и пересечений, методом сохранения нужных исторических или настоящих событий, человеческих действий, направлением этих действий, устраняя случайные и неслучайные аномалии, отклонения или иные противодействия, несогласующихся с должной Историей во времени. И вся эта должно-необходимая История Вселенной была перед ним, в нём. Собственно, он сам был этой Историей, сам был её физическим воплощением, ибо каждый миг и каждое мгновение этого мига он воплощал её, созидал её и её причины, и следствия. Переживал её, как себя, и за неё, как за себя. Знал её и испытывал её снова и снова. Каждое её действие, представленное собой или чьим-либо другим обличьем. Он словно купался и омывался в этих бесконечных тысячелетиях, в их бытийностях. Спал с ней, в ней, в себе. Ибо вот ОНА — здесь, сейчас, теперь!

Он был связан с Историей настолько, насколько тело связано с конечностями, насколько тело нуждается в воздухе. Обычный человек, в общем, никогда не знает где, что и когда произойдёт. Как правило, он не может предвидеть каузальность³ своих даже элементарных действий. Собственно, он никогда не задумывается о следствиях своих действий и уж тем более не сможет предугадать следствия своих простейших актов. Но, в наибольшей степени, люди сами творят свою и отчасти чужую судьбу-историю, и Историю Вселенной. И капля за каплей человеческих слов, действий и актов нередко порождают колоссальные события локального или глобального характеров. Но в этом отношении их будуще-историческое время выступает как плацдарм вероятностных событий будуще-настоящего и в своей подлинной сущности оно бессодержательно, чисто и, так или иначе, податливо, если не считать, но даже и с учётом, общемировой тенденцией будущего. Будуще-историческое время податливо от того момента, которое полагается, как настоящее, которое в узком (локальном) смысле есть — здесь, а в широком (глобальном) смысле это — сейчас, относительно данного субъекта. Это будуще-настоящее время содержит лишь неопределённую сумму потенциальных событий в форме самого человека, который тем или иным своим поступком опредмечивает будуще-историческое время. И как бы субъект небыл ограничен в своих личных представлениях, в возможностях к действиям, в уме и рассудке, но то его время настоящего, а будуще-настоящее определяется его выбором во времени здесь-и-сейчас. И во всех этих свершениях, действиях не суть важны причины, обуславливающие события, поскольку сам факт в самом выборе. А будет ли от этого выбора следствие или же оно уйдёт всуе — неважно. Важно то, что этим поступком-выбором историческое время, то есть будуще-историческое время, получает содержание.

Сам же Тагес, в отличие от прочих, уже с самого начала своего бытия был связан с содержательным историческим временем, изначально существуя в прошлом до своего рождения и в будущем после своей смерти, как в единственный миг здесь-сейчас, иначе — теперь. И если простой смертный мог что-то сделать, а что-то не сделать по своему выбору, то Тагес не мог выбирать и просто был обязан это что-то сделать, ибо уже сделал, и должен был это делать до тошноты и безумия постоянно. В противном случае сердце Истории остановится, и пульс Времени для него иссякнет с заведомо нехорошими последствиями.

Всё ж таки Айнес небыл абсолютно лишён выбора. Хотя он и воплощал собой Вселенскую Историю, но привязан был лишь только к определённым событиям, к локусам этой Истории. Между же этими локусами был волен поступать сообразно своей натуре, хотя и не всегда без вреда историческим звеньям-локусам, в чём и где, естественно, был предельно осторожен. Но бывал он там, как правило, для отдыха от вечно постоянной монотонности своего бытия, чтобы, если уж на то пошло, буквально побеситься, словно ребёнок. Или же поразвлечься над полуневинными жертвами, воплощая собой Закон Подлости. Впрочем, его способность перемещаться во времени по сюжетам истории иногда омрачала"каникулы". Но в этом он"обременял"себя избранием каких-либо общественных явлений, помогая или же мешая каким-либо простым и не совсем людям, возрождая какие бы там ни было социальные движения, или же стремясь их остановить, и так далее, тому подобное. Главное, чтобы эти действия в суммарном числе не влияли на Историю и не выходили за его моральные рамки и принципы.

Но всё изменилось. Словно поставили"заглушку"его сознанию образовав тем самым глухое эхо о минувшем бытие и слабый отклик об отрадном счастье. Был неопровержимо известный миг жизни, всё в ней было определено. Но ныне его расколол миг леденящей тревоги. И жуть, облачённая теневой плотью, стояла перед его мысленным взором в туманной дымке, источая из себя хладно-мстительную ненависть. Никогда по-настоящему Тагес не знал о том, что значит иметь бессодержательное будущее, ибо оно всегда было живым мигом с его бытием теперь-здесь, вечным настоящим. И в этом многотысячном, но бесконечном миге Вселенской Истории был как рыба в океане. Всё было относительно легко, никаких проблем великих. Но вот, жизнь расколота, подобно промёрзшему пледу, на биллионы частей. Лишь одна часть была целой, говорившей и напоминавшей о былом более, нежели о прошлом. Мириады же других бытийных осколков смешались, перемешались с атмосферно-пространственным инеем иных бытийных структур, зловеще утверждая прошлое и шепча о неопределённом будущем — былом. И Тагес был вынужден познать страх и ужас, который лишь смертные могут испытывать перед лицом чего-то неизвестного, но всё же заведомо опасного: «О Тиха⁴!? А ведь как всё было ясно и просто! — кто, где, когда и что делает, сделает и сделал. Ныне же ничего не ясно и непонятно, кроме былого. Всё перемешалось с чужеродным, излишне лишним… и теперь надо всё это как-то разобрать, отсеять, просеять завал Истории, Будущего и склеить разрозненное должное…».

Айнес Тагес поднялся с кресла с первым лучом солнца. Он давно согрелся, фобию глубоко упаковал в рациональных недрах своей сущности, но жуть, эта ядовитая тревога неясности, оказалась сильнее. Посмотрев на часы, Хранитель посетовал на себя за действительно потерянное время, о чём тут же забыл. Пересекая гостиную, тёплый халат сменился на спортивный костюм, а опусташённый стакан вновь оказался полным. Отпив немного содержимого, сделал мысленную отметку, что этим утром пробежки не будет и даже прогулки. Облокотился на парапет.

Да, он Страж и Хранитель Вселенской Истории, пусть и тысячной части от её абсолюта. Он следит за локусами, за тем, что должно произойти, что уже произошло и как именно оно происходит в человеческом бытии. И это для того, чтобы события-локусы происходили в нужное время и правильно. И если для чего-либо необходима опечатка на информационном носителе, то должен об этом позаботиться и тщательно весь процесс проконтролировать, ибо он Хранитель и Направляющий. Он властитель над Историей и Судьбами народов, хотя и не без ограничений. Он рассеян в нескольких сотнях тысяч планет, включая многочисленные их спутники и искусственного происхождения в частности, в каждый момент времени равного пятидесяти годам на протяжении в полторы тысячи стандартных лет. И то это лишь в сжатом, так сказать, узком его состоянии. Иначе говоря, в состоянии покоя, в периоды относительной расслабленности и отдохновения. Но как бы он не был рассеян во времени и пространстве, сколько бы не было его дублей-эйдолонов⁵, всё ж таки не на каждой планете, не в каждой Солнечной Системе он мог перемещаться по истории, всецело или не совсем её контролировать, прослеживая каждую или не каждую причинно-следственную связь. Впрочем, вполне мог косвенно или касательным образом влиять на такие миры, их события, но лишь в сфере своей функции относительно локусов Истории.

В таких ограниченных мирах Тагес или его эйдолон существовали самым обычным образом, как всякий обычный смертный. В самой Солнечной Системе, на её планетах, спутниках или станциях ни эйдолон, ни его Архей⁶, то есть Хранитель Истории, не могли перемещаться во времени, по историческому времени. Для этого необходимо было уйти в межзвёздное пространство, после чего, переместившись вперёд или назад, вернуться. Вместе с тем, если на прочих мирах среднего размера он, Тагес-Архей, мог поместить до пяти миллионов своих эйдолонов, то в ограниченных мирах их количество не превышало и тысячи. При этом сам эйдолон не мог эманировать из себя ни одного собрата-дубля, а Архей мог воплотить всего пятьсот. Остальным приходилось добираться самостоятельно. Что касается информационной стороны, то пребывание в ограниченном мире Архея и эйдолонов лишает всякой связи с остальными единицами. Для восстановления и передачи информации необходимо было покинуть Систему или же иметь в межзвёздном пространстве агента, который и будет осуществлять связь между всеми элементами. В самом же таком ограниченном мире связь между пребывающими в нём эйдолонами осуществляется напрямую, хотя и несколько"приглушённо", то есть телепатически и эмпатически.

Собственно, Айнес Тагес хранил или охранял Вселенскую Историю от вышеозначенных миров. Прочие же миры небыли по-настоящему опасны для локусов, хотя бы только потому, что, зародись что-то подобное, то оно сразу же обнаруживалось и незамедлительно устранялось. Основная трудность заключалась в межлокусных промежутках, в которых зарождались субъективные причины к многообразнейшим действиям. И хотя мало было действий, ведущих к нарушению звеньев Истории, но достаточно таких актов, какие влекут за собой глобальные последствия для отдельных исторических событий в форме, что чаще всего, бессмысленных жестоких войн, политических заговоров и многих не менее бессмысленных актов, ситуаций.

В следующий миг в недрах Тагеса защемило. Затем боль пронзила его, и он крепче вцепился в парапет. Из полуопустошённого стакана выплеснулся целый глоток жидкости. Теперь ему стало ясно — это боль воспоминаний, а не очевидных фактов в несколько тысячелетий. Эта боль тех его эйдолонов, которых он отпустил или бросил на, собственно, бесполезную жертву. Эта боль есть эхо прошедшего будущего, которое изменялось ежесекундно. Расколотое будущее показывало мириады альтернатив, эхом отзываясь в его существе, в изначальной природе. И это воспоминание будущего причиняло страдание; воспоминание того будущего, которого никогда небыло, но было; которое уже давно прошло, но которому ещё предстояло произойти, которому, однако, не суждено было произойти вообще… Он, Айнес, словно когда-то давно, миг назад, грезил всю свою жизнь, все свои тысячелетия, но вот очнулся и узрел истинную реальность… Кто-то сорвал с него"розовые очки"…

Нет, не так! Кто-то из Сильнейших прорезал ткань пространства во времени, а само время этот Сильнейший смешал, потом перемешал. Тот самый Некто, кто непроизвольно исполнил его, Тагеса Хранителя, молчаливо потаенное желание, в котором желалось избавиться от собственной вечности единого мига, извечно постоянных действий и поступков, от обязанностей, которых никакое межлокусное время или ограниченные миры не могли по-настоящему отвлечь. Невозможно было уйти или убежать от осточертевшей монотонности своего рока, своей природы: «О Мойры⁷! — возникло в скорбном сердце Айнеса. — Как же вы оказались коварны с ушедшим на покой Хроносом⁸! И ты, Лахесис⁹, превзошла коварством всех двуликих, позволив судьбам расщепиться! А ты, Атропос¹⁰, — неужели подавлена сомнениями, когда обрезать чью-то нить!?…».

Бесконечная мириада образов изменчивого будущего затмевала разум Тагеса, ослепляя суть его бытия и туманя рассудок. Он не мог мыслить, чтобы очередная волна бесчисленных следствий не возникали перед его духом, чтобы не колебался его Сутратман, натягивая струны расколотой в миг жизни. Если бы только он знал, что за собой повлечёт тайное юношеское желание пожить обычной, ничем не примечательной жизнью, побыть обыденным обывателем, пусть и филистером¹¹. Но поздно, ибо, как он порой"играл"в двуликого Януса¹², так ныне кто-то сыграл с ним. Вот только это уже не игра и не игра богов, дэймонов¹³. Это не прихоть мелких питри¹⁴ или каких иных чертей. Нет, это не что иное, как битва или сражение богоподобных людей. Потому что духи не идут коварством на спины истинных наследных адептов, но только змиями вперёд и в лоб, где и в чём теурга¹⁵ спасает только мудрость.

Тагес встряхнулся, откидывая мрачные мысли, зная, что такое невозможно. Его сути предстало слегка оформившееся будущее или, быть может, уже прошлое?… Так или иначе, но вся Вселенная, весь человеческий род хором заголосили о внезапном появлении целой Солнечной Системы. Её там никогда небыло на протяжении многих сотен тысячелетий, но вот она, словно в веках всё человечество слепо. Теперь же в этой космической пустоте все свободно видели то, чего ну никак не должно было быть, что никак не могло быть. И хаос будущих следствий вновь заставил Айнеса покачнуться и крепче вцепиться в парапет, уронив недопитый стакан, разбившегося вдребезги.

Теперь Айнес ничуть не сомневался. Эта новоявленная Солнечная Система имела самое прямое отношение к возникшему хаосу Истории. Лишь одно её чудесное появление в известных пограничных координатах порождало целую адскую бурю в астральном эфире. И эта буря разрушала весь ментальный настрой человечества к охраняемой им Истории, смешивая и радикально изменяя человеческое мышление. И все Государственные Формации были готовы атаковать друг друга, а уж потом взаимно обвинять друг друга в чём бы то ни было, оправдывая тем самым себя.

Солнечная Система появилась, как ни странно, в тот самый момент, когда Тагес проснулся в промёрзшей комнате. И, как назло, в той точке пространства, в которой сходились, в общем, границы всех Государств. Ничейный Куб или Общепреступный Квадрат, как называлась эта пограничная область космического пространства, а также и Нуль Граница среди военных, не содержащая на многие сотни парсеков даже маленького астероида, но имеющая многочисленные холодные газовые скопления. Всевозможные Государства на протяжении нескольких тысячелетий пытались построить в Ничейном Кубе различные станции, чаще всего стратегического назначения, а уж потом научно-исследовательского, но никто так и не смог достичь такой цели по разным причинам, одна из которых вылилась в другое названия этого участка пространства, а именно — Общепреступный Квадрат. Третье название дал пограничный флот, который, как только не пытался обнаружить хотя бы маленький кораблик с пиратами, а может большой, но так и до сих пор никого и ничего не обнаружил. Таким образом, Нуль Граница оставалась прибежищем всевозможно допустимых уголовников, бандитов и наёмников, головорезов и придурков всякого профиля, которые даже с удовольствием найдут тебя, но ты никогда никого не найдёшь и случайно не обнаружишь. Это великая тайна преступного мира, не поддающаяся разгадке очень-очень давно.

Именно последнее не позволило всевозможным Государствам в открытую или официально претендовать на новую Систему, обосновывая это тем, что новая Система принадлежит своеобразному"обществу", которое политически нейтрально ко всем Государствам. Но научный интерес невозможно было остановить. Науке социально было необходимо узнать: как столь немаленький предмет, как Солнечная Система, может быть спрятан столь долгие века? осуществлялось ли сокрытие этого мира с помощью технологий наиболее совершенных образцов или же это сокрытие имеет чисто космический феномен? И так далее. И раскрыть технические детали для учёного мира стало единственной целью и, соответственно, для каждого Государства отдельно и отдельно для каждой политической фракции. Вот и началось. Государства охладели друг к другу. И без того шаткое доверие рухнуло окончательно, а более устойчивое недоверие многократно возросло. Несчастных агентов озадачили по полной программе, но груз для них и даже самых из самых профессиональных спец разведчиков оказался весьма тяжёлым. Вот и война. Только пока ещё в форме несчастных случаев, пропавших безвести, заказных убийств и мелких локальных не то бандитских, не то мафиозных кровопролитных разборках. Тем же временем снаряжались военно-научно-разведывательские экспедиционные отряды в чудесную и загадочно-таинственную"Уголовную Систему". Вот так выглядело общее будущее, не имеющее ничего конкретного и, конечно же, окончания. Общая исторически-будущая мировая тенденция оставляла за собой право великих случайностей, где и в чём одно и то же лицо умирало или погибало с разницей в пятьдесят-сто лет при самых что ни на есть разнообразных обстоятельствах. У Тагеса от всего этого голова пошла, нет, — полетела кругом!

Впрочем, Хранитель Айнес незамедлительно решил оставить эту хаотическую неопределённость на лучшее прошедшее, так как прекрасно понимал, что, как бы он удачно не разрешил мелкие и крупные проблемы, в которых то гибнут как-либо и когда-либо, то не гибнут центральные и не очень локусные фигуры, сам факт необычайности Солнечной Системы упразднит все или почти все его потуги, поскольку не в его силах заставить человечество отрицать самое чудно-очевидное. Особенно это касается волонтёров научного и полунаучного склада ума, не говоря уж о военных диктаторах, жаждущих заполучить Систему в качестве стратегического объекта, ну и, разумеется, заполучить технологию по сокрытию крупных объектов.

Но Стража они, собственно, ничуть не заботили, потому что его беспокоил тот факт, что столь неожиданное да негаданное явление говорило о могуществе как минимум двух магов, причём космических и весьма немалого уровня, которые явно не питают друг к другу симпатии. Один из которых, если не оба, начал активное противоборство, чему свидетельствует явление Солнечной Системы. Это противоборство, начавшееся невесть какие тысячелетия назад, Тагесом небыло зафиксировано ни в каком моменте его бытия, ни на одной из планет, разве что на какой-нибудь не подвластной ему исторически планете. Однако, имея косвенное к ним отношение для сохранения Вселенской Истории, Айнес и при всём своём желании не мог видеть или припомнить что бы там ни было похожее, если не считать бесчисленных локальных и не совсем магических групп, адептов разнообразнейших оккультно-мистических направлений. Но эти бесчисленные группы, коих, разве что не больше количества всего человечества, по наибольшему счёту сплошные шарлатаны да психи, улавливающих в свои сети настоящих идиотов и тугодумов.

«Космические маги, — прошептал Тагес в тот момент, когда в правой руке из"неоткуда"появился новый стакан с янтарной жидкостью, несколько капель которой выплеснулось за парапет и чётко приземлились на макушку садовника, — адепты первых Архимагов… Сколько же времени они не проявляли себя, пребывая в относительном покое и затишье, измышляя оборону и атаку? В чём же их спор, вражда или дилемма? Когда это началось у них в действительности и где?…». Ответов небыло, но были, разумеется, вне феноменальной Солнечной Системы, ибо она оказалась теперь лишь полигоном их вражды. И пока их спор не вышел за её пределы, ни человечеству, ни самому мироустройству ничего не угрожало, кроме охраняемой им, Тагесом, Вселенской Истории. Ибо глупое любопытство будет гнать не менее глупых людей во враждебный огонь и их ничто не остановит. Пока же ещё Государства подозревают друг друга в чём бы там ни было относительно новой Системы, готовя свои армии и флот. Но волонтёры, разные наёмники, учёные и прочие агенты в скором времени докажут о ничейности и специфической уникальности этой Системы. Вопрос в том, как скоро придёт это время? Увы, будущее расплывчато, туманно, изменчиво и постоянно неопределённо. Оно подобно кошмарному сну, от которого невозможно проснуться по причине его притягательности. Казалось, это будущее стало существовать каждую микродолю секунды само по себе, став живым существом, самопроизвольно изменяясь, ничего не утверждая, как исторический факт свершившегося, и ничего не опровергая, как потенциальный факт свершившегося… Кошмар!…

Итак, чтобы вернуть былую Историю, мало просто оказаться в новой Системе, которую назвали Магос с единственной населённой планетой Магнус. Названия возникли неожиданно, словно по наитию, но в действительности же оно пришло из будущего, подобно эху, поскольку Тагес в любом случае отправится на неё. В порыве своей вражды ни тот, ни другой маг не обратят на Хранителя ни малейшего внимания, а то и вообще не заметят на фоне разношёрстных и таких же пёстрых инопланетников. Да и как они узнают его или он их? Ни они, ни какой иной маг, истинный неофит своего тайного направления не будет афишировать себя и свои силы, тем более полные силы, как то делают всякие примитивные медиумы, экстрасенсы и спиритисты. И если кто из истинных магов проявляет в обществе свои способности, то это только тогда, когда идёт сражение, которое по тем или иным причинам невозможно сохранить в тайне, или же такие маги уподобляются тем же спиритистам, медиумам да экстрасенсам. Но какие бы обстоятельства не складывались для враждующих магов, они в обязательном порядке постараются не афишироваться перед прочими смертными и не вмешивать кого бы там ни было. Однако, мощь и могущество космических магов, как и всяких прочих, слишком велика, чтобы суметь скрыть поединок, поскольку они, когда обуяны жаждой мести, крови, ненависти, тогда для мага имеет значение одно: убить, уничтожить, расщепить, развоплотить, испепелить, истребить и так далее, тому подобное. Главное: причинить сильный урон или вред самой сущности своего врага, вплоть до абсолютного закрытия бытийных структур этой Вселенной, что подразумевает нечто вроде свержения в Тартар, в Бездну Первичного Хаоса в его вторичности, отражённой в невинной крови Тиамат или Эвеля Покорного. Это месть. Типичная, банальная месть, присущая эгоистичным человеческим натурам, получивших или заполучивших слишком большие силы, от проявления которых, как и от всякой другой вражды и войны, страдают ни в чём неповинные и непричастные простые смертные.

Далее. Возникала существенная проблема в том, что за последние очень многие сотни тысячелетий во всей скорбной Вселенной не было или не встречались космические маги. Сами такие маги, точнее Архимаги, давно оставили бренную Вселенную, уйдя в иную бытийную ступень. Их могущество стало слишком велико для всей Вселенной, а смертные стали воздвигать им алтари и поклоняться как богам и им сопутствующим. Они пытались быть честными, но люди оказались очень глупыми, кроме редких единиц. И они ушли, устав быть богами, устав вразумлять глупых смертных. Очень устали ссориться и враждовать меж собой из-за этих приматов. Происходило это на заре человечества… или же на его закате!? — неважно. Для одних это было восхождение, а для других — нисхождение. Но Архимаги ушли, оставив своё наследие в тайных Мистериях, в адептах и неофитах, в людях, в Природе, в Естестве человеческой породы, как Великого Зверя. И именно такого рода, не иначе. Это тоже месть.

Но Архимаги были столь давно, что о них уже стёрлись миллионные легендарно-мифические наросты. Только истинным факирам-адептам о них может быть известно что-то подлинное, ибо они, проявившиеся двое, являются космическими магами и также очень старыми, то есть древними, а потому вполне заслуживают называться архимагами, но с малой буквы. И если по отношении одного ещё что-то ясно, то второй совершенно окутан тайной.

Первый, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к системе Магос, бывшая сокрытой от всех посторонних взоров этим же магом и явно для собственного спокойствия и относительной тишины от посюстороннего мира, став тем самым полноправным Богом и Владыкой собственного мира Магнуса. Этот факт однозначно указывает на того, кто в узких кругах известен как Люген Скизз, называемого также Аморфий Фетиш. Это человек, бывший в незапамятные времена магистром Фетишизма¹⁶, создатель и родитель троллей¹⁷, зомби¹⁸, големов¹⁹ и им подобных тварей. Это легенда десятков тысяч миров. Теург и некромант на заре своей юности. Хотя последнее может оказаться лишь очередной абстрактной легендой или гипотезой его последователей. Но почти ни у кого не вызывает сомнений в том, что Люген Скизз был способен овладеть практически любой душой, которая, разумеется, должна была быть физически воплощена. Он вполне заслуживал называться архимагом или, как в отдельных Мистериях, — Мейстером²⁰, имевшего многочисленные культы во множестве мирах, где его почитают как ангела, архангела, бога, всевышнего и прочими-прочими подобностями, что зависело от его непосредственных действий в том или ином мире. Короче, весьма очень почётный муж, властолюбец, который посредством системы Магос удалился на покой от мира сего, более не сгущая краски человеческих жизней, наподобие сверхдревних Архимагов, многие культы которых он свергнул как устой.

Но вот кто второй, который смог сбросить занавес с мира Люгена Скизза? Допустимо ли помышлять о его роде? В каком из множества десятков тысяч планет следует искать источник или источники вражды? А ведь если учесть то, что этот маг в одно мгновение пробил брешь в пространстве, разрушив тем самым не только охраняемую им, Айнесом Тагесом, Вселенскую Историю, породив ментальный хаос,"смешав будущее с прошлым", искривив время — это вторично, — но разрушил покров Магоса, очень сильных и мощных чар Люгена, да так, что последний при всём своём могуществе не в силах их восстановить, не в силах уйти также на другой план бытия. Это указывает на наибольшее могущество сатанаила²¹ Аморфия. Таким образом, противник Фетиша очень силён настолько, что может оказаться возвратившемся Архимагом, а не каким-то оскорблённым чародеем-жрецом, лишившимся своей паствы и власти. Если это так, то такой Архимаг должен был вернуться"обнавлённым", а потому значит, при всём своём сверхжелании и всём могуществе не в состоянии вспомнить о своём прошлом: ни о том, откуда пришёл, ни о том, что было в былых архаичных временах его человеческой жизни. Но здесь теория мести отпадает, хотя и вероятно, что Архимаг настроил себя для мести. Однако, явиться со злобой в своей сущности, значит только одно — Рагнарёк или Апокалипсис, в худшем смысле, или, в наилучшем — совершенное и полное Миропереустройство. Но ни то, ни другое к благу не приведёт.

А что если это сделал не Архимаг и не другой архимаг, но целый сонм магов? Что тогда можно ожидать, если не Хаос, в сравнении с которым любой Апокалипсис покажется райскими кущами? Нет! Уж лучше один космический маг, а дальше…

Айнес Тагес, всё ещё держа наполовину опусташённый стакан, держась левой рукой за парапет, вдруг осознал, что никаких дальше он не может видеть. Ни одного, ни многих этих дальше просто нет и ещё раз НЕТ! Будущее абсолютно неопределённо. Даже выявленная тенденция развития событий ничего не определяла, но напротив — снедало само себя. И ужас с новой силой нахлынул на него. Тёмные волосы поседели, а тридцатилетний возраст сменился на шестидесятилетний.

__________________

¹СУТРАТМАН — бессмертное Эго, Индивидуальность, которая воплощается в людях жизнь за жизнью, помнящая все свои рождения и смерти, то есть всю реинкарнацию.

²АВТОМАТОН — бог или божество случая, случайности, совпадения.

³КАУЗАЛЬНЫЙ — причинно-следственный.

⁴ТИХА — божество случая (случайности); символизирует изменчивость (непостоянность) мира, его неустойчивость и случайность любого факта личной и общественной жизни. Богиня противопоставляется детерминированности судьбе, року (или/и мойрам).

⁵ДУБЛЬ-ЭЙДОЛОН или ЭЙДОЛОН — здесь: единичный элемент Сутратман или Архея в физическом воплощении; его, Архея, психический единичный дубликат (дубль) в фиксированном моменте времени Вселенской Истории.

⁶АРХЕЙ-1 — здесь: собственно Айнес Тагес."Ядро"и физическое воплощение Сутратман, рассеянного по времени и пространству у некоторых магов (индивидуальностях), достигших особых сил, могущества и власти. Индивидуальность, Личность.

⁷МОЙРЫ — три богини-сестры, богини судьбы, судеб.

⁸ХРОНОС — бог или божество времени.

⁹ЛАХЕСИС — мойра и богиня, распорядительница судьбы, судеб.

¹⁰АТРОПОС — мойра и богиня, в назначенный час обрезает жизненную нить (не Сутратман), прекращая судьбу и/или жизнь.

¹¹ФИЛИСТЕР — человек с узким обывательским кругозором и ханжеским поведением.

¹²ЯНУС — здесь:"двуликий Янус" — лицемерный, коварный, лукавый и очень хитрый человек. Ранее: божество дверей, входа и выхода, затем — всякого начала (изображался с двумя лицами: одно обращено в прошлое, другое — в будущее).

¹³ДЭЙМОНЫ — младшие планетарные духи-боги, личные ангелы-покровители людей или человеческого рода.

¹⁴ПИТРИ — мелкие планетарные духи, называемые также чертями, иногда элементалами или отождествляются с последними.

¹⁵ТЕУРГ — богопоклонник и адепт того или иного Бога, верный Ему почитатель и последователь тайной Божественной Мистерии; мистик.

¹⁶ФЕТИШИЗМ — направление и дисциплина в магическом искусстве, ориентированное на неодушевлённые предметы, выявляющая их сакральные экзистенции, энергии, нумены или агенты и тому подобное в таких разделах как — литология, некромантия, теопея, теургия, ликантропия и другие дисциплины.

¹⁷ТРОЛЛИ — полуорганические, полунеорганические фетишизматические существа, способные возрождаться самостоятельно от эгрегориальных (во втором значении) эманаций в сочетании с другими псиволнами умерших. Их также могут создавать некроманты для охраны кладбищ, склепов и других территорий. Различаются меж собой ареалом обитания; отсюда разница в субстанциональной консистенции.

¹⁸ЗОМБИ — восставшее физическое тело человека из могилы, процесс разложения которого или весьма очень замедлен, или тело под влиянием естественных либо мистических или некромантских чар мумифицировалось.

¹⁹ГОЛЕМЫ — тип или род неодушевлённых созданий, состоящих из дерева, магмы, льда, камня и других твёрдых веществ, наделённых способностью движения и речью, выполняющих охранные или какие грубые рабочии функции.

²⁰МЕЙСТЕР — чин и звание магистров, выражающее их мастерство в магической специализации (сфере).

²¹САТАНАИЛ — враг, противник, спорщик, оппонент.

__________________

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГОСТЬ

«Волшебники, маги, волхвы, чародеи, экстрасенсы, ворожеи… Тьфу ты! Чёрт бы их всех побрал! вместе с их способностями да возможностями! — ругался, моя голову, Корт, тем самым собираясь по своим делам. — Но эти могущие выскочки, особенно мелкие, как клевреты¹ и креатуры², подобны рабам. Рабы своего мнимого могущества, но не силы, а идефикса³, не способные побороть своё такое маниакальное эго. Их наличие известно всем, но мало кто о них говорит. Да и зачем? Какой смысл? Есть они или нет, какая разница? Даже Коммунистические и Социалистические Миры о них достаточно знают, хотя и пытаются отрицать существование подлинной магии своей демагогией да идеологией, сводя её сугубо, грубо говоря, к механике, физике и химии. Но эти Ворожеи да Спиритисты были, есть и будут. Они были и будут рабами своей жалкой силы, потому что иные. Высшие государственные власти не позволят им быть свободными, не позволят пользоваться ихними возможностями, то есть способностями по собственному усмотрению, поскольку грязная политика требует своих грязных интриг. Да! Они, властолюбивые вербалы⁴, держат власть, но во всём остальном ничтожны, то бишь те, которые суть власть имущие политики, контролирующие эту власть своей вербальностью⁵. А эти креатуры и подобные им эпигоны вынуждены от своего ничтожного эго, стоящего ниже создания по имени Амёба, подчиняться их власти. И отсюда не мудрено, что действительно достойные люди сидят пожизненно в тюрьмах, если до этого их не убили как-либо. А иные, как ни странно, ждут и жаждут анархии.

Для всех них, и вербальных политиков, и остальных магов, всё человечество лишь некоторое средство власти и силы. Человечество для них не больше, чем пешки в шахматной игре, а то и в шашках, в которой одна лишь временно выше других — дамка, но которой уготовано жертвенное место. И люди идут на овцезаклание, не имея об этом ни малейшего представления, и нужно быть"оленем", чтобы для таковых стать"бараном": не бросайте бисер свиньям! — вот вековая мудрость!

Этих мелких магикообразных выскочек ничто не волнует, кроме собственного эго. И мало кто из таковых постарается для кого бы то ни было, разве что в собственных интересах. И даже если человечество идёт путём самоуничтожения, то и это широко используют сугубо в своих тщеславно-коварных целях. Они очень эгоцентричны. Молчаливы, скрытны, безразличны ко всем, хладнокровны, можно сказать, бесчувственны и апатичны. Любят они, когда перед ними пресмыкаются, тем или иным образом поклоняются, но всё же не любят находиться в центре внимания, ибо не любят они человеческого общества, презирают его. И будут они во все века терзать и мучить исподтишка человеческий род, чтобы никто не узнал. Никто и никогда не сможет предугадать шаг мага, его мысли или помыслы, поскольку их разум не тот, что у простого смертного человека.

Эти маги именно те чёртовы создания, которые включают в себе полноту логики противоречий, доходящей до совершенной банальности и абсурдности. Они не те создания что созерцают природу вещей и бытие метафизически философски; они не те, что созерцают природу вещей и бытие диалектически умозрительно; но те создания, что практически осуществляют вселенскую логику противоречий, проявляя себя то так, то эдак. Будто потерянные, рассеянные, словно нерешительные, неуверенные и слабые. Но на деле оказывается, они прекрасно сознают, где и в чём находятся, где их место по собственному или же не по собственному, но роковому или фатальному желанию. И вдруг они становятся решительными и уверенными, и сильными. Они все, от жалких клевретов с креатурами до истинных адептов, дивергентны⁶ в самих себе, в жизни и по жизни, потому что, кроме самых низших магов, находятся, так сказать, между жизнью и смертью, и стезя их коварна. Много более коварна, нежели они сами. Всякого из них гложет зависть перед простыми смертными, перед их простой и скромной жизнью, хотя они никогда не признаются в этом, вопреки своим великим и сокровенным знаниям, от которых они несчастны и одиноки. Очень одиноки. И очень, как это ни парадоксально, бояться, а подчас и в ужасе перед простыми смертными. Да, они могущественны, но не совершенны; их способности велики, но ничтожны и жалки в проявлении.

О маги! До чего же вы сильны и жалки! Вы заслуживаете жалости больше, нежели презрения, страха, ненависти, почитания и поклонения. Впрочем, вы также заслуживаете и уважения за то, что обладаете какой-то силой, способностью, превосходящей, можно подумать, саму природу. Но природа слишком велика и глубока, она слишком обширна и слишком многообразна даже для Великих Магистров, чтобы смочь её всю постичь, не говоря уж о том, чтобы её превзойти. Для того и другого она сверх сложна. И очень ошибаются те, кто думает иначе. Думают, что её возможно и можно превзойти, что можно и возможно её покорить. Нет и тысячу раз нет! Подобным образом мыслить, значит заведомо не получить от бытия никаких магических сил, а для какого-нибудь прозелита это значит достичь ничтожных сил в начале пути и абсолютную потерю всего в конце пути, если ещё не раньше. Но истинные адепты прекрасно знают, что, покоряя какой-либо элемент природы, за это приходиться платить свою цену, приносить жертву, которая есть часть себя, своей сущности или своего собственного существа. И потому они скрытны и молчаливы, обособлены и одиноки, безрассудны порой и гениально парадоксальны. И остаётся их только жалеть, чего они очень ненавидят. Маги…».

Корт встряхнул мокрой головой. Посмотрел в своё отражение и слегка ему улыбнулся: «Нда уж, а ведь скоро что-то будет! — подумал он вновь не весело. — И это что-то будет, скорее всего, печальным, но старые и не очень идеологии будут сметены, древнейшие тезисы возродятся из запылившехся инфоносителей, а Вселенная вновь изменится. И всё это, как всегда, будет сопровождаться реками, нет! — морями крови, смертью и бунтарством. Ибо появление новой Солнечной Системы в Нуль Границе взбудоражило всю Вселенную. Волнение во всех правительственных верхушках сверх очевидно. Волнуются не только власть имущие, но и все магикообразные, мистикообразные сообщества, многообразные"измы"и прочий разношёрстный люд. Тысячи волонтёров, тысячи различных независимых и зависимых агентур и корпораций, тысячи прочих любителей острых ощущений ринулись в чудо-Систему. Все Мировые Державы⁷, за исключением одной, окружили своими пограничными войсками таинственно возникшую Систему, дабы не пускать в её пределы вышеозначенных лиц, но и сами по непостижимым причинам не торопятся заслать туда своих представителей, предпочитая визуально-аналитическое наблюдение с границ Системы. Однако, как было известно из достоверного источника, никакие исследования до сих пор не смогли толком проникнуть в тайну бытия или просто возникновения этой Системы, за исключением ничем не примечательных физических данных, а также наипестрейших гипотез о её образовании.

По наибольшему счёту каждое Государство, имевшее границу с Нуль Границей, подозревало в причастности данного феномена другие государственные структуры, не исключая, разумеется, чьё-либо стороннее вмешательство. Прежде всего, это могли быть Феодальные Миры, которые, вопреки феноменальности события, сохраняли безмятежный покой. Как и всегда — полную нейтральность. Соображения того, что им нет пользы от наличия этой таинственной Солнечной Системы в ввиду отсутствия границ с территорией Нуль Границы, а потому они вообще не нуждаются в Нуль Границе, не могло отвести от них существенных политико-военных подозрений. Потому их подозревали, хотя не гласно и в тихую, в соучастии мистического явления, шёпотом обвиняя в подлости и коварстве. Суть чего сводилась к тому, что при помощи этой Солнечной Системы хотят рассорить остальные Государственные Фракции, образовав тем самым Галактическую Войну, а после овладеть всей Галактикой. Однако, такое подозрение и тайное обвинение было направлено взаимно со всех и во все стороны. Сами же Феодальные Миры спокойно и безмятежно приступили активно вооружаться, справедливо считая, что прочие Государства с лёгкостью могут на них напасть без предупреждения по причине сбросить напряжённость.

Далее. Помимо многочисленных внутренних политико-военно-научных фракций, могущих совершить подобное деяние, были также и не человеческие расы, с которыми человечество вело торгово-экономические дела последние семь тысяч лет. Предполагалось, что иногалатники из известных или не из известных рас устроили то, что устроилось по"таинственным"причинам. В связи с чем никто ничего не мог поделать, так как все гипотетические мотивации оказывались сугубо чисто человеческими с точки зрения всех ксенологов, не имеющие ничего общего с иными разумными расами. И тогда осталось последнее: структура самой Нуль Границы, все её тайны и странности, в которых орудовали загадочные флибустьеры, не дававшие и не дающие установить ни научные базы, ни другие… фортификационные сооружения. Они, теоретически, скрываются в каких-либо туманностях, которых в Нуль Границе более чем предостаточно, но в которых ни разу небыли обнаружены при самых что ни на есть наитщательнейших поисках. Наряду с этими пиратами было также какое-то сообщество мистиков, таинственный и загадочный Орден Космоса, о котором было известно то, что он возник сразу после возникновения Нуль Границы. До этого, до такой Границы, находилось около сотни тысяч населённых Солнечных Систем, которые во Времена Мрака или Великих Войн были досконально разрушены. Война поглотила всё и вся без остатка. Полагали, что эту Великую Войну устроили Архимаги из расы древнейших людей, обладавших непостижимым могуществом; обладавших, как говорили, космическими стихиями, что, безусловно, куда выше от планетарных. Их иногда ещё называли Титанами. Впрочем, говорили также и о высочайших биотехнологических войнах.

Предполагалось, что к Ордену Космоса, как называли это мистическое сообщество, принадлежит наибольшая часть пограничного флота всех примыкающих к Нуль Границе Государств. Однако, все попытки доказать такое не увенчались успехом. И как бы пограничников не переоформляли, не меняли их штат, ничего так и не изменилось. Флибустьеры продолжали орудовать в Общепреступном Квадрате, нападая, как на мирные и не совсем крейсеры, так и на пограничные силы. Орден Космоса оставался скрытым до того, что иные думали, будто это просто легенда или же они и есть те самые пираты. Таким образом, власти вынуждены были принять смысл того, что явление Солнечной Системы было делом таинственного Ордена или корсаров, а то и вместе взятых, являя тем самым совершенно другую силу, с которой следует весомо считаться, а тем более на их территории.

И всё-таки, кто бы, как бы и в чём бы не подозревал и не обвинял кого бы, оставалось весьма странным: никакое государственное устройство не делало ни малейших попыток проникнуть на поверхность одной единственной жилой планеты чудо-Системы, ограничиваясь лишь визуальным наблюдением, даже не вторгаясь в границы загадочной Солнечной Системы. И всевозможно допустимые представители ограничиваются лишь тем, что просто крутятся вокруг да около.

То, что космические войска всех Государств, за исключением Феодальных Миров, пресекали всякую попытку проникновения в границы этой Системы, было в каком-то смысле понятно. Не менее понятно было и то, что некогда косо смотрящие друг на друга пограничники, а нередко устраивающие войнушку, причём весьма ожесточённую, ныне же действовали удивительно синхронно, останавливая всякого смельчака, независимо от национальности и гражданства. Это лишний раз доказывало, что они являются, если не все, то в своём большинстве, истинными хозяевами Нуль Границы под маской чёткого исполнения приказа своих начальств. Но это ничего не говорило и не указывало ни на какие причины того, что ни одно Государство не пытается послать в жилую планету хотя бы одного разведчика. Это было весьма очень странно. Объяснения, в которых они не засылают своего агента в Систему по причине типа Космического Ордена, коему принадлежит оное чудо, или предположения-подозрения по отношению какой-либо иной военно-политической организации, фракции либо Государства, не выдерживают никакой критики. И тогда остаётся только одна единственная причина. Она сводилась к тому, что здесь явно приложил руку Айнес Тагес, Страж и Хранитель Вселенской Истории. Вот только не ясно: что он хочет от этого получить. Впрочем, — продолжал думать капитан"Бати", — маги есть маги. И простым смертным никогда не суждено постичь их мотиваций. Они всегда были, есть и будут очень странными и опасными.

Так или иначе, но рано или поздно экспедиции будут в любом случае посланы. Однако сначала Федеральные Миры призовут для анализа ситуации своих экстрасенсов и медиумов со спиритистами. Республиканские Миры обратятся к своим неизменным джедаим. Социалистические Миры обратят вопросительный взор к своим статистам, сыщикам да специфическим Охотникам. Коммунистические Миры призовут к разъяснительным ответам терапевтов и аналитиков. А Империалистические Миры обратятся за ответами к колдунам, чародеем да магам…».

Стук в дверь оторвал Корта от глобальных мыслей. Подойдя к ней, он не спешил её открыть или узнать кто за ней, поскольку прекрасно знал, что там явно очередная проблемная неприятность, ибо таковые всегда приходят со стуком в дубовую дверь скромного жилища. Он был наёмником и по иронии судьбы все его клиенты были магами да мистиками разных категорий. Как правило, его нанимали мелкие чародеи не способные использовать чистую ману⁸, всегда смешивая свою силу с мануальностью⁹, обрядовыми ритуалами да вербальностью, не имея при этом, чаще всего, собственной волевой способности, не говоря уж о подлинных знаниях к управлению астральным эфиром Вселенной. Ох и не любил же Корт этих клевретов с креатурами и всю их братию, но ничего не мог поделать. На что-то же надо жить,"Батю"содержать вместе с экипажем. А сделки с ними хотя и чреваты для жизни, но всегда очень выгодны.

Исходя из последних событий, Корт ничуть не сомневался, что пришедший гость намерен попасть в Систему. Подобные попытки уже предприняло немало факиров. Однако оплатить последнее было почти нечем, так как оказывалось недостаточно средств, поскольку никак не могли покрыть нервные растраты на преодоление кордона, хотя и хватало на всё остальное. Но нервы не столь дороги, сколь дорого обходятся потери экипажа и ремонтные работы корабля, не говоря уж о гибели самого корабля со всем его экипажем. А ведь клиентам не объяснишь и не докажешь, что уникальность чёртовой Системы не позволяет войти в её границы ни посредством гиперпространства, ни посредством гипопространства, и вообще никак, но только лишь по старинке — напрямую, что чревато для жизни. Вот если бы пограничные войска находились в своих точках-границах, очерчивая Нуль Границу, тогда особых проблем небыло бы. Корт с лёгкостью бы пролетел мимо по-партизански или же смог бы договориться. Но ныне эти войска объединились под знаменем одного приказа: НЕ ВПУСКАТЬ В СИСТЕМУ НИКОГО И НИЧЕГО!!! Что автоматически определяло судьбу любого корабля, пытающегося пройти через кордон. Впрочем, у Корта было несколько"порядочных"знакомых субъектов, которые имели перед ним должок. А потому имел возможность осуществить одну ходку, как минимум, и остаться с наибольшей вероятностью в живых. Однако этот"козырёк"уже был забронирован куда более респектабельным и серьёзным магом.

Эти магические выскочки, получив краткий объяснительный отказ, тут же начинали предлагать всевозможные обереги, талисманы и прочие волшебные да заговорённые предметы, отводящие глаза, в частности электронные и лучевые, уводящие в сторону всякие снаряды, делающие тебя невидимым и так далее, тому подобное. И лишь в редких случаях предлагали что-то действительно стоящее, но ему не нужное. Можно было не сомневаться, что наибольшее число креатуров считало его, короче, лохом, однако сами же лоханулись. Другие, чуть более умнее, утверждали, что, по прибытии на место, они не замедлят весьма очень щедро вознаградить Корта за доставку. Можно подумать, будто в новоявленной Системе возвышаются платиновые, бриллиантовые и прочие подобные драгоценные горы, усыпанные полудрагоценными камнями, которые, надо думать, только и ждут, когда же их заберут. Ничего более абсурдного невозможно было придумать. Ну откуда они могут знать, что в той проклятой Системе есть?

Ну и, конечно же, его, капитана"Бати", объявили врагом Великих Мистерий и других не менее Великих Организаций. Ему всевозможным образом угрожали, наобещали самых наистрашнейших участей. Последнему мисту-выскочке Корт так и заявил, что необходимо встать в очередь, дабы выполнить страшные козни. Этот недоделанный чародей воззвал к каким-то силам, намереваясь порешить дело вне очереди. В итоге незадачливого пироманта пришлось выносить с ожогами третьей степени выше пояса и с отмороженными ногами. Сам виноват!

Гость вновь постучал, напоминая не столько о своём присутствии, сколько о мокрой голове. А как ведь Корту не хотелось открывать свою дубовую, оккультно инкрустированную, дверь… «Может быть, — подумалось ему, — бросить всё к чёрту и улететь в чудо-Систему, да ждать своего клиента в положенном месте?.. Хотя и есть быть одна ходка, однако и придурков везде хватает, а потому такой тип вполне может пальнуть по мне и развеет мои бренные останки по космосу. И этот, как ни странно, случайный или намеренный выстрел незамедлительно перерастёт в войну двух Государств, поскольку за меня есть кому отомстить. Дружба — дружбой, долг — долгом, а политика — политикой… а политике только и дай существенный наглядно-практичный повод и тогда всё: очередная война неизбежна. Если подобное случится, тогда прочим Государствам остаётся лишь молиться, чтобы их не задело. Последнее же, с вероятностью девяносто девять процентов, невозможно. Таким образом, и не нужно сомневаться, Мировая Война обеспечена двумя придурками: мной и стрелком. И вновь Вселенская Война воцарится на многие и долгие десятилетия, а то и столетия. И только одному Айнесу Тагесу, который и предупреждал о таком исходе, ведомо, что да как будет: кто первый начнёт клонировать армии; кто первый вновь запустит боевых роботов-мехов; кто первый вновь включит боевых киборгов; кто первый начнёт распылять биологическое или химическое оружие; кто первый просто начнёт истреблять одну планету за другой, а то и вообще тушить звёзды. И во всей этой дьявольской кутерьме уже никого не будет беспокоить человеческая культура, исторические памятники, сама история и прочие ценности или то, что оным полагается быть по определению. Война очередной раз сметёт всё и вся, превращая всё в грязь и пыль, чад да руины. Она в очередной раз раскидает жалкие осколки цивилизации по всей Галактике и не всякий такой осколок уцелеет, а там…».

Корт тряхнул головой, прогоняя собственное безумие, не лишённое рациональной полноты содержания. Риск действительно велик. Не зря же Хранитель Истории предупреждал его об опрометчивых поступках, связанных с авторитетом в Нуль Границе. И на карту поставлена не только его жизнь, но и худой Мир всей Галактики. Нельзя раньше срока лететь в Систему. С нужными людьми всё оговорено и всё расписано по-секундно, и менять что бы там ни было весьма чревато. Он пребудет в эту чёртову Систему и заберёт этого чёртового мага, но в своё время. А уж после свалит куда-нибудь в Коммунистические Миры провести пару месяцев отпуска и всё будет хорошо.

Капитан корабля вспомнил приход того мага, по истечении нескольких часов от сенсационного и шокирующего космического явления в Нуль Границе. Когда ещё вся Вселенная пребывала в феноменальном шоке, безмолвно открывая и закрывая рот, недоумевающе разводя руками и тупо предлагая не высказываемые сакральные гипотезы данного явления. Маг, которого зовут Виркунг Вэрк Тат, очень хорошо заплатил за доставку его в Систему, — благо кордона ещё не было, — а после оговорили время и координаты о"забирании шкуры Тата"с незамедлительно оплаченным авансом, с необходимо истекающими для этого расходами, утроенных от стандартных расценок. Но это было в конце их весьма тяжёлого разговора.

Конечно, в самой просьбе ничего сверхъестественного небыло. Проблема была в предупреждении от Айнеса Тагеса, в которой Корт был убит кордонскими силами. Вторая проблема: этот самый безбубенный"шаман", который умудрился рассориться ни с кем иным, как с самим Бестругом Форм Гифтом, называемого также Эллюзом Майа, магистром Реалий, Иллюзий и прочих внешних вещей, с одной из легенд всех мистиков и магикообразных кружков. Впрочем, Вэрк Тат был легендой не хуже, чем Эллюз, Айнес Тагес, Лео Бион Тиг и других магистров-уникумов, на вроде Шпитз Кампфера, несмотря на их молодость.

В разных сообществах о них было мало что известно, если отбросить всю пестроту легенд. Но из всех толков выходило, Вэрк Тат, — будучи магистром Тандавы¹⁰ (отчего его прозвали Танцором), Мануальности и"Манипуляций", и вообще Движений, — управляет какими-то космическими силами-энергиями. В то время как Форм Гифт пронизывает материю, находясь в её астральном аспекте, или же, иначе, держит её в своей длани, подобно горшечнику, думающего, что же сделать из куска глины, покоящейся на его ладони. И Корту было хорошо известно от своих информаторов, что за последние пару месяцев такой глиной оказывались люди, тем или иным образом причастных к передвижению Виркунга. И не особо хотелось думать, что именно Гифт сделал с помощниками"беглого"Тата. Впрочем, Эллюз некоторых отпустил без всякого вреда их здоровью, от чего Корту легче не становилось.

Разумеется, имея дело со всякими волшебниками, у Корта и на корабле, и в своём скромном фэншуевском ските, как и на нём самом, была масса амулетов, оберегов и прочих артефактов, плюс природная устойчивость от магии и её атак. Однако, подобные меры против истинных Адептов Мистических Сил, обладающих волевой подлинной силой Ёку¹¹ самой Вселенской Природы, вряд ли могли бы его спасти, пожелай кто из таких Обладающих причинить ему вред. Все эти, как ему мыслилось, бижутерные элементы максимум помогали от средних магов, которые ещё достаточно привязаны к человеческой глоссе¹², то есть к стандартной описи воспринимаемой человеком Вселенной, а также пока ещё не слишком умеющих пользоваться собственной маной и даже с великой собственной волей, или же мана таковых людей ещё достаточно не развита и слаба, чтобы широко ей пользоваться. Так или иначе, но чем именно, если не жизнью, следовало рисковать, помогая или не помогая Виркунгу Вэрк Тату? Ведь прежде чем тандавист прибыл к Корту, последний более чем наслушался о людях непомогших Тату или помогших ему. Которые или совершенно обезумели, или со всеми разнообразностями были замурованы в разных вещах, или же обанкротились с летальным исходом, а также многие другие истории. И такой краткой, но достоверной информации Корту было сверх достаточно, чтобы забеспокоиться. И сказать — нет?…

Но отказать такому клиенту фактически значило заполучить могущественного врага, против которого никакая антимагическая способность не поможет. Ибо, контролируя какие-то там космические биотоки, Вэрк Тат мог легко устроить в открытом пространстве какую угодно ловушку посредством, к примеру, гравитации или каким-нибудь солнечным ураганом, да и прочими космическими закономерными явлениями. Поговаривали также, что маг-танцор управляет чёрной или тёмной энергией, в сравнении с которой вся мощь квазара казалась безобидной. В общем, Виркунгу достаточно было направить любой энергетический поток так, чтобы всё произошло естественно для мстительной удовлетворённости его Эго. Кто же может предугадать действия столь значительных магистров? Кто или что может знать, что таких обидит или заденет за живое, или ещё там за что? Ведь очевидно, даже если их магия действительно абсолютно безобидна против него, Корта, то вполне обычные физические законы незыблемо действуют и на него. И магу лишь достаточно мистическим образом устроить вполне естественное происшествие, и тогда конец — всё по физике! К тому же подобные действия со стороны некоторых чародеев были и пару раз почти успешны.

В общем, расклад от этого клиента был таков: выполнишь дело, пострадаешь от Форм Гифта, а, возможно, и от Тагеса; если от Гифта не пострадаешь (а сделать это без гарантии можно было только выдав Вэрк Тата), то пострадаешь от этого клиента; а если отказаться от оказания щедро оплачиваемой услуги, опять же, клиент"обидится"и пострадаешь. И что при таком раскладе делать? Конечно, наличествовала вероятность, что не пострадаешь ни от кого или же от одного, поскольку оба мага некоторым не причинили вреда… Нда уж! — лучше иметь дело с фанатичными магами среднего уровня. Они, по крайней мере, относительно быстры на расправу, а всевозможная защита от таковых сто раз себя оправдала.

Капитан"Бати"чертыхнулся и смачно сплюнул на пол, но влажному снаряду была не судьба достигнуть плоскости, испарившись буквально в сантиметре от пола: «Дерьмо, а не маги!» — в сердцах исповедовался он, с гаммой наинеприятнейших воспоминаний. Но тут же вспомнил с облегчением встречу с Эллюзом, в которой тот даже не поинтересовался о Виркунге, а попросил кое-какую информацию, одарив его корабль сверхпрочной бронёй, межпространственным двигателем и улучшенным ускорителем. Вот это был"магический кайф"!

Собравшись с собой за пару секунд и поправив мокрые взлохмаченные волосы, Корт решительно открыл дверь. Но тот, кто предстал его взору, заставил заметно содрогнуться. Гостем оказался ещё один магистр. Как и всякий другой, тёмный и непонятный, совершенно непредсказуемый в своих действиях и поступках для простого смертного человеческого существа. Это был, по агентурным данным ордена Ниндзюцу и Республиканского Департамента, магистр Тотемизма¹³, Атавизма¹⁴ и Оборотизма¹⁵, уроженец Республиканских Миров, за которым, по туманно известным экономическим причинам, следовала целая армия джедаив: это был Мёглих Сэйн, называемый также Хамиллионом и Унсихтбаром, что означает"невидимый"или"невидимка". Корт, воображая немыслимые последствия от этой встречи, как никогда пришёл к выводу о бесполезности антимагической способности и наличия любых артефактов против джедаив-интуитивистов:

— Вашу мать! — в сердцах выразил тихо Корт, сожалея о том, что задержался в своей комнате из-за помывки головы.

__________________

¹КЛЕВРЕТЫ — приспешники, приверженцы своего господина-кумира.

²КРЕАТУРЫ — ставленники, послушно исполняющие волю хозяина-кумира.

³ИДЕФИКС — одержимость человека навязчивой, маниакальной идеей. Идея, всецело увлёкшая, захватившая человека.

⁴ВЕРБАЛЫ — здесь: риторы, ораторы, трибунисты (уничижительно).

⁵ВЕРБАЛЬНОСТЬ — то есть словесность, речитативность; относящееся к звуковой человеческой речи.

⁶ДИВЕРГЕНТНЫЙ — то есть расходящийся в разные стороны.

⁷МИРОВЫЕ ДЕРЖАВЫ — то есть шесть Государственных Формаций, иначе — Секстет Держав, это: Империалистические Миры, Коммунистические Миры, Республиканские Миры, Социалистические Миры, Федеральные Миры и Феодальные Миры.

⁸МАНА — мистическая сила и энергия, присущая человеческому роду, рассеянная также по всей Вселенной, подчиняемая (или подчиняется) только силой воли индивидуума, личности.

⁹МАНУАЛЬНОСТЬ — жестикуляция, производимая руками; воздействие руками (жестами) на материальные вещи; магические пассы.

¹⁰ТАНДАВА — темпераментный, полный страсти танец, захватывающий всех, включая магические энерготоки, которыми посредством этого танца можно управлять и направлять для разных целей. Является магическим"пассовым", мануальным искусством в сочетании с Единоборством и шаманизмом.

¹¹ЁКУ — волевая подлинная сила самой Вселенской Природы, первозданная мистико-магическая сила и энергия, много превосходящая ману; иногда приближают или отождествляют с астральной силой — баракой. Но Ёку есть источник всех и всяких сил.

¹²ГЛОССА — материалистическая опись (описание) мироустройства, чисто её внешний физический облик (гештальт-1 и габитус), её форм и вещей, которые воспринимает человеческое зрение, глаза (глосираванный или гештальтираванный, или габитарный Мир, Мироздание, Вселенная).

¹³ТОТЕМИЗМ — раздел ликантропии (оборотизма) или теория нагуализма, считающее оборотничество и берсеркство возможным только на атавизматической основе, для чего необходимо прежде выявить личного тотема (звериного предка [см.Атавизм первого положения]) или определить своего трикстера (зверя вообще или бого-зверя [см.Атавизм второго положения и Трикстер]). Данный раздел также ориентирован на растительный и абиотический (как фетишизм) мир.

¹⁴АТАВИЗМ — нагуалистическая теория:

1 положение: появление у человека в результате тех или иных причин физических признаков, некогда присущих его архипредкам и уже утраченных потомками.

P.S.: в данном положении речь соответствует анималистическим признакам в развитии физического (анимального) тела на сугубо интрогенетическом уровне, что отчасти обуславливает как мутацию, так и самопроизвольную трансформацию тела, то есть оборотничество или таковую предрасположенность.

2 положение: проявление у человека в результате тех или иных причин психических признаков, присущих анимальной природе.

P.S.: в данном положении речь идёт о характере или манерном поведении человека, его какие-либо имманентные анимальные повадки, доставшиеся сугубо интрогенетическим наследственным путём. Отсюда суть Берсерки.

¹⁵ОБОРОТИЗМ /также иногда ЛИКАНТРОПИЯ/ —

1. Способность трансформировать физическое тело в другое (иное) анималистическое существо, то есть воплощаться (оборачиваться) в какое-либо животное, птицу или земноводное. Как правило, возможно на атавизматической основе первого положения (тотем), либо второго положения (трикстер в первом значении);

2. Существует также «Коллапсический Оборотизм», когда тело (плоть, организм) сжимается (сворачивается) в точку и, в следующую секунду, разворачивается (расширяется) в другом обличье, форме, то есть в образе какого животного (зверя, хищника, земноводного, пернатого и тому подобное), растения (травы, какого цветка, кустарника или дерева), иного какого-либо неодушевлённого предмета (как правило минерала, а также их сочетаний с низшим биологическим царством растений /мхом, лишаем и тому подобное/, галькой, камнем, песком, металлом и прочем).

__________________

ГЛАВА ВТОРАЯ

МИССИЯ

Когда Бион Тиг вошёл в тронный зал, предназначенный сугубо для внутриимперских дел, император не царственно развалился на своём троне, закинув левую ногу на подлокотник и сдвинув корону на глаза так, что не вызывало сомнений в их подлинной закрытости. В левой руке, покоящейся на животе, он держал кубок из цельного янтаря с немыслимо дорогим вином. Трое вельмож трепетно и боязливо докладывали о внутренней политической ситуации в Империалистических Мирах или Империи, говоря что-то о контрразведданных. Пьяно-бесстрастное выражение лица императора явно волновало вельмож больше, нежели суть-смысл доклада, хотя Лео безошибочно определил высокую заинтересованность и озабоченность монарха. Но последний продолжал играть роль пьяной неги, что весьма раздражало и нервировало, а подчас сбивало со смысла докладчиков. Последние, конечно, об этой"игре"знали, но бывало, что император действительно засыпал. Они только не знали, он позволял себе уснуть тогда, когда информация действительно не представляла важности. Вообще же монарху доставляло подлинное удовольствие таким образом и другими в частности раздражать и бесить таких людей, как они, готовых пойти на всё, лишь бы их владыка был доволен. Он органически не переносил таких подхалимов и лизоблюдов, извивающихся, словно безземельные черви. Бион Тиг внутренне позлорадствовал, поскольку понимал, что эту привычку Леэр Сарг Склавер-VII перенял от него. Но окажись какой иной человек, способный мыслить и действовать самостоятельно, Сарг принял бы его вполне уважительно-подобающе. И если император засыпал, то докладчики, — независимо от того, кто именно вёл доклад, — всегда оказывались виноватыми, а потому им не судьба была избежать соответствующей экзекуции. Скорее всего будет прощён незадачливый официант или раб, проливший на белую мантию его высочества вино, стоимостью целого состояния за маленький бочонок, изготовляемого из редчайшего сорта винограда с примесью наиредчайшего вида пауков арисхархов, нежели такие докладчики.

Лео печально вздохнул и выдохнул. Он вновь вспомнил, что когда-то считал Леэра Сарга своим другом. Хотя он сам был лишь бароном, а тот принцем, который собирался вскоре стать князем, так как его брат наследовал трон Империи. Принц был старше на три года, но это ничуть не смущало юного Лео, и они немало времени провели вместе. Но вскоре, когда Тигу было пятнадцать лет, а принцу восемнадцать, так называемой дружбе пришёл зловещий конец.

Бион Тиг, вопреки отцу, бывшему комендантом дворца, не пошёл по его стопам. Отец, собственно, не возражал. А вот целительство, знахарство, кудесничество или, иначе, медицина его очень привлекала с самого рождения, как и вообще вся живая природа, в чём довольно легко и быстро умел разобраться, сообразить и понять. Отец, когда ему исполнилось десять лет, привёл его в какое-то сообщество, о котором заповедал, чтобы он никогда и никому о нём не говорил и не рассказывал, и даже самому себе.

— Даже себе?! — изумился маленький Лео. — Но я же знаю, как я могу рассказать самому себе?..

— Очень просто, мой мальчик, — ответил Лос Бион Унтерганг, — Ты знаешь это в себе для себя, а не для кого-то, и не для того, чтобы через кого-то доказать или утвердить более чем очевидное, то есть это самое знание. Ведь ты же не будешь сам себе твердить, что знаешь, так зачем это утверждать другим?…

И Тиг никогда и никому не рассказывал о тайном обществе, которое посещал, даже Саргу, которого считал наилучшим человеком во всём мире, правда, только после отца. С Леэром было очень интересно. Он всегда рассказывал что-то интересное и смешное, делился своими проблемами, обидами. И Лео множество раз порывался рассказать о своей тайне, но всякий раз воздерживался. Сарг всегда был к нему добрым и вообще ко всем. Учтивым. В свою очередь он также рассказывал всё. Но особо рассказывать было нечего, поэтому говорил о природе, зверях, насекомых, растениях, медицине, болезнях, вирусах, ядах и прочее-прочее. К тому же Сарг, казалось, проявлял к этому подлинный интерес. Он и заподозрить не мог, что, когда заболел его старший брат, — наследник престола, — Леэр имел прямое к этому отношение, а он невольно посодействовал ему. Ибо друг использовал его же небольшой сад в корыстно-преступных целях, когда ему было пятнадцать, а другу восемнадцать лет. Тогда же Леэр похищал несколько листьев от разных цветов, смешивал их необходимым образом с другими нужными веществами, после чего полученную смесь добавлял в пищу своего брата. Он не пытался отравить сразу, но подтравливал, чтобы всё выглядело естественно.

Будущий император никому не нравился. Его грубость, заносчивость, высокомерие, эгоцентричность и надменность отталкивало от него большинство знати, аристократов и прочих людей. А попытки проявить благодушие вызывали лишь смешки. Когда он заболел и слёг, прислуга втихомолку этому радовалась, а наибольшая часть придворных вздохнула с некоторым облегчением. Сарг же, к которому наследник относился как ястреб к мыши, неоднократно жаловался Лео о бездействии знаменитых целителей или о их неучёности в медицинских вопросах, поскольку никак не могли определить недуг, не говоря об его источнике и прочем. Лео сам предложил попробовать осмотреть наследника, аргументируя это новым и непредвзятым взглядом. Целитель рода Унхайлова, чувствуя совершенное бессилие перед неведомой хворью, согласился. И Лео смог-таки поставить диагноз без всяких анализов, проведя которые он лишь убедился в своей правоте: старшего принца методично травят. Целитель был в шоке, зато наследник горько расхохотался, хотя и вымученно-слабо, давая тем самым понять, что это для него не новость, но говорить об этом кому бы то ни было строго запретил. Лео проконсультировал лекаря о необходимых лекарствах и их дозах, после чего ушёл.

Вскоре последовал арест отца за покровительство и соучастие-сотрудничество с запрещёнными и нелегальными магическими сообществами. А посещаемая Лео организация была прямо на его глазах жестоко уничтожена. Ему оставалось только благодарить Аммардука за опоздание. Ещё через пару дней, когда Сарг, якобы, пытался помочь Лосу Бион Унтергангу, он предложил юноше стать его вассалом, чтобы получить взамен утерянного баронства другое баронство при его княжестве, а также пройти обряд побратимства, причём незамедлительно. Бион Тиг был в восторге от такого предложения и несказанно благодарен Леэру Саргу, поступившему, как ему думалось, как истинно настоящий друг. Он не особо волновался об отце, поскольку младший принц заверил, что с делом его отца всё нормально, решаются мелкие формальные вопросы и через несколько дней, может неделю, его выпустят.

Обряд, который они прошли, назывался Клятва Кровного Вассала, в котором, — помимо обычных вассальных отношений, где сюзерен обеспечивает своего вассала землёй и, по желанию, титулом, а последний служит в течение сорока лет, — совмещал с собой культ побратимства, где Бион Тиг становился младшим братом Леэра Сарга Склавера. На основании последнего Лео мог жить в доме Сарга. Вместе с тем, независимо ни от чего, Лео автоматически становился советником или советчиком своего сюзерена-брата, который уже сам определял его непосредственный статус среди прочих советников, если таковые были. И во время обряда Кровного Вассала Леэр Сарг во всеуслышание в храме бога Аммардука объявил его, Лео Бион Тига,"главнейшим и первейшим как вассалом, так и советником тогда, когда он, Леэр Сарг Склавер, получит свой титул по закону", не уточнив при этом какой именно. Этот же обряд, независимо от последующих отношений между вассальными братьями, запрещал обоим всякого рода вендетту, включая случайную или не намеренную смерть одного от другого. Для убийцы же, в связи с обрядом перед тайным ликом бога всяких уз Аммардуком, было бы лучше оказаться в пыточной палате лет, так-эдак, на четыреста, нежели оказаться виновным в смерти вассального брата.

Лишь немного позже Лео узнал для чего нужен был весь этот спектакль. Выйдя из храма, Сарг ушёл, сославшись на то, что надо узнать, как идёт следствие относительно его отца. А представленный самому себе Лео, отправился в свой экспериментальный сад, но по пути был перехвачен графиней Ценсифской, не то наложницей, не то будущей супругой наследного принца, к которому и пригласила его. Оказавшись в покоях принца, он отметил присутствие семейного знахаря, четырёх гвардейцев и ещё пятерых неизвестных ему людей. И началось.

Сначала ему устроили доскональный допрос, к счастью не продлившийся долго, но пара часов прошло. А потом предъявили ряд фактов, в которых, Леэр Сарг не является ему другом и вообще оказался преступником. Это был шок. Последовавшее за сим разоблачение Леэра, если это допустимо так назвать, больно ударяло по его чувствам и сознанию. Он не хотел верить, что яд добывался его другом из его же сада, но косвенные факты и логика были неоспоримы, поскольку такой яд можно было получить только на месте, из его сада, так как яд сохраняет свои токсичные свойства час или два. Юная графиня лично показала записи с диска, на который возможно раз записать, но ни стереть, ни скопировать запись было невозможно. Записи показали полную презрительность Леэра к Бион Тигу; засвидетельствовали то, что юноша нужен был только из-за познаний вирусов и ядов, их источников и всё тому подобное. Также записи косвенно доказывали заговор против наследника, доказывали его жестокосердие и прочее. Но все эти данные, как согласился и утвердил какой-то человек, не могли ни посадить, ни лишить младшего принца титула, ни подвергнуть изгнанию, поскольку это всё можно было"переиначить". Затем наследник Империалистических Миров, в типичной грубо-высокомерной манере сказал, что не удивится, если его брат предложит установить вассальные отношения, а во избежание возможной вендетты, побрататься. У Лео невольно вырвалось, что это произошло совсем недавно. Тогда принц неприятно-вымученно засмеялся. Графиня почему-то зарыдала. После, глянув на часы, наследник сказал, чтобы Лео передал о том, что его брат освобождает своего брата от окончательного братоубийства, так как душа убита давно, что коронация Леэра состоится завтра, и он хотел бы, чтобы его труп при этом находился.

Слышать такое было просто ужасно и Тиг тогда, признаваясь, сказал:

— Я обладаю магией, которая может вас полностью исцелить, — слегка дрожащим голосом, заговорил он. — Это истинная магия, это сила самой Природы. А потом вы можете меня судить и казнить за запрещённое искусство…

Однако наследник отмахнулся от предложения, сказав о том, что никакие маги и прочие подобные искусства его не волнуют, поскольку он устал и хочет, наконец, покоя. А ему, Лео Бион Тигу, надлежит быстрее бежать, чтобы увидеть, как повесят его отца, ибо это уже началось и осталось около двадцати-тридцати минут, а то и меньше. После чего вытащил кинжал, казалось из неоткуда, из митрила¹, и пронзил своё сердце, тем самым не оставив себе шанса на выживание, а другим на его исцеление. Даже Тиг не мог ничего поделать. Митрил не оставляет шансов, когда входит в сердце, и мозг умирает куда более быстрее, чем прекратит своё последнее биение смертельно раненое сердце.

И тогда только Лео понял, словно эта смерть сдёрнула чёрное покрывало с его глаз, словно у него открылся третий глаз. Он понял, что этот человек, несмотря на свой наисквернейший характер, на самом деле был всегда открытой и честной душой. Если он презирал, то презирал безо лжи; ненавидел, то не скрывал этого от ненавистного субъекта и так далее. Но он пытался с собой справиться, пытался бороться против себя, пытался изменить себя и пытался быть добродушным, но все только смеялись за его спиной. Он страдал. Страдал очень сильно от самого себя, своего характера — существа. И от всего этого становился только всё грубее и злее. Он ненавидел себя. И его брат дал ему то, чего ему не хватало — мужество покончить с собой до того, как разрушит Империю своим несносным характером, своим темпераментом, нравом — собой. И магическим кинжалом наследный император принёс себя в жертву ради Империи и себя, зная, что тем самым отдаёт Империалистические Миры в руки воистину высокомерному, злобно-ожесточённому, властолюбивому деспоту, который ни перед чем не остановится ради своей эгоцентрической цели, но и не позволит рухнуть всей Империи. А Лео оставалось лишь догадываться, скольких людей Сарг отравил, а скольких отправил на виселицу или ещё куда. Розовая жизнь оборвалась, и он бежал в слезах. Бежал, задаваясь вопросом о том, почему человек, которого считал другом, которым всегда восхищался за его доброту, смекалку, юмор и прочее, вдруг оказался предателем и преступником?

Комендант Лос Бион, не спеша, сам надел петлю на шею. Выпрямившись во весь рост, он гордо стоял и осматривал собравшуюся народную толпу. Как всегда, лупоглазые тупицы, хуже всяких паршивых овец, хуже всяких серийных убийц. Разве может нормальный человек смотреть и радоваться чьей-то смерти? в то время как едва ли башкой об стену не бьются при скончании кого из близких, родных. Ничтожные твари, улюлюкающие лишь потому, что смерть коснулась не их и уж тем более не такая, полагающаяся позорной. Но как только нечто подойдёт к порогу их дома, как только нависнет угроза их семьям, их быту и вообще их жизням, вот тогда-то они и начинают дрожать, стенать да вопить. Но и тогда даже не вспомнят, как материли, оскорбляли и ругали осуждённого на смерть. Жалкие и ничтожные создания, хуже императорских лизоблюдов, хуже всякого зла, притворяющегося всяким добром. Мерзкие создания. На их фоне даже червь выглядит куда благороднее, нежели эта толпа бошета². Но в глазах висельника была лишь озорная усмешка, а не презрение; на устах играла улыбка, которую могут дарить только отцы своим возлюбленным детям…

Лео бежал, пробираясь сквозь людскую толпу, кидая взгляды на эшафот и всё значимое выше читал в лице и глазах отца. Никогда ему не приходилось испытывать такой озадаченности, как в эти мгновения. Никогда не задумывался о смерти, но ныне, за последние двадцать минут видел второго человека, добровольно и бесстрашно уходящего за пределы жизни. Отец его заметил, когда Лео поднимался по ступеням. Он сбросил петлю и громко сказал, что хочет последний раз обнять своего единственного сына. И никто не возразил и не запретил ему.

— Лео, — зашептал он, крепко обнимая сына, а тот его, — Остались лишь считанные секунды, и я тебя очень прошу… Очень-очень прошу, мальчик мой! Ты должен исполнить последнюю мою просьбу и, по существу, единственную, как бы она не была ужасна и противна, как бы тебе не хотелось этого не делать. Я знаю, что ты предпочитаешь дела обратные этому, но сделай это со мной, ради меня сделай. Пусть суд и приговор оправдают вину и правду всей Империи. Сделай это, мой мальчик, сделай!.. И помни всегда, я любил, люблю и буду любить тебя…

Конец ознакомительного фрагмента.