Грешница

Тесс Герритсен, 2003

В женском монастыре на окраине Бостона происходит нечто невероятное. Одну монахиню находят убитой, другая лишь чудом выжила после жестокого избиения. Кому понадобилось нападать на этих праведных женщин, ведущих затворническую жизнь? Однако судмедэксперт Маура Майлз обнаруживает шокирующие обстоятельства, связанные с последними днями жизни убитой монахини. Детектив Джейн Риццоли приступает к расследованию, еще не подозревая, что это не последняя жертва безжалостного убийцы…

5

Когда Маура вышла из морга, снова шел снег. Кружевные снежинки, порхая мотыльками, мягко ложились на припаркованные автомобили. Сегодня она подготовилась к непогоде, обувшись в поношенные полусапожки на рифленой подошве. Но все равно была предельно осторожна, пока шла через автостоянку: она аккуратно ступала по припорошенному снегом льду, сгруппировавшись на случай внезапного падения. Наконец добравшись до своей машины, Маура с облегчением вздохнула и полезла в сумку за ключами. Увлеченная поисками, она не обратила внимания, как хлопнула дверь соседнего автомобиля. Только услышав шаги, она обернулась и увидела приближавшегося к ней мужчину. Преодолев расстояние в несколько шагов, он остановился рядом, не говоря ни слова. Просто стоял и смотрел на нее, держа руки в карманах своей кожаной куртки. Снежинки ложились на его светлые волосы, липли к аккуратно подстриженной бородке.

Он посмотрел на ее «лексус» и сказал:

— Я так и думал, что черная — это твоя. Ты всегда тяготела к черному. Предпочитаешь держаться темной стороны. И кто еще может содержать машину в такой чистоте?

Маура наконец обрела дар речи. Голос прозвучал хрипло и даже ей показался чужим.

— Что ты здесь делаешь, Виктор?

— Похоже, это был единственный способ наконец встретиться с тобой.

— Устраиваешь мне засаду?

— У тебя такие ассоциации?

— Ты сидел в машине, караулил меня. Как это еще назвать?

— Ты не оставила мне выбора. Ты мне так и не перезвонила.

— Мне некогда.

— Ты даже не оставила мне своего нового номера телефона.

— Ты и не просил.

Он задрал голову вверх, полюбовался снегом, похожим на конфетти, и вздохнул:

— Хорошо. Как в старые добрые времена, правда?

— Слишком похоже. — Она повернулась к машине и щелкнула кнопкой на пульте. Замки открылись.

— Ты не хочешь узнать, почему я здесь?

— Мне нужно ехать.

— Я так долго летел в Бостон, а ты даже не спросишь зачем.

— Хорошо. — Она подняла на него взгляд. — Зачем?

— Три года, Маура.

Он приблизился к ней, и она уловила его запах. Кожи и мыла. Снега, таявшего на теплой щеке. Три года, подумала она, а он совсем не изменился. Все так же по-мальчишески вздернут подбородок, те же лучики вокруг смеющихся глаз. И даже в декабре его волосы выглядят выгоревшими — не искусственно осветленные пряди, а по-честному выцветшие от долгого пребывания на солнце. Виктор Бэнкс обладал какой-то особой силой притяжения, устоять перед которой было совершенно невозможно. Вот и сейчас она ощутила забытое влечение.

— Неужели ты ни разу не задумывалась: может, это было ошибкой? — спросил он.

— Развод? Или наш брак?

— Разве не понятно, что я имею в виду? Уж если я стою сейчас перед тобой.

— Ты слишком долго ждал, чтобы сказать мне об этом. — Она отвернулась к машине.

— Ты ведь еще не вышла замуж.

Она помолчала. Потом обернулась к нему:

— А ты не женился?

— Нет.

— Тогда, наверное, мы оба не годимся для семейной жизни.

— Тебе некогда было разобраться в этом.

Она рассмеялась. Смех получился горьким.

— Это ты вечно опаздывал в аэропорт. Всегда бежал прочь из дома, чтобы спасать мир.

— Но я не бежал от семьи.

— Ну а я не крутила романов на стороне. — Она открыла дверцу автомобиля.

— Черт возьми, ты не можешь задержаться на минуту? Выслушай меня.

Он схватил ее за руку, и ее поразило, как много злости было в этом жесте. Маура холодно взглянула на него, давая понять, что он зашел слишком далеко.

Он отпустил ее руку:

— Извини. Господи, я совсем не так представлял нашу встречу.

— А на что ты рассчитывал?

— Что между нами еще что-то осталось.

Да, осталось, подумала она. И слишком много — вот почему она не хотела продолжать этот разговор. Она боялась, что вновь даст слабину. Она уже чувствовала, что близка к этому.

— Послушай, — продолжил Виктор, — я пробуду здесь всего несколько дней. Завтра у меня встреча в Гарвардской школе общественного здоровья, а потом я совершенно свободен. Скоро Рождество, Маура. Я подумал, мы могли бы провести праздники вместе. Если ты не занята.

— А потом ты опять улетишь.

— По крайней мере, мы могли бы попробовать начать все сначала. Ты не можешь взять несколько выходных?

— У меня работа, Виктор. Я не могу так просто оставить ее.

Он бросил взгляд в сторону морга и хохотнул:

— Я вообще не понимаю, как ты могла выбрать для себя такую работу.

— Темная сторона, помнишь? Это про меня.

Виктор посмотрел на нее, и его голос смягчился.

— Ты не изменилась. Нисколько.

— Ты тоже, и в этом вся проблема. — Она скользнула в салон и захлопнула дверь.

Он постучал в окно. Маура повернулась, увидела, как он смотрит на нее, как блестят снежинки на его ресницах, и у нее не оставалось иного выбора, кроме как опустить стекло и продолжить разговор.

— Когда мы сможем увидеться? — спросил он.

— Сейчас я должна ехать.

— Тогда позже. Сегодня вечером.

— Я не знаю, когда вернусь домой.

— Ну же, Маура. — Он наклонился ближе. И тихо произнес: — Решайся. Я остановился в «Колоннаде». Позвони мне.

Она вздохнула:

— Я подумаю.

Он потянулся к ней и взял ее за руку. И вновь его запах всколыхнул давно забытые чувства, пробудил воспоминания о ночах, проведенных вместе под одним одеялом, в страстных объятиях. О долгих медленных поцелуях, сдобренных ароматами свежих лимонов и водки. Два года замужества оставили в памяти много хорошего и плохого, но сейчас, когда его рука лежала на ее плече, вспоминалось только лучшее.

— Я буду ждать твоего звонка, — сказал он, уже полагая, что одержал победу.

«Неужели он думает, что все так просто? — размышляла Маура, выруливая со стоянки в направлении Джамайка-Плейн. — Одна улыбка, одно прикосновение, и все забыто?»

Автомобиль вдруг занесло на обледеневшей дороге, и она вцепилась в руль, мгновенно сосредоточившись. Маура была так взволнована, что совсем забыла про скоростной режим и мчалась как угорелая. «Лексус» начал с визгом тормозить, виляя в поисках точки опоры. Только когда ей удалось выровнять машину, она позволила себе перевести дух. И снова разозлиться.

«Сначала ты разбил мое сердце. Потом чуть не убил».

Мысли были сплошь иррациональные, но с этим уже ничего нельзя было сделать. Виктор вдохновлял ее исключительно на иррациональное мышление.

Подъехав к аббатству Грейстоунз, Маура ощутила, насколько устала в пути. Какое-то время она сидела в машине, пытаясь восстановить утраченный контроль над своими эмоциями. Контроль был ключевым словом в ее жизни. Она понимала, что, выйдя из машины, вновь станет официальным лицом и для полиции, и для прессы. Она должна была излучать спокойствие и уверенность и не сомневалась в том, что ей это удастся. В конце концов, это было частью ее работы.

Она вышла из машины и на этот раз перешла дорогу уверенной походкой, не опасаясь того, что поскользнется. Полицейские автомобили выстроились в линию вдоль тротуара, а в хвосте стояли два фургона с телевизионщиками, которые ожидали развития событий. Тусклый день уже клонился к вечеру.

Она позвонила в дверной колокол, и из тени возникла фигура монахини в черном. Она узнала Мауру и молча открыла ей ворота.

Монастырский двор был истоптан десятками подошв. Он был совсем не таким, как тем утром, когда Маура впервые появилась здесь. Покоем, пусть и кажущимся, уже не веяло: следствие шло полным ходом. Во всех окнах горел свет, а из коридоров доносилось гулкое эхо мужских голосов. Когда она вошла в главный вестибюль, в нос ей ударили запахи томатного соуса и сыра, и тут же вспомнилась неаппетитная лазанья, которую так часто подавали в кафетерии больницы, где она студенткой проходила врачебную практику.

Маура заглянула в столовую, где за обеденным столом сестры молча вкушали вечернюю трапезу. Она увидела трясущиеся руки, неуверенно подносившие вилки к беззубым ртам, молоко, капавшее со сморщенных подбородков. Бо́льшую часть своей жизни эти женщины провели за монастырскими стенами, старея в затворничестве. Доводилось ли кому-то из них сожалеть об упущенных возможностях, о жизни, которую они могли бы прожить иначе, если бы только однажды вышли за ворота и уже никогда не вернулись?

Пройдя дальше по коридору, Маура услышала мужские голоса, такие странные и чужие в этой женской обители. Двое полицейских, узнав ее, помахали руками:

— Здравствуйте, доктор.

— Что-нибудь нашли? — спросила она.

— Пока нет. Как бы всю ночь не проторчать здесь.

— Где Риццоли?

— Наверху. В кельях.

Поднимаясь по лестнице, Маура встретила еще двоих полицейских из команды поисковиков — новички, они выглядели такими молоденькими, будто только что со школьной скамьи. Юноша был еще прыщавым, а девушка держалась с холодным достоинством, свойственным полицейским женского пола. Оба уважительно посмотрели на Мауру, узнав ее. Когда новобранцы расступились, чтобы дать ей дорогу, она вдруг почувствовала себя безнадежно старой. Неужели она наводила на них такой ужас, что они не видели в ней простую женщину с кучей комплексов и страхов? Видимо, она слишком хорошо играла роль непоколебимого профессионала. Маура вежливо поприветствовала их кивком и поспешно отвела взгляд в сторону. Она ничуть не сомневалась в том, что ребята будут смотреть ей вслед.

Она нашла Риццоли в келье сестры Камиллы. Та сидела на кровати, поникшая и измученная.

— Похоже, все, кроме вас, уже расходятся по домам, — сказала Маура.

Риццоли подняла голову. Ее веки потемнели, и на лице отражалась такая усталость, какой Маура никогда прежде не видела.

— Мы ничего не нашли. Искали с полудня. Это так долго и утомительно — прочесывать каждый шкаф, каждый ящик. А ведь еще есть поле и сады на заднем дворе — кто знает, что там, под снегом? Она вполне могла завернуть младенца в тряпку и просто выбросить в мусор. Могла передать его кому-то за воротами. Мы можем целыми днями искать то, чего, возможно, и нет.

— А что говорит по этому поводу аббатиса?

— Я не сказала ей, что мы ищем.

— Почему?

— Не хочу, чтобы она знала.

— Но она могла бы помочь.

— Или сделать так, чтобы мы уж точно ничего не нашли. Думаешь, епархия захочет новых скандалов? Думаешь, им хочется, чтобы весь мир узнал о том, что кто-то из этой обители убил собственного ребенка?

— Мы не знаем, что ребенок мертв. Нам известно лишь то, что он пропал.

— Ты абсолютно уверена в результатах вскрытия?

— Да. Камилла была на последнем сроке беременности. А в непорочное зачатие я не верю. — Маура присела на кровать рядом с Риццоли. — Отец ребенка может быть причастен к нападению. Мы должны найти его.

— Да, я как раз размышляла над этим словом. Отец. Святой отец.

— Отец Брофи?

— Красавец-мужчина. Вы его видели?

Маура вспомнила ярко-голубые глаза, взгляд которых был устремлен на нее, пока она колдовала над телом бедняги-оператора. Вспомнила статную фигуру в черном, решительно выступившую из ворот монастыря навстречу оголтелой толпе репортеров.

— У него был постоянный доступ в монастырь, — продолжала Риццоли. — Он служил мессу. Исповедовал. А разве есть что-то более интимное, нежели признание в своих грехах в тесной исповедальне?

— Вы хотите сказать, что секс был с обоюдного согласия?

— Я просто говорю, что он внешне привлекателен.

— Нельзя утверждать, что ребенок был зачат в аббатстве. Разве Камилла не ездила навещать родных в марте?

— Ездила. Когда умерла ее бабушка.

— По времени все сходится. Если она забеременела в марте, сейчас она как раз была на девятом месяце. Зачатие могло произойти во время того визита домой.

— Но могло случиться и здесь. В этих стенах. — Риццоли скептически хмыкнула. — Вот тебе и обет целомудрия.

Они какое-то время молчали, глядя на распятие у изножья кровати. «Какие же мы, люди, грешники, — думала Маура. — Если Бог есть, почему Он так высоко задирает планку? Почему требует от нас невозможного?»

— Когда-то я хотела быть монахиней, — произнесла Маура, первой нарушив молчание.

— Я думала, вы не верите в Бога.

— Мне тогда было девять лет. И я узнала, что меня удочерили. Кузен проболтался. Это было одно из самых ужасных открытий, зато оно многое объясняло. Например, почему я совсем не похожа на родителей. Почему у меня нет ни одной детской фотографии. Все выходные я проревела в своей комнате. — Она покачала головой. — Бедные мои родители! Они не знали, что делать, и решили сводить меня в кино, чтобы поднять настроение. Мы смотрели «Звуки музыки», всего за семьдесят пять центов, потому что фильм был старый. — Она сделала паузу. — Джулия Эндрюс казалась мне красавицей. Я хотела быть такой же, как Мария. И жить в монастыре.

— Слушайте, доктор. Хотите, открою вам тайну?

— Какую?

— Я тоже хотела.

Маура изумленно уставилась на Джейн:

— Вы шутите.

— Пусть я не дружу с катехизисом, но кто устоит против Джулии Эндрюс?

Обе рассмеялись, но это был вымученный смех, мгновенно растворившийся в молчании.

— Так что заставило вас передумать? — спросила Риццоли. — Почему вы не стали монахиней?

Маура встала и подошла к окну. Глядя на темный двор, она сказала:

— Просто я выросла. И перестала верить в то, чего нельзя увидеть, понюхать или пощупать. Короче, в то, что не доказано наукой. — Она помолчала. — И потом, в моей жизни появились мальчики.

— Ах да. Мальчики! — Риццоли рассмеялась. — Это многое объясняет.

— Знаете, ведь в этом настоящий смысл жизни. С точки зрения биологии.

— Секс?

— Продолжение рода. Этого требуют наши гены. Вот почему мы размножаемся. Мы думаем, что сами контролируем свою жизнь, но на самом деле мы просто рабы ДНК, которая заставляет нас делать детей.

Маура обернулась и остолбенела, увидев слезы в глазах Риццоли, впрочем, она тут же смахнула их рукой.

— Джейн!

— Я просто устала. Не высыпаюсь.

— И больше ничего?

— А что еще может быть? — Ответ был слишком поспешным, слишком агрессивным. Даже Риццоли поняла это и покраснела. — Мне нужно в туалет, — сказала она и поднялась, как будто торопилась скрыться. Возле двери она остановилась. — Кстати, знаете, что за книга лежала на столе? Та, которую читала Камилла. Я нашла это имя в словаре.

— Что за имя?

— Святая Бригита Ирландская. Биография. Забавно, но сегодня есть святой покровитель у каждого и на все случаи жизни. Свой святой есть у портных, у наркоманов. Черт возьми, даже если ключи потеряешь, и на этот случай найдется святой!

— И что за святая эта Бригита?

— Новорожденные, — тихо произнесла Риццоли. — Бригита — покровительница новорожденных. — С этими словами она вышла из комнаты.

Маура посмотрела на стол, где лежала книга. Только вчера она представляла себе Камиллу, которая сидела за этим столом, тихо переворачивала страницы, черпая вдохновение из жизни молодой ирландки, произведенной в святые. И тут же перед глазами возникла совсем иная картина: Камилла уже не тихая и покорная, а измученная, молящаяся святой Бригите во спасение души своего мертвого ребенка. «Молю тебя, прими его в свои всепрощающие объятия. Отведи его к свету, пусть даже он не крещен. Но он невинен. На нем нет греха».

Совсем другими глазами осматривала она теперь стерильную келью. Полы без единого пятнышка, запах хлорки и воска — все это приобретало иной смысл. Чистота как символ невинности. Падшая Камилла отчаянно пыталась стереть свои грехи, искупить вину. Долгие месяцы она жила с сознанием того, что носит под сердцем ребенка, скрывая его под многочисленными складками своей одежды. Или же она отказывалась воспринимать действительность? Не хотела признаться даже самой себе, как это бывает с беременными девочками-подростками, которые до последнего отрицают истинную причину округлившегося живота.

И что же ты сделала, когда твой ребенок появился на свет? Запаниковала? Или хладнокровно избавилась от живого свидетельства своего греха?

С улицы донеслись мужские голоса. Из окна Маура разглядела темные силуэты двух полицейских, вышедших из здания. Они остановились, чтобы плотнее запахнуть пальто, потом задрали голову вверх и посмотрели на снег, искрящийся в ночном небе. Вскоре они ушли, и калитка со скрипом закрылась за ними. Маура прислушалась к другим голосам и звукам, но ничего не услышала. Только молчание снежной ночи. «Как тихо, — подумала она. — Как будто только я осталась в этом здании. Забытая и одинокая».

И тут же услышала скрип, а потом какой-то шорох, словно кто-то вошел в комнату. Мурашки побежали по коже, и Маура нервно хохотнула:

— Боже, Джейн, не подкрадывайтесь ко мне, как…

Обернувшись, она замолчала на полуслове.

В комнате никого не было.

Какое-то время Маура стояла не двигаясь, не дыша, просто уставившись в пустоту. Воздух как будто застыл. Призраки — первое, что пришло ей на ум, прежде чем восторжествовала логика. Старые полы всегда скрипят, а трубы отопления гудят. Она слышала вовсе не шаги, а скрип половиц, сужающихся от холода. Вполне разумное объяснение странных звуков, которые она приняла за чье-то присутствие.

Но Маура все равно ощущала, что она не одна, ей казалось, будто за ней наблюдают.

На ее руках волоски встали дыбом, и нервы напряглись до предела. Что-то скреблось над головой, словно когти царапали дерево. Она перевела взгляд на потолок. Зверь? Он движется.

Маура вышла из кельи, и стук ее сердца на миг заглушил все остальные звуки. Вот он — движется по коридору!

Бум-бум-бум.

Она пошла на шум, не отрывая взгляда от потолка и постепенно ускоряя шаг, пока не столкнулась с Риццоли, которая только что вышла из туалета.

— Эй, — сказала Риццоли. — Куда вы так несетесь?

— Ш-ш-ш! — Маура знаком показала на темный потолок.

— Что?

— Прислушайтесь.

Женщины напрягли слух, пытаясь уловить какие-то новые звуки. Но ничего, кроме гулкого стука сердца, Маура не слышала.

— Может, это просто вода бежала по трубам, — предположила Риццоли. — Я только что сливала воду в унитазе.

— Трубы тут ни при чем.

— Так что вы слышали?

Взгляд Мауры вновь метнулся к старинным балкам, тянувшимся по всей длине потолка.

— Там.

Царапающий звук повторился, уже в дальнем конце коридора. Риццоли вперилась в потолок:

— Что это, черт возьми? Крысы?

— Нет, — прошептала Маура. — Что бы это ни было, это больше крысы. — Она тихонько двинулась по коридору к тому месту, откуда в последний раз донесся звук. Риццоли последовала за ней.

И в тот же миг топот шагов вихрем пронесся по потолку в обратную сторону.

— Он движется в другое крыло! — воскликнула Риццоли.

Теперь Риццоли была впереди: она первой щелкнула выключателем, когда они нырнули в ближайшую дверь, ведущую в другое крыло. Женщины заглянули в пустынный коридор. Здесь было прохладно и в воздухе ощущалась влажность. В открытых дверях просматривались заброшенные комнаты, уставленные зачехленной мебелью, издалека похожей на привидения.

Диковинный зверь затих, ничем не выдавая своего местонахождения.

— Ваши люди осматривали это крыло? — спросила Маура.

— Мы обыскали все комнаты.

— А что там, наверху? Над потолком?

— Просто чердак.

— Но что-то там все-таки шевелится, — тихо произнесла Маура. — Этому существу хватает ума понять, что мы его преследуем.

* * *

Маура и Риццоли пробрались в верхнюю галерею часовни и, присев на корточки, разглядывали панель красного дерева, которая, как сказала Мэри Клемент, ограждала чердачное помещение. Риццоли осторожно толкнула доску, и та бесшумно отодвинулась. Женщины уставились в темноту, прислушиваясь. Теплый воздух коснулся их лиц. Все тепло, производимое в обители, поднималось вверх и теперь рвалось наружу через открытый проем.

Риццоли осветила чердак фонариком. В поле зрения попали массивные деревянные балки и розовая оплетка новой изоляции. По полу змеились электрические провода.

Риццоли первой зашла на чердак. Маура включила свой фонарик и двинулась следом. Потолок был невысоким, так что выпрямиться в полный рост не удавалось; приходилось нагибаться, чтобы не задеть деревянные балки над головой. Лучи фонариков описывали широкие круги, но за границей этих светлых пятен царила кромешная темнота, и Маура чувствовала, как ее дыхание учащается. Низкий потолок и духота вызывали такое ощущение, будто они похоронены заживо.

Она едва не подпрыгнула, когда ее коснулась чья-то рука. Не произнося ни слова, Риццоли указала направо.

Половицы вновь заскрипели у них под ногами, когда женщины двинулись дальше. Риццоли пробиралась впереди.

— Постойте, — шепнула Маура. — Может, вызвать подкрепление?

— Зачем?

— Кто знает, что там?

— Я вызову подкрепление, а потом окажется, что мы охотимся за каким-нибудь глупым енотом… — Она остановилась, посветив фонариком сначала влево, потом вправо. — Мне кажется, мы уже над западным крылом. Здесь становится совсем жарко. Выключите фонарь.

— Что?

— Выключите. Я хочу кое-что проверить.

Маура неохотно выключила фонарик. То же самое сделала Риццоли.

Во внезапно наступившей темноте Маура особенно остро ощутила, как участился пульс. «Мы же не видим, что творится вокруг и кто к нам приближается». Она поморгала, чтобы глаза быстрее привыкли к темноте. Потом заметила узкие полоски света, пробивавшегося сквозь расщелины в полу. Они мелькали то тут, то там, в тех местах, где дерево рассохлось.

Шаги Риццоли удалялись. Внезапно ее темная фигура опустилась на корточки, припала к полу. На какое-то мгновение она застыла в этой позе, потом раздался тихий смех.

— Слушайте, это все равно что подглядывать в раздевалку к мальчишкам.

— Куда вы смотрите?

— В келью Камиллы. Мы находимся прямо над ней. Здесь свищ в половице.

Маура шагнула в темноту и подошла к тому месту, где сидела Риццоли. Опустившись на колени, она тоже заглянула в дырку.

Внизу, прямо под ними, был стол Камиллы.

Маура выпрямилась, почувствовав, как холодок пробежал по спине. «Кто бы здесь ни прятался, он видел меня там, в комнате. Он наблюдал за мной».

Бум-бум-бум.

Риццоли так быстро развернулась, что задела локтем Мауру.

Маура поспешила включить свой фонарик, и его луч заметался по чердаку, пытаясь отыскать того, кто все это время находился поблизости. Свет фонаря выхватывал из темноты пучки паутины, массивные балки, нависавшие прямо над головой. Здесь было так жарко, а воздух был таким затхлым, что ощущение удушья повергло ее в панику.

Женщины инстинктивно заняли оборонительную позицию спина к спине, и Маура чувствовала напрягшиеся мышцы Риццоли, слышала ее учащенное дыхание. Их взгляды ощупывали темноту в поисках чьих-то диких глаз, свирепого лица.

Маура так лихорадочно озиралась по сторонам, что не сразу сообразила, что увидела. Только сосредоточившись и проследив за лучом фонаря, она заметила неровность на грубом дощатом настиле. Маура вгляделась пристальнее, не веря глазам своим.

Она двинулась вперед, и ужас все сильнее охватывал ее по мере того, как луч света выхватывал из темноты одну за другой фигуры, уложенные в ряд. Их было так много…

О боже, да ведь это кладбище! Кладбище младенцев.

Фонарь дрогнул в ее руке. Маура, всегда уверенно державшая скальпель, не могла унять дрожь. Она остановилась, и луч фонарика высветил детское лицо. Голубые глаза сверкнули, словно слюдяные пластинки. Она все смотрела, с трудом осознавая реальность представшей взору картины.

Конец ознакомительного фрагмента.