Я знаю тайну

Тесс Герритсен, 2017

Убита молодая женщина, владелица киностудии, снимавшая фильмы ужасов. После смерти кто-то вырезал у нее глаза и положил ей в руку. Причина смерти неясна, никаких видимых повреждений, вскрытие ничего не показывает. Одновременно происходит второе убийство – на пристани найден молодой мужчина с тремя стрелами в груди. Та же история: стрелы воткнуты посмертно, причина смерти непонятна… Задача, стоящая перед детективом Джейн Риццоли и патологоанатомом Маурой Айлз, кажется неразрешимой. Но на вскрытии Мауру внезапно осеняет догадка, и чтобы убедиться в том, что ее теория верна, она решает встретиться с католическим священником, с которым их когда-то связывали близкие отношения. Выясняется, что у обеих жертв день рождения совпадает с днем памяти одного из христианских мучеников по церковному календарю…

2

Даже монстры смертны.

Женщина, лежащая по другую сторону окна, могла казаться таким же человеческим существом, как и остальные пациенты в реанимации, но доктор Маура Айлз прекрасно знала, что на самом деле Амальтея Лэнк — монстр. За окном бокса находилось существо, которое бродило по ночным кошмарам Мауры, бросало тень на ее прошлое и предсказывало ее будущее.

«Это моя мать».

— Мы слышали, что у миссис Лэнк есть дочь, но не знали, что вы совсем рядом, в Бостоне, — сказал доктор Вонг.

Не прозвучала ли в его голосе нотка неодобрения? Упрек в том, что она пренебрегает дочерним долгом и не пришла к постели умирающей матери?

— Она моя биологическая мать, — ответила Маура, — но, когда я была совсем ребенком, она отдала меня в другую семью. Я узнала о ней всего несколько лет назад.

— Однако вы с ней встречались?

— Да. Но я не разговаривала с ней с… — Маура оборвала себя. «С тех пор, как поклялась не иметь с ней ничего общего». — Я не знала, что она в реанимации, пока сегодня днем мне не позвонила медсестра.

— Ее приняли сюда два дня назад, после того как у нее поднялась температура и число лейкоцитов стремительно увеличилось.

— Какой показатель сейчас?

— Уровень нейтрофилов — это определенный тип белых кровяных телец — составляет всего пять сотен. А должен быть в три раза выше.

— Вы, вероятно, уже начали эмпирическую терапию? — Маура заметила, что он удивленно моргнул, и сказала: — Извините, доктор Вонг, я должна была сразу сообщить, что я врач. Занимаюсь медицинской экспертизой.

— О, я не понял. — Он откашлялся и тут же перешел на общий для медиков профессиональный жаргон. — Да, мы начали эмпирическую терапию антибиотиками сразу же после посева крови. Приблизительно у пяти процентов пациентов при таком же, как у нее, режиме химиотерапии развивается фебрильная нейтропения.

— И какой у нее сейчас режим химиотерапии?

— Фолфиринокс. Это сочетание четырех лекарств, включая фторурацил и фолиниевую кислоту. Одно французское исследование показало, что фолфиринокс продлевает жизнь пациентам с метастатическим раком поджелудочной железы, но пациенты должны наблюдаться на предмет повышения температуры. К счастью, тюремная медсестра во Фрамингеме контролировала ситуацию. — Он замолчал, подыскивая способ задать деликатный вопрос. — Надеюсь, вы не будете возражать, если я спрошу?

— Пожалуйста.

Тема, которую он хотел затронуть, явно вызывала у него чувство неловкости. Гораздо проще было говорить о лейкоцитах, антибиотиках, научных данных, потому что факты не принадлежали ни добру, ни злу, они не требовали нравственной оценки.

— В ее медицинской карте из Фрамингема не говорится, почему она оказалась в тюрьме. Нам только сказали, что она отбывает пожизненный срок и приговор исключает досрочное освобождение. Сопровождающий ее охранник требует, чтобы его подопечная была постоянно пристегнута наручниками к кровати, а это мне представляется настоящим варварством.

— Просто у них такой протокол содержания госпитализированных заключенных.

— Она умирает от рака поджелудочной железы, и все видят, насколько она слаба. Она определенно не в состоянии вскочить с кровати и убежать. Но охранник сказал, что она гораздо опаснее, чем кажется.

— Это правда.

— За что она сидит?

— За убийства. Серийные.

Он посмотрел на Амальтею через окно:

— Вот эта женщина?

— Теперь вы понимаете, почему наручники. И почему у бокса дежурит охранник.

Маура взглянула на полицейского в форме, который сидел у двери, наблюдая за их разговором.

— Простите, — сказал доктор Вонг. — Вам, вероятно, нелегко знать, что ваша мать…

— Убийца? Да.

«И вы еще не знаете худшего. Вы не знаете об остальном семействе».

Глаза Амальтеи медленно открылись. Костлявый палец поманил Мауру жестом столь же ужасающим, как мановение когтя самого Сатаны. «Мне нужно повернуться и уйти», — подумала молодая женщина. Амальтея не заслуживала чьего-либо сочувствия или доброты. Но Мауру связывали с этой женщиной узы прочные, как сталь. Уже одна только ДНК подтверждала, что Амальтея Лэнк — ее мать.

Мужчина-охранник пристально следил за Маурой, пока та облачалась в одноразовый халат и надевала респиратор. Визит будет далеко не приватным: охранник станет наблюдать за каждым их взглядом и жестом, и по больнице наверняка поползут неизбежные слухи. Доктор Маура Айлз, бостонский патологоанатом, чей скальпель рассек бесчисленное количество трупов, женщина, которая регулярно ходит по следам старухи с косой, — дочь серийного убийцы. Смерть — их семейный бизнес.

Амальтея посмотрела на Мауру глазами черными, как осколки обсидиана. В назальной канюле тихонько шипел кислород, на мониторе над кроватью пробегала по экрану кривая сердечного ритма. Доказательство того, что человек, даже настолько бездушный, как Амальтея, тоже имеет сердце.

— Значит, ты все же пришла ко мне, — прошептала Амальтея. — Хотя и поклялась, что никогда не придешь.

— Мне сказали, что ты в критическом состоянии. Может быть, это наша последняя возможность поговорить. И я хотела увидеть тебя, пока еще есть такая возможность.

— Потому что тебе что-то надо от меня?

Маура недоуменно покачала головой:

— Что мне может быть надо от тебя?

— Так заведено, Маура. Все разумные существа ищут преимущества. Все, что мы делаем, мы делаем исходя из собственной выгоды.

— Ты — может быть. Но не я.

— Тогда почему ты пришла?

— Потому что ты умираешь. Потому что ты пишешь мне, просишь меня прийти. Потому что мне хочется верить, что я не лишена сострадания.

— Которого лишена я.

— Как думаешь, почему ты прикована к кровати наручниками?

Амальтея поморщилась и закрыла глаза, ее рот внезапно сжался от боли.

— Наверное, я это заслужила, — прошептала она.

На ее верхней губе проступил пот, и несколько мгновений она лежала совершенно неподвижно, даже дыхание давалось ей с мучительным трудом. Когда Маура видела ее в последний раз, черные, с обильной сединой волосы Амальтеи были густыми. Теперь на ее черепе держалось лишь несколько прядей — все, что осталось после жестокого курса химиотерапии. Виски ввалились, и кожа обвисла, как упавшая палатка, на подпорках лицевых костей.

— Тебе, кажется, больно. Дать морфия? — спросила Маура. — Я позову сестру.

— Нет. — Дыхание ее восстановилось. — Пока не надо. Мне нужно быть в ясном сознании. Нужно поговорить с тобой.

— О чем?

— О тебе, Маура. О том, кто ты.

— Я знаю, кто я.

— Правда? — Амальтея смотрела на нее темными, бездонными глазами. — Ты моя дочь. Этого ты не можешь отрицать.

— Но я совсем не такая, как ты.

— Потому что тебя вырастили уважаемые мистер и миссис Айлз из Сан-Франциско? Потому что ты ходила в лучшие школы, получила лучшее образование? Потому что ты работаешь на истину и правосудие?

— Потому что я не убила две дюжины женщин. Или их было больше? В твоем окончательном подсчете есть и другие женщины, которые не фигурировали на процессе?

— Это все прошлое. Я хочу поговорить о будущем.

— Стоит ли беспокоиться? Тебя там нет.

Это было жестоко, но Маура не собиралась проявлять милосердие. Она вдруг почувствовала, что ею манипулируют, что ее заманила сюда женщина, которая точно знает, за какие веревочки дергать марионетку. В течение нескольких месяцев Амальтея забрасывала ее письмами. «Я умираю от рака. Я твоя единственная кровная родня. Это твоя последняя возможность проститься». Не многие слова имеют такую силу, как «последняя возможность». Упусти ее — и потом всю жизнь будешь сожалеть.

— Да, я умру, — произнесла Амальтея обыденным тоном. — И ты останешься с вопросом, кто же были твои сородичи.

— Мои сородичи? — Маура рассмеялась. — Словно мы какое-то племя.

— Да, мы племя. Мы принадлежим племени, которое кормится с мертвецов. Как это делали мы с твоим отцом. Как твой брат. И разве не смешно, что ты занимаешься тем же? Спроси себя, Маура, почему ты выбрала эту профессию? Такое странное желание. Почему ты не преподаватель или банкир? Что заставляет тебя вскрывать мертвецов?

— Это чисто научный интерес. Я хочу знать, почему они умерли.

— Конечно. Логичный ответ.

— А разве он не лучший?

— Все дело в темноте. Мы обе разделяем ее. Разница в том, что я ее не боюсь, а ты — боишься. Ты пытаешься рассеять страх, вскрывая его своими скальпелями в надежде раскрыть его тайны. Но из этого ничего не получается, верно? Твоя фундаментальная проблема остается нерешенной.

— И что же это за проблема?

— Она внутри тебя. Темнота — часть тебя.

Маура заглянула в глаза матери, и от того, что она там увидела, в горле у нее пересохло. «Боже мой, я ведь вижу себя». Она отпрянула.

— С меня хватит. Ты просила меня приехать, и я приехала. Больше не присылай мне писем, я не буду на них отвечать. — Она повернулась к выходу. — Прощай, Амальтея.

— Ты не единственная, кому я пишу.

Маура, уже готовая открыть дверь бокса, остановилась.

— Я кое-что знаю. Знаю то, что и ты тоже захочешь узнать. — Амальтея закрыла глаза и вздохнула. — Кажется, тебе не слишком интересно, но это только пока. Потому что скоро ты найдешь еще одну.

«„Еще одну“ что?»

Маура помедлила на пороге, не желая снова быть втянутой в разговор. «Не отвечай, — подумала она. — Не позволяй ей поймать тебя в ловушку».

Ее спас мобильник, низкое вибрирующее жужжание в ее кармане. Не оборачиваясь, Маура вышла из бокса, стащила с лица респиратор и нащупала под халатом телефон.

— Доктор Айлз, — произнесла она.

— У меня для тебя преждевременный рождественский подарок, — сказала детектив Джейн Риццоли, чей голос звучал слишком беззаботно для той новости, которую она собиралась сообщить. — Белая женщина двадцати шести лет. Умерла в кровати. Полностью одетая.

— Где?

— Мы в Кожевенном районе^[1], на Утика-стрит. Не могу дождаться, когда ты приедешь и скажешь свое мнение.

— Ты говоришь, она в кровати? В собственной?

— Да. Ее нашел отец.

— И это точно убийство?

— Ни малейших сомнений. Но Фрост в штаны наложил из-за того, что случилось с ней после. — Джейн помолчала и тихо добавила: — По крайней мере, я надеюсь, что она была мертва, когда это произошло.

Через окно бокса Маура видела, что Амальтея смотрит на нее проницательными любопытствующими глазами. Конечно, ей любопытно: ведь смерть — их семейный бизнес.

— Сколько тебе нужно, чтобы добраться сюда? — спросила Джейн.

— Я сейчас во Фрамингеме. Понадобится некоторое время, в зависимости от трафика.

— Во Фрамингеме? Что ты там делаешь?

Маура не имела никакого желания обсуждать этот предмет, особенно с Джейн.

— Выезжаю, — сказала она, отключилась и посмотрела на свою умирающую мать.

«Здесь мне больше нечего делать, — подумала она. — Я никогда не увижу тебя снова».

Губы Амальтеи медленно скривились в улыбке.

Примечания

1

Кожевенный район — район в Бостоне, названный по обилию там в XIX в. кожевенных мастерских.