Хотите быть герцогиней?

Тесса Дэр, 2017

Джордж Пембрук, герцог Эшбери, вернулся с полей сражений покрытый шрамами и совершенно уверенный: эти шрамы приведут в ужас любую девушку. Однако ему необходимы супруга и наследник, и потому бедная юная модистка Эмма Гладстон, однажды появившаяся у него в библиотеке, получает невероятное предложение… Условия герцога просты: никакой романтики, ничего личного. Как только Эмма родит сына, она избавляется навсегда от выполнения супружеского долга. Подумав, девушка соглашается, но герцог и не подозревает: она надеется изменить этого печального и сурового человека и доказать ему – нет на свете шрамов, которые не исцелили бы любовь, нежность и веселый смех.

Глава 8

На следующее утро Эмма заставила себя выйти в утренний салон. Похоже, именно этого от нее и ждали. Когда она вошла в залитую солнцем комнату, ее взгляду представились роскошная обивка с кистями и тесьмой, вазы с цветами… Но она направилась к самому скромному предмету обстановки салона — секретеру.

Отлично. Ей нужно написать письма.

Эмма присела к письменному столу, достала лист бумаги, сняла крышечку с чернильницы и обмакнула в чернила перо.

Ее первой заботой было послать записку, чтобы обнадежить мисс Палмер, однако Эмма не совсем понимала, как это сделать. Письмо, доставленное из Эшбери-Хауса, вызовет всеобщее недоумение, ведь о существовании герцогини Эшбери пока никому не известно.

И в дом к Палмерам приехать было бы неразумно. В глазах хозяев и прислуги Эмма была портнихой. Когда распространится новость о женитьбе герцога Эшбери, тогда, может быть… Но не сейчас.

Фанни? Да. Она напишет письмо и вверит его заботам Фанни. Пусть передаст его мисс Палмер, когда та снова появится в мастерской.

Когда с этим делом было покончено, Эмма взялась за другое послание.

Это письмо запоздало на шесть лет.

«Дорогой отец. Мы давно не говорили друг с другом…»

Так ли уж давно? Напротив, совсем недавно, судя по тому, как трудно дается ей это письмо.

«Дорогой отец. Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии…»

Эмма уставилась на строчку. Она столько раз желала ему покрыться язвами, что теперь не была уверена, уместно ли писать о здоровье. Очевидно, и вежливое приветствие не отвечало ее настроению. Она скомкала лист бумаги и начала заново.

«Отец. Помнишь ли ты тот день, когда мы виделись в последний раз? Если нет, позволь напомнить. Ты выгнал меня под дождь, отлучив от родного дома, и сказал, что ни один приличный мужчина не захочет меня знать. Что ж, имею некоторое удовольствие сообщить вам, сэр, что вы жестоко ошиблись. Я все же понадобилась кое-кому, и этот кое-кто — герцог».

Эмма снова засомневалась. Действительно ли она так уж нужна герцогу? Ведь брак у них исключительно по расчету, не более того. Ему только и нужно, что спать с ней.

Ее мысли обратились к неудачной попытке скрепить брак в первую ночь. Предполагалось, что это будет формальный акт, но его прикосновения были ласковыми, деликатными, его руки рассказывали совершенно другую историю, нежели грубые, циничные слова. И она отвечала ему, пусть и невольно…

Эмма так давно была одинока. У нее никого не было. Ничьи руки ее не касались.

Она ждала.

И герцог пробудил ее желания. Но в тот миг, когда она была готова уступить, он почему-то остановился. Похоже, ее реакция шокировала его или по меньшей мере вызвала неудовольствие.

Может быть, она вовсе ему не нужна. Или он не хочет иметь страстную жену, которая не побоится выказать свои желания, а это лишь подтверждало отцовское суждение.

«Тебя не захочет ни один приличный мужчина».

Грустно.

Да, их брак заключен по расчету. Да, она решила, что ее глупое, беспокойное сердце здесь ни при чем. И все же Эмме так хотелось немного близости! Ибо те долгие годы, что она жила одна, она тосковала по человеческому теплу. А теперь до конца своих дней связала себя брачными узами с человеком, который не желает настоящей близости. И бедняжке стало так одиноко, как никогда прежде.

«Не убивайся преждевременно, Эмма! Это была всего-навсего первая ночь. Ничего страшного, что вышло неловко. Со временем все наладится».

Серия странных звуков прервала горестные размышления Эммы. Она вскочила из-за письменного стола. Наверное, это кошка облюбовала диван или кресло, о которое вздумала точить когти. Если так, то это сущий дар небес. Вот и найдется Эмме занятие: менять порванную в клочья обивку.

Эмма пошла на звук, понемногу догадываясь, что вряд ли это кошка. Тихие шлепки и приглушенное ворчание доносились из-за массивной двойной двери.

Она осторожно приблизилась к двери и прислушалась.

— Ну право же, Хан. — Это был голос герцога. — Постарайся хоть немного.

— Я стараюсь, ваша светлость.

— Значит, старайся лучше. Теперь твоя очередь принимать.

Эмма приоткрыла дверь на несколько дюймов и заглянула внутрь. Она обнаружила огромное открытое пространство: наборный паркет на полу, на стенах портреты в рост предков герцога, великолепная лепнина на потолке и люстры.

Поперек этого роскошного бального зала была натянута грубая сетка. Двое мужчин — герцог и его дворецкий — стояли лицом друг к другу, каждый на своей половине.

Герцог взмахнул ракеткой и перебросил через сетку оперенный кусок пробки.

Хан, который заметил появление Эммы, оставил волан без внимания, за что и был наказан — волан угодил ему точно в лоб.

— Всему же есть предел! — Герцог угрожающе затряс ракеткой. — Уж этот удар ты никак не должен был пропустить.

Но Хан хозяина не слушал. Зато отвесил поклон в сторону Эммы.

— Доброе утро, ваша светлость.

Герцог поспешно обернулся, по-прежнему держа ракетку под угрожающим углом. Оглядел с головы до ног жену.

— Вы?

«Хорошенькое приветствие! Спокойно, Эмма».

Она вошла в зал.

— Я думала, вы пошутили насчет бадминтона.

— Нет, я не шутил.

— Я теперь вижу.

Выждав минуту, Эш махнул в сторону двери.

— Ну? Разве вам нечем заняться? Идите завтракать. Посовещайтесь с экономкой — вы хозяйка дома. Сделайте, наконец, что-нибудь причудливое с волосами.

— Я уже выполнила первое и второе, а третье, с вашего позволения, делать не стану. Так что сейчас мне действительно нечем заняться.

— Вот и прекрасно, — вмешался Хан и направился к Эмме. — Держите вот это. — Он с нажимом вложил ракетку в ее руку и, прежде чем скрыться за дверью, успел прошептать: — Спасите. Меня.

— И куда же ты надумал скрыться? — поинтересовался герцог.

Дворецкий обернулся уже в дверях.

— Точно не знаю, ваша светлость. Наверное, сделаю что-нибудь причудливое с волосами. — Поклонившись, он закрыл за собой дверь и был таков.

Герцог крикнул ему вслед:

— Я урежу тебе жалованье за эту выходку, трус!

В наступившей тишине Эмма разглядывала ракетку в своей руке.

— Похоже, Хану не очень нравится играть в бадминтон.

— Зато ему нравится иметь постоянную работу. Мы упражняемся трижды в неделю. Мужчина должен поддерживать себя в хорошей физической форме.

Физическая форма! Да. Одного взгляда на герцога было достаточно, чтобы убедиться, что до ранения он был очень активным человеком. Такие плечи и ноги не формируются за одну ночь. Когда он нагнулся, чтобы подобрать волан, Эмма восхитилась очертанием его спины. Такой спины не бывает у того, кто сидит сиднем.

Герцог выпрямился — и Эмма поспешно отвела взгляд.

Вот незадача. Он снова поймал ее на том, что она его разглядывает. И снова он понял ее совершенно превратно.

Это не из праздного любопытства, пыталась оправдать себя Эмма. Просто профессиональная привычка. Разбираться в тканях и нитках — это лишь часть работы портнихи. Ключом к успеху является знание, как двигается под одеждой тело, как сочленяются суставы, как напрягаются и тянутся мышцы. После многих лет практики Эмме было достаточно одного взгляда на человека, чтобы представить его совершенно без одежды. А когда видишь человека, самим Богом наделенного такой прекрасной фигурой, к тому же доведенной упражнениями до совершенства, искушение слишком сильно, чтобы ему противиться.

Только как все это объяснить?

«Ах, извините. Я таращилась на вас не потому, что вы такой страшный с виду. Просто я мысленно вас раздела».

Да, прекрасное вышло бы объяснение. В самый раз для герцогини.

Герцог тем временем убрал снаряжение и потянулся за шляпой.

— Мы… — заставила себя сказать Эмма. — Мы могли бы сыграть — вы и я.

Эшбери недоверчиво взглянул на нее.

«Он уважает тех, кто бросает ему вызов», — вспомнила она. Однако в испытующем взгляде, который он устремил на нее, Эмма не увидела и намека на восхищение. Но раз уж она предложила…

— Я обожаю бадминтон! — Эмма попыталась непринужденно, точно заядлая спортсменка, крутануть ракетку в руке, но ракетка упала, ударив ее по пальцу ноги. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли. — Ой! Я сегодня такая рассеянная.

С преувеличенным достоинством, какое только могла изобразить, Эмма подняла ракетку и переместилась на другую половину зала, пройдя пригнувшись под сеткой.

— Начнем? — Она с вызовом улыбнулась.

— Отлично. Давайте сыграем на интерес.

— Как вам угодно. И какой же будет мой фант?

Эмма навострила уши. Кажется, в подобных случаях проигравший исполняет какое-нибудь глупое задание: поцелуй или две минуты отсиживается в запертом шкафу.

— Если я выиграю, вы изволите оставить меня в покое. Я уже сделал вам уступку насчет совместных обедов и не потерплю дальнейших поползновений на свою свободу. Титул герцога, знаете ли, предполагает массу обязанностей.

Ага, в том числе игру в бадминтон. Это, конечно, важнее, чем проводить свободное время с женой.

— Отлично! — воскликнула Эмма, уже готовая вспылить. — Но если выиграю я, вы изволите общаться со мной, имея хоть толику уважения.

— О, какие могут быть претензии? Толику уважения я вам уже оказал.

— Я хотела бы толику побольше. — Эмма задумалась. — По-вашему, толика — это сколько?

— Нечто среднее между каплей и крошкой. Мне так кажется.

— Тогда я требую кофейную чашечку.

— Кофейную чашечку?

— Две чашки. Ах нет! Я требую полную кружку уважения.

Герцог покачал головой.

— Да вы просто жадина.

— Я — жадина?! Я же вижу: в ваших глазах моя привлекательность блекнет по сравнению с воланом для бадминтона или с графином бренди. Но я ваша жена, женщина, которая должна стать матерью вашего ребенка.

Подумав, он сказал:

— Спорить нет смысла. Вы же все равно не выиграете.

— Вот, значит, какого вы обо мне мнения.

Пусть ей не выиграть сегодня в этой дурацкой игре, но Эмма решила, что постепенно добьется победы. Итак, сражение начинается — здесь и сейчас.

Герцог взял ракетку и волан, занял позицию у сетки и неуловимо-быстрым движением запястья отправил волан поверх головы Эммы, прежде чем она успела пошевелиться.

— Отличный удар, — сказала она. — Очко в вашу пользу.

— Это не было подачей. Я просто перебросил вам волан. Первая подача должна быть за дамой. Вот вам ваша толика.

— Ну разумеется! Спасибо, мой дорогой. — Неуклюже замахнувшись ракеткой, Эмма умудрилась отправить волан… прямиком в сетку.

На сей раз была очередь герцога застыть в остолбенении в центре поля.

— Как вы меня назвали?

— Я назвала вас «мой дорогой». Вчера за обедом мы договорились, что я как-то должна к вам обращаться. Я отказываюсь говорить вам «Эшбери» или «герцог», а вам не понравились обращения «дорогой супруг», «милый», «любимый». — Эмма махнула ракеткой в направлении лежащего на полу волана. — Полагаю, теперь ваш черед, дорогой мой.

— Я не ваш и не дорогой. — Он отправил волан в полет могучим ударом слева.

Но Эмма, к собственному изумлению, сумела подставить ракетку под падающий волан и отбить его.

— Не уверена, что здесь решаете вы.

— Я герцог. Я все решаю.

Следующая беспомощная попытка с его стороны — следующий неуклюжий, отчаянный мах с ее стороны. На этот раз она промазала.

— Это вопрос личный, кто кому дорог. — Эмма даже слегка запыхалась, поднимая упавший волан. — Если я решила, что вы мне дороги, то тут уж ничего не поделаешь.

— Очень даже поделаешь. Я могу отправить вас в заведение для умалишенных.

Она пожала плечами:

— Как вам будет угодно, ангел мой.

Он угрожающе выставил вперед ракетку.

— Давайте-ка сразу проясним кое-что — вы и я. Вы, по-видимому, замыслили некий план неслыханной доброты, чтобы исцелить мою израненную душу. Но вы зря тратите время. Своим крутым нравом я обязан отнюдь не ранению, и его не исправят волшебным образом ни доброта, ни ласковые прозвища. Я ясно выражаюсь? Не питайте иллюзий, будто это шрамы превратили меня в язвительное злобное чудовище. Я всегда был — и останусь — язвительным, злобным чудовищем.

— И у вас всегда была склонность к пространным монологам?

Он взвыл.

Следующая подача вышла у Эммы неудачно — волан едва не чиркнул по полу, — но она уже научилась получать удовольствие от игры.

— Меня зовут Эшбери. Так меня называли с тех пор, как умер отец. Никто не обращается ко мне по-другому. Я уже говорил вам это.

— И я уже сказала вам, что я — ваша жена, то есть та единственная, кто имеет право звать вас как-то иначе. У меня есть такое преимущество.

Говоря о преимуществе, Эмма уже потеряла счет проигранным ею очкам.

Эш взмахнул левой рукой, отправляя ей волан, и Эмма заметила некоторую заминку в его движении. Он даже слегка поморщился. Возможно, основанием для тренировок — три раза в неделю — была не скука, а попытка восстановить подвижность раненой руки. Если так, его ранение куда серьезнее, чем изуродовавшие лицо шрамы.

Конец ознакомительного фрагмента.